Глава 16. Трагедия на Тверской

Мы шли дальше, теперь уже «дотрагиваясь» до всего, вернее, погружая кисти своих рук в голограммы стен и тротуарных конструкций.

– Ерофеюшка, пощекочи нервы, покажи эту улицу в 2035 году, – попросила своего помощника милая. И я попросил своего помощника присоединиться к её команде.

На секунду, как яркая вспышка, мелькнул белорадужный свет, запах дыма защипал нос, вдалеке раздались громкие возгласы, будто на отрепетированном марше, и мы, не сдвигаясь с места и держась за руки, оказались в развернувшейся вокруг иной обстановке… Вот только что мы стояли возле московской мэрии напротив памятника Юрию Долгорукому: дом с квадратными колоннами и лепниной вдруг сейчас же стал неузнаваем – какие-то клочья свисают с навеса над входом, колонны обмотаны лентами…

– А где люди? – и в ту же секунду появилась бушующая толпа. Будто бы эти слова были растолкованы музейным интеллектом как команда. Шум обрушился на нас со всех сторон, и совсем уже не издалека. Какой-то юный тип, по диагонали разукрасивший своё лицо чем-то чёрным, словно сажей, приблизил его непосредственно ко мне, загородив собой всю перспективу, и произнёс звенящим криком: «А ты за тайну личной жизни?» Трудно было не включиться в процесс, и я рефлекторно ответил после лёгкой заминки: «Да!», одновременно оттолкнув юного типа от себя, но моментально очнувшись, ибо руки, не почувствовав опоры, провалились сквозь его тело, да так, что я чуть не упал. Жена залилась звонким хохотом:

– Это было незабываемо! Ты поверил в голограмму! Но ты не видел её реакции… Этот парень, как только ты провалился в него, сделал такое изумлённое лицо!.. Оно моментально изобразило неистовое удивление и бесконечное страдание, ой, не могу… Он зашатался и начиная с нижней своей части стал растворяться в воздухе, превращаясь в пар. Эко пошутил программист, выдумавший этот персонаж!

Мы смеялись уже вместе, при этом я сидел на тротуаре возле стены, чтобы дать возможность толпе идти своим ходом, не натыкаясь на наши подёргивающиеся в приступах смеха тела. И – о боже – я шлёпнулся, довольно больно ударившись об пол.

– Милый, что ты? Облокотился на стену?

– Ага…

– Да, рефлексируешь на виртуальную реальность.

– Ещё бы: всё так натурально!

Рядом оказалась медсестра в красном сарафане:

– Я сотрудник музея, Вам требуется медицинская помощь?

– Вы разве не видите показания приборов?

– Ой, простите, по инструкции мне следовало оказаться рядом при первой опасности, а показания приборов мне сообщаются по ходу дела. Да, я вижу, что всё в порядке. Извините.

– Ничего страшного, мадам, а теперь позвольте нам продолжить путешествие.

– Думаешь, она – человек? – поинтересовалась у меня Женя шёпотом.

– Ну почему бы музею не иметь несколько живых людей в штате! Думаю, она вполне себе из крови и плоти.

Сейчас мы имели возможность стать свидетелями реальных событий, но не всех, конечно, а тех, что были записаны на камеры, расположенные в те времена на улицах города. Хотя, то, что не записали камеры, было воспроизведено по описаниям очевидцев, и в тот момент, когда мы просматриваем такие эпизоды, система сообщает, что данные не подтверждены блокчейном.

– Давай ещё раз заглянем, как всё было на Пушкинской, – предложил я.

– Только… Ерофеюшка, сделай медленную перемотку на 20 минут вперёд за одну минуту с плавным переносом на Пушкинскую площадь.

И люди вокруг стали двигаться очень быстро, а наш пеший шаг в сторону площади был как двадцать обычных шагов. Мы приблизились к цели, перемотка событий плавно приостановилась, всё вокруг стало двигаться с обычной скоростью, и теперь можно было разобрать голоса. По Тверской от Кремля, со стороны которого мы подходили к площади, шли сторонники тайны личной жизни, а от Белорусского вокзала – навстречу – двигались противники оной. Разрешения на прямой маршрут вторые не получали, на Маяковке они должны были свернуть на Садовое Кольцо, но зная о нахождении своих оппонентов на Пушкинской, некоторые манифестанты рванули через ограждения, за что получили изрядные порции из водомётов, а когда это не подействовало – слезоточивого газа.

Мы наизусть знали эти события, но ни разу не участвовали в их виртуальном воспроизведении. Поставив происходящее на паузу, мы продвигались сквозь застывшую толпу на Пушкинской, разглядывая участников в деталях.

– Вот! Вот он, видишь?

– Этот парень в тёмно-синей куртке?

– Нет, рядом с ним. А может и этот тоже.

– Что тоже?

– Провокатор. Видишь, у него оттопырена пазуха? Подойди. Вот. Красное виднеется. Это дымовая граната. И смотри – у него нет гаджета в ушах, явно не сторонник открытой информации.

– Точно. А у этого, который в тёмно-синей, тоже чтото за пазухой, но не видно что. Наверное, они вместе.

– Пошли посмотрим на их соратников, что движутся от Белорусской.

– Зачем идти, давай крутанём! – милая активировала карту перед своим взором и ткнула в точку площади Маяковского.

Мы очутились на площади: толпа напирала, и подогретая лозунгами о том, что или сейчас, или уже никогда им не отстоять право на тайну личной жизни, давила на тех, кто был у изгороди. И раздавила несколько человек, под напором тел которых ограждение рухнуло, и путь на Тверскую был открыт. По телам своих же сторонников, валящихся с ног от распылённого полицейскими газа, сбиваемых электрическими разрядами и пущенными в ход резиновыми пулями, толпа безудержной и неумолимой волной катилась вперёд, прям на электрический забор.

Динамики заорали во всю свою мощь, предупреждая об опасности, над «проезжей частью» загорелись световые табло с надписью «Опасно для жизни», но ничего не действовало: первые ряды подталкивались последующими, обратного пути для них не было. Несколько человек кинулись на асфальт, сворачиваясь в клубки, предпочитая получить синяки, но не расстаться с жизнью. И тут метрах в десяти от толпы, прямо в воздухе загорелось агрессивное светодинамическое шоу: несколько синих вспышек превратились в стену пылающего огня. Это визуальный эффект, наложенный на «электронож» для устрашения толпы.

Раздались душераздирающие крики, и поступательное движение людской массы приостановилось, но не прекратилось. Через считанные секунды несколько людей были вплотную притиснуты к электроножу. Моя жена отвернулась, а я увидел, как эти люди судорожно валились на землю в этом огне. Толпа продолжала напирать, и, несмотря на образовавшуюся горку из людей, не желающих платить своей жизнью за право иметь её тайну, человек за человеком исчезал в этом «смертельном огне».

Спасать кого-либо было бесполезно, ведь это же голограмма, но всё тело включилось в процесс: вспотевшие и переволновавшиеся, мы подняли точку наблюдения километра на два над Москвой. Под электролезвием того ножа мощный электрический шок испытали более ста человек, многие получили травмы и увечья, некоторых не удалось спасти… И это не единственное событие в цепи трагических: с высоты своего расположения мы видели многочисленные скопления людей и задымления в городе.