Глава 13
Вдоль забора сидели люди, хоть и не жарко было на улице. Богомольцы-паломники, что таскаются вечно по святым местам, старухи, хворые, увечные, бабы с детьми. Кто-то молился, кто-то ел крохи последние из тряпицы, кто-то кутался в лохмотья и дремал на ветру. У ворот стояла пара дюжин, в надежде, что пустят до святой. Люди слушали какого-то болтуна-проповедника призывающего каяться. Волков слез с коня, Максимилиан и Сыч распихали перед ним людишек, давая ему возможность пройти к двери. Ёган был при лошадях, монах, его тоже взяли, вдруг ведьму взять удастся, остался в телеге. Сыч рукоятью ножа начал стучать в красивую, крепкую дверь.
– Отворяйте, – орал он.
В двери распахнулось малое окошко, такое малое, только чтобы лицо было видно, и из него заговорил мужичок:
– Чего вы? Матушка почивает, принимать и благословлять не будет сегодня. Ступайте.
– Отворяй, говорю, кавалер Фолькоф желают поглядеть на ваш приют и поговорить с вашей главной.– Продолжал Сыч.
– Говорю же, почивает она, приходите к вечеру,– Мужичок попытался закрыть окошко, да Волков засунул в него руку и схватил мужика за одежду:
– Отворяй, не нужна мне твоя матушка.– Грубо сказал он,– отворяй, или через забор перелезем, и кости тебе поломаем.
– Не велено, – блеял мужик, пытаясь вырваться.
А рука у кавалера была слаба ещё, и порезана вся, не удержал он его. Мужичок вырвался и сказал с достоинством:
– Не балуй. Говорю, не велено, так идите с Богом.
Кавалер глянул на Сыча, кивнул головой: Давай.
Сыч понял и сказал Максимилиану:
– Подсоби-ка.
– Чего вы удумали?– Мужик через окошко пытался увидеть, что там делают эти люди.
– Сейчас-сейчас,– обещал ему Сыч,– сейчас узнаешь, что мы тут удумали, когда кости твои хрустеть будут.
– Открывай по-хорошему, последний раз прошу.– Строго сказал кавалер.
И мужик вдруг согласился. Сказал:
– Открываю, супостаты вы.
Лязгнул засов, Максимилиан толкнул тяжёлую дверь, вошёл и грубо отпихнул мужика с прохода, за ним вошёл Сыч и поднёс мужику к носу кулак:
– Я тебе,– пообещал он.
– Да чего вы?– Бубнил мужик.
– Кто таков?– Грубо спросил Фриц Ламме. – А?
– Михель Кнофф я.– Представился мужичок.
– Привратник?
– И привратник, и истопник, и дворник тут.
А Волков же шёл в дом, Максимилиан спешил за ним, они поднялись на пару ступеней, отворили дверь и вошли в большую залу. Тут был камин нетопленый с печкой, окна под потолком стеклёные, длинный, чистый, свежескоблёный стол. За ним две молодых женщины, в одинаковых платьях и чепцах лущили фасоль. Они с удивлением уставились на вошедших мужчин.
Привратник Михель Кнофф семенил за Волковым и говорил просяще:
– Господин, не надобно вам сюда, тут приют бабий, тут мужчинам недозволенно. Тут почитай монастырь.
Волков остановился, глянул на него и спросил:
– Кто тут старший?
– Так-то матушка, но она скорбна болезнью, а ей помогает благочестивая Анхен. Она тут все дела и ведёт.
– И где она? – Спросил кавалер.
И тут что-то изменилось вокруг. Словно света больше стало, или тепла в прохладном зале прибавилось. Изменилось всё вокруг, словно солнце вышло и греет всех, и светит на всех. Всё другое стало. И услышал кавалер за своей спиной красивый женский голос:
– Здесь я, добрый господин. -
Он обернулся и увидал прекрасную, по-настоящему прекрасную, молодую женщину. Была она свежа, чиста и лицом и одеждой, из-под накрахмаленного чепца смотрели на Волкова огромные глаза цвета дождевой тучи. Серые-пресерые. А ликом она была такой, каким ангелы должны быть. Благочестивая Анхен потупила взор и присела низко. Волков тоже ей кланялся. И Сыч кланялся, а Максимилиан, стоял истуканом, рот разинув, смотрел на неё.
Тут она подняла глаза на кавалера, глянула ему в лицо, прямо в глаза и словно увидела, узнала там что-то. Отвела взгляд, торопилась. Стала смотреть на его лоб. На свежий шов.
Волков поглядел на Сыча случайно и опять увидел его красные глаза, страшные, без белков, с кровью глаза. И понял, что его собственные глаза не многим лучше. Вот женщина от них взгляд и отвела. Не очень-то приятно смотреть на такое.
А она заговорила своим удивительным голосом, чистым, звонким, который хочется слушать и слушать:
– Меня зовут Анхен, я помощница матушки нашей, настоятельницы приюта, благочестивой Кримхильды.
– Я Фолькоф, рыцарь божий. А это люди мои.– Чуть растеряно отвечал Волков.
– Рыцарь божий Фольокоф, и вы добрые люди, надобна ли вам помощь? Вижу раны на вас, может мази и лечения вам требуются? Или благословение матушки нашей? Многие рыцари перед войной приходят к нам за благословением.
– Нет, ничего такого, – медленно отвечал кавалер, он, если честно и позабыл, зачем он тут.
– Может, еда вам надобна? У нас добрая еда.– Продолжал этот ангел, ласково улыбаясь ему.
– Нет-нет, не голодны мы,– продолжал отказываться кавалер, хотя Сыч бросал на него возмущённо-удивлённые взгляды.
– Добрые люди, – теперь благочестивая Анхен улыбалась, словно извинялась,– ночлега или постоя предложить я вам не могу, это женский приют. Мужчинам здесь останавливаться – не к чести нашей.
– Нет, нам не нужен постой. Мы здесь по другому делу.
Кавалер поглядел на Сыча, тот не смотрел на благочестивую Анхен, он любовался ею почти не дыша. А Максимилиан так всё ещё и стоял с раскрытым ртом, совсем мальчишка обалдел от такой красоты, или даже не от красоты, а света, что шёл от этой молодой, прекрасной женщины.
– Что ж вас привело к нам, добрые господа?– Спрашивала у него девушка.
И тут Волков почувствовал, что не хочется ему искать здесь Шалаву Вильму, даже говорить тут о ней не хотелось. Но отступать кавалер не собирался. Раз уж пришёл – нужно искать, как бы не была прекрасна, добра и благочестива та женщина, что стояла перед ним, он спросит у неё то, что нужно спросить.
– Вчера в трактире «Безногий пёс» одна женщина опоила купца, хотела его грабить, а как мы её остановили, так она позвала бандитов, одного мы убили. Но остальные ушли, и она ушла. Сказали нам, что живёт она тут. Зовут её Вильма. Хочу забрать её.
– Добрый рыцарь,– отвечала девушка,– Вильма жила с нами, но пред рождеством мы просили её уйти. Больше она сюда не приходила.
– Просили уйти?– Переспросил кавалер.– И что ж, вы теперь не знаете, где она живёт?
– Отчего же, знаем, она купила дом. Там и живёт. Дом небольшой, но красивый, стоит у городского колодца, что у Северного рынка, сам дом выбелен, а стропила черны. Вы его сразу узнаете.
– А за что ж вы её погнали? За блуд?
– Дом купила?– Удивлялся кавалер.
Попробуй, укупи дом в таком богатом городе как Хоккенхайм. Видно эта Вильма при деньге была.
– Нет, мой господин, за блуд мы жён не гоним, и не судим, нет среди нас таких, которых сей грех миновал.– Твёрдо сказала благочестивая Анхен,– каждая сама пред Богом за своё ответит, а мы лишь кров и хлеб даём, говорим, да уговариваем не грешить. Да смотрим, чтобы к причастию все ходили. А уж как какая жена себе хлеб ищет, то не нам судить. Есть среди нас те, что кухарками работают, или няньками, но есть те, что и блудят. Мы не журим, Бог им судья.
«Неужто и ты блудила?», – думал Волков глядя на эту удивительную девушку. «Где же те места, в которых такие ангелы блудят?»
Ему так неловко от этой мысли стало, что начал он левой рукой по привычке эфес меча искать, эфес всегда успокаивал его. А меча-то и не было. Рука как в пустоту упала. Тогда он собрался и спросил:
– А за что же вы Вильму погнали, раз не за блуд?
Благочестивая Анхен глянула на Максимилиана, на Сыча и вдруг положила кавалеру свою руку на плечо и повлекла его в сторону. Отвела на три шага, приблизилась так, что он дыхание её чувствовал, и заговорила тихо:
– Матушка наша увидела, что нечиста она стала.
– Нечиста?– Не понял кавалер.
– Перестала она в церковь ходить, – отвечала красавица,– всё отнекивалась, говорила, что недосуг ей.
– А, так вы поняли, что она ведьма,– догадался Волков.
– Тсс,– благочестивая Анхен поднесла палец к губам своим.– Не говорите сие громко. Никто слышать не должен. Большой укор нам, что в доме своём не разглядели мы нечистую.
Волков понимающе кивнул. А девушка продолжала:
– Матушка печалится оттого сильно до сих пор. Я и сама не могу понять, как я не видела её, а уж поводы думать были. И серебро у неё водилось, и недобрыми мужами она верховодила. И хозяева заведений, кабатчики, люди алчные и нечестные, её не иначе как «госпожой» величали. Я такое сама слышала. В общем, просили мы её уйти, а она в ругань, проклинать нас стала. Хулить матушку. – Девушка перекрестилась.– Слава Богу – ушла. Но думаю, зло на нас затаила. Вы бы взяли её, добрый господин, нам бы так спокойнее было бы.
– Пойду искать её, – сказал кавалер.– А можно мне вашу матушку поглядеть?
– Конечно,– сразу согласилась благочестивая Анхен.– Думаю, не спит она, благословит вас. Пойдёмте, и вы пойдёмте, добрые люди,– она позвала Сыча и Максимилиана, – матушка Кримхильда и вас благословит.
Их повели в удивительно чистую и светлую комнату, там была большая кровать, и всё было на ней белоснежным. И перины, и простыни. Рядом с кроватью сидела молодая женщина, в таком же платье и чепце, что и благочестивая Анхен. А в кровати лежала старуха, от старости лицо её было тёмным, нос большой, глаза навыкат. Руки её, узловатые как корни деревьев, лежали поверх перины, на старухе была чистейшая рубаха и накрахмаленный чепец.
Анхен подошла к кровати, присела быстро, встала, и сказала:
– Матушка, рыцарь божий и люди его ищут благословения вашего.
Старуха уставилась на вошедших мужчин, оценивая их и ничего не произнося.
– Матушка просит вас подойти,– произнесла Анхен,– юноша, подойдите первый.
Максимилиан волнуясь подошёл к кровати, благочестивая Анхен опустила его на колено рядом с кроватью, сняла с него берет, наклонила ему голову, и после этого рука старухи легла юноше на голову. Провела по волосам.
– Всё, матушка благословила вас,– сказала Анхен молодому человеку,– ступайте.
– Теперь вы, добрый человек, – позвала она волнующегося не на штуку Сыча,– придите.
С ним была проведена та же церемония.
А старуха не поглядела даже ни на юношу, ни на Сыча, она смотрела и смотрела своими старушечьими глазами на кавалера, словно пыталась в нём узнать кого-то.
– Рыцарь, прошу вас, пройдите к матушке.– Пригласила его Анхен.
– Она не говорит?– Спросил кавалер, тихо подходя к старухе.
– Нет, но всё слышит, и когда хочет, сообщает мне свою волю.– Отвечала молодая женщина.– Встаньте на колено, господин.
Легко сказать «встаньте на колено» когда ты молод и здоров. А когда у тебя нога болит уже почти год, и ты лишний раз это колено ни гнуть не хочешь, ни вставать на него, чтобы боль лишний раз не вызывать, то эта задача не так уж и проста будет. Он с трудом и не быстро опустился на колено возле кровати, а правую, изрезанную руку положил на край кровати старухи. Склонился. Он ждал, что матушка положит ему руку на голову, а произошло другое.
Случилось удивительное, старуха схватила его за руку, да так крепко, что не ожидал он старой женщины. Этого, видно, и благочестивая Анхен не ожидала, она смотрела на это с удивлением, и ничего не предпринимала, ждала, чем всё кончится.
А старуха, не выпуская руку кавалера, стала хрипеть, словно сказать, что-то пыталась ему. И глядела неотрывно на него. И всё сильнее сжимала руку.
А Волков не то, чтобы испугался, а почувствовал себя как-то неуверенно, неловко. И тут матушка начал кашлять. Анхен стала гладить её по руке, которой она сжимала руку кавалера, и приговаривала:
– Матушка, отпустите его, отпустите.
Старуха, наконец, ослабла, выпустила, его руку. Он с трудом встал с колена. И благочестивая Анхен стала выпроваживать мужчин из покоев, она была взволнована и говорила:
– Растрогали вы чем-то матушку, как бы припадка не было, ступайте, ступайте. Пусть поспит.
Волков, Сыч и Максимилиан кланялись старухе на выходе. Ушли.
Благочестивая Анхен провожала их до ворот, но была так перепугана чем-то, что прощалась с ними коротко. А как дверь за мужчинами привратник Михель Кнофф закрыл, так она поспешила вернуться в покои матушки Кримхильды. Стала на колени возле её кровати, взяла руку страхи в свои руки и заговорила:
– Матушка, скажи, кто это был? Что за человек? Чем страшен он так?
Старуха кряхтела в ответ, да косилась на неё. Но девушка словно понимала, что она кряхтит, кивала согласно. Ещё одна молодая женщина, что сидела здесь же возле кровати, по лицу Анхен видела, что та всё больше и больше волнуется. Наконец Анхен встала с колен и сказала:
– Марта, матушка просит тебя выйти.
Повторять нужды не было, женщина тут же встала и вышла из комнаты. А Анхен подошла к двери и заперла её на засов. Старуха всё ещё что-то хрипела, но красавица не глядела в её сторону, она стала быстро раздеваться. Разделась догола, бросая вещи на пол. И полезла под кровать, вытащила из-под неё ларец, отперла его ключом и оттуда достала красный бархатный мешок, с ним бесцеремонно уселась на кровать, в которой лежала старуха и из мешка достала шар, белый как молоко, стеклянный. И стала в него смотреть, медленно приближая шар к глазам. А старуха всё кряхтела и кряхтела. Но благочестивая Анхен на неё внимания не обращала. Она всё глубже погружалась в шар.
