Глава 60
Алекс глубоко вздохнула.
– Итак, ты хочешь услышать официальную версию, или мою интерпретацию?
– Официальную, – ответила Ким.
– С клинической точки зрения таких понятий, как «злой ребенок» или «ребенок-социопат», не существует. Считается, что таковой еще недостаточно сформировался, чтобы вешать на него ярлыки. Так что специалисты могут говорить о поведении социопатического типа, но не более того. Скорее всего, они поставят диагноз «расстройство поведения», что может рассматриваться как предвестник социопатии.
– Расстройство поведения? – переспросила инспектор.
– Оно начинается в раннем подростковом возрасте и чаще встречается у мальчиков. Обычные проявления – эгоизм, неспособность налаживать взаимоотношения с окружающими, отсутствие чувства вины, часто – повышенная агрессивность. Такие дети обычно бывают драчунами, мучают животных, не соблюдают правила и лживы.
– Очаровательно, – заметила детектив.
– Но ребенку не поставят диагноз «расстройство поведения», если раньше у него не диагностировали «вызывающее оппозиционное расстройство», являющееся предвестником «расстройства поведения».
Ким нахмурилась, и перед глазами у нее возникла русская матрешка.
– Минуточку, вы хотите сказать, что этот процесс развивается на протяжении всего периода формирования ребенка? И необходимо, чтобы тот отвечал всем этим критериям? Вызывающее оппозиционное расстройство ведет к расстройству поведения, которое, в свою очередь, ведет к антисоциальной психопатии?
– А для того чтобы ребенку поставили диагноз «антисоциальная психопатия», – Алекс кивнула, – необходимо, чтобы диагноз «расстройство поведения» был поставлен до того, как ребенку исполнится пятнадцать лет.
– А лечение? – с надеждой в голосе спросила инспектор.
– Лечения или лекарств не существует, Ким, – Алекс закатила глаза. – И ты это прекрасно знаешь. Поведенческие методы тоже не работают, потому что направлены на специфические проявления и смазывают общую картину. Критерии диагноза перекручены между собой, как узлы на канате. С ребенком за последние двенадцать месяцев должны произойти три или более событий из следующего списка: он должен совершить акт издевательства над кем-то, ввязаться в драку с использованием оружия, проявить жестокость, участвовать в групповом хулиганстве, вымогательстве, вооруженном ограблении или действиях сексуального характера…
– Боже! – прервала ее детектив.
– И это еще не всё. Сюда же идут поджог, серьезная порча имущества, ложь с целью завладеть имуществом, кража в магазине, жизнь вне дома, бегство из дома, а также пропуск уроков без уважительной причины. И что-то из этого должно случиться за последние шесть месяцев.
– По мне, так это все похоже на перекладывание ответственности друг на друга, – заметила Стоун. – Каждый пытается откреститься от проблемы, чтобы не принимать тяжелых решений.
На лице социопата появилась медленная, ленивая улыбка.
– И здесь мы с вами, инспектор, думаем абсолютно одинаково.
– Так наслаждайтесь этим, Алекс. Маловероятно, что такое случится еще раз, – сказала Ким. – Ладно, а теперь расскажите мне о причинах…
Может быть, если она поймет причины возникновения болезни, ей удастся сузить круг подозреваемых.
– Эти отклонения чаще возникают в проблемных семьях, – продолжила рассказывать заключенная. – Они могут быть следствием трудностей усвоения социально значимой информации или того, что в таких семьях взрослые часто не уделяют детям достаточного внимания, но у восьмидесяти процентов детей они исчезают с возрастом.
Стоун почувствовала облегчение. Ей необходима была статистика, а эта цифра выглядела вполне благополучной.
– Но это вполне… – начала было инспектор.
– Это полная хрень. – Голос Алекс заставил ее замолчать. – Это невероятно высокий процент излечения, который не включает в себя статистику, не поддающуюся учету.
– И что же именно?
– Число тех, кто научился скрывать свои проблемы.
– Как вы? – поинтересовалась детектив.
– Да, Ким. Именно как я. – Торн улыбнулась, но улыбка у нее получилась холодной.
– Так что же вы хотите мне этим сказать? – Инспектор не была уверена, что хочет услышать ответ. Она подозревала, что сейчас они перешли к обсуждению интерпретации действительности, придуманной самой Александрой.
– Я пытаюсь сказать, что ветрянка не превратится в оспу, если вам уже восемнадцать. Так что тем, что я представляю собой сейчас, я была всегда, с того самого момента, когда начала сознательно мыслить. В жизни я никогда никого не любила. Никогда не испытывала вины за свои действия – только разочарование, если они не давали желаемого результата. Меня никто и ничто не трогает. У меня ни с кем нет прочных связей, и любого человека, который встречается мне на пути, я рассматриваю лишь как орудие для достижения своих целей.
Ким не могла оторвать глаз от лица Алекс. От той искренности, которая была на нем написана.
– И ты должна понять, что я стала такой не тогда, когда мне исполнилось восемнадцать и меня можно было диагностировать как социопата, или психопата, или как там еще они меня называют. Я всегда была такой. Даже когда была милым ползунком, малышкой, которая учится ходить, или очаровательной девочкой, которая ходит в ясли, или когда открывала подарки, полученные на свой пятый день рождения. Я всегда была социопатом, только ни у кого не хватало смелости сказать об этом в открытую.
– А это что-то изменило бы? – спросила Стоун, стараясь не показать заинтересованности, которую испытывала.
– Во мне – нет, – честно призналась Алекс. – Я такая, какая есть, и никакой ярлык не заставил бы меня вести себя по-другому, но, может быть, это убедило бы моих родителей, что мне на фиг не нужны все их обнимашки, поцелуйчики и их понимание. Все это были только дополнительные инструменты для моих манипуляций.
Ким была благодарна этой женщине за ее откровенность, хотя и чувствовала себя очень некомфортно. Такую Александру она еще никогда не видела.
Неожиданно взгляд социопата сфокусировался на какой-то точке над головой детектива.
– Самопознание – вещь прекрасная, – сказала Торн измученным голосом, уносясь мыслями куда-то вдаль, и с трудом сглотнула. – Но оно мало помогает, когда твои родители смотрят на твою сестру с нескрываемым обожанием, а тебя рассматривают с подозрительной настороженностью. Ты можешь себе представить, как это может изменить ребенка? – спросила она с подковыркой.
Инспектор отрицательно покачала головой. Ее мать одинаково ненавидела и ее, и ее брата-близнеца. Правда, дьявола она видела только в Мики.
– Душечка Сара получала все, – продолжила Алекс, и на ее покрасневшие глаза навернулись слезы.
Ким в сомнении приподняла брови, но заключенная уже как будто говорила с кем-то другим.
– Как только Сара родилась, я поняла, что она будет любимицей. Я прочитала это в глазах родителей. Она была теплой, нежной, любящей – всем тем, чем не была я.
Торн смахнула слезы, но на глаза ей сразу же навернулись новые.
– И с того самого момента я превратилась в отверженную. У моих родителей была их идеальная дочурка, та, о которой они всегда мечтали, а неидеальная и изломанная была отброшена в сторону, и теперь ее все игнорировали, повесив на нее ярлык «чудна́я и странная». Может быть, если б они хоть чуть-чуть постарались… – Алекс, замолчав, уставилась в столешницу.
– И это могло что-то изменить? – задала вопрос Ким.
Александра подняла голову. В ее довольных глазах не было никаких следов эмоций.
– Да ничего. Но посмотри, как легко ты поверила в такую возможность. – Теперь социопат выглядела разочарованной, словно инспектор была невнимательной ученицей. – И это при всем том, что ты обо мне знаешь и что я тебе сделала… Твои жалкие эмоции вновь подвели тебя и повлияли на твою способность мыслить логически. А я такого недостатка лишена. Тебе хочется верить, что существует частичка меня, до которой можно достучаться. То есть даже ты, какой бы лишенной эмоций и закрытой ни была, имеешь слабость, которую можно использовать. Ты надеешься на лучшее.
– Вы просто уму непостижимы. – Стоун покачала головой.
Алекс улыбнулась, будто услышала комплимент.
– Еще в детстве я поняла, что если буду долго не мигая смотреть в одну точку, то из глаз у меня потекут слезы.
Ким почувствовала разочарование, оттого что была готова поверить в то, что в этой женщине еще остались крупицы человечности и раскаяния.
– Твоя проблема в том, что тебе хочется верить в ту часть меня, пусть даже совсем крохотную, которая может жаждать нормальной жизни. Но мне не нужны семейные узы. Я не хочу становиться частью семьи. У тебя она была – и посмотри, чем все это закончилось, – сказала Александра со значением в голосе. – Ты носишь в себе вину и боль, которые влияют на все решения…
– Алекс… – В голосе Ким послышалась угроза.
Торн состроила гримасу.
– Боже, неужели ты действительно была уверена, что наша беседа ничем меня не заинтересует?
Инспектор приподняла бровь.
– Ладно. Но теперь-то ты наконец поняла? Тебе надо прекратить думать, что спасти можно любого. Такой подход дает людям вроде меня еще больше возможностей манипулировать тобой.
– Так кого же мне надо искать? – спросила детектив.
– Одинокого ребенка, лишенного связей с родителями, семьей, сверстниками, учителями. Такие могут уходить в социальное затворничество по собственному выбору. Отсутствие связей и невосприимчивость к наказаниям.
Ким задумалась о тех людях, с кем ей приходилось встречаться за последние несколько дней.
– Но имей в виду, что если он научился жить в мире с самим собой, то некоторые из этих признаков могут быть незаметны.
Стоун открыла рот, чтобы ответить, но в этот момент вибрация сообщила ей о том, что на ее мобильник пришло сообщение. Она достала телефон и прочитала его. Потом вновь убрала трубку и посмотрела в полные любопытства глаза Александры.
– Что-то важное? – спросила психиатр.
– Ты его не знаешь, – ответила Ким, отодвигаясь от стола. – А теперь я чувствую, что уже не могу тебя больше терпеть. Ты действительно так же безнадежна, как я о тебе и думала.
– Но теперь ты понимаешь, что я в этом не виновата.
Детектив подумала какое-то время, прежде чем ответить ей.
– Все равно это не освобождает тебя от наказания, Алекс. Ты здесь за то, что сделала. И, как ты мне объяснила, все твои решения являлись сознательными. Это был сознательный выбор, превратившийся в осознанные действия. Ты прекрасно понимаешь разницу между «хорошо» и «плохо» и все-таки поступаешь так, как поступаешь. Так что ты сама во всем виновата. – С этими словами Ким направилась на выход.
– Знаешь, а ты к нему еще не готова! – крикнула Торн ей вслед.
– К чему? – спросила детектив, обернувшись.
– К тому, кто послал тебе это сообщение. На твоем лице я заметила улыбку, которую ты даже не почувствовала. Не знаю, от кого это сообщение, но, повторяю, ты к нему совершенно не готова.
– Пошла ты… куда подальше, Алекс. – Ким даже не стала объяснять, что в сообщении ничего такого не было.
Это была просьба о срочной встрече в «Повозке и лошадях» для получения важной информации.
И прислала ее Джоанна Уэйд.
