В Англии умершие дети мстят своим убийцам или мучителям. Среди них много «огненных» или «холодных» призраков. Но есть и просто неприкаянные души. В характере русских детей преобладают две черты. Первая делает из привидений едва ли не самых опасных после колдунов и самоубийц чудовищ: мертвые дети бесчинствуют, не прожив назначенного им срока. Вторая, христианская, пробуждает у людей жалость к мертворожденным и не дожившим до крещения младенцам и заставляет придумывать средства для совершения таинства. На эти средства намекал еще апостол Павел, апеллируя к коринфской практике «крещения для мертвых» (1 Кор. 15: 29).

«В час, когда вечерняя заря тухнет, еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно ходить в лесу: по деревьям царапаются и хватаются за сучья некрещеные дети, рыдают, хохочут, катятся клубом по дорогам и в широкой крапиве» («Страшная месть»). Дитя жаждет имени и креста. Оно жалобно плачет в могиле, приходит во сне к матери и, тряся ручонками, просит окрестить. Но «беги, крещеный человек!» – не выходи на улицу, заслышав крик летающего по воздуху младенца, иначе заболеешь и умрешь. Отнюдь не невинны мертвые дети. Не успеешь совершить таинство в течение семи лет, и детская душа перейдет во власть дьявола, сама превратится в нечистую силу. А как ее окрестишь, если уже сейчас она хочет навредить человеку?

Существует множество названий для призраков детей: потерчата, игоши, ичетки, лембои, мавки (русалки), кикиморы и др. Потерчата могут превращаться в филина. Ичетки – это младенцы, умерщвленные матерями, мохнатые человечки, которые селятся в омутах и на мельницах и предвещают беду. Мстительные лембои происходят из заклятых детей.

Игоши и прочие некрещеные младенцы в основном хулиганят. Компания таких шалунов выбралась из ада, чтобы погулять в корчме, а корчмарь начертал при входе туда кресты. Детки отомстили бдительному хозяину: его бочки лопались на каждом перекрестке, и вино проливалось. Дети, погибшие в результате несчастного случая, не любят шалости. Два брата поселились в доме, построенном на месте канавы, где нашли их тела, и приводили в ужас его обитателей.

Священник А.Н. Соболев, пытаясь облагородить поверья о детях, напоминал о чистых прозрачных фигурках – детках или карликах, чей образ принимают души, выходящие из уст покойников, улетающие на небо или возносимые туда ангелами. Умершие дети из журнальных статеек озарялись светом, превосходящим стократ сияние близких друзей, любимых жен и воспаряющих в небеса матерей.

Малолетний сын одной знатной женщины перед смертью постарался обезопасить себя от общества лембоев и кикимор. По просьбе умирающего мать умыла его, одела в чистое белье, дала в одну руку образок, а в другую – горящую свечку. Меры подействовали. Призрак явился к матери, испуская лучезарный свет, заверил ее, что ему «там хорошо», и предостерег от ненужных прикосновений: «Мама, ты меня не трогай, меня нельзя трогать». В рассказ неожиданно просочилась фольклорная черточка. В один из визитов призрак заявил матери, что «Оля лишняя», и забрал свою годовалую сестру.

Интересна советская вариация темы некрещеного младенца. Естественно, о церковном таинстве речь не заходит. Семилетнего мальчика, погребенного на Арском кладбище в Казани, лишили имени на могильной плите. Жившей в крепостную эпоху вдове не хватило денег на надпись, и она скончалась от горя и голода прямо на могиле сына. Привидение ребенка умоляет выбить имя, но теперь его, конечно, никто не вспомнит. По логике рассказчиков потусторонняя активность должна наблюдаться вблизи безымянных могил. Тогда бы призраки заполонили русские кладбища. А успокоить их невозможно. Попробуй-ка угадать имя! Тот же, кто «крестит» покойника, вправе выбрать любое имя. Но где гарантия правильности самого таинства? Это же не долотом по плите постучать!

В окрестностях Волгограда объявляется голый мальчик Семен из разряда «холодных» призраков. При жизни на него обрушились вселенские несчастья: мать выгнала из теплого дома в Крыму, в своих голодных скитаниях он добрел до Царицына, и в здешнем лесу его загрызли волки. Однако подтекст у легенды не социальный, а морализаторский. Семен был непослушным ребенком и к тому же пристрастился к воровству, поэтому «высшие силы» (понимай как хочешь) назначили ему наказание.

Мертворожденные дети в народных преданиях учтены. А куда девать нерожденных? Понятно, что в деревнях с жертвами аборта было негусто, но города должны были восполнить пробел! И они его восполнили, правда, лишь в советское время. Героинями этих историй стали прежде всего монахини. Расскажу для примера две саратовские легенды.

Обиталищем убитых в утробе детей является заброшенный дом собраний (в просторечии – церковь) мормонов (улица Горького, 65). Его строительство началось в 2001 г. и было приостановлено через три года в связи с протестами саратовцев, изрекавших проклятия ЦРУ и едва не свергнувших с пьедестала памятник Н.Г. Чернышевскому. Однако мормоны надежды не теряют и, чтобы сохранить за собой здание, распространяют о нем зловещие слухи. Жители города клюнули на них, и теперь духовно одаренным гражданам слышатся в недостроенном доме крики нерожденных детей и плач женщин, не познавших радостей материнства. Был выдуман не только монастырь, стоявший на этом месте до революции, но и дежурная повитуха, обслуживавшая монахинь. Будем ждать возвращения сектантов – кто-то должен изобличить православные изуверства!

В поселке Юбилейном есть так называемый Монахов пруд. Обычно в таких прудах большевики топили монахов, но жители поселка придумали альтернативный вариант: на дне пруда лежат не монахи, а их жертвы, точнее жертвы монахинь – загубленные младенцы. В какой обители подвизались преступные сестры, легенда не уточняет. Возможно, к прославленному пруду съезжались монахини со всей Саратовской губернии.