– Что ты делаешь?

Он поднял глаза. Марго стояла в дверях, опираясь плечом о косяк.

– Мне нужно уехать на несколько дней, – ответил он, укладывая в чемодан свитер. – По работе.

– Что тебе нужно?

Сервас посмотрел на побагровевшую от злости дочь. Марго всегда с полоборота впадала в ярость – по пустяковому поводу, из-за глупой мелочи, чего с ним самим никогда не случалось.

Он застыл над чемоданом.

– В чем дело?

– Ты уезжаешь?

– Всего на несколько дней.

Она покачала головой.

– Не могу поверить! Я тебя почти не вижу с тех пор, как приехала. Ты исчезаешь, появляешься дома ночью. Ты вернулся час назад, папа… И вот уже собираешь чемодан и объявляешь: «Вернусь через несколько дней!» Можешь объяснить, что я здесь делаю? Зачем я тебе? Сижу тут одна, как идиотка… Позволь напомнить – ты не так давно вышел из комы, и врачи велели тебе угомониться!

Сервас начинал злиться. Он ненавидел, когда его воспитывали. Хотя Марго права.

– Не волнуйся, – примирительным тоном попросил он, – я хорошо себя чувствую. Ты должна вернуться к нормальной жизни. Тебе здесь плохо; я же не слепой, вижу…

Он сразу пожалел о последней фразе. Она вцепится в эти слова, как щенок в тапочку. Марго любила вырвать предложение из контекста и вернуть собеседнику, как бумеранг. Ей бы заместителем прокурора работать. Или генеральным адвокатом.

– Что ты сказал?! – Голос девушки сорвался. – Ушам не верю!

Нет, он не прикусил язык, как следовало поступить, а попросил:

– Не надо квохтать надо мной, умоляю; со мной всё в порядке.

– Убирайся к черту!

Марго убежала. Сервас закрыл чемодан и вышел из комнаты.

– Марго!

Она сорвала с крючка бушлат, схватила «Айпод», врубила звук на максимум и бросила:

– Успокойся. Когда вернешься, меня тут не будет.

Прозвучало как угроза.

– Марго…

Она не услышала – снова вставила наушники – и отвернулась. В глазах у нее стояли слезы, а Сервас никогда не умел утешать и не знал, что сказать, как развеять печаль дочери, хотя его настораживало, что в последнее время девушка нервничает чаще обычного.

– Марго! – повторил он, повысив голос, но она уже пулей летела к двери. Схватила ключи со столика и выскочила из квартиры, даже не оглянувшись.

– Дерьмо! – выругался он. – Дерьмо, дерьмо, дерьмо!

Прошло полчаса, но Марго не вернулась. Сервас закрыл чемодан и раз шесть написал дочери. Наконец телефон зазвонил, и он бросился сдвигать зеленую кнопку на экране.

– Я внизу – объявила Кирстен.

– Спускаюсь… – Мартен с трудом справился с разочарованием.

Он хотел написать, что любит ее и постарается измениться, но подумал, что глупо объясняться по телефону, – и ничего не стал добавлять. Уже на выходе вспомнил, что Стелен пообещал обеспечить Марго защиту, но так ничего и не сделал.

– Уверена, что он за тобой следил?

Сервас задал вопрос, глядя на черную ленту дороги, освещенную фарами. Белая разметка, то сплошная, то пунктирная, мелькала перед глазами в гипнотическом ритме.

– Да. Уверена.

– Может, какой-то псих развлекается, пугая женщин на улицах?

– Все может быть. Но…

Мартен взглянул на норвежку. Приборная панель подсвечивала ее профиль на фоне черного окна. Несколько секунд они молчали, пока обгоняли шумный грузовик с прицепом. Здесь, на горе, снег не шел, зато собирался дождь: первая крупная капля уже разбилась о лобовое стекло, за ней поспешили вторая, третья…

– Но ты в это не веришь.

– Нет.

– Потому что тебе кажется странным подобное совпадение: незнакомец преследует тебя именно в тот момент, когда мы…

– Верно.

Час спустя они выехали из Тулузы и по А64 направились на запад, к деревне Оспитале-ан-Комменж. Навстречу буре, если судить по тому, как гнулись под ветром деревья на склонах.

– Ты правда веришь, что мы найдем там Гюстава? – спросила Кирстен.

– Слишком легко, да?

– Скажем так: на Гиртмана это не похоже.

Сервас молча кивнул.

– Что будем делать, когда приедем? – спросила она.

– Для начала поселимся в отеле, а завтра утром пойдем по новому кругу: мэрия, школы… И будем надеяться на удачу. В местечке всего двести жителей. Если мальчик там, мы его найдем.

Он сам-то верит своим словам? Кирстен права: слишком легко. Что-то тут не так. Со швейцарцем легко не бывает. Только не с этим человеком.

Марго сидела в интернет-кафе и смотрела, как отец выходит из дома и присоединяется к своей новой напарнице. Они сразу оживленно заговорили о чем-то и направились к стоянке. У девушки сжалось сердце. Она что, ревнует? Фу, как стыдно…

Марго действовала импульсивно, чтобы испытать отца, хотела вынудить его реагировать, в кои-то веки сделать выбор между ней и работой. Она надеялась, что он останется – ради нее, – и была идиоткой. Девушка посмотрела на экран телефона.

Он сделал свой выбор.

– Придется остановиться, газ на исходе. – Сервас кивнул на указатель. – До заправки один километр.

– Хорошо. Заодно зайду в туалет.

По залитой лужами аппарели он въехал на стоянку, следуя за темно-синим фургоном. Водитель еле тащился, и майор с трудом сдерживал желание посигналить. Он припарковался под навесом с колонками, чтобы укрыться от ливня и ветра, который сотрясал машину. У входа в мини-маркет стояло штук десять автомобилей. Как только Мартен выключил зажигание, Кирстен отстегнула ремень безопасности, подняла воротник, открыла дверцу и побежала на свет. Сервас тоже вышел. Еще две машины заняли соседние колонки. Он вставил пистолет-инжектор и автоматически нажал на пуск, размышляя о том, что сказал ему в развалинах Ксавье.

Конечно, это самое простое объяснение: швейцарец изменил внешность. Но как быть с видео? Тип похож на того человека, которого он помнит, а по времени это снято позже встречи Ксавье с боснийский психиатром. Может, доктор ошибается? Что, если Хазанович не был Гиртманом? Не исключено, что память изменяет Ксавье. Или швейцарец гримировался, клеил бороду, вставлял линзы и другие хитрые причиндалы, которые используют киношники?

Майор посмотрел на фургон со следами ржавчины на подвеске и порожках. Дверь кабины открыта, внутри темно, как в пещере, и пусто. Наверное, водитель расплачивается. Он перевел взгляд на кассы минимаркета: никого.

Сервас поежился – он ненавидел фургоны. В таком же увезли похищенную Марианну. Они тогда нашли его брошенным на похожей площадке, в стороне от шоссе. Темно-синего цвета… С пятнами ржавчины… На зеркале висели четки из косточек оливы с серебряным крестом. А в машине у соседней колонки?.. Стекло слишком грязное, не разглядеть, но майор готов был держать пари, что видит четки.

Он сделал глубокий вдох.

Отпустил спуск инжектора. Протиснулся между двумя колонками. Медленно обошел машину. Бросил взгляд на номер и застыл: стертые буквы и цифры делали его нечитаемым.

Он выскочил под дождь и побежал.

Она вошла в туалет и почувствовала странный запах. Септик и мужской лосьон? Откуда? Уборщик? Посетитель, который ошибся дверью?

Крыша протекала – посреди туалета стояло ведро со шваброй, на дверях двух кабинок висели таблички «Неисправен». Она подняла глаза, но пятен на потолке не увидела. А вот маленькое окошко была приоткрыто – слышался шум дождя. Из трех ламп горела одна, да и то тускло, оставляя углы темными.

Кирстен поежилась, но вошла в третью кабинку, закрыла за собой дверь, спустила колготки и трусы, села. Она думала о словах Серваса: слишком легко. Фотография Гюстава, «забытая» на нефтяной платформе, теперь школа… Он думает, что все получается слишком легко. Так оно и есть.

Норвежка вздрогнула – ей почудился какой-то звук. Скрипнула дверь. Не соседняя – первая. Она прислушалась, но дождь так сильно барабанил по крыше, что остальных звуков было не различить.

Кирстен встала, спустила воду. Помедлила секунду, но из-за двери ничего не было слышно, и она вышла. Посмотрела на висящие в ряд зеркала над раковиной. Увидела в одном из них, слева, силуэт. Повернула голову – и перестала дышать.

Он стоял рядом с ведром, «вооруженный» шваброй. Высокий очкарик, преследовавший ее на улицах Тулузы, поднял швабру за ручку и разбил последнюю еле светившую лампу. Темнота. Кирстен не успела промолвить ни слова, а он уже прижал ее к стене под окном. Ливень хлестал по стеклу, и капли брызгами слюны летели на щеку женщины.

– Привет, Кирстен.

Она с трудом сглотнула. Кирстен… Попыталась успокоить дыхание – и не смогла. Кровь стучала в висках, перед глазами плавали искры. Она с трудом различала его лицо в тусклом свете с парковки, а теперь узнала – и сердце едва не выскочило из груди. Он что-то сделал с глазами и ртом, подсадил волосы и изменил их цвет – если это не парик! – но у нее не осталось сомнений. Это он.

– Что тебе нужно? – спросила она придушенным голосом.

– Шшшшшш…

Его рука молниеносно нырнула под юбку. Длинные горячие пальцы погладили правое бедро. Кирстен закусила губу.

– Как же давно мне хотелось это сделать, – прошептал он ей на ухо.

Она не ответила – была не в силах, – но пульс участился, ноги задрожали, глаза закрылись сами собой.

Сервас ворвался в магазин, оттолкнув замешкавшуюся пару.

– Потише! – возмущенно крикнул ему вслед мужчина.

Но он уже бежал к туалетам, пытаясь сориентироваться по месту. Так: мужской справа, дамский слева.

Мартен толкнул дверь. Позвал ее.

Шагнул вперед.

Внутри было темно, и он напрягся, но потом увидел Кирстен. Она сидела на полу под окном и истерически рыдала. Майор подошел, инстинктивно озираясь на три закрытых двери, опустился на колени, протянул руку, и она прижалась к нему всем телом. Так они и сидели, переплетясь в странном объятии, как две тряпичные куклы; потом Кирстен расслабилась, и Сервас спросил:

– Что он сделал?

Следов борьбы и беспорядка в одежде он не заметил.

– Он меня… ничего… только трогал…

– Он уже далеко.

Они искали повсюду – внутри, на улице – и поняли, что хозяин бросил фургон. Он все предусмотрел.

– Можно закрыть шоссе?

– В трех километрах отсюда есть выезд, он уже далеко.

Несколько минут назад один из покупателей супермаркета сообщил, что у него пропала машина. Сервас собрался было передать номера жандармам, но сообразил, что поставить заграждение все равно не успеют.

Не стал он звонить и в службу криминалистического учета – они сразу поставят в известность Стелена и все начальство. У него отберут дело и отдадут другому сотруднику. Не выздоравливающему. Ни за что! Ему не требуется подтверждение: здесь, на этой заправке, их со швейцарцем пути пересеклись.

– Поверить не могу! Как он оказался тут одновременно с нами? – Глаза норвежки еще не просохли от слез.

Сервас смотрел на машины, выезжавшие со стоянки. Из-под шин летели брызги грязной воды, «дворники» судорожно метались по стеклам. Они сидели на оранжевых пластиковых банкетках в углу пустого в этот час ресторанчика.

– Как долго он ехал впереди нас? Увидел в зеркале, что я включил поворотник, и сделал то же самое, не упустил возможности… Гиртман – мастер импровизации. – Майор бросил взгляд на двери туалетов. – Как ты себя чувствуешь?

– Нормально.

– Уверена? Может, вернемся в Тулузу? Хочешь встретиться с кем-нибудь?

– С кем «кем-нибудь»? С гребаным психиатром? Я в порядке, Мартен. Правда.

– Хорошо. Поехали, здесь нам больше делать нечего.

– Не предупредишь коллег?

– Зачем? Чтобы Стелен забрал дело? Давай найдем отель. Переночуем, а утром поедем.

– В одном мы можем быть уверены: Гиртман здесь, совсем рядом, – сказала Кирстен. – Следует за нами по пятам.

«Да, – подумал Сервас. – Как кошка за мышью».

Заехав на заправку, он дважды звонил Марго, но попадал на голосовую почту. Наконец дочь расщедрилась на эсэмэску.

За окнами все так же лил дождь, ночь была непроглядно-темная, и Сервас видел свое отражение в стекле. Человек в ярости. И в безвыходном положении. Он был один. Не только за столом, но и в ресторане. Кирстен пошла прямо в номер, сказала, что хочет принять душ. Мартен поужинал антрекотом и жареной картошкой, в которую налили слишком много масла. Половина еды осталась на тарелке.

– Все так плохо? – поинтересовалась хозяйка.

Он разубедил ее, как сумел, и женщина отстала, поняв, что клиент не расположен к общению.

Мысли неожиданно перескочили на Гюстава. Знает ли Гиртман, куда они направлялись, кого надеялись увидеть? Что, если швейцарец снова спрячет мальчика? Он мастер на такие штуки, обожает фокусы! Вдруг ребенок завтра не появится в школе? Нужно позвонить в ближайшую жандармерию, попросить их найти Гюстава, отправить его в безопасное место и стеречь – до их появления.

Но Сервас чувствовал себя слишком усталым для любых телодвижений. И не понимал побуждений Гиртмана. В чем его интерес? Если он знал их планы, следовало по-тихому увезти мальчика, не привлекая внимания. К несчастью, этот вопрос он мог решить. Тут они бессильны…

От мысли о Гюставе Сервасу стало не по себе. Он не может воспитывать маленького мальчика. Ни при каких обстоятельствах. Из головы не шли обстоятельства смерти Жансана. Полицейский пистолет. Он, Сервас, недалеко от места преступления. И подозрения, которые неминуемо падут на него.

Сыщик почувствовал себя ужасно одиноким. Повсюду царила тишина, и в голову пришла странная мысль: что, если, кроме них, в отеле никого нет? После случая на дороге голова болела все сильнее. Мартен всматривался в кофейную гущу, как будто надеялся найти решение на дне чашки. От дурацкого занятия его отвлек телефон.

Кирстен.

– Мне страшно, – без лишних предисловий сказала она. – Приходи… пожалуйста.

Он остановился перед тринадцатым номером и постучал. За дверью было тихо. Выждав несколько секунд, постучал еще раз, занервничал и уже собирался применить кулак, но тут дверь распахнулась. На пороге стояла Кирстен в халате, с мокрыми волосами.

Она закрыла за ним дверь, отступила к столику с маленьким электрическим чайником и пакетиками «Нескафе». Сервас не знал, что делать, как ее утешить, и чувствовал себя неуютно. Его временная напарница – привлекательная женщина, но ситуация неловкая.

– Я буду напротив. Запрись на два оборота и сразу зови, если что. Телефон будет у меня под рукой.

– Лучше ночуй здесь, – ответила Кирстен.

Сервас огляделся и увидел только кресло, на вид очень неудобное.

– Можно взять смежные номера…

Потом он будет спрашивать себя, кто сделал первый шаг, кто разбил лед. Вспомнит, что видел через плечо неоновую вывеску отеля напротив… Она прижималась к нему… Голубой свет отражался от капотов машин… У въезда на стоянку росли две высоких черных сосны… Пиренеи были где-то там, прямо перед ними, прятались в ночи.

Мартен поцеловал женщину, и они встретились взглядами, как будто каждый ждал, что другой зажмурится первым. Кирстен не отводила глаз, как будто искала в нем первородную истину, а потом укусила его за мочку и лизнула ухо, раз-другой-третий. Он отодвинул полы халата, погладил небольшие упругие груди; она прижала ладонью выпуклость в его брюках, прогулялась пальцами вниз, потом вверх, вспомнив, как девочкой однажды завернула речной голыш в тряпочку и много дней таскала в кармане, то и дело гладя его, наслаждаясь ощущением твердости…