Мы всю жизнь сравниваем. Дома, телевизоры, машины, отели, закаты, города, страны. Сравниваем фильм с его ремейком, интерпретации одной и той же роли. Нашу жизнь «до» и сегодня, друзей, какими они когда-то были, с их нынешними ипостасями. Полиция сравнивает отпечатки пальцев, следы ДНК, свидетельские показания, версии задержанных и даже – если предоставляется возможность – оружие и боеприпасы.

Это называется сопоставительными стрельбами. В Тулузе за подобные… сравнения отвечает секция баллистики полицейской научной лаборатории. Они разместились на четвертом этаже комиссариата.

Стенд и контейнер для боеприпасов держат в подвале. На первом этапе осматривают оружие. Так, наличие или отсутствие пыли может указать, сколько времени прошло с последней стрельбы, и если пыли больше рядом с затвором, значит, оружием давно не пользовались. О «ЗИГ-Зауэре», которым занимался эксперт, сказать этого было нельзя, хотя его хозяин майор Сервас заявил, что не стрелял много месяцев. В последний раз, если верить его словам, он доставал оружие из кобуры в полицейском тире, и результаты были, мягко говоря, скромные. «Странно», – сказал себе Торосьян, хмуря лоб. Ему очень нравился Сервас, но этот «ЗИГ-Зауэр» был в деле совсем недавно.

Он сделал запись в маленьком блокноте и положил пистолет с этикеткой к «собратьям». «Закончу проверку и “отстреляю” сразу все оружие».

Он спустился по ступеням террасы и прошел метров сто по заснеженной улице в сторону магазинчиков, надеясь, что дочь все-таки ответит. Ну наконец-то…

– Папа… Скажи, что у тебя все в порядке. Я ужасно волновалась.

У Серваса скрутило желудок.

– Со мной все хорошо, милая, – поспешил уверить он, неловко обходя сугробы. – Ночь была… беспокойная, а так все хорошо. Прости, я не видел твоих сообщений, только что прочел.

– Это не важно, не принимай всерьез; я злилась, вот и…

– Забудь, детка. Я уже забыл.

Сервас сказал неправду: его расстроили беспричинная грусть и сетования дочери. Марго впервые в жизни открыто задалась вопросом: «Что я для тебя значу, папа? Почему я всегда на последнем месте?» Возможно, она не так уж не права и он никчемный отец…

– Как это забыл?! – возмутилась Марго.

О черт! Только не это… Какой же ты идиот, Мартен! Сейчас она снова заведется… Он хотел бы сказать, что любит ее, что найдет время и пусть она даст ему шанс, а вместо этого всю оставшуюся дорогу терпел выговор, мычал в ответ что-то нечленораздельное, но прервать поток сердитых слов не мог.

Войдя в аптеку, майор спросил «Примперан» .

– В деревне была вечеринка? Веселились всю ночь? – Провизор улыбнулся.

Сервас удивленно вздернул брови.

– За последние пять минут этим препаратом интересуется второй человек.

Майор распрощался, пошел назад и сел на террасе, чтобы дослушать монолог дочери.

– Здравствуйте, – сказал подошедший официант.

– Принесите мне кофе…

– С кем ты разговариваешь? – спросила Марго.

– Я в кафе, – чуть раздраженно объяснил Сервас.

– Ну и прекрасно, тогда я прощаюсь. И больше не говори мне – никогда! – что я обращаюсь с тобой по-матерински, потому что это ты ведешь себя как маленький мальчик. С тобой очень тяжело, папа.

– Мне жаль, что ты так это воспринимаешь.

– Не жалей. Меняйся. Целую.

Сервас с удивлением смотрел на телефон: Марго четверть часа читала ему нотацию, воспитывала, не дала вставить ни слова, а потом взяла и просто отсоединилась!

Кирстен стало легче, тошнота не прошла, но ее хотя бы больше не рвало. Куда провалился Мартен, будь он неладен? Прошло уже двадцать минут! У нее начиналась мигрень, рот словно песком набили, между лопатками болело. Она поплелась в ванную – нужно смыть пот, да и воняет от нее, как от бродяжки со стажем.

Кирстен почистила зубы, бросила на пол полотенца, разделась и вошла в кабину. Открыла кран и скользнула под воду.

Ровно через четыре минуты она вышла, брезгливо принюхалась и настежь открыла окно.

Холодный воздух подействовал как лекарство. Солнце ласкало кожу, ветерок-утешитель кинул в лицо горсть снежинок. Вдалеке залаяла собака, раздался колокольный звон, как будто кто-то позвал кого-то. «Приятно быть живой», – подумала она.

Снизу к гостинице поднималась машина. Кирстен перевела взгляд на шале. «Вольво» на месте не было. Проклятье… Она подхватила с неубранной постели бинокль и вернулась к окну.

Машина приближалась, но рассмотреть, кто сидит внутри, не было никакой возможности. Кирстен направила бинокль на окна шале: одно было открыто, и занавески танцевали снаружи, вырвавшись на волю.

Кирстен, как загипнотизированная, наблюдала за этим безмолвным белым сияющим балетом, пока появившаяся Аврора Лабарт не разрушила очарование. Женщина наклонилась, поймала разметавшиеся полотнища и закрыла окно.

Действо продлилась десять секунд, но Кирстен получила нужную информацию. В машине ехал либо придурок Лабарт, либо придурок Лабарт с Гюставом.

Аврора увидела автомобиль мужа, который поднимался от аптеки: из выхлопной трубы вырывался густой темный дым. Что творит этот идиот? Аптека всего в километре; зачем он вообще взял машину, а теперь еще и гонит как подорванный? Этот слизняк дико раздражал ее, но сейчас он прав: они вляпались. И что хуже всего – по ее вине. Она не подумала, что снотворное так подействует на Гюстава, а ведь знала, что мальчик тяжело болен и печень у него хрупкая… Гиртман не раз предупреждал их. Атрезия желчевыводящих путей, вот как это называется, а если человеческим языком – отсутствие желчных протоков либо частичное или полное их зарастание; желчь не выделяется из печени, что приводит к смерти пациента вследствие вторичного цирроза. Поражает одного ребенка из десяти или даже двадцати тысяч.

Узнай швейцарец, что они дважды давали мальчишке наркотик, чтобы тот не мешал играм на вечеринках, она гроша ломаного не даст за их судьбу. Он будет беспощаден. Гиртман дорожит ребенком больше жизни. Аврора часто спрашивала себя: неужели швейцарец – отец? Но кто же тогда мать? Ни она, ни Ролан никогда не видели эту женщину.

Она вошла в комнату Гюстава, поморщилась от запаха рвоты, сорвала с постели испачканные простыни и одеялко, швырнула на пол. Из ванны донеслись характерные звуки: Гюстав стоял на коленках перед унитазом, его мучительно рвало.

Малыш тяжело дышал, волосики прилипли к вспотевший голове, так что просвечивала розовая кожа. Он услышал шаги за спиной, встал и посмотрел на Аврору с печалью и невысказанным вопросом. «Боже, этот мальчик никогда не жалуется, только требует, чтобы приехал отец…» – подумала Аврора и едва не задохнулась от стыда.

Потрогав лоб Гюстава, она поняла, что у него сильный жар.

Внизу открылась дверь.

На лестнице раздались шаги Ролана.

Аврора помогла Гюставу раздеться, попробовала рукой воду и поставила его под душ.

– Давай, милый, тебе станет легче.

– Горячо! – пожаловался он.

– Ничего, зато полезно и сразу станет легче, – повторила Аврора.

В комнату вошел Лабарт, увидел кучу белья на полу, подошел к двери ванной и выпалил с порога:

– Легавый был в аптеке!

Аврора обернулась, полоснула его взглядом как бритвой, не переставая намыливать спину Гюставу, и указала свободной рукой на принесенный мужем пакет.

– Дай сюда.

– Ты слышала, что я сказал? – спросил он, передавая лекарство.

– Посмотри на меня, Гюстав, – мягко попросила Аврора, проигнорировав мужа, открыла бутылочку и поднесла горлышко к губам мальчика. Тот сморщился.

– Оно противное.

– Знаю, солнышко, зато полезное.

– Осторожней! – вскрикнул Лабарт. – Не переусердствуй!

Блондинка убрала лекарство, с презрением взглянув на мужа.

– Я испачкал постель, – виноватым тоном произнес мальчик.

Аврора поцеловала его в лоб, погладила по мокрым волосам.

– Ничего, дружок, мы сейчас всё перестелем. – Она повернулась к Ролану. – Помоги, будь любезен. Приведи комнату в порядок.

Фраза прозвучала небрежно-оскорбительно, но Лабарт молча кивнул и вышел из ванной. Аврора вытерла Гюстава, дала ему чистую пижамку.

– Чувствуешь себя лучше?

– Немного.

– Где болит, покажи…

Он положил ладошку на вздувшийся твердый живот.

– Знаешь, ты очень храбрый мальчик, – сказала женщина, и Гюстав ответил вымученной улыбкой. «А ведь он и вправду храбрый, – подумала Аврора, – наверняка в отца. Сражается с болезнью, как маленький солдат. Что еще, кроме этого свинства, он испытал за свою короткую жизнь?»

Она несколько минут просидела рядом с ним на корточках, ободряюще улыбаясь.

– Ну пошли в постель; бог с ней, со школой, обойдется сегодня без тебя.

Через окно в комнату ворвался свежий ветер, пошевелил шторы.

– Ложись, – велела Аврора. – Я сейчас вернусь. Тебе вправду стало легче?

Гюстав кивнул – очень серьезно, совсем как взрослый.

– Здо́рово! Позови, когда захочешь есть.

Она оставила мальчика одного и пошла вниз, к мужу.

– Тот тип, что заявился сегодня ночью… – начал Лабарт, но она не дала ему договорить.

– Я все поняла, ни к чему повторяться. Зачем ты оставил окно в детской открытым?

– Там воняло…

– Тебе мало, что малыша рвет? Хочешь его смерти?

– Я проследил, куда он пойдет, этот легавый… – Ролан как будто не услышал слов жены. – Он меня не заметил – говорил по телефону и выглядел недовольным. Я хотел посмотреть, вернется он в отель или нет.

– И?..

Аврора включила кофемашину.

– Он сел на террасе выпить кофе. Пришлось оставить его и вернуться… тут… у нас более срочные дела…

Ролан почти извинялся – и сразу об этом пожалел: покажешь Авроре свою слабость, она тут же вонзит тебе клыки в ногу.

– Я подумала, они готовят треклятый сироп при тебе, – уязвила мужа блондинка. – Мальчик навлечет на нас беду, рвота у него не прекращается, не знаю, что и делать… Надеюсь, ты не зря ездил в аптеку.

Ролан хорошо расслышал упрек в тоне жены и спросил себя, с чего вдруг она решила сделать виноватым его. Ну да, он сам предложил Хозяину приютить мальчика, когда директриса предыдущий школы начала задавать «деду» слишком много вопросов, но Аврора тогда восприняла эту идею с восторгом. Они так и не смогли завести детей, и она заботилась о Гюставе, проводила с ним время и делала это с радостью. Но наркотик ребенку предложила дать сама, а он пробовал ее разубедить.

Увы, Лабарт знал, что спорить бесполезно, особенно в напряженные моменты, и сказал одно:

– Наверное, стоит предупредить Его.

Повисшая пауза не сулила ничего хорошего. Ответ прозвучал как удар хлыста:

– Предупредить его? Ты псих или идиот?

Кирстен увидела, что Мартен возвращается, затушила сигарету и закрыла окно. Вернула на вешалку пальто и пошла в ванную.

Отражение в зеркале ничем ее не порадовало: под глазами синяки, цвет лица как у трупа. Она проверила, не пахнет ли изо рта, подышав в ладонь.

Вошедший Сервас протянул ей аптечный пакет. Кирстен достала лекарство, выпила сироп из горлышка, как воду, и сказала:

– Кто-то уезжал из шале на «Вольво» и вскоре вернулся.

– Кто?

– Лабарт. У него был точно такой же пакет…

Сыщик нахмурился.

– Ты уверена? Он нес аптечную упаковку?

– Я не уверена, но похоже на то. Выглядел он встревоженным.

Сервас подошел к окну, посмотрел на шале. Он тоже тревожился – за Гюстава.

На письменном столе завибрировал телефон. Не его личный, не повседневный, другой. Лабарт содрогнулся. Неужели швейцарец уже узнал? Но как? Воистину, с Гиртманом недолго и параноиком стать… Он взглянул на экран мобильника.

О господи… Профессору показалось, что ему в горло вцепилась рысь и не дает ни вздохнуть, ни выдохнуть.

У Лабарта кровь застыла в жилах, захотелось позвать на помощь Аврору, но время заканчивалось, нужно было отвечать, иначе швейцарец насторожится.

Сердце Лабарта пустилось вскачь. Он смотрел на экран, ожидая следующего сообщения, как приговора.

Лабарт колебался. Гиртман засомневался? Пытается подловить его?

Гиртман вышел из чата.

Черт! У Ролана зачесалось все тело. Ему нужен воздух!

Профессор пошатываясь добрался до окна, толкнул створки и сделал глубокий вдох, уставившись невидящим взглядом на белый сверкающий пейзаж.

Швейцарец будет здесь вечером.

Зачем он, Ролан, сказал, что у Гюстава грипп? Почему не гастрит? Безумие какое-то…

Вдруг мальчик проговорится, что не видел никакого врача? Все время, пока он писал книгу, Ролан Лабарт воображал себя Гиртманом. Он стал им. Ходил по улицам Тулузы и разглядывал женщин, как делал бы швейцарец, и чувствовал себя сильным, могущественным, жестоким, беспощадным. Бред! Идиотизм! Пустые слова! Боялся ли он? Еще как! Швейцарец – не фантазия, а проклятая реальность, вторгшаяся в его жизнь.

Ролан вспомнил их первую встречу в книжном магазине, в Тулузе. Он должен был подписывать книгу, но за полчаса к нему никто не подошел, а потом вдруг появился один читатель. На вопрос «кому?» мужчина ответил: «Юлиану». Лабарт рассмеялся, но собеседник невозмутимо изучал его через стекла очков, и по спине профессора пробежал холодок.

Он собирался сесть в свою машину на втором уровне подземного паркинга Жан-Жорес, когда из темного угла материализовался читатель, напугав его до полусмерти.

– Нельзя так подкрадываться к людям!

– Вы допустили ошибку на странице сто пятьдесят три, – сказал Гиртман. – Все было не так.

Лабарт сразу понял, что перед ним не обманщик и не самозванец, а настоящий Юлиан Гиртман.

– Это вы? – пролепетал он.

– Не бойтесь. Книга получилась хорошая. В противном случае вам следовало бы меня опасаться.

Ролан хотел просто рассмеяться, но попытка вышла жалкая.

– Я… Я… Я не знаю, что сказать… Это такое великое… счастье.

Он поднял глаза, чтобы взглянуть в лицо собеседнику. Ему казалось, что тот нависает над ним, а Гиртман просто был намного выше. Швейцарец протянул ему телефон:

– Держите. Мы скоро увидимся. Главное – никому ничего не говорите.

Но Лабарт, конечно же, рассказал Авроре, у них никогда не было друг от друга секретов.

– Я хочу с ним встретиться, – немедленно потребовала она.

…Он вышел из-за стола, но на первом этаже жену не нашел; услышал голоса, поднялся наверх и увидел Гюстава и Аврору в ванной малыша.

– Ему все хуже, – сказала она, протирая мальчику лоб влажной губкой. – Температура поднимается.

– Я общался с Гиртманом.

– Ты сам ему написал? – изумилась женщина.

– Нет! Конечно, нет; он вышел на связь, не знаю почему. Хочет видеть сына!

– Что?

– Он будет здесь сегодня вечером!

– Что именно ты ему сказал?

– Гюстав заболел гриппом…

– Но почему гриппом?

– Не знаю! Пришло в тот момент в голову, вот и ляпнул… Он хотел знать, был ли врач.

Аврора бросила незаметный взгляд на мальчика и спросила, понизив голос:

– И ты?..

– Подтвердил.

Она побледнела, повернулась к Гюставу – тот смотрел печально и устало, был на грани слез, но полон нежности и доверия, и эта бессердечная женщина, возможно впервые в жизни, испытала воистину человеческое чувство вины.

Аврора погладила малыша по щеке и, подчиняясь незнакомому доселе импульсу, крепко прижала его к себе. Больше всего на свете ей сейчас хотелось завыть в голос.

– Не бойся, любимый, все будет хорошо. Обязательно будет… Нужно срочно везти его в больницу, – решила она.

– Ты права… как всегда.

– Выходят, – сообщила Кирстен.

Сервас подошел к окну.

– Ты только посмотри, как они закутали Гюстава. Мальчик плохо выглядит, даже отсюда заметно.

Она протянула Мартену бинокль.

– Он сегодня не был в школе…

Сервас беспокоился все сильнее. Лабарт вернулся из аптеки три часа назад (конечно, если он ездил именно туда). Гюставу стало хуже, это очевидно. Сыщик отдал бы все на свете, лишь бы узнать, чем болен мальчик. Он предпочитал ясность – она способна если не победить страх, то хотя бы держать его в узде.

Майор смотрел, как жена Лабарта усаживает Гюстава на заднее сиденье. Она укрыла ему ноги пледом, погладила по волосам. Ролан покосился на отель и сел за руль.

– Как поступим? – спросила Кирстен.

Сервас принял решение мгновенно.

– Пусть едут. Они уже настороже, а на этих дорогах сразу нас заметят. В любом случае ты не в форме, так что будем ждать.

– Уверен?

– Да.

Ответ прозвучал убежденно, но хотелось Мартену одного – бросить все, прыгнуть за руль и следовать за Лабартами. Неизвестность убьет его. Куда они везут Гюстава? Плевать на супругов-извращенцев, даже на Юлиана Гиртмана плевать. Гюстав – вот кто для него важен. Почему я так тревожусь, если он не мой сын?

Аврора сидела сзади, обнимая Гюстава. Она оделась в первые попавшиеся брюки и свитер и в машине почти сразу замерзла. Завернутый в плед мальчик тоже не переставал дрожать.

– Решил нас заморозить? – рявкнула она в спину мужу.

Роман молча поставил обогрев на максимум, не сводя глаз с коварной дороги.

Миновав виражи, он выехал на широкое заснеженное шоссе, свернул к Сен-Мартену и ускорился.

– Меня сейчас вырвет, – сказал мальчик.

Доктор Франк Вассар отдыхал в ординаторской, когда за ним пришла дежурная медсестра.

– Привезли мальчика с неукротимой рвотой.

Врач устало потянулся, сел, сложил руки на груди и посмотрел на женщину. Молодой интерн, он дежурил в отделении «Скорой помощи»; годы и усталость еще не взяли верх над желанием сражаться с двумя непобедимыми врагами – болезнью и смертью. Очень часто к ним добавлялись невежество и недоверчивость пациентов.

Доктор почесал хипстерскую бородку и спросил:

– Возраст?

– Пять лет. Есть легкие симптомы болезни Боткина. Возможно, печеночная недостаточность.

«Проще говоря – желтуха… Если кожа и белки глаз желтые из-за билирубина в крови», – подумал интерн.

– Родители здесь?

– Да.

– Температура?

– Тридцать восемь и пять.

– Иду.

Доктор повернулся к кофемашине. Он надеялся отдохнуть подольше – больница в Сен-Мартене маленькая, отделение «Скорой помощи» редко сталкивается с бедламом больших клиник.

Две минуты спустя Вассар оказался в коридоре, где царила рутинная организованная суета.

Ребенок сидел на носилках; рядом стояла пара, сразу показавшаяся врачу странной, неприятной и какой-то нелепой: женщина была сантиметров на десять выше мужчины.

– Вы – родители?

– Нет, друзья, – ответил тип с бородкой. – Отец скоро будет.

– Очень хорошо. Что с ребенком? – Вассар подошел к белокурому мальчику с лихорадочно блестевшими глазами.

– Дадим активированный уголь и противорвотное, – сказал врач. – Я не люблю промывание желудка, да и делают их теперь лишь в случае тяжелого несварения или сильного отравления, а в данном случае речь идет о седативе (доктор и не подумал скрывать свое решительное неодобрение). Оставим ребенка у нас до утра и понаблюдаем. Меня волнует его печень – с непроходимостью протоков шутки плохи. Кто его лечит?

Ответила блондинка с мрачным взглядом:

– Ему сделали реконструкцию по методу Касаи. Его наблюдает доктор Барро.

Интерн кивнул. Барро – компетентный врач, портоэнтеростомия по Касаи – хирургическая пластика с заменой дефектного протока новой системой, сделанной из куска тонкой кишки. Успешными бывают лишь три операции из десяти, но даже в этом случае цирроз медленно прогрессирует. «Жуткая дрянь эта чертова атрезия», – думал врач, глядя на ребенка.

– Судя по всему, нужного результата процедура не дала, – сказал он. – Возможно, следует подумать о трансплантации… Не знаете, каково мнение доктора?

Мужчина и женщина смотрели на него так, словно он вдруг ни с того ни с сего начал изъясняться по-китайски. Странная пара.

– В следующий раз и думать не смейте о седативных препаратах, даже если он будет очень беспокоен.

Вассару хотелось встряхнуть этих людей. Наконец блондинка кивнула. Глядя на ее высокую стройную фигуру в кожаных брюках и обтягивающем свитере, интерн пытался решить чисто умозрительную проблему: «Что сейчас во мне превалирует – физическое влечение или отвращение?» Впервые он испытывал столь двойственное чувство…

Он наблюдал за входом в больницу и эспланадой, стоя под аркой большого кирпичного дома напротив. Стемнело, зажглись фонари, и на фасаде образовались размытые желтые круги. Редкие снежинки планировали на землю, искрясь и мерцая в электрическом свете. Он сделал нервную затяжку, маленькие глаза за стеклами очков смотрели не моргая.

Вокруг было тихо и темно, по улице никто не шел ни в ту, ни в другую сторону. Куда деваются жители чертова Сен-Мартена с наступлением вечера? Он щелчком отбросил окурок в снег на обочине.

Огляделся.

Сделал шаг.

Спокойно пересек эспланаду, сдерживая грызущее его нетерпение, вошел в приемное отделение и остановился у стойки дежурного администратора.

– Сегодня во второй половине дня к вам привезли мальчика пяти лет, – сказал он, когда женщина соизволила обратить на него внимание. – Его зовут Гюстав Сервас. Я его отец.

Она взглянула на экран компьютера.

– Всё верно, он у нас. Через эту дверь вы попадете в коридор, дойдете до самого конца и повернете направо. Время посещений заканчивается через пятнадцать минут, так что поторопитесь.

Он задержал взгляд на лице женщины, представил, как перегибается через стойку, хватает ее за волосы и перерезает горло.

– Спасибо… – сказал Юлиан Гиртман.

Он последовал указанным путем, справился у следующего поста, и медсестра с усталым лицом и тусклыми волосами ответила:

– Следуйте за мной.

Лабарты стояли в конце коридора. Ролан устремился ему навстречу, Аврора осталась на месте. В глазах женщины швейцарец увидел страх. Он обнял кретина-профессора, как папа римский, благословляющий доброго католика, но смотрел в это время на Аврору, вспоминая, как они развлекались на чердаке, пока ее муж терпеливо ждал внизу.

– Где он?

Лабарт указал на дверь палаты.

– Они дали ему снотворное и противорвотное.

Об активированном угле профессор решил умолчать, хотя знал, что рано или поздно Хозяин все узнает.

– Что произошло? – поинтересовался Гиртман, будто прочитав его мысли. – Ты что-то говорил о гриппе?

Лабарт написал это, чтобы объяснить, почему придется везти Гюстава в больницу.

– Его состояние внезапно ухудшилось, – вмешалась в разговор Аврора. – Мальчик стал очень беспокоен, и я дала ему легкое седативное средство.

– Ты… Что ты сделала? – В голосе Гиртмана зазвенел металл.

– Врач сказал, это не важно, – соврала Аврора. – С Гюставом всё в порядке.

Ему страстно захотелось схватить ее за горло, притиснуть к стене и душить, пока не посинеет лицо.

– Мы к этому вернемся, – пообещал он опасно спокойным голосом. – Возвращайтесь домой. Я буду здесь.

– Если хотите, мы тоже останемся, – предложил Лабарт.

Гиртман перевел взгляд с бородатого коротышки на его дылду-жену и представил их мертвыми, холодными, неподвижными.

– Езжайте. И занесите конверт в отель.

Лабарт прочел имя и фамилию: Мартен Сервас. Конечно он знал, кто такой Мартен Сервас. Вчера, когда в шале пришел посетитель, его лицо показалось Ролану смутно знакомым. Что, черт возьми, происходит?

Гиртман проводил пару взглядом и вошел в палату. Гюстав спал и выглядел спокойным. Швейцарец долго стоял в ногах кровати, глядя на мальчика, потом сел на единственный стул и замер.

Сервас не отходил от окна. Вслушивался в ночь, наблюдал за опустевшим шале и умирал от тревоги.

Где они? Чем болен Гюстав? Прошло много часов, и майор жалел, что не поехал следом за машиной Лабарта. Кирстен уже два раза сказала, что они, возможно, ошиблись; ей тоже не терпелось начать действовать, но теперь она спала – усталость прошлой ночи и отравление наркотиком дали о себе знать.

Внезапно Мартен расслышал звук работающего двигателя. Приближалась машина. «Вольво» притормозила у отеля, но Сервас не мог разглядеть, кто сидит внутри.

Лабарт вышел, а машина поехала к шале. Мальчика в ней не было… У Серваса заныло сердце. Где Гюстав? Что они с ним сделали?

В этот момент зазвонил телефон. Не его сотовый, а большой черный допотопный монстр, стоявший на маленьком столике.

Сыщик быстро снял трубку, чтобы не разбудить Кирстен.

– Для вас есть письмо, – сообщил хозяин гостиницы.

Лабарт… Что происходит?

Он снова почувствовал себя висящей на ниточках марионеткой. Опять я опаздываю…

– Сейчас спущусь.

Через минуту майор был в холле.

На коричневом крафтовом конверте кто-то написал от руки:

– Его оставил псих из того дома, – сообщил отельер.

Сервас вскрыл конверт, достал сложенный вчетверо листок, и ему показалось, что холл, гостиница, весь мир – планеты, звезды, пустота космоса – завертелся колесом… За долю секунды изменилась система отсчета, сместились все ориентиры.