Глава одиннадцатая
Переходя в другой стан
Весна 2007 года
«Рэдиссон» напоминает ледяную глыбу высотой в восемь этажей, в стеклянных стенах отражаются проплывающие облака. Президентский люкс глядел на каналы и старые мощеные улицы Орхуса — просторная комната, кожаные диваны и стильная скандинавская мебель из березы и ясеня.
Те же офицеры датской разведки, что и в полицейском участке в конце прошлого года.
Двойник Клуни, «Мартин Йенсен», был явно неравнодушен к дизайнерской одежде: на сей раз он щеголял в рубашке от Хьюго Босс, дорогих лоферах и еще более дорогих часах.
— Мурад, рад вас снова видеть, — пожимая мне руку, сказал он. Резкий копенгагенский акцент и бьющая через край уверенность. Это его шоу. — Помните моего коллегу? — продолжил он, представляя лысого толстого курильщика. — Мы зовем его Будда, — произнес он, улыбаясь. — А меня зовите Кланг.
Псевдоним он оставил без объяснений.
Я сел на кожаный диван напротив агентов. Те примостились на краешке, само внимание. Решающий момент в их карьере — понимают, что я мог стать кладезем информации о джихадистах. Будда сунул мне в руки меню.
— Что-то халяльное? Курицу? Рыбу? Что-нибудь вегетарианское? — предупредительно спросил он, выказывая заботу о моей мусульманской диете. — Бутылку воды? Кофе?
Его учтивость меня позабавила. Пора внести полную ясность.
— Нет, я буду бутерброд с беконом и пиво «Карлсберг Классик», — ответил я.
Ошеломленное молчание.
— Это то, чего мне хочется.
Как бы давая им понять: «Я с вами, на вашей стороне».
Я почувствовал, как с души упал камень.
— Я решил, что я больше не мусульманин, — заявил я. — Я готов помочь вам в борьбе с терроризмом. Религия, ставшая моей жизнью, потеряла для меня смысл.
— Это будет великолепно, — едва сдерживаясь, сказал Кланг. Мою джихадистскую картотеку они оценили очень высоко. Приносят заказ.
— Ваше здоровье! — сказал я, подняв бокал и смакуя первый за долгие годы глоток алкоголя. И приступил к солидной порции бекона. Я снова стал датчанином.
— Давайте начнем, — произнес я и принялся рассказывать свою историю.
Я оказался обращенным без обращения, с моих глаз упала пелена. Экстремист, я, точно маятник, качнулся в противоположную сторону до самого предела. Своего прошлого — принятия 11 сентября, иллюзий о джихаде и восхищения Авлаки — мне было не изменить, но я мог все это искупить. Я знал убийственную идеологию «Аль-Каиды» и хотел помочь ее остановить.
Агенты едва успевали записывать. То и дело меня прерывали — не в силах поверить, что я мог знать так много боевиков по всему свету. Встреча продолжалась три часа, но была лишь прологом.
Рассказав свою историю, я испытал облегчение, и по мере рассказа прежняя жизнь, казалось, отдалялась от меня. Выйдя из вестибюля на свет предзакатного солнца, я был спокоен. Решение было правильным.
Кланг и Будда попросили меня о новой встрече через несколько дней.
— Работа предстоит долгая, поэтому мы сможем платить вам 10 000 крон в месяц, — сказал Кланг.
Это было 1800 долларов — сумма не ахти, но я вообще не ждал оплаты. А с учетом того, что я сидел на мели, деньги были весьма кстати.
— Тут неплохой звонок. — Кланг протянул мне «Нокию». — Это для связи с нами. Счет мы оплатим, — сказал он.
— И вам будет легче за мной следить, — подхватил я. Вроде как в шутку.
— Нет, нет — следить мы не будем. Мы вам доверяем, — слишком горячо запротестовал Будда.
Они дали мне первое домашнее задание. Будда извлек из папки два фото и листки с краткими биографиями двух моих приятелей-исламистов в Орхусе.
— Мы хотим знать, опасаться нам их или нет, — объяснил Кланг.
Первым был Абу Хамиза, толстый имам из Марокко, любитель призывать к джихаду, но я всегда считал его треплом. Потягивая чаек в гостевой комнате его мечети и внимая тому, как он, пожирая одно печенье за другим, разорялся об угнетении мусульман за границей, я ловил себя на давнем и лишь крепнущем подозрении. Этот Хамиза явно был на содержании ПЕТ. Интересно, кто тут кого проверял — я его или он меня?
Но не зная, за кого он, я все больше убеждался в правильности принятого мной решения. Чувство было сюрреалистическое, но наполнявшее силой. Слушая рассуждения имама, я лишь время от времени кивал головой. И уже не ловил каждое слово. Я больше не искал истины, указаний на волю Аллаха. Вместо этого я запоминал все до мельчайшей детали, чтобы рассказать кураторам.
Вторым объектом был Ибрагим, алжирец, знакомый по мечети в Орхусе. Встретились мы с ним на пятничной молитве. Потом Ибрагим пригласил меня на чай в свою убогую квартирку по соседству.
— Мурад, я узнал, где живет Курт Вестергор, и знаю, где нам раздобыть оружие, — выпалил он, когда мы пришли к нему домой.
Я посмотрел в его горящие от возбуждения глаза. Зачем он мне это говорит? Он тоже работает на ПЕТ? Это еще одна проверка? Или он серьезно?
— Ты пойдешь со мной? — спросил он.
— Дай мне подумать, — ответил я.
Выйдя от него, я сразу позвонил Клангу по мобильному, который тот мне дал.
— Нам надо срочно встретиться, — сказал я.
В тот же вечер в гостиничном номере в центре города я рассказал ему и Будде все, что узнал. Казалось, их это не сильно встревожило, и мне подумалось, что чутье меня не подвело: эти первые объекты были проверкой. Ребятам из ПЕТ надо было убедиться, что я заслуживаю доверия.
Желая развеять сомнения, я снова пошел к Ибрагиму. Мы встретились у мечети.
— Ну что, идем? — спросил я. Он вздрогнул.
— Мне расхотелось, — ответил он, резко оборвал разговор и быстро ушел.
Встречи с Клангом и Буддой сделались систематическими. Вскоре я, казалось, знал все гостиницы в Орхусе. Мы также часто говорили по телефону, иногда по нескольку раз в день. Я должен был давать информацию регулярно.
Мне импонировал Кланг, вскоре ставший моим главным куратором. Несмотря на дендизм, происхождения он, как и я, пролетарского. До перевода после 11 сентября в контртеррористическое подразделение работал в отделе по борьбе с распространением наркотиков. И знал, что такое жизнь на улицах — даже если мало интересовался религиозной стороной джихадизма или местами, где собирались боевики. Постепенно я сдал всю сеть своих контактов в Дании. Я придумал систему цветовых обозначений: зеленый — безопасные, оранжевый — потенциальные террористы, красный — опасные. В общей сложности 150 имен.
Мне надо было держать ухо востро и докладывать кураторам о малейшей опасности.
— Береги себя, но сообщай нам о каждом шаге, — сказал Кланг.
Агенты сказали мне, что иногда будут просить меня навестить радикалов, попадающих в их поле зрения. И еще вручили мне флэшку с программой для мгновенной передачи данных с жесткого диска компьютера подозреваемого.
Появились деньги. Агенты ПЕТ дали мне еще 15 тысяч датских крон, и я смог внести залог за новую квартиру. Выплаты маскировали — проводили переводами «Вестерн Юнион» или на банковский счет через подставную компанию ПЕТ «Мола Консалт». Компания оплачивала мне расходы по работе, вплоть до счетов за гостиничные номера. Зарегистрирована она была в пригороде Копенгагена Люнгбю, всего в трех километрах от штаб-квартиры ПЕТ.
Фадия не знала ни об источнике денег, ни о моей работе на ПЕТ. Я сказал, что получил премию от строительной компании. Молодая мусульманка в чужой стране не задавала мужу лишних вопросов. А я постарался показать, что вновь обрел веру. Вынужденный обман для защиты нас обоих. Узнай она о моей настоящей работе и проболтайся, и ее жизни, и жизни ее родных в Йемене угрожала бы опасность. И я попытался заставить ее поверить, что мой внезапный срыв в декабре был помрачением на почве депрессии.
Каждую пятницу я шел из дому на джума-намаз (пятничную молитву). Чаще всего я заходил в мечеть, но не молился. После молитвы молодые «единомышленники» собирались в закусочных или в чайханах, и эти встречи неизменно служили богатыми источниками информации.
В то время как жене было безопаснее ничего не знать, мне нужно было кому-то поведать о резких переменах в жизни. И лишь один человек в мире мог бы понять, что произошло, и никому не сказать.
— Мам, я больше никому не могу об этом рассказать. И ты — единственная на всем свете, кто об этом знает. Я больше не мусульманин, и я работаю на датскую разведку.
Повисло молчание.
— С тобой не соскучишься, — ответила, наконец, она.
Я даже сомневался, что она поверила, но рассказав ей, я испытал облегчение. Впервые я почувствовал, что моя работа на разведку — не сон. В наши редкие последующие встречи она никогда на эту тему не заговаривала.
Фадие первые месяцы 2007 года дались тяжело. Я был непредсказуемым спутником, и она боялась, что я в любой момент объявлю об отъезде за границу на какую-нибудь войну. Она скучала по родным, а ее гостевая виза была просрочена. Куратор из ПЕТ сказал мне, что, если она вернется в Йемен, они смогут записать ее в датский университет и организовать студенческую визу, чтобы она могла быстро приехать в Европу.
Но выезд из Дании стал для нее новым испытанием. В аэропорту Копенгагена офицер иммиграционной службы заметил, что она просрочила визу, и начал ей выговаривать. Опасаясь ареста, она позвонила мне, а я — своим новым друзьям из разведки. Поведение офицера резко поменялось. Он любезно взял перед моей женой под козырек и пожелал ей приятного полета. Ей было невдомек почему.
Мне вспомнилась стычка с офицерами в аэропорту Лутона пару лет назад. У пребывания в стане «неверных» имелись свои преимущества.
Оставшись один, я получил от Кланга и Будды еще более ответственное задание. Одним из исламистов, отмеченных мною красным, был датский обращенный Али, позвонивший мне из Сомали похвастать тем, что обезглавил сомалийского шпиона. Он бежал от наступающей эфиопской армии, но в Кисмайо его взяли в плен и пару месяцев спустя депортировали в Данию.
Разведка хотела с моей помощью открыть на Али уголовное дело.
— Пригласи его к себе домой и разговори, — инструктировал меня Кланг.
Он протянул мне маленький черный «жучок», закамуфлированный под пейджер, и показал, как его включить. Пару дней спустя я позвонил Али. Заранее тщательно отрепетировал все реплики. «Али, это Мурад. Я все еще в Дании. Слышал, ты вернулся. Что случилось? Можешь приехать ко мне в Орхус? Хочу, чтобы ты рассказал все о Сомали. Я все еще хочу поехать, Иншааллах».
Али приехал в мою квартиру с друзьями из Копенгагена. Когда они постучали в дверь, я включил и сунул в карман магнитофон.
Я поприветствовал их по-исламски. Все это напоминало фильм или пьесу. Просто я снова стал Мурадом Стормом. Войти в эту роль мне было не труднее, чем щелкнуть выключателем.
Али осунулся с момента нашей последней встречи в Сане, но в глазах горел тот же безумный огонь. Мы помолились, я заварил чай, и мы уселись по-турецки на ковре, чтобы поговорить.
— Расскажи мне о войне, — сказал я. — Не могу поверить в то, что с тобой произошло.
Сбор информации в чистом виде.
Он принялся рассказывать о Сомали, а я оглядел комнату. Его друзья слушали затаив дыхание. Я тоже, но только совсем по другим причинам. Внимание Али очень любил. Просить его рассказать об обезглавливании сомалийского шпиона не требовалось.
— Он прикинулся моджахедом. Но он показался подозрительным, и когда его допросили, признался, что его подослали эфиопы выведать наши планы.
— Он молил о пощаде и говорил, что готов сражаться вместе с нами, но Исламский суд приговорил его к смерти. Я вызвался исполнить приговор. Хвала Аллаху, что позволил мне служить ему, — сказал он.
— Аль-Хамду ли-Ллях [слава Богу], — ответил я. Он только что рассказал все, что мне было нужно. Чайные чашки я решил не мыть. Если суду потребуются доказательства пребывания Али в моей квартире, опознать его можно будет по отпечаткам пальцев.
При следующей встрече Кланг разочаровал меня.
— Запись не вышла.
— Я сделал все в точности так, как мне сказали.
— Не беспокойся. Техника подвела. Мы найдем другой способ.
Датские власти так и не выдвинули против Али обвинений. Я заподозрил, что с записью все в порядке, просто ее решили не передавать в прокуратуру, чтобы не компрометировать меня как осведомителя. Впоследствии я спросил Кланга о том, будет ли возбуждено дело против Али, он сказал, что, поскольку личность сомалийского шпиона не установлена, с точки зрения закона потерпевший отсутствует. Али и сегодня на свободе и живет в Дании.
Опасных объектов для слежки было хоть отбавляй, и мне дали свободу прислушаться к интуиции. Прохладным весенним днем 2007 года я прогуливался по иммигрантскому кварталу Копенгагена в надежде встретить одного старого приятеля. И встретил. Датчанин из Афганистана Абдельгани Тохи. Подозрение вызвал его внешний вид. Он сбрил длинную бороду. Жест знаковый. Живущие на Западе джихадисты, готовясь к теракту, часто сбривают бороды, чтобы не выделяться.
Я сказал кураторам, что неплохо было бы присмотреться к нему поближе. Выяснилось, что Тохи — сподвижник проживающего в Дании пакистанца Хаммада Хуршида, недавно вернувшегося из племенных районов Пакистана. Эти подконтрольные племенам горные районы оставались гнездом джихадистов со всего мира, после того как на остальной территории страны их отряды разогнали американские беспилотники. Обучал Хуршида изготовлению взрывных устройств видный египетский боевик «Аль-Каиды», готовивший бомбистов лондонских терактов 2005 года.
Служба безопасности аэропорта Копенгагена в тайне от хозяина обнаружила в багаже Хуршида записи об изготовлении взрывчатки. Затем подставная компания ПЕТ стала предлагать съемную квартиру с дешевой арендой по соседству от Хуршида. Квартиру оборудовали скрытыми камерами и «жучками». Агентство заворачивало всех потенциальных клиентов, пока не позвонил Абдельгани. И вскоре удалось заснять, как Хуршид изготавливает в квартире десять грамм мощного взрывчатого вещества ТАТП, и в сентябре 2007 года Хуршида и Абдельгани арестовала датская полиция. Вскоре их осудили за терроризм, и они отбывают тюремные сроки.
Мое реноме и ценность как информатора росли с каждой консультацией. И датские спецслужбы захотели показать меня своим союзникам в мире разведки.
