Стас шёл по Невскому проспекту и в этой оживлённо бурлящей уличной толчее сам себе казался каким-то инородным телом. После того памятного ареста ему так и не позволили отбыть в войска. Приказом Немыского он был оставлен при Генштабе офицером для особых поручений. Сизов так и не смог дознаться, откуда подул ветер. Столыпин свою причастность к этому категорически отрицал, и опер, в принципе, ему верил.

Закрадывалось, правда, подозрение, что без Мельникова тут не обошлось, но не более того. Больше всех, конечно, радовалась Наташа. Андрюшка уже давно перестал его дичиться, и каждое возвращение отца сопровождал радостным визгом. Правда, дома ночевать ему приходилось довольно редко. Спал, в основном, урывками, у себя в кабинете на узкой кушетке. Уж чего-чего, а работы в контрразведке стало — непочатый край. Руки окончательно не опускались лишь постольку, поскольку Стас ещё с милицейских времён смирился с тем, что работа эта конца и края не имеет, её просто надо делать.

Три недели назад доставили шифровку от агента «Летний»: «Интересующее вас лицо всеми силами стремится на Родину. Активную помощь в этом благородном деле ему оказывает тётя Эльза». Интересующим его лицом являлся эмигрант Ульянов-Ленин, а тётей Эльзой — власти Германии. Под псевдонимом «Летний» фигурировал его заклятый друг и экс-коллега Владимир Коренев. Много чего успело случиться за эти три недели. После отречения Императора было создано Временное Правительство и Советы. Чтобы оставить дитя без глаз, не нужно семи нянек, достаточно двух.

Пока Советы пытались хоть что-то предпринять, Временное Правительство решало извечный вопрос как, ничего не делая, руководить страной. А бывший адвокат Керенский, избранный одновременно в оба органа, вносил свою долю в общий бардак. Причём, вносил настолько удачно, что Россию-матушку уже несло, что называется, без руля и без ветрил.

А три дня назад Стас встретился с генералом Потаповым, представлявшим военную разведку. Генерал оказался человеком умным и дотошным, потому разговор у них получился долгим, тяжёлым. Но, в конце концов, в немалой степени благодаря рекомендации Исаева, удалось Потапова убедить. И, вот сейчас, Сизов шёл на встречу с одним из лидеров большевизма Иосифом Сталиным, который был и остался для него просто Сосо.

На отвороте демисезонного пальто не по-весеннему холодный ветер теребил роскошный красный бант. На этих бантах все словно помешались. Казалось, выйди человек на улицу без трусов, общественное мнение не так возмутится, как если бы он вышел без банта. Сейчас, спустя пару недель после отречения царя, ажиотаж более или менее улёгся. Никто уже не кидается обниматься, дыша застарелым перегаром: «Свобода, браток!» Ну, и на том спасибо.

Сталин ждал его за столиком в кафе «Bonbon de Varsovie». С момента их последней встречи он почти не изменился, разве что стал как-то покрепче, что ли. В скромном, но вполне приличном костюме он выглядел вполне респектабельно. Оставив верхнюю одежду у швейцара, Стас присел за столик.

— Ну, что, цепной пёс самодержавия, без работы остался?

Сосо сказал это без улыбки, только в прищуренных глазах запрыгали весёлые искорки.

— Дразнись, дразнись, — усмехнулся опер. — Посмотрим, как тебя будут называть лет через двадцать.

— Если доживу, узнаю. Как там наш Шота поживает?

— А я знаю?!

Стас взял с принесённого официантом блюда бисквит с кремом и, в задумчивости отхватив половину, отхлебнул кофе.

— Я дома-то уже не помню, когда был, — пожаловался он. — А там, ну, доходы исправно поступают, значит, нормально работает.

— Вот реквизируем мы твоё производство, что тогда запоёшь, эксплуататор?

Стас хмыкнул.

— Лучше подумай сначала, как власть будете брать. Сейчас, как раз, самая кутерьма и начнётся. Ситуация в эти весёлые времена будет, в точности, как свальный грех не поймёшь, кто кого, и все шевелятся.

И стал разглядывать за окном серую улицу со спешащими прохожими. В этот год не видно неспешно прогуливающихся по тротуарам людей. Приличная публика всё больше сидела по домам, пережидая «смутное время». Взамен на улицы выплеснулась серо-бурая масса борцов за различные свободы, которых красоты городских пейзажей совершенно не волновали. «Бунтари» торопились с одного собрания на другое, где вели яростные споры и диспуты.

Сталин достал из кармана трубку, не спеша, набил её табаком, раскурил и, выпустив облачко душистого дыма, хитро посмотрел на Сизова.

— А что скажет господин оракул?

— Знаешь, — честно сказал Стас. — Я не знаю, как было на самом деле. Потому что все историки пишут по-разному. Кто пишет, что вы мирно к власти пришли, а кто клянётся, что резали всех подряд. У вас там сейчас дебаты кипят про вооружённое восстание, правильно?

Сосо метнул острый взгляд.

— Это из твоей истории или оперативная информация?

— Угу. Так я тебе и сказал. Мне интереснее, что ты сам думаешь?

Сталин посерьёзнел.

— Понимаешь, не верю я, что эти господа смогут сделать что-то новое. Болтуны. Как можно ждать от таких нововведений? Нет, нельзя. Их главной задачей было избавиться от царя. Они от него избавились. Станут ли они делать что-то для рабочих и крестьян? Нет, я так не думаю. Будут много обещать, но всё забалтывать. А долго ли люди будут весь этот бардак терпеть? Я думаю, что долго не станут они терпеть. А что в таких случаях происходит?

Стас хмыкнул.

— Что, что, русский бунт, бессмысленный и беспощадный.

Сосо с неудовольствием посмотрел на собеседника, перебившего его рассуждения ответом на риторический вопрос. Но кивнул, и продолжил:

— Всё верно, бунт. Кровавый и бессмысленный бунт. Неуправляемый бунт. И наша задача — направить эти силы в разумном направлении. Чтобы они, не винные лавки громили, а захватывали ключевые объекты.

— Ну, да, усмехнулся Сизов. Почта, телеграф, телефон, знаю, читал. Но винные лавки всё равно не убережёте. Русские всё-таки люди.

— Ты что-то другое предлагаешь?

— Да. Для начала войти в состав Петроградского совета.

— Я член ЦК, этого мало?

— Даже так? — удивился Стас. — Вот, это хорошо.

Сталин молча сидел, отхлёбывая маленькими глоточками кофе. Как успел заметить опер, к этому напитку Сосо был явно неравнодушен. Поставив чашечку, он затягивался трубкой. Видимо, нечасто выдавались такие моменты, когда можно было оставаться самим собой.

— Много заплатил, чтобы при штабе остаться? — неожиданно спросил Сосо.

— С ума сошёл, — возмутился опер. — До сих пор не знаю кто постарался. Ну, оставили, и оставили. Всё равно, сейчас там такое началось. От немецкой пули загнуться это ещё куда ни шло. Только сейчас больше шансов, что тебя свои же солдатики замочат. И не за что-то конкретное, а просто так, по пьяни.

— Да, эксцессов, действительно, хватает, — согласился Сталин. — Так зачем вызывал, пирожными угостить?

— И это тоже, — хмыкнул Стас. — Что я, с другом просто так повидаться не могу?

— Врёшь, ведь! — блеснул зубами Сосо. — Повидаться он захотел, видите ли. Давай, рассказывай, что опять задумал?

— Ты мне сначала скажи — с Ильичом всё ещё споришь? Или уже договорились? Его «Апрельские тезисы», насколько мне известно, ты не принял.

— Станислав, — немного помолчав, сказал Сталин. — Я не думаю, что нам с тобой стоит это обсуждать.

Стас громко стукнул чашечкой об стол, так, что кофе выплеснулось на салфетку.

— Значит, не стоит? — вкрадчиво спросил он. — То есть, вы с Ульяновым, как два великих реформатора, сейчас кашу по-своему заварите, а расхлёбывать потом все вместе будем?

Глаза Сосо гневно потемнели, но он сдержался.

— Хорошо, что ты от меня хочешь? — помолчав, ровно спросил он.

— Сосо, вооружённое восстание, о котором, как я понимаю, Ильич уже всё темя вам проклевал — натуральная авантюра. Весьма полезная для союзников, но очень вредная для России. Это не моё частное мнение, история это уже доказала. Союзники всадили огромные деньги в то, чтобы правительство России перестало быть легитимным. В международном правовом поле Российское государство становится бесхозным. А, раз мы вне закона, с нами можно делать всё, что угодно.

— Ты, что, предлагаешь мне сотрудничать с Временным Правительством? — удивился Сталин. — Там, что, есть, с кем сотрудничать?

— Не нужно с ними сотрудничать, — усмехнулся Стас. — Знаешь, в моё время была хорошая поговорка «Любое безобразие, которое нельзя пресечь, нужно возглавить».

— Мудрая поговорка, — усмехнулся в усы Сосо.

— Мудрая, — согласился Сизов. — А от мудрых поговорок просто так отмахиваться нельзя. Ты у нас всё равно будущий Великий Вождь, Главный Учитель и Отец Народов. По-моему, самое время возглавить всё это безобразие и начать мудро исполнять свою историческую миссию.

Сталин немного помолчал, потом хмыкнул и пробормотал что-то по-грузински.

— Что? — не понял опер.

— Это наш поэт, Шота Руставели. Переводится так: «Каждый мнит себя стратегом. — видя бой со стороны». Хорошо сказано. Но нам в самую кашу лезть надо.

— Хорошо, — пристукнул ладонью по столу Сосо. — Что ты хочешь? Я же вижу, ты что-то придумал.

Вместо ответа Стас достал из кармана бекеши свёрнутую в несколько раз газету «Правда» и, развернув, прочёл:

— «Рабочие! Теснее смыкайте свои ряды и сплачивайтесь вокруг Российской соц. — дем. рабочей партии!» Это твоя статья.

— Ты с чем-то не согласен?

— Наоборот. Партии уже нет, как таковой, но ты этот факт игнорируешь. И это не ошибка, нутром чую.

— Нужно консолидироваться, а не раскалывать партию на кусочки, — помолчав, твёрдо сказал Сталин.

Стас кивнул. Он понимал, конечно, что дело не только в консолидации. И членство в ЦК роль, несомненно, играет. Как можно быть в руководящем аппарате несуществующей партии? Но, в целом, он уже знал, что Сталин занимает твёрдую позицию на парламентское решение политических вопросов. И теперь, после подброшенной ему информации, несомненно, только укрепится в своём мнении.

— Ты ещё что-то хочешь сказать? — пристально глянул на опера Сосо. — Но, такое впечатление, что не решаешься? А как же хвалёная сибирская прямота?

Сизов вздохнул.

— Да, хочу. Я не только от себя пришёл. Есть группа военных, которым, по большому счёту, почти всё равно — какой именно будет Россия. В смысле, им не очень важно — большевики, меньшевики или эсеры. Главное, чтобы Россия осталась как государство, а не как ничейная земля. Ты им показался, скажем так, наиболее перспективной фигурой. Они хотят встретиться, и всё обсудить. Как ты на это посмотришь?

— А как я могу посмотреть? — пожал плечами Сталин. — Диалог всегда лучше, чем перестрелка. Я готов их выслушать.