Учатся и преподают здесь только женщины. Исключение – Александр Михайлович, художник-набойщик. Набойщик – это профессия. Но некоторые думают, что фамилия. Он от кафедры несколько отстранён, сидит в своей мастерской (набоечной) и живёт по своему расписанию. И появляется только в случае крайней необходимости – по зову кафедры.

Кафедра художественного текстиля строга, но очень женственна: передумать может в любую минуту, строгость сменить на ласку. И, как настоящая умная женщина, начинает любую просьбу с комплимента:

– Александр Михайлович, дорогой, ты гений-гений, настоящий профессионал, сделаешь нам сетки? Девочки уже нарисовали эскизы, посмотри, будь добр.

Он кивает, не понимая, почему его спрашивают. Он же набойщик. И кто, если не он, будет делать нам офсетные сетки для печати на ткани.

…Первый раз мы увидели Александра Михайловича в мастерской. Мы ввалились к нему всей толпой, нас было двадцать. Нерадивые пожиратели чужого времени.

– Ну, что вы там нарисовали? А самим-то нравится?

На этот вопрос все девушки из скромности ответили: «Нет, не нравится».

– Ну а от меня чего хотите тогда? Переделывайте, если не нравится.

Так он освобождает себе время от нас, даёт себе отсрочку.

Когда эскизы утверждены, мы отдаём их ему, и они отправляются в священную комнату со световым столом. Мы никогда не видели, как это происходит. Наши рисунки просто по волшебству оказывались на офсетных сетках.

– Вот, держи. Красочку положи, проведи и быстро снимай: «вжих»! «Тюк-тюк» тут не надо! Быстро всё делай, пока краска не высохла, поняла?

Конечно, не поняла. Его речь очень специфична. Мы привыкаем. И между собой уже начинаем говорить так же: «тут затюкать надо», «тут шпынь-шпынь, да и всё», «а тут тяп-ляп и это самое». Это универсальный язык кафедры художественного текстиля. Минимализм приветствуется как в картинах, так и в речах.

– Это самое, в молодости-то я, ну, понятно – набойщик, художник, такой весь, мастер. Девушка красивая была. Ну я ей сделал платье шёлковое с рисунком набойным, идёт такая, это самое, ну красиво, солнце светит, шёлк, ну вы знаете, что такое шёлк – тряпочка, и тут бац!.. понимаешь, гроза как начнётся!.. А я, мастер-набойщик, забыл платье, это самое, запарить, спешил. Влюблён, понимаешь. И все узоры бац! – и потекли. Вся красота растворилась. А это шёлк, прозрачная ткань, ну вы понимаете, девушка прозрачная оказалась, – и он рассмеялся. – Но фигура у неё такая… – и набойщик показал волнистый жест рукой, мол, красивая фигура была у девушки, и улыбнулся.

«Кошма-а-ар!» – была первая мысль студенток. Мысль вторая: «А после этого, надеюсь, он на ней женился?»

Институт семьи и брака интересует текстильщиц больше, чем учёба в своей академии.

– Он женат?

– На Мольбертовне. У нас в лицее преподавала, помнишь?

Помню. Мольбертовна. Я видела её один раз в жизни. Она зашла в наш класс живописи и сказала:

– Здравствуйте, сегодня я заменю вашего преподавателя. Меня зовут Екатерина Альбертовна. Вы запомните, потому что все называют меня Мольбертовна.

Всё, что можно забыть, мы забыли. А её отчество запомнили навсегда.

А может быть, это она? Та женщина в шёлке? По описанию похожа: красивая и абрис фигуры совпадает с тем волнистым жестом. Точно она.

Женился, значит.