Макс наконец возвратился в Берлин из затянувшейся поездки в Америку, во время которой он пытался договориться о чемпионском бое против Джимми «Золушки» Брэддока. Наши занятия возобновились. Я тренировался с ним уже почти два года, но несмотря на это Макс оставался для меня фигурой загадочной. В газетах появлялось все больше фотографий, на которых он был снят с Гитлером, Геббельсом и другими представителями нацистской верхушки, а государственная пропаганда все чаще представляла его живым доказательством идеи о превосходстве германской расы. Для меня все это не имело никакого значения, поскольку я знал, что среди друзей и помощников Макса полным-полно евреев. Даже его импресарио, легендарный Джо Джейкобс, был американским евреем. Бокс в Америке был развит лучше, чем где-либо еще в мире, поэтому многие европейские боксеры обзаводились американскими импресарио, среди которых было немало евреев.

Когда перед боем со Стивом Хамасом, который прошел в Гамбурге в марте 1935 года, Макс привез Джейкобса в Германию, разразился настоящий скандал. Его, например, не хотели селить в гамбургской гостинице, и поселили только после того, как Макс пригрозил ославить гостиницу в американских газетах.

Превосходство Макса над Хамасом было так велико, что на девятом раунде рефери остановил бой. В порыве восторга болельщики хором грянули «Deutschland über Alles». Когда под звуки германского гимна присутствующие встали и воздели в нацистском приветствии руки, Джейкобс, стоя рядом с Максом, вместе со всеми салютовал рукой, в которой держал свою неизменную сигару. Фотоснимок, запечатлевший эту сцену, разошелся по всему свету. В результате в Америке против Джейкобса были выдвинуты обвинения в измене родине и иудейской религии. Макса в Германии тоже обвинили в предательстве: нацисты посчитали, что сигарой в поднятой руке Джейкобс грубо оскорбил их самих и их страну.

Хотя в свои тридцать лет Макс Шмелинг считался уже довольно пожилым для большого бокса, он был одним из главных претендентов на титул чемпиона мира в тяжелом весе. Другим наиболее вероятным претендентом был ни разу никем не побежденный Джо Луис, потомок рабов из штата Алабама. Спортивные журналисты были уверены, что именно он станет следующим чемпионом, и придумали для него кучу лестных прозвищ: Темный разрушитель, Кофейный костолом, Эбеновый истязатель и Шоколадная мясорубка, но большинство величало Луиса Коричневым бомбардировщиком.

Чтобы получит право потягаться за чемпионский титул с Джимми Брэддоком, Максу необходимо было победить Джо Луиса. Бой между ними должен был состояться 19 июня 1936 года на стадионе «Янки» в Нью-Йорке. Несколько месяцев Макс только и думал, что о предстоящей встрече с Луисом, по многу раз пересматривал его снятые на кинопленку бои, тщательно анализировал их и вырабатывал стратегию, которая позволила бы одолеть противника, слывшего среди специалистов непобедимым.

Почти все тренерские указания, которые Макс давал мне, так или иначе были связаны с размышлениями о Луисе.

– Больше работай над джебом, – сказал он как-то, наблюдая, как я молочу боксерскую грушу. – Чем сильнее и быстрее будет у тебя джеб, тем меньше ты будешь зависеть от ударов правой, которые отнимают много сил и дают противнику шанс для контратаки. Говорят, у Джо Луиса такой мощный джеб, что правой он может вообще не бить. Поэтому-то его никто и не может победить.

Я оставил в покое грушу и задал Максу вопрос, который давно вертелся на языке не только у меня, но и у всех занимавшихся в зале:

– Вы боитесь драться с ним?

– На ринге я ничего не боюсь, – с улыбкой ответил Макс.

– Почему?

– Мне случалось быть битым. И к боли мне не привыкать. Но в боксе существуют правила и кодекс чести, им я подчиняюсь всю мою жизнь. На ринге поражение – это нормально, любой боксер когда-нибудь да проигрывал. А вот за пределами ринга все сложнее, и цена поражения – выше.

– В каком смысле?

– У меня в последнее время такое ощущение, что все в правительстве озаботились предстоящим боем. Рейхсминистр Геббельс – тот вполне внятно дал понять, что не хочет, чтобы я дрался с Луисом.

– Но почему?

– Он опасается, что я проиграю. А победа негра нал немцем противоречит их теории о превосходстве немецкой расы.

– А сами вы что думаете?

– Думаю, что смогу победить, – сказал Макс. – Я заметил у него серьезный изъян.

– Я спрашиваю не про бой, а про эту теорию.

Раньше я никогда не интересовался мнением Макса о вещах, не имеющим отношения к боксу, и сейчас, похоже, переступил черту дозволенного. В зале вообще не принято было обсуждать политику, особенно в присутствии Макса.

Он ненадолго задумался и ответил:

– Я провел несколько десятков боев и с чем только не сталкивался на ринге – с героизмом, трусостью, яростью или страхом. Но это никогда не зависело от того, откуда родом противник и какого цвета у него кожа. Кровь у всех красная.

– В газетах правду пишут, что вы ненавидите Луиса?

– Да я с ним даже не знаком. А газетчики просто ажиотаж раздувают. Бокс – это спорт, ненависти в нем места нет.

– И как же вы собираетесь его победить?

– То есть ты хочешь узнать величайший секрет современного бокса, да? Хорошо, я тебе скажу. Но сначала поклянись, что никому его не разболтаешь. А то Луис размажет меня по канатам.

– Клянусь, – сказал я.

В последние недели Макс несколько раз намекал, что заметил в технике Луиса важный недочет, но, сколько спортивные журналисты ни гадали, никто так и не понял, что он имел в виду. Макс же утверждал, что свою находку он держит в тайне даже от собственной жены.

Он огляделся и отвел меня подальше от любопытных глаз в дальний угол зала. Там Макс велел мне принять боевую стойку, как если бы я был Джо Луисом, а сам встал в стойку напротив.

– Смотри. Луис, после того как наносит джеб, опускает левую руку, – вполголоса сказал он, взял меня за руку, потянул ее на себя, как будто я пробил джеб, и зафиксировал – выпрямленную, с опущенным на уровень пояса кулаком. – Видишь? Он открыт контрудару правой.

Он замедленно изобразил мощный удар правой рукой.

– Прямой правый – ваш коронный! – сказал я.

– Именно, – сказал Макс. – То есть надо будет просто выжидать и бить каждый раз, как Луис раскроется. Так я его и одолею – если раньше он не прикончит меня своими джебами. – Макс посмотрел мне прямо в глаза. – Только не проговорись, Карл. Теперь моя судьба – в твоих руках.

Вечером я нарисовал портрет Джо Луиса. До этого я никогда не пробовал изображать негров, и сначала мне показалось, что лицо у него устроено совсем не так, как у белых. Но внимательнее всмотревшись в его черты на фотоснимке и начав рисовать, я увидел, как молодо он выглядит. Собственно по возрасту он был ближе ко мне, чем к Максу или Барни Россу. Молодой и целеустремленный, он словно стремился что-то доказать миру. В точности как я.