Глава 8

Если бы не тяжелый компьютер, они могли бы дойти до хибарки пешком. Понадобилось бы самое большее минут десять. Джуд писал об этом в «Агнце на заклание». Берди изучила приведенную в книге карту, и все-таки удивилась, обнаружив, насколько близко к пабу находится прогалина среди кустов, отмечающая начало узкой незамощенной дороги к дому Тревора Лэма – по сути дела, почти тропы. После приезда Берди ее даже не заметила, хотя припарковалась рядом. Прогалина была хорошо замаскирована деревьями с одной стороны и бушем с густым подлеском – с другой. Каждый, кто нырял в этот проход между деревьями, быстро становился невидимым с дороги. Высокие деревья и густые кусты росли по обе ее стороны, их ветки смыкались над головой.

Джуд прав, думала Берди, пока машина со скоростью пешехода тряслась на ухабах тускло освещенного туннеля из веток, темноту в котором рассекал только свет фар. Любой мог прошмыгнуть по этой почти заросшей тропе, дойти до хибарки, убить Дафну Лэм и ускользнуть незамеченным.

Любой? Кто?

Этот вопрос Джуда не интересовал. Ему просто хотелось продемонстрировать, насколько широк круг возможных подозреваемых с учетом конкретного сценария и времени действия. Доказать, что не только Тревор Лэм мог убить Дафну.

Дафна. Сью Суини говорила о ней. Единственная из всех, кто упомянул ее имя в присутствии Берди. Для прочих, даже для Джуда, Дафна, похоже, превратилась в некий почти забытый символ. Ее убийство стало причиной страданий Тревора Лэма. Вот и все. Но Тревор Лэм по крайней мере был жив. И вышел на свободу благодаря стремлению Джуда к справедливости. А Дафна умерла. В двадцать два года. Где же справедливость для нее? Неужели до Дафны никому нет дела?

Машина ползла вперед, проезжала повороты, колыхалась в глубоких колеях. И вдруг тропа закончилась. Джуд затормозил. Далеко разносилось журчание воды в реке. Прямо перед автомобилем рос гигантский эвкалипт, как мрачный часовой. Джуд указал в сторону:

– Вот где ты врезался, Тревор.

Тот повернул голову, чтобы посмотреть:

– Значит, почти рядом.

Джуд снова завел двигатель, вывернул руль вправо, и Берди увидела, что это не конец тропы, а ее поворот на девяносто градусов. После поворота тропа стала прямой. Деревья выстроились вдоль обочин так, словно их посадили здесь специально, и эта аллея имела строгий и внушительный вид. Фары осветили что-то большое и темное прямо по курсу. Наклонная крыша, крытая рифленым железом, дымовая труба, маленькая веранда. Хибарка. Тревор подался вперед.

– А электричество точно есть, Розали? – отрывисто спросил он.

– Да. Я же тебе говорила. Утром Грейс проверила. Все работает.

– Грейс? А сама почему не пошла?

– Не люблю бывать здесь, – тихо промолвила Розали.

Тревор развернулся на сиденье и уставился на нее:

– Не любишь бывать здесь… Правда? – Он негромко засмеялся. – Но ведь это место было нашим, Розали. Когда мы были детьми…

Сестра смотрела в окно на темные кусты и стволы проплывавших мимо деревьев.

– Мы уже не дети, – возразила она.

– Грейс ничего не имеет против хибарки, – произнес Тревор. – Она застелила мне постель. Поставила в холодильник пиво. Поменяла батарейки в старом транзисторе. Сказала, что ей нравится там, в хибарке.

– Грейс сама не понимает, что несет.

Он сел прямо, вновь усмехнувшись:

– А по-моему, все она понимает, Розали. Малышка Грейс… уже не маленькая, да?

Розали закрыла глаза. Тревор откинулся на спинку сиденья.

– Вон там вставай, Джуд! – бесцеремонно распорядился он. – А вот и ключ. Будем надеяться, что Грейс не наврала своей старушке маме про электричество.

Розали прикусила губу:

– Трев, с электричеством все в порядке. Я же тебе сказала.

Он продолжил, словно не слышал ее:

– Не удивлюсь, если старый хрыч Хьюит обрезал провода. Он может. Просто потому, что проводку оплатил он. Скупердяй.

– Я бы тебе сказала, – пробормотала Розали. – Но насколько я знаю, он даже близко к хибарке не подходил. Только Долли Хьюит и Филипп приходили, забрать вещи.

– Какие вещи? – Вопрос прозвучал отрывисто, как лай.

Розали от неожиданности вздрогнула:

– Ну, вещи. Сам знаешь. Одежду и все такое.

– Барахло Дафны, что ли?

– Да.

– Почему вы им разрешили? – повысил голос Тревор.

Берди увидела, как Розали сжала руки на коленях.

– Мы ничего им не разрешали. Они просто пришли и взяли. Их копы впустили, и они забрали что хотели.

– Есть опись всего, что они взяли, Тревор, – спокойно вмешался Джуд. – Она в материалах дела. Речь идет о мелких личных вещах. – Он завел машину на расчищенную поляну перед хибаркой и остановился.

– Ты же знаешь, она была моей женой, – все тем же оскорбленным и угрожающим тоном отозвался Тревор Лэм. – Все, что принадлежало ей, по закону мое. Как эта хибарка. Мое имущество по закону. Они не имели права входить сюда. А ты, Розали, тупица: нужно было остановить их. Защитить мои права…

– Тебя же посадили в тюрьму за ее убийство, Тревор! – визгливо воскликнула Розали, вдруг стряхнув с себя апатию. Белки ее глаз казались особенно яркими в полутьме салона машины.

Тревор не ответил. В приливе досады она ударила кулаком об кулак:

– Права, говоришь? Не было у тебя никаких прав. И у нас не было. Что вообще с тобой стряслось? Спятил или как?

– Замолчи, Розали!

– Не замолчу. Ты стал какой-то странный. Будто не в себе. И если решил вернуться сюда, значит, точно спятил. Что ты вообще пытаешься доказать? Ты что, не помнишь? Кровь в кухне… кровь…

Придушенно всхлипнув, Розали задергала ручку дверцы машины, наконец с трудом открыла ее и выбралась наружу. Минуту она задыхалась и плакала, а потом побрела, спотыкаясь, обошла автомобиль и скрылась в зарослях.

– Добро пожаловать домой, – сардонически пробормотал Тревор.

Джуд взглянул на него:

– С ней ничего не случится?

– С кем? С Розали? А что с ней станется?

«Кое-что случилось с другой женщиной, которая осталась одна прямо здесь пять лет назад».

– Темнеет, – произнес Джуд и пожал плечами.

– Думаешь, кто-нибудь изнасилует ее по ошибке? Ни в коем случае, приятель. Если кто-то к ней и подойдет поближе, то присмотрится и сразу сбежит. С тех пор, как мы виделись в прошлый раз, Розали совсем опустилась.

Его беспощадное презрение ошеломило присутствующих. Джуд ничего не сказал. Но даже на заднем сиденье Берди ощутила его отчужденность. И старание скрыть неприязнь. Тревор Лэм тоже почувствовал это. И, похоже, остался доволен. Ухмыльнувшись, он протянул руку и схватил Джуда сзади за шею. Нарочно вторгся в его личное пространство, бросая вызов, заставляя отпрянуть. Но Джуд не шевельнулся.

– Мы с Розали знаем друг друга всю жизнь, приятель, – замурлыкал Лэм. – Ты за нее не волнуйся. Она умеет постоять за себя. По этим зарослям бродит с детства. Знает тут каждую кроличью тропу. И потом, старый дом совсем рядом, на холме.

Словно в подтверждение его слов, за деревьями вдруг возник неяркий свет. Где-то неподалеку ожил дом.

– А вот и они. Уже дома, – сообщил Тревор, открыл дверцу и вышел из машины. Посмотрел на темную запертую хибарку, будто сгорбившуюся на поляне. Веранда. Два жалких окошка по обе стороны от обшарпанной входной двери. Тревор глубоко вздохнул. – Я сказал, что вернусь, и вернулся, – добавил он. – Так этим мерзавцам и заявил.

Джуд облизнул губы.

– Слушай, Тревор, ты сделал так, как хотел, – осторожно начал он. – Но с учетом обстоятельств, раз уж ты не хочешь в большой дом, к остальным, может, тебе было бы лучше остановиться в пабе со мной и Берди, хотя бы на одну ночь?

– С какой стати? – Тревор подозрительно прищурился.

– Там удобнее. У тебя будет компания.

– Приятель, компания у меня была так долго, что я сыт ею на всю оставшуюся жизнь. Ты в тюрьме когда-нибудь сидел?

– Ты же знаешь, что нет.

– Тогда отцепись от меня! – Лэм широкими шагами направился к хибарке.

– Джуд, давай просто покончим с этим делом и уедем отсюда, – прошептала Берди, открывая дверцу.

Ей казалось, что она задыхается. Тревор Лэм – негодяй. Ядовитая смесь высокомерия, паранойи, тщеславия и эгоизма просто сочилась сквозь поры на его коже, как едкие испарения. Берди наблюдала, как он, чертыхаясь, возится с ключом от двери. Джуд тяжело выбрался из машины и шагнул к багажнику. Вид у него был смертельно усталый. Дверь хибарки жалобно скрипнула и распахнулась, Лэм включил свет. Его спутники услышали, как стукнулись о твердый пол сброшенные ботинки. Затем осветилось окно в соседней комнате. Тревор рыскал по своему обиталищу. Джуд вынул из багажника большую коробку и понес ее к открытой двери хибарки. Берди взяла коробку поменьше вместе с пачкой бумаги и последовала за ним. Помогать Тревору Лэму у нее не было ни малейшего желания. Еще меньше хотелось задерживаться в его доме даже на одну лишнюю минуту. А делать здесь было нечего, кроме как торчать в машине. Шагая по пыли к двери хибарки, она гадала, выдержит ли следующие несколько дней. С Лэмом и без Джуда.

«Лэм сто процентов виновен. Это ясно, я нюхом чую!» – «С каких пор твой нюх – юридический довод?»

Слова заносчивой всезнайки. Легко ей было рассуждать, сидя в своем доме в Аннандейле, где в окно светят уличные фонари и в воздухе разносится городской шум голосов, полицейских сирен и пролетающих над головой самолетов. И совсем другое дело – тут, на этой унылой поляне, которую деревья обступают со всех сторон, задерживая горячий воздух, и где слышно только ленивое журчание воды и порой – крики овец и их обреченных на убой ягнят в загонах на противоположном берегу реки.

Джуд толкнул локтем дверь, и она вновь жалобно скрипнула. Берди услышала, как он спросил:

– Куда поставить коробку?

– Вон туда, на стол, – отозвался Лэм откуда-то из глубины дома. – Просто спихни в сторону весь хлам.

Берди поднялась на единственную ступеньку, прошла через узкую веранду и шагнула в дом. От желтого света она заморгала. Комната была больше, чем Берди предполагала. Белые заляпанные стены, неровный дощатый пол, свисающая с оплетенных паутиной потолочных балок лампочка в бумажном абажуре, к которой уже слетались ночные бабочки.

Джуд прошел мимо и снова направился к машине, за остальной компьютерной техникой. Коробка, какую он принес, стояла на деревянном обеденном столе у окна. Скатерть в красную клетку, маленький белый транзисторный радиоприемник, фарфоровые солонка и перечница в виде красных мухоморов в белую крапинку были сдвинуты в сторону, чтобы освободить место для коробки. Берди поставила свою ношу рядом с мухоморами и огляделась по сторонам.

Кухня-столовая. Судя по размерам, занимает половину небольшого дома. В глубине – запертая на засов дверь, вероятно, ведущая во двор. В дальнем конце комнаты кухня. Обустроенная довольно разумно, хоть и скромно. Раковина с тумбочкой, электроплита с развешанными рядом лопатками, ложками и щипцами; холодильник, маленький кухонный шкаф с вставленным в дверцы рифленым стеклом, красное мусорное ведро с откидной крышкой. Рядом с плитой – кухонный стол, покрытый клеенкой с рисунком вишен и красными шторками в тон, закрывающими, как юбка, ножки стола.

Дафна… В пабе Хоупс-Энда ее не существовало. На поляне у хибарки от нее не осталось и следа. А здесь она словно была повсюду. В этих нарядных ярких вишнях и красных шторках; в посудном полотенце в красную клетку, висевшем на крючке рядом с раковиной; в перевернутой голубой кружке на бортике раковины; в солонке и перечнице в виде мухоморов; в календаре на одном листе, приколотом к стене; в пометках черной ручкой на календаре.

На полу перед плитой на половицах было темное пятно. Судя по всему, его пытались смыть, но пятно не поддалось. Ничто не смогло бы отчистить его черноту. Берди вдруг заметила, как пахнет в доме: старой пылью, деревом – и еще чем-то. Таким, что никогда не исчезнет, как пятно на полу. Она заставила себя отвести взгляд от пола и посмотрела на календарь. Из тех, что обычно рассылают в подарок на Рождество женские журналы. Сбоку на фотографии белый какаду держал в лапке ветку австралийской мимозы. Месяцы располагались рядами. Четыре ряда по три месяца. Все дни января были аккуратно зачеркнуты – каждый по отдельности, черным крестиком. Февраль начали зачеркивать, но так и не закончили. После девятого, среды, ряд крестиков обрывался. В ночь на десятое Дафну убили. Поэтому большинство дней в календаре, где она так тщательно сделала пометки, остались незачеркнутыми. Дафна не дожила до годовщин, которые обвела кружочками и подписала мелким почерком.

«16 февраля – день р. мамы; 22 марта – день р. С.С.; 3 мая – мой день р.; 10 августа – день р. Ф.; 8 сентября – день р. папы; 24 сентября – годовщ. м. и п.; 12 ноября – день р. Т.; 14 ноября – день р. тетушки П…»

В этих кратких пометках было что-то очень личное. Дафна отмечала то, что имело значение для нее: дни рождения, годовщину свадьбы родителей. Берди прищурилась, разглядывая эти краткие послания. «С.С.» – вероятно, Сью Суини. Сью с Дафной были подругами. «Ф.» – скорее всего Филипп, брат Дафны. «Т.» – Тревор. «Тетушка П.» – загадка. Кто-то из членов семьи, о ком Берди ничего не знала. Примечательно, что из Лэмов не упомянут никто, кроме Тревора. Может, Лэмы не праздновали дни рождения? Или Дафна больше не вносила эти даты в список важных?

«3 мая – мой день р.». Самая печальная из пометок. До своего двадцать третьего дня рождения Дафна так и не дожила. Она зачеркивала числа в календаре каждое утро или каждый вечер перед сном, не подозревая о том, что отсчитывает дни до своей смерти. Как ягнята под деревьями на выгонах Хьюита. Понятия не имеющие, что уже обречены. «Хватит!» – сказала себе Берди и повернулась к календарю спиной. Никто из нас не знает, когда умрет. Господи, да ведь все мы тем или иным способом отсчитываем дни. Но это место…

Джуд с трудом протолкнулся в дверь с туго набитым пластиковым пакетом и последними двумя коробками, которые осторожно пристроил на край стола. Из соседней комнаты появился Тревор Лэм.

– Свет есть везде! – объявил он. – Прямо чудеса! Сзади окно разбито. На задней двери засов заедает. Вода ржавая, но скоро очистится.

Тревор подошел к раковине и открыл кран. Вода хлынула внезапно, ударяя в раковину из нержавейки, и забурлила, стекая в сточное отверстие. Тревор удовлетворенно кивнул. Шагая прямо по пятну, он направился к столу. Возле стола сунул руки в карманы и окинул взглядом блестящие белые коробки с четкими гранями, словно оценивая, насколько неуместно они смотрятся в новой обстановке.

– Теперь поняла, как живут остальные? – негромко спросил он, переводя взгляд на Берди.

– Пожалуй, розеток маловато, – произнесла она, стараясь не поддаваться замешательству и не реагировать слишком бурно.

Берди могла бы выпалить, что хибарка не так уж плоха и кухня в ней уютная. Или вызывающе заявить, что знала писателей, которые прекрасно работали, довольствуясь гораздо более спартанской обстановкой. Более того, могла спросить, к каким это «остальным» Тревор Лэм причисляет себя, имея в кармане крупный аванс от издателя и компьютерную технику стоимостью несколько тысяч долларов. Но все это было бы, как выразилась бы Бет Босуэлл, «контрпродуктивно».

– Розетками я займусь. А пока бросим где-нибудь здесь удлинители, – оборачиваясь, проговорил Лэм. – И двойные адаптеры. Ты взял их, Джуд?

Тот похлопал по пластиковому пакету:

– Да. Ставить будем здесь?

– Я же сказал! – Лэм начал расставлять коробки и раздраженно смахнул в сторону скатерть и солонку с перечницей в виде мухоморов.

Солонка покатилась по столу, упала на пол и запрыгала по половицам. Берди быстро наклонилась, чтобы подобрать ее, почему-то радуясь, что она не разбилась. Девушка подержала гладкую на ощупь вещицу в руке. Тревор уже вынимал из коробки принтер. Джуд быстро распаковывал компьютер и клавиатуру, подключал провода.

«Не тяни резину, Бердвуд. Да что с тобой такое? Ты же приехала сюда работать. Вот и займись делом».

– Можно, я немного осмотрюсь? – спросила она. – Мне нужно знать расположение комнат. Так я сумею…

– Давай, не стесняйся. Много времени не понадобится. – Лэм даже головы не поднял.

Берди повернулась, чтобы выйти из комнаты. А потом вдруг, поддавшись порыву, обернулась, схватила перечницу и унесла ее вместе с солонкой в другой конец комнаты, от греха подальше.

Тревор был прав: экскурсия по дому не заняла много времени. Рядом с кухней-столовой располагалась маленькая гостиная, обстановку которой составляли потрепанный диван и единственное кресло – оба были придвинуты к кирпичному камину, занимавшему почти всю боковую стену, – а также шаткий приставной столик, накрытый пыльной вышитой скатертью, и переполненная журналами газетница из тростника. Тесная комнатка выглядела уныло. Но попытки Дафны придать ей уютный вид не остались незамеченными. Стены были белыми. На полке над камином стояла ваза с пыльными сухими цветами и семенными коробочками, выкрашенными золотой краской. Яркое покрывало маскировало обивку дивана, подушки заполняли вмятины на нем. На окне, выходящем на переднюю веранду, висела ажурная кружевная занавеска, подхваченная лентой. На стенах группами располагались иллюстрации из журналов, аккуратно наклеенные на черный картон.

Картинки из журналов. Календарь из журнала. Журналы в газетнице. Наверное, Дафна любила журналы. Берди вдруг сообразила, что многие детали обстановки этого дома напоминают ей журнальные статьи о недорогих способах «оживить» интерьер: «Оригинальные украшения почти даром», «Как мгновенно улучшить обстановку в вашем доме», «101 прекрасный способ победить бюджетную депрессию».

Еще две двери вели в заднюю часть дома. За одной располагалась ванная: крошечное окошко с видом на деревья, древняя ванна на ножках в виде когтистых лап, ржавое пятно от подтекающего крана, дровяная колонка, кусок сухого, растрескавшегося желтого мыла в пластмассовой корзинке, резиновый коврик. Здесь не было никаких напоминаний о Дафне.

За другой дверью находилась спальня. Как ни странно, почти начисто лишенная индивидуальности. Если не считать кружевных занавесок на окне и покрывала с цветочным рисунком на старой двуспальной кровати, аккуратно застеленной, вероятно, руками Грейс, ничто не указывало на то, что здесь когда-то жила женщина.

Мать и брат забрали личные вещи Дафны, сказала Розали. Вероятно, сборы проходили в основном в этой комнате. Эти двое работали старательно, словно решив не оставлять даже мелочей, напоминавших о Дафне, в комнате, где спали супруги. Ничего не осталось на маленьком дубовом туалетном столике: ни булавки, ни катушки. В небольшом темном шкафу, дверцы которого были открыты, отсутствовала женская одежда. По обе стороны кровати стояли накрытые тканью ящики, заменявшие прикроватные столики. На одном из них теснились три коробки спичек, большая стеклянная пепельница, папиросная бумага, пара журналов для любителей оружия. А на другом, ближнем к окну, было пусто, если не считать настольной лампы.

Берди выдвинула один ящик туалетного столика. Опять пусто. Как и во всех остальных, куда она тоже заглянула. Филипп и Долли Хьюит собрали личное имущество Дафны, ее вещи и вещицы, полезные и бесполезные, уложили в чемоданы и коробки и унесли.

Как, наверное, они ненавидят Тревора Лэма, думала Берди. Насколько уверены они были в его виновности, если старательно уничтожили следы пребывания Дафны в этом доме. Каково им сейчас? Не пошатнулась ли их убежденность? Или они уже задумались, что, возможно, умный столичный юрист Джуд Грегорян прав? А если действительно их дочь убил кто-то другой? Кто-либо из жителей Хоупс-Энда – с небрежными приветствиями, привычным лицом, а на самом деле виновный в тяжком преступлении?

Берди погасила свет и вышла из комнаты, которая внезапно стала угнетать ее своей замкнутой безжизненностью и запустением. Она услышала, как переговариваются в кухне Тревор и Джуд, и направилась к ним. Компьютер уже установили, рядом поместили принтер с загруженной в него бумагой, готовый к работе.

Когда она вошла, Джуд выпрямился и бросил на нее взгляд.

– Все видела? – вымученно-бодро спросил он. – Закончилась большая экскурсия?

– Нужник там, за домом, – промолвил Тревор Лэм. – Нужник, прачечная, бак для воды, веревки для белья… Да она вообще ничего еще не видела!

– Завтра приду, когда будет светло, если можно, – отозвалась Берди.

– «Если можно», – неприятным тоном передразнил он. – Делай как знаешь. Я буду здесь.

Джуд взглянул на свои часы.

– Слушай, – произнес он, – пожалуй, я поеду прямо сейчас, Тревор. Вернусь в паб. Хочу лечь пораньше. Завтра мне домой рулить. Так что…

Лэм поднял брови:

– А к матери не зайдешь?

– Вообще-то я собирался, но время уже позднее. И потом, я думал, тебе захочется…

– Нет, остаться одному с ними мне не захочется, если ты об этом. Они ждут тебя. Все уже устроено. – Он скривил губы и повысил голос: – А если не желаешь тратить драгоценное время на отбросы общества, так и скажи. Можешь просто взять и уехать. И не спрашивать у меня разрешения. Забирай свою телку, шикарную тачку, и…

Джуд вскинул руки ладонями вперед:

– Вот только давай без этой ерунды, Тревор! Хорошо? Даже не начинай. Ты же знаешь, я пойду с тобой, если хочешь. Это же твой вечер.

Минуту Лэм смотрел на него в упор, потом вдруг заметно расслабился и усмехнулся.

– Давай-ка сначала проверим принтер, – уже другим, обычным тоном предложил он. – А потом пойдем. Червячка заморим. Пивка глотнем.

Джуд умело управляется с ним, подумала Берди, незаметно ускользая через переднюю дверь на относительно свежий вечерний воздух. Зазвучала негромкая музыка, кто-то менял радиостанции: слышались обрывки мелодий и шум помех. Берди сошла с крыльца и направилась к машине. Видимо, Тревор включил свой транзистор.

В салоне было еще душно, но Берди с блаженным вздохом повалилась на заднее сиденье, закрыла дверцу и свернулась калачиком в темноте. Да, Джуд хорошо с ним справляется, снова подумала она. И все-таки Тревор ухитряется настоять на своем, чего бы там ни хотелось Джуду. Вот и сейчас Джуд все еще здесь. А вскоре они пойдут к Лэмам на ужин. Хватило легкого намека на скандал, чтобы они согласились. Взяли на себя обязательства на неопределенное время.

Берди закрыла глаза. Над ухом запищал комар. За рекой, на темном выгоне Хьюита, блеял ягненок, на его зов отозвалась мать. Со стороны дома Лэмов донесся дикарский клич. Похоже, Чудик решил оживить вечеринку. В хибарке певица неустанно оплакивала свою утраченную любовь.

Берди вздохнула. Ночь обещала быть долгой.