Глава 12. Неслучайные случайности
Стас вошёл в прихожую и, сбивая с себя перчатками снег, разделся и подал Клаве бекешу и шапку. Март, как обычно, показывал свой вздорный характер и, после трёх солнечных дней, вдруг снова разразился жестокой пургой. Горничная широко распахнула глаза, увидев разорванный пулей рукав. Предупреждая готовый вырваться вскрик, он быстро прижал палец к губам девушки и отрицательно покачал головой. Клава покорно кивнула и повернулась к гардеробу.
Карауливший его возвращение Андрюшка вылетел навстречу, с разбегу боднул головой и надёжно уцепился за папин большой палец. Не обращая внимания на робкие увещевания горничной, Сизов сгрёб сына на руки. А тот, забавно вставляя, куда надо и не надо, недавно освоенную букву «Р», стал выкладывать новости за прошедший день.
— Я всю кашу съел. А деда сердитый, в лошадки играть не хочет. Дворник Митрий сегодня с красным бантиком ходил. А Клава крынку с молоком разбила, сказала, что я под ногами путаюсь.
— А ты перед ней извинился?
— Я нечаянно! — голова покаянно опустилась папе на плечо.
— Вот, тут ты не прав! Напрокудил, имей мужество честно сознаться.
В отличие от женщин, Стас с сыном никогда не сюсюкал, разговаривая как с равным. Малыш это ценил и потому разногласий между ними не возникало.
— Я ей обезьянку дам поиграть, — с серьёзным видом кивнул Андрюшка, полагая, что этим вопрос исчерпан.
Стараясь не рассмеяться, Стас согласно кивнул и коснулся губами тёплой макушки. Так, разговоривая, они добрались до столовой. Столыпин и Наташа сидели за столом, и их вид оперу не понравился с первого взгляда.
— Что стряслось? У вас вид, словно кто-то помер.
— Всё к этому идёт, — мрачно обронил Пётр Аркадьевич.
— Деда, а блины давать будут? — встрял малыш.
Неделю назад, Клава, поминая своего, лет с десяток тому, помершего батюшку, кормила Андрюшку блинами. Вот, и запомнил.
— Папа! — протестующее воскликнула Наташа.
— Что «папа»? — пожал плечами отец. — Это отречение — смерть русской государственности.
Стараясь не звенеть, Клава поставила Стасу прибор. Усадив Андрюшку на высокий стул, он ушёл в туалетную комнату, вымыл руки и, вернувшись, занял своё привычное место напротив тестя.
— Значит, отрёкся государь Император?
Жена кивнула.
— И, разумеется, в пользу Михаила?
— Разумеется, — буркнул Столыпин. — Ведь эти сраные реформаторы прекрасно понимают, что отречение в пользу цесаревича им ничего, ровным счётом, не даёт.
— Почему? — робко спросила Наташа.
Отец молча отхлебнул чай и только хмыкнул.
— Очень просто, — ответил вместо тестя опер, принимаясь за поданный Клавой бифштекс. — Если корону примет великий князь Михаил, он может заключить мир с немцами, может изменить Конституцию, в общем, всё, что угодно, может. В том числе, отречься от престола, ибо человек он взрослый и вполне дееспособный. А главное — на него можно влиять.
— А цесаревич Алексей. — сообразила Наташа.
— Вот именно, — подхватил Стас. — На мальчишку влиять бесполезно, потому, что до своего совершеннолетия он не имеет права что-либо менять. И долгие годы всё останется неизменным. А это наших «народных радетелей» категорически не устраивает.
— Но, по-моему, это противоречит Закону о престолонаследии, — пожала плечиками жена. — Самодержец не имеет права передавать власть по своему усмотрению.
— Вот, именно, — глухо сказал Столыпин. — В том-то и штука. Создан прецедент.
— Да, — проглотив кусочек бифштекса, кивнул опер. — Стоит отступить от Закона один раз, второй раз уже легче, ибо прецедент, как справедливо заметил Пётр Аркадьевич, уже создан. И пошло-поехало….
— Но, с этим же что-то надо делать, — серьёзно сказала Наташа. — Есть какие-то другие законы.
Столыпин опять хмыкнул и, отвернув голову, уставился в окно, за которым моталось белое покрывало вьюги.
— Видишь ли, солнышко, — серьёзно сказал Стас. — По престолонаследию в законах всё написано. Потому, что это власть законная и легитимная. А про всякие, там, временные правительства, революционные комитеты, они же по определению незаконны. Они, вообще, вне правового поля находятся. В том-то и преимущество всех этих «спасителей России».
Он тяжко вздохнул.
— С ними по закону ничего сделать нельзя. Ещё и потому, что этот прецедент отступления от Закона создала, как раз, законная власть в лице дворянина Романова.
— Я бы попросил! — глаза Столыпина опасно сверкнули.
— А как его прикажете называть? Самодержцем уже нельзя.
Пётр Аркадьевич, резко встав из-за стола, бросил на скатерть скомканную салфетку и, тяжело ступая, вышел за дверь.
— Зачем ты так? — тихо сказала жена.
— Наташа, отец ещё не понял, что всё прежнее кончилось. Точнее, умом-то, конечно, понял, но не до конца осознал. Прежней жизни больше никогда не будет. Никогда. И хорошего ничего уже не будет. Выбирать придётся только между «плохо» и «очень плохо». Дай Бог, чтобы уцелела сама Россия.
— Но, ведь. Станислав, ты же пришёл из будущего. И ты пришёл из России. Значит, она останется.
— Будем надеяться, — Стас ласково поцеловал жену в в пушистый завиток на виске.
— И с этими «борцами за народное счастье» попробуем разобраться.
— Ты пистолетом их застрели, — подняв на отца чистые глаза, выдал ребёнок.
— Я подумаю над твоим предложением, — без тени улыбки ответил отец.
Перед ним стоял крепкий широкоплечий мужчина в генеральской форме. Пенсне и докторская бородка делали бы его похожим на земского врача, если бы не великолепная выправка и скупая экономичность движений, много говорящая узкому специалисту.
— Генерал-майор Потапов.
— Капитан Сизов.
— Да, я знаю. Присаживайтесь, — генерал обернулся к двери. — Кирилл, там Ильин ещё не прибыл?
— Никак нет, Николай Михайлович.
— Как прибудет, сразу ко мне.
— Есть! — Капитан Вольский, коротко кивнув, скрылся за дверью.
— Ну-с, Станислав Юрьевич, присаживайтесь. Вы не возражаете против беседы? Конечно, в прошлом наши департаменты не особенно дружили, ну, так нет уж теперь того соперничества. Как, впрочем, и самих департаментов. У нас теперь всеобщая любовь, равенство и братство, а разведка и контрразведка выброшены на свалку истории за полной ненадобностью.
— Бред собачий, — вырвалось у Стаса.
— Вы так полагаете? Ну, спорить не буду, самого, не скрою, подобные мысли посещали не раз. Позвольте вопрос?
— Пожалуйста, Ваше Превосходительство.
— Можете просто, Николай Михайлович.
— Я к вашим услугам, Николай Михайлович.
Генерал, пружинисто поднявшись, прошёлся по кабинету.
— Сидите, сидите, — махнул он рукой. — Мне так думается легче. Скажите, вы верите в то, что большевик Ульянов со своими присными — немецкие шпионы?
— Не верю, — коротко отозвался Сизов. — Но это хороший предлог, чтобы его дезавуировать. Впрочем, это вряд ли выйдет.
— Угу, — кивнул Потапов.
Казалось, ему очень понравился ответ Стаса.
— А скажите, кого вы, вот, лично вы, видите человеком, на кого можно было бы опереться, чтобы спасти государство от развала? Пожалуйста, насколько можно, подробно.
Опер пристально посмотрел на стоящего перед ним генерала.
— Боюсь, мой ответ вам не понравится. Ну, раз спросили, это те же большевики. К великому сожалению.
— Мотивируйте, пожалуйста.
— Думцы, аристократия, великие князья, эти расшатали ситуацию, добились отречения Императора, но утеряли контроль над ситуацией, следовательно, в этом плане полезными быть не могут. Далее — Керенский энд компани.
Потапов хмыкнул.
— Эти ведут откровенную политику разрушения государства. При этом сам «Главноуговаривающий» почти в открытую подыгрывает большевикам и эсерам. Я его, конечно, за руку не ловил, но его действия выгодны только англичанам и французам. Не удивлюсь, если он просто проплачен.
— Так, теперь стоп, антракт!
Генерал, повернувшись, взял с подоконника папку и, достав из неё исписанный лист бумаги, протянул его Стасу.
— Вот, ознакомьтесь, пожалуйста.
С первого взгляда опер понял, что держит в руках донесение агента.
«…объект „Карл“ в номере гостиницы, расположенной на станции Базель-Бадишер-Банхоф Швейцарской железной дороги, встретился с неизвестным мне господином, который был опознан хозяином гостиницы как Эдвард Смит. Со слов хозяина гостиницы, Э. Смит — английский правительственный чиновник, останавливается у него не впервые. Ходят слухи, что упомянутый Смит имеет отношение к каким-то секретным делам, возможно, к разведке.
Установить фонограф в номере не представилось возможным. Доверенное лицо „Матрёна“, перед тем, как занести в номер заказанный кофе, успела подслушать часть разговора. Слова Смита:
„…пока вы лупите русских, наши войска с места не сдвинутся. Но и вы на этот период воздержитесь от активных действий на Западном фронте. В крупном масштабе. Мелкие стычки, конечно, не в счет. Вам нужно только пропустить этих революционеров к себе в Россию“.
К сожалению, появление коридорного лишило её возможности услышать больше.
Увидев входящую „Матрёну“, они замолчали.
Предполагаю, что представители английской разведки ведут с немецкими коллегами какие-то сепаратные переговоры с целью причинения вреда российским интересам. Штейнбауэр».
— Это про Ленина, — уверенно сказал Стас.
— Вот, и мне так кажется. А привидение, которое видят двое, к галлюцинациям никакого отношения не имеет. Так, вот, 27 марта в 5 часов 30 минут началось наступление французских войск под командованием генерала Нивеля на немецкие позиции. Теперь смотрите — немцы заранее отвели с Нуайонского выступа свои войска. Англичане и французы, несмотря на это, атаковали мощно укреплённые позиции «в лоб». Причём, наступление начато в спешке, на месяц раньше срока, которые сами же и назначили.
Теперь, внимание, ещё одна «мелочь». Как говорят те же французы, дьявол прячется в мелочах. 27 марта в 5 часов 30 минут начинается атака на «линию Зигфрида», а в 15 часов 10 минут от Цюрихского перрона отходит поезд, везущий в Россию русских революционеров. Если всё это — случайные совпадения, тогда я не русский генерал, а вождь людоедского племени.
— М-да, — только и смог вымолвить Стас, ошалело крутя головой. — Серьёзные у вас аналитики.
— Вот, кстати, об аналитиках, — генерал присел на край стола напротив Сизова. — Про вас в Генштабе, и вовсе, чудеса рассказывают. Да, и сейчас вы очень лихо концы с концами связали. Не поделитесь — из какого источника сведения черпаете?
«Ага, вот, сейчас, только разбег возьму, — мелькнуло в голове опера. — Про меня, конечно, уже много народу знает, но, всё равно, меньше знаешь, крепче спишь».
— Сны вещие вижу, — не моргнув глазом, ответил он.
— Ну, тоже вариант, — не стал спорить Потапов. — Главное, чтобы вы их и дальше без помех смотрели.
В дверь коротко стукнули, затем вошёл Вольский.
— Прибыл господин Ильин.
— Просите, Кирилл, — распорядился генерал.
Дверь открылась, и в кабинет вошёл балтийский матрос. Как с картинки в учебнике «История СССР» — распахнутый бушлат, болтающаяся под коленом «колодка» с маузером и двухдневная щетина. Правда, на картинке от матроса не несло ядрёным сивушным запахом. В первую секунду Стас даже вскочил, не сразу узнав всегда лощёного Всеволода.
— Сидите тут, буржуйский елемент, да кофий трескаете, — презрительно оттопырил нижнюю губу «матрос».
— Хорош, курилка, — рассмеялся опер. — Балтика!
— Виноват, господин генерал, — Всеволод щёлкнул каблуками тяжёлых флотских ботинок. — Разрешите?
— Докладывайте, Всеволод, — кивнул Потапов.
— В Петроград прибыл господин Ульянов. С ним группа его соратников. Прямо на Финляндском вокзале был горячо встречен местными «товарищами», произнёс весьма прочувствованную речь. В общем, готовьтесь, господа, он тут нам немало хлопот доставит. Я в первых рядах стоял, его слушал.
— И каковы ваши личные впечатления? — серьёзно поинтересовался Потапов.
— Всё в превосходной степени — умён, изворотлив, беспринципен, очень решителен, жесток. Поверьте, от такого противника, ничего хорошего ждать не приходится.
— Ну, от противников мы давно ничего хорошего не ждём, — усмехнулся генерал. — Присаживайтесь, Всеволод. Да, нашему бывшему императору половину бы этих качеств… Да, уж не дано, так не дано..
— Простите, Николай Михайлович, позвольте нормальную папиросу закурить? У меня от их махорки скоро лёгкие откажут.
— Курите, — кивнул генерал, — Итак, господа, Ваши соображения?
— Соображения есть, — почесал висок Стас. — Вот, только, боюсь, они не придутся вам по вкусу. Ну, в любом случае, слушайте.
