Скромен, очень скромен русский кодекс любовных трагедий. О, конечно, мук ревности и семейных конфликтов у нас хватает, но влюбленных дочерей и неверных жен, преследуемых отцами и мужьями, среди призраков почти нет. Катерине из «Грозы» А.Н. Островского не место в мире духов, где правят бал верные до гроба невесты, настырные женихи, чадолюбивые жены и бдительные мужья. Оно и понятно: адюльтер, как его ни называй, не находил одобрения ни в народе, ни среди купцов и духовенства, да и многих дворян он не привлекал.

Байронический герой Джюлио из одноименной поэмы Лермонтова (1830) преследуем духом погубленной им любовницы. Марлинский в «Латнике» рассказывает о деспотичном князе, убившем неугодного ему любовника дочери и запершем саму девушку в доме. Взаперти она лишилась разума и вскоре скончалась. Напуганный ее призраком отец покинул родовое имение, заколотив двери, и больше в него не возвращался. История взята из английского фольклора, но сама усадьба под названием Шуран, чье описание приведено в разделе «Места с привидениями», не выдумана Марлинским.

Шуранский замок возвышался в XVIII в. в селе Шуран (ныне – Лаишевский район Татарстана).

В 1770-х гг. им владел капитан Андрей Петрович Нармацкий, возомнивший себя одним из средневековых рыцарей-разбойников, напропалую грабивших бедных крестьян и честных купцов. Легенды о Нармацком создавались под впечатлением от европейских «ужастиков» о жестоких норманнах, даже его фамилия созвучна со словом «нормандский». Организовав разбойничью шайку, Нармацкий захватывал соседние земли и грабил суда на Каме. Одного из родственников он запарил до смерти в бане. За это Екатерина II сослала его в Сибирь, где он и кончил свои дни.

Замок, судя по всему, был выполнен в стиле русской готики. После ссылки хозяина он запустел: обширный двор зарос травой, купол обвалился, окна были забиты. Его руины простояли по меньшей мере до 1830-х гг. Обстановка разрухи благоприятствовала скорейшему оформлению легенд. В них жилище разбойника снабжено тюрьмой с цепями, кольцами, рогатками, колодками и подземным ходом, соединявшим замок с берегом Камы. Были там чугунный стул, к которому можно приковывать узников, и тайники, в которых удобно замуровывать девушек.

Девушки не заставили себя ждать. В качестве причины для ссылки Нармацкого в Сибирь указывали на насилие, совершенное им над родной сестрой. Чтобы не шокировать инцестом дам, был придуман запасной вариант с прикованной к креслу девушкой, от которой остались только кости и волосы. Ею была молодая соседка-помещица, похищенная капитаном и отвергшая его домогательства.

Как видите, Марлинский заменил разбойника отцом-деспотом, а соседку – дочерью. Но «Латнику» предшествовала повесть князя Е.А. Дадиани «Софья и Алексей» (1825), где любовная тема звучит мощнее. В ней владелец замка по имени Барбур похищает всех без разбора девушек, имевших неосторожность приблизиться к его владениям. В лапы Барбура угодила дочь крестьянина Софья (типично крестьянское имя). На выручку девушке спешит обрученный с нею работник Алексей. Сердце тает! Постараюсь быть кратким: Алексея утопили в Каме; дух мертвой, но доброй колдуньи освободил Софью и подбросил Барбуру окровавленный кинжал, которым злодей моментально закололся; Софья сиганула в Каму в месте гибели возлюбленного; их тени «будут являться каждый год в день смерти над этой рекою» на радость собирающейся там молодежи.

Княжна Тараканова. Картина К.Д. Флавицкого (1864).Впереди у самозванки – скитания по улицам с ребенком, затвор в монастыре и восторженный танец у кровати умирающего любовника

Самая знаменитая жертва любви, равно как и политических интриг, показывается на улицах Петербурга. Это княжна Тараканова, по легенде не скончавшаяся от чахотки в 1775 г. и не утонувшая во время наводнения (последнее, кстати, тоже легенда), а спасшаяся и родившая ребенка. Далее мнения разделились: то ли она сбежала и умерла от голода, то ли ее перевели из Петропавловской крепости в другую темницу. В Петербурге она могла содержаться в недостроенном потемкинском дворце Пелла, по чьим развалинам позднее ходил ее призрак с мертвым ребенком на руках. В Англии таких дамочек обычно сопровождают компаньоны, вот и в Пелле княжне сопутствует угрюмый старик и прочие «жертвы властолюбия и необузданных страстей князя Тавриды».

Влетело, конечно, не одному Г.А. Потемкину, но и графу А.Г. Орлову, отцу ребенка Таракановой. Возмездие настигло его в Москве. Дух бывшей любовницы витал у его смертного одра, и хотя по приказу графа домашний оркестр играл без передышки, музыка не заглушала отчаянных воплей соблазнителя, перебудивших полгорода. Прислушиваясь к ним, москвичи боязливо крестились и ворочались с боку на бок на старозаветных перинах.

Когда же Тараканова успела совершить путешествие из Петербурга и переполошить Москву? Ведь тогдашние призраки не умели пересекать большие пространства, а до выхода в свет коммунистического манифеста оставалось еще сорок лет. Дело в том, что княжну после чахоток и наводнений успели сослать в московский Ивановский монастырь, где она доживала свой век под именем старицы Досифеи. Недаром престарелый Орлов, став москвичом, опасался ездить мимо монастырских стен. Знающий читатель сразу обратит внимание на неувязку: Досифея пережила графа на два года, скончавшись в 1810 г. Не могла же кроткая и почтенная старица бесноваться у кровати Орлова?

Перемудрили авторы легенд! Либо граф умер с чистой совестью, либо Тараканова нашла иной способ получить московскую прописку. Почитатели Досифеи категорически отрицают ее сходство с петербургской самозванкой. Но и они перестарались с благочестивыми фантазиями. По их мнению, Досифея (Августа Тараканова) – истинная дочь Елизаветы Петровны и графа А. Г. Разумовского, родившаяся пусть и в тайном, но венчанном браке. К сожалению, родители не могли сами растить девочку, но их праведная жизнь всегда служила ей примером. Воспитывалась княжна Августа за границей, где ее и отыскали поляки-интриганы. Она с негодованием отвергла их предложение, но его приняла вторая, петербургская Тараканова. С этого момента две легенды фактически сливаются. Матушка

Екатерина в тревогах за будущее России не удовольствовалась принцессой Владимирской, а приказала выкрасть и Августу (не ведала матушка о благочестии Августы – иначе бы пригласила по-царски, и дело в шляпе!). Будущую Досифею заманили на корабль (завлекли туда и самозванку), но остальные подробности ее прибытия и содержания под стражей неизвестны.

Далее обе легенды темнят. Самозванка томится в подземелье или слоняется с дитем по Петербургу, а постриженная в монахини Досифея сидит в затворе в Москве. Наконец, самозванка умирает всеми возможными смертями, а Досифея с кончиной Екатерины выходит из затвора. Легенды снова разделяются. Петербургская Тараканова зажила жизнью призрака, а московская – жизнью монастырской подвижницы. Бог весть, где покоятся кости самозванки – во дворе Петропавловской крепости или на дне Невы, а мощи Досифеи в 1996 г. обретены в Новоспасском монастыре (не исключена канонизация).

Аничков дворец в Петербурге. Гравюра с рисунка М.И. Махаева (1753). Будущий Дом пионеров и их подружки – юной смолянки

Немало сказаний о жертвах любви подчинено английскому межсословному закону: знатный (богатый) полюбил незнатную (бедную), соблазнил ее и бросил. Юная смолянка была обманута кем-то из хозяев Аничкова дворца в Петербурге, возможно, тем же необузданным в страстях князем Таврическим. Нырнув в Фонтанку, она затем выбралась из воды и поселилась во дворце. По одной из версий, смолянка покинула здание во время пожара 1812 г., «взметнувшись из пламени и растворившись в дыму». По другой – огонь взбодрил ее, и с 1937 г. она маршировала по дворцу с пионерами под песню «Взвейтесь кострами, синие ночи».

Недалеко от Воронежа, на берегу реки Усманки, расположено заболоченное место под названием Веневитинский кордон. В XIX в. здесь предположительно находилась усадьба (следов от нее не осталось), принадлежащая поручику Николаю Александровичу Веневитинову, которого в легендах именуют то графом, то купцом. Всего легенд четыре, и три из них – о любви и ревности.

Памятна ли вам история Розовой дамы из замка Бамбург? Тот же треугольник сложился под Воронежем, только место отца занял влюбленный граф. Он отправил жениха крепостной девушки в армию, выследив его по запаху, а огорченная девушка утопилась в озере. Это ранняя версия. А вот и поздняя. Граф убил какого-то богатого незнакомца, а его красавицу дочь заточил в подземелье, где пытал, зверски избивал и насиловал (собственно, последняя деталь и выдает недавнее происхождение этой версии). Девушка не призналась ему, где спрятана карта торфяных болот, принадлежащая ее отцу. Сидя в подземелье, она быстро состарилась (важная подробность) и умерла.

Согласно третьей версии, граф (или купец) собственноручно утопил в болоте свою жену, обвинив ее в супружеской измене. Но женщина была невиновна (наши люди сочиняли!). Эта версия единственная из всех не противоречит фактам: Веневитинов женился в возрасте 53 лет на Елизавете Васильевне Старовой, будучи старше ее на 23 года. Он скончался в 1865 г., прожив с женой шесть лет. В 1861 и 1863 гг. она родила ему соответственно мальчика и девочку, однако дата ее смерти неизвестна. Если легенда не врет, убийство произошло в 1864 или 1865 г., незадолго до кончины Веневитинова.

В четвертой версии вновь фигурирует карта сокровищ. Грабители пытают владелицу карты, по совместительству – хозяйку усадьбы (графиню), а потом отрубают ей голову. Теперь кто-то из этих жертв расхаживает по кордону под видом Веневитинской девы. Призрак походит на кого угодно, только не на деву. Это либо старуха (состарившаяся красавица?), либо женщина в рваной одежде (невинная супруга), либо графиня с головой под мышкой (реплика на историю Хованских).

Современные историки и журналисты воспевают осанну дореволюционным купцам и банкирам, снабжавшим царскую Россию больницами, школами и музеями. Рады приветствовать купцов и бизнесменов служители Церкви – крайне редко услышишь с амвона осуждения богатых в манере Иоанна Златоуста или апостола Иакова. К уважаемым ныне людям относится и Николай Васильевич Мешков, пермский купец и меценат. В числе его благодеяний – закупка зерна для голодающей Перми, служба в губернском земском собрании и Пермской городской думе, строительство ночлежного дома, помощь в организации образовательных учреждений. Официально он заслужил звание почетного гражданина Перми, неофициально – славу спасителя голодных и основателя системы высшего образования на Урале. В его честь собирались назвать одну из городских улиц, но помешала революция, что, вообще говоря, странно – ведь и большевикам Мешков сумел угодить, организовав в Перми тайные встречи лидеров социалистов-революционеров и удостоившись похвалы от самого Ленина.

Одно только портит этот светлый образ – привидения. Городской дом Мешкова (улица Монастырская, 11), где сейчас находится Пермский краевой музей, по ночам оглашается плачем младенцев и вздохами матерей. Николай Васильевич был любвеобилен, и его особняк посещали пермские девицы, возвращавшиеся оттуда не с пустыми руками. Девицы беременели, рожали и приносили младенцев на крыльцо дома их богатого отца. Тех, кто не замерзал, Мешков велел заносить внутрь и укладывать в комнату. Бывало, набьется полная комната… ну, это из другой оперы. Когда детей становилось много, их распределяли по приютам. И вот теперь мешковские любовницы с детьми вернулись в дом воздать хвалу благотворителю.