Она влетела в единственное открытое окно. Банка с мёдом на столе, к холодильнику магнитами прикреплены вырезанные из журнала картины Модильяни – автопортрет и «Портрет Жанны Эбютерн».

Наверное, это хозяева, подумала бабочка. Симпатичные. Но слепые. Глаза без зрачков.

Она вяло взмахнула крыльями. С каждым взмахом она обычно забывает то, о чём успела подумать: так она вырабатывает лёгкость.

В коридоре она замечает небольшой беспорядок и приземляется – тут ей точно найдётся место. Она собирает крылья и проваливается в щель между паркетных досок. Сквозняк, думает бабочка, но ничего… Или усну, или умру. Если умру, хотелось бы попасть в магнолию. Говорят, что это райское место…

Размышления бабочки прерывает пыль, которая начинает подниматься из всех щелей и нести её в неизвестном направлении. Домой пришёл хозяин.

Он пришёл с работы, где подал заявление об уходе.

Он вернулся совершенно свободным.

И совершенно счастливым.

Это совершенство придавало особую тяжесть его походке. Половицы скрипели, бабочку уносило прочь. Она пролетела мимо огромной книжной полки и шкафа, подумав: какие большие и странные деревья без листьев. Она посмотрела наверх и увидела солнце-лампу, на дне которой скопилось множество мёртвых букашек. Застывшие силуэты икаров мешали лампе светить ярче. Бабочке стало душно. Она увидела открытую дверь балкона и скользнула туда.

Там покоился склад забытых вещей. Всё было завёрнуто в пакеты и припорошено пылью. Но в то же время это создавало какой-то уют. Бабочке тоже захотелось отложить себя на потом. И забыть о своей недоле… Она забилась в самый мягкий и пыльный угол. Легла набок. Накрыла себя верхним крылом и задумалась о хризантеме. Говорят, это райское место…

Но её раздумья на этот раз прервал голос женщины:

– Ку-ку. Ку-ку. Всё готово.

«“Ку-ку”? – подумала бабочка. – Значит, на портрете точно была жена. Я не ошиблась». Она удивилась собственной памяти. И расстроилась, что крылья уже не вырабатывают беспамятство, в связи с чем взлететь не было никакой возможности. Но ей стало очень интересно, как наяву выглядит хозяин. Он представился ей очень красивым. И неужели он женился на такой страшной и слепой женщине? Так ли ужасна она, как на портрете? Длинное лицо, несуразный нос, глаза без зрачков… И крыльев нет. Вообще.

Столько мыслей у бабочки никогда не было. Ей стало нехорошо. Измождённая, она вспомнила о пионах…

Он вошёл на кухню и начал есть рис, размышляя о том, что это хороший рис. Что он сможет есть его неделю. Или месяц. Где-то лежит его любимая ячневая крупа. Можно попробовать приготовить к ней овощи. И какое-то время так можно прожить. Мысль о гречке его вообще успокоила. Он с удовольствием подумал, что впереди очень много времени. И он сможет написать свою книгу. Или даже шесть книг. Он просто очень долго откладывал. А сейчас всё изменится.

Рис и гречка стояли у него на полке уже полгода. Он заметил в тарелке что-то чёрное:

– Чёрт! Чёрт!

Пищевая моль. Всё к чёрту. Все пакеты с крупой и шесть книжек оказались в мусорном ведре.

Он вышел на балкон, чтобы закурить. Долго искал сигареты. Не нашёл.

Стоя на балконе, он смотрел на свои зелёные тапки. Этот день нельзя исправить, подумал он. И вспомнил все пыльные углы, на которые смотрел в поисках сигарет. Пошёл в ванную. Взял тряпку. Чтобы изменить хоть что-то.

Сегодня я не могу писать. Для этого нужно время. Я встану завтра утром. В шесть. И начну работать.

На полу лежал его старый блокнот. Именно лежал, не валялся. Как и книги, журналы, исписанные листы бумаги. Ему было так удобно. Он присел на матрас, который тоже устроился на полу, и открыл первую страницу блокнота: «Роман 2010 г.». Название затёрлось. К началу проведена стрелочка с комментарием: «Обязательно написать о том, как мы ходили…» Капля. Гелевые чернила растеклись и засохли. На четырёх листах шло продолжение заметок к роману.

Он в раздражении положил блокнот обратно на пол. «Обязательно написать, как мы ходили…» Куда ходили? Кто ходил? Зачем ходили? Он ничего не помнит. Нет, он помнит всё. И название, и все остальные страницы он помнит почти наизусть. Но самое главное – куда они ходили… Это ведь точно было главным. С этого он хотел начать. Но упала капля. Откуда капля? Должно быть, снег залетел в открытую форточку. Лень было прибить сетку. Но чтобы прибить сетку, нужны были скобомёт и скобы. А самое главное, нужны были мысли о скобомёте и скобах. А их не было. Он вздохнул. Вспомнил о каше. И поморщился. Этот день бесконечно пропал. Он взял тряпку и вышел из комнаты…

Бабочку мучила бессонница, и она следила за его зелёными тапками. Туда-сюда. Туда-сюда. Такой зелёный и энергичный. Хорошо. Вообще она плохо разбиралась в мужчинах. Но на портрете был красивый коричневый пиджак и шарф. Ко всему она уже видела, что у него зелёные лапки, и была рада. «Возможно, на лице у него хоботок, как у меня, и…» Не успела она помечтать о нём, как хозяин вошёл на балкон и веником вместе со всей пылью вымел и выкинул её в мусорку.

«Опять не рай, – подумала она. – Фу! Мёртвая моль. Чистилище. Боже мой, подруги, что с вами?!» Слипшиеся с рисом подруги молчали. Белая смерть. Чёрное на белом. Забыть. Забыть. Не помнить. Магнолия. Астры. Ромашки. Гиацинты… Бабочка судорожно махала крыльями в мешке для мусора, на котором было написано «Перекрёсток».

Он просто захотел навести порядок. И даже подумал о ремонте. Но на часах было уже восемь вечера. Время подумать про ужин. Его взгляд упал в мусорное ведро. Ему стало интересно, почему шевелится пыль. Он преодолел свою брезгливость и достал из пакета кусочек пыли.

Пыль тряслась и вспоминала, задыхаясь: анемон, астра, астранция… Хотя бы ромашка, клевер… Бабочка пульсировала как сумасшедшая. Прося у Бога лучшего места.

И оказалась на руках самого хозяина. Ещё не придя в себя, она внимательно посмотрела на него и подумала: «Эвкалипт». Подруги из дальних стран когда-то переводили ей это слово: благо, скрытое в кронах. Или листьях. Или бутонах. Скрытое благо. Блажь. Вечнозелёный. И до сего дня невиданный.

Он пристально смотрел на сгусток пыли в своих руках, пока ладони не окрасились пыльцой: бабочка? в феврале?! Как же она здесь оказалась? И что теперь с ней делать?.. Выпустить? Она умрёт. Оставить?.. Жить с бабочкой? Я же не сумасшедший.

Они отражались в большом зеркале в конце коридора. Почему, собственно, не оставить её дома? Мы смотримся. Он сделал селфи и бережно положил бабочку на подоконник.

Она послушно застыла, как статуэтка. А он открыл айпад и стал читать в интернете о бабочках. Его брови нахмурились и спрятались под оправу очков. Потом поочередно брови начали подниматься вверх, удивляясь прочитанному: «Кормить бабочку апельсинами. Растворить в воде три капли мёда». А, вот ещё абрикосовый нектар… «Режим сна бабочки». «Как правильно чистить лапки»…

Он перевёл взгляд на бабочку.

Бабочка тут же расправила крылья, показывая ему узоры. Она была похожа на кусочек маленького обгоревшего а́тласа. Он всегда любил старинные атласы и карты…

Схожу за апельсинами.

Вернувшись домой, он принёс три апельсина и все виды круп. Кроме рисовой – он старался удалять из жизни все плохие воспоминания. Вырабатывал лёгкость. Иногда получалось. Но не в этот раз: души пищевой моли пристально смотрели на него из «Перекрёстка», который он забыл выкинуть.

– Ку-ку! Всё готово, приятного аппетита! – сказал женский голос.

– Спасибо, – ответил он.

Бабочка ревновала. Он принёс ей кольцо апельсина и блюдце с медовой водой.

«Магнолия! – благодарно подумала бабочка, забравшись на апельсин и опустив усики в мякоть. – Спасибо, Эвкалипт!»

Выпив медовой, она немного покачала крыльями и уснула. Ему показалось, что она уснула. Раздался звонок. И он ушёл в свой кабинет:

– Алё, да. Да, уволился. Да к чёрту! Завтра займусь своими делами. Своими, да. Я в фейсбуке бабочку выставил, посмотри! Да, живёт у меня. Первый день. Больше всего мне нравится её кормить.

Бабочка услышала так: «Больше всего на свете мне нравится её кормить! И фотографировать!» Это была бабочкина мечта. Она вдруг вспомнила, что всю жизнь хотела, чтобы её кормили и фотографировали…

Когда она ела, он смотрел на неё. Любовался. Влюблён. И жалко стало ту женщину на кухне. Которая, наверное, всё приготовила. И ждёт утра, чтобы сделать ему с бабочкой завтрак. Конечно, он уже не любит ту женщину. Он всегда мечтал о бабочке. А та земная женщина просто не замечала этого. Так как была слепа. И всю жизнь готовила ему кашу.

От жалости и ревности у бабочки закололо в правом крыле. Наверное, надо сказать всю правду той женщине. Но бабочка не могла говорить. Она хотела показать всю свою красоту сопернице – но у той не было глаз. Нужно будет, чтоб он сам всё сказал ей и она ушла. Так будет лучше для неё. Бабочка расправила крылья, но не смогла взлететь. Тогда она просто расправила крылья и направилась в кухню.

Он услышал странный шорох, выскочил в коридор и закрыл перед ней дверь. Она попробовала пройти сквозь, но ничего не получилось. Он взял её за крылья и отнёс обратно на подоконник. Бабочка испытала боль. Она забыла, что совсем недавно хотела умереть на балконе. Теперь ей хотелось жить и ходить по его комнатам, наводя порядок. Когда он отпустил её, ей стало ещё больнее, кончики крыльев начали осыпаться… И ей стало страшно. «Что будет, когда я умру? Он останется один? И никто не приготовит ему каши? Кукушка ведь тоже уйдёт. Может быть, она уже ушла. На кухне так тихо. Уже ночь. А он всё смотрит на меня. Ах, как я ему нравлюсь».

Он смотрел на бабочкины крылья, на их неровный край, – и чувствовал свою вину. Сидя на корточках, он ждал, когда она шевельнётся. Но в одной из комнат заиграла музыка.

Кукушка ещё там, подумала бабочка. Танцует. А когда её не будет, там будут воспоминания. Нет, нам нужен новый дом, решила бабочка. Где у меня будет своя комната и сад с гладиолусами.

Бабочка вновь побрела на кухню.

На кухне никого не было. Только два хорошо знакомых ей портрета. Она вскарабкалась на стол и внимательно посмотрела на них. На столе было разлито немного медовой воды. Его рассеянность походила на заботу и умиляла бабочку. Она попила воды и огляделась по сторонам. Её удивил кафель, который ложился только до середины стены. Под ним виднелись застывшие волны цемента и просветы кирпичных стен.

«Ремонт закончился на середине, – подумала бабочка. – Жизнь закончилась на середине. Или: любовь ушла, а жизнь осталась». От такого глубокомыслия у бабочки потемнело в глазах. Она снова начала оглядывать кухню. Стиральная машина выплюнула порошок на пол, и он присох. Правый бок холодильника был стянут лентами паутины. Пауки Карл и Фёдор уже спали и не видели легкокрылую гостью…

В это время хозяин сидел за компьютером и отвечал на письма.

«Давай, хватит хандрить. Поехали на рыбалку. И бабочку можешь с собой взять. Для прикормки». – «Иди к чёрту».

«Я с вами не знакома, но тоже очень переживаю! Какой чудесный у вас рассказ про бабочку!» – «Спасибо, Анна».

Он никогда не был на рыбалке. Но каждый раз охотно откликался на предложение поехать. «Я собираю добрые слова в своей почте, как паук – крылья бабочки в своей паутине, – усмехнулся он. – Паук не в состоянии переварить крылья, как и съесть саму жертву. Поэтому сначала он впрыскивает яд внутрь. А потом высасывает жизнь. Крылья оставляет на память, так как сока в них нет».

В скайпе загорается зелёная галочка.

– Привет! Твой пост с бабочкой пользуется огромным успехом.

– Да, запустил бабочку в сеть. Она очень любит есть и фотографироваться. Прям как ты.

– А что она сейчас делает?

– Мне самому интересно.

Он открывает дверь и видит, что бабочка, наевшись порошка, в токсическом угаре бегает по кухне. На часах четыре утра. Он кладёт бабочку на апельсин, возвращает её на место и идёт спать.

Она проснулась рано и сразу пошла на кухню. Ждать Кукушку.

Он проснулся в полдень. Бабочка, как надзиратель, ходила по краю стола. От апельсина к стене и обратно. Он поставил готовиться кашу и сел на стул, чтобы рассмотреть гостью при дневном свете.

Он хлопал глазами, а она крыльями. «Красивая, но страшная, – подумал он. – Какой-то таракан с крыльями». Бабочка отметила, что он не очень похож на свой портрет. И решала, кто ей нравится больше. Кольцо апельсина сыграло в пользу хозяина. Любимый!

Он думал, что хорошо было бы поехать в Нижний Новгород. Но не знал, с кем теперь её оставить.

Бабочка принялась разглядывать портрет его жены. И напряжённо ждать развязки. Сейчас она войдёт. А тут я. Он скажет ей: «Прости, у меня другая». Та всплеснёт руками. Заплачет. И уйдёт. А он повесит на холодильник нашу вчерашнюю совместную фотографию.

Она не шевелила ни одним усиком, ждала. Её зрение позволяло охватывать взглядом сразу всю комнату.

Раздался женский голос:

– Ку-ку! Ку-ку! Всё готово! Приятного аппетита!

Но никого нет! Никто не заходил в комнату. А кукование продолжало нарастать.

– Ку-ку!! Ку…

Хозяин подошёл и выключил мультиварку, прервав кукование.

«Как она нехороша, – подумала бабочка. – Бескрылая коробка. Совсем не похожа на портрет. Значит, это ещё одна женщина. Одна готовит ему кашу, а другая – на картине. Третья – я…»

Овсянка медленно растекалась по тарелке. «Каша похожа на тоску, – подумал он. – Или на эти обои. Цвет пустыни. Охра с молоком». Он вспомнил про молоко и достал пакет из холодильника. Налил немного в блюдце, подумав, что бабочка тоже захочет попробовать. И ушёл в комнату.

Бабочка осталась сидеть на кухне, разглядывая соперниц.

Жанна Эбютерн тоже смотрела на неё слепыми глазами, потом не выдержала, села на стул и начала краситься. Обвила губы красной помадой, положила румяна, чтобы выделить скулы, дорисовала зрачки – и увидела бабочку. Бабочка почувствовала себя раздавленной. Ей хотелось уйти, улететь, но крылья не работали, а лапки прилипли к столу.

– Кто ты? Ты бабочка февраля. Тебя вообще не должно быть.

Портрет поправлял шляпу и продолжал говорить:

– А ты знаешь, что Набоков любил бабочек? Нет? Ты, вообще, читаешь книжки? Советую. В его кабинете первый шкаф, четвёртая полка слева. Чёрное собрание сочинений. Зачем ты нужна ему, такая глупая?..

Бабочка затряслась – и вдруг увидела, что вместо лапок у неё руки. А на голове шляпка жены. А жена сидит на столе и не может пошевелить лапками. Её крылья медленно осыпаются. И чей-то голос продолжает говорить:

– Смотри, за окном метель. Февральская бабочка, смотри. Смотри, сколько вас…

В окно влетела целая стая белых февральских бабочек… Но они не узнавали её и таяли…

…Бабочка пролежала в бреду весь день.

Занимаясь делами, он всё время ловил себя на мысли, что ждёт шелеста сухих крыльев. Этот звук мешал ему сосредоточиться, и одновременно его отсутствие беспокоило.

К вечеру он не выдержал, взял застывшую бабочку и поднёс к своему лицу. Она тут же проснулась. И увидела, что любимый смотрит ей прямо в глаза.

«А может быть, он на мне женится? Ведь я очень красивая. И он…» Не успела она додумать свою мысль, как в его кабинете раздался звонок. И он оставил её.

«Нет, не женится… Ему со мной скучно», – подумала бабочка. И прокралась за ним в кабинет. Он уже сидел перед экраном, в котором ему улыбалась рыжая девушка.

– Как твоя бабочка?

– Ужасно. Она чувствует себя здесь хозяйкой. Она заполонила собой всё пространство. Я не могу работать, мне мерещится, что она всюду, и я боюсь на неё наступить. Мне приходится снимать паутину с её лапок… И где она её находит? А главное, непонятно, с кем её оставить, когда мы поедем в Венецию.

– А мы всё-таки поедем в Венецию? – недоверчиво спросила девушка.

– Конечно, поедем.

– Только нужно ехать туда зимой. Зимой там очень красиво.

– Хорошо, а летом – в Крым.

– А ты уже нашёл работу? Или собрал листья с деревьев?

– Я взял кредитную карточку в банке.

– На самом деле ты собираешь листья с деревьев и расплачиваешься ими. И самое интересное, что у тебя принимают, – рассмеялась девушка.

– Так, – строго сказал он. – Ты едешь в Венецию или нет?

– Конечно, еду. У меня ведь тоже полные карманы листьев. Мы всё время куда-то едем. По-моему, только вчера мы с тобой спустились с Альп. Или это был Нижний Новгород, ты не помнишь?

– Если я всё успею к концу недели, мы обязательно поедем в Венецию.

Бабочка верила каждому его слову и переживала: «Что же будет со мной, когда они уедут? А как же его слепая жена? А Кукушка? Она ведь так верно служит ему…»

Интересно, что такое Венеция? Наверное, тоже райское место…

Была уже ночь. Она ходила по книжным полкам, залезала в распахнутые страницы, блуждала между слов… Вся его комната состояла из слов. Она с ужасом посмотрела на чемоданы, стоящие друг на друге, – из них тоже торчала бумага. В Венецию собирается, подумала бабочка.

Бумаги казались ей снежными сугробами. Она забралась в самый большой и уснула.

…Утром среди своих бумаг он увидел сухой лист. Взял его в руки и бережно, словно боясь разбудить, пошёл на балкон. И положил в самый пыльный и мягкий угол. Закрыл дверь.

«Он просто устал обо мне заботиться», – подумала бабочка.

– Я три дня кормил её апельсинами! Когда я её нашёл, она просто подыхала, ты понимаешь?! Я подарил ей эти три дня.

– Хочешь сказать, она провела их в раю?

– Да, именно это я и хочу сказать. Я думал о ней каждую минуту. Но она всё время вырубалась. И вообще…

– Она умерла?

– Не знаю. Я думаю, она улетела.

– В феврале? – спросила рыжая бабочка, живущая в скайпе.

Февральские бабочки. Миллионы бабочек. Они забрали себе всё небо. Кто-то оседал на деревьях. Проводах. Крышах. Воротниках прохожих. Дети ловили их языком. Кто-то снова залетал в окна, не затянутые сеткой.

«Я убил её. Нет. Я кормил её апельсинами. А потом она улетела».

…Летом к нему в окно залетали и другие бабочки. Он ловил их и отпускал на волю. Иногда фотографировал и отпускал. Давал им жизнь. Просто раскрывая ладони.

Однажды, разбирая балкон, он нашёл её крылья. Узоры, когда-то напоминавшие карту-атлас, уже не были видны. Они рассы́пались в его руках, как сусальное золото у неумелого мастера.

Но она ещё долго оставалась этой мыслью в блокноте: «Обязательно написать о том, как мы ходили…»

Собственно, и теперь это стало совершенно очевидно, именно она, эта февральская бабочка, приземлившись на его раскрытый блокнот, стёрла своей мокрой пыльцой его мысль.

Она виновата. Тварь.

– Ку-ку, ку-ку!.. Всё готово.