Часть третья
Темы и мотивы

В эпоху Средневековья жизнь общества была подчинена двум принципам: с одной стороны, нужно было жить в соответствии с установленными правилами; с другой – любить, а любовь разрушает социальные нормы. В романах о Граале разрыв между двумя этими принципами воплощается в образе Бесплодной земли.

В Бесплодной земле жизнь не более чем мираж. Люди существуют там, не слыша зова своей природы; они лишь подчиняются некой системе правил. Символ этого – раненый король, чье ранение привело к упадку во всей стране. Цель рыцаря Грааля – исцелить короля. Но как же ему помочь? И откуда взялась Бесплодная земля?

Раздавленная горем после кончины супруга Герцелойда удаляется от придворной жизни и турниров и живет уединенно в домике в лесной чаще. У нее рождается сын Парцифаль, которого она намерена оградить от рыцарской жизни. Но в те времена миру нужен был герой с чистой душой, которым и станет ее сын; и матери никак не удастся уберечь его от зова крови.

Эту потребность средневекового мира символизировали романы о Граале и образ Бесплодной земли (когда все общество стало стерильным, а задача главного героя состояла в разрушении злых чар). Т. С. Элиот в поэме «Бесплодная земля», опубликованной в 1922 году, пытается связать эти идеи с современной жизнью и насущными проблемами. Многие помнят знаменитые строки: «Какие корни и какие ветви / Взрастит бесплодный этот камень?»¹

В пересказе этой легенды Кретьеном де Труа и в цистерцианской версии «.Поиски Святого Грааля» король Грааля был ранен копьем, пронзившим его пах, после чего его владения пришли в упадок. Современные комментаторы услышат здесь отголосок древнего суеверия, о котором рассказывает Фрезер в «Золотой ветви», связанной с жизнью и здоровьем короля и благополучием его замка и владений. Это древняя мысль, связанная с магией. Что же она могла значить для такого современного поэта, как Элиот, или для поэта средневекового, например Вольфрама?

Как я уже упоминал, расцвет романов о короле Артуре приходился на период с середины XII до середины XIII века. Впервые упоминание о короле Артуре появляется в «Истории королей Британии» Гальфрида Монмутского, которая датируется 1136 годом, и во всех великих романах о Граале – от «Персеваля» Кретьена де Труа до «Поисков Святого Грааля» и «Парцифаля» Вольфрама (созданы между 1180 и 1230 годом). Это был славный период расцвета Европы, сопоставимого по значимости со временами Гомера в эпоху Античности. Но в те времена было еще кое-что зловещее. «Рядом с собором всегда находилось место для виселицы и колеса палача», – замечает историк Освальд Шпенглер². Например, Альбигойский крестовый поход, развязанный Иннокентием III.

Итак, вкратце: одним людям были навязаны чуждые им верования, а другие по наследству или в результате политических интриг заняли высокое положение в политизированной церковной иерархии, хотя не были достаточно духовными людьми; браки заключались по расчету и подчинялись общественным и политическим принципам, на что давалось благословление духовенства в соответствии с обрядами, которые называли священными таинствами; любовь становилась для людей несчастьем или так называемым смертным грехом, то есть супружеской изменой, что каралось смертью. Именно это необходимо учитывать при чтении эпизода с любовным напитком из «Тристана и Изольды» Готфрида Страсбургского. Это был, конечно, несчастный случай; и когда служанка Брангена, которой было поручено хранить любовный напиток, понимает, что случилось, она идет к Тристану и с ужасом говорит ему: «Ты выпил собственную смерть».

И он отвечает: «Значит, на то была воля Божья… И если Изольда – это моя смерть, то я с радостью приму смерть вечную»³. То есть он готов принять не только смерть физическую, на которую его обрекают Церковь и общество, в качестве наказания за любовь, но и смерть вечную, в адском огне. Такое мужество и душевная стойкость перед лицом вечных страданий являются доказательством героизма любого человека того времени, который хотел бы жить по-своему. И это говорит нам о силе и мужестве влюбленного в любую эпоху. Как объявил Майстер Экхарт: «Любовь не знает боли». Срединный путь, по которому идет тот, кто, как герой поэмы Вольфрама, «пробивает середину», нелегок, и идущий должен пренебречь не только мнением окружающих, но и самого Бога. И вот еще о чем говорит мистик Экхарт: «Последнее свершение человека заключается в том, чтобы отказаться от Бога ради самого Бога»⁴. А Лао-цзы пишет: «Если ты можешь выразить Путь (Дао) словами, то это уже не Путь (Дао)»⁵. Если Бога можно назвать и познать с помощью слов, то это уже не Бог, а его противоположность – дьявол, и от этого нужно отказаться, следуя срединным путем, к древу у источника, где поют белоснежные птицы.

Итак, в Бесплодной земле люди делают то, что, по их мнению, необходимо для жизни, но они поступают, не подчиняясь спонтанному жизнеутверждающему импульсу, а просто послушно и даже с рвением исполняют свой долг, потому что именно так многие и живут. Вот что разглядел Т. С. Элиот в Бесплодной земле XX века; вот что привиделось Вольфраму фон Эшенбаху – источнику вдохновения Элиота – в Бесплодной земле XIII века.

Именно это выражается в образе раненого короля Грааля по имени Анфортас в поэме Вольфрама, чье имя, как мы уже выяснили, на старофранцузском означает «расстроенное здоровье». Он юн и хорош собой, но он унаследовал, а не завоевал свой титул и роль хранителя высшего символа духовности. Именно по-юношески, по велению сердца скачет он однажды на своем коне к замку Грааля с боевым кличем «Любовь!», который соответствует его природе, но не отвечает духу Грааля. Духовная роль, выпавшая на долю Анфортаса, так сказать, исполняется им формально и поверхностно, а не по его воле. И пока он несся во весь опор, то заметил, как из ближайшего леса ему навстречу выехал рыцарь-язычник. Анфортас выхватил свое копье. Они сошлись в схватке, и язычник был убит. Но Анфортас был тяжко ранен, копье противника оскопило его. Отравленный наконечник копья с надписью «Грааль» застрял в ране.

Смысл образа раны в версии Вольфрама в том, что в современной ему Европе человек не мог действовать спонтанно, по велению собственного сердца. Природа в образе рыцаря-язычника из лесной чащи, стремящаяся к самовыражению, что символизировала надпись «Грааль» на его копье, была повержена христианином, но его собственная природа подверглась разрушению. Поскольку в Средневековье с христианской точки зрения дух не считался частью природы, а противостоял ей (поскольку природа несла в себе разрушительное влияние первородного грехопадения в Эдемском саду), вместилищем духа была Церковь, а не греховное сердце человека. Более того, Церковью управляли искушенные политики: их Альбигойский поход уже был начат в 1209 году, вскоре появится их инквизиция (основана в 1233 году). Согласно церковному учению, дух и природа противостоят друг другу: духовная жизнь не способствовала процветанию и свершению того, что было заложено в природе, а отрицала эту природу. В этом и заключается смысл образа Бесплодной земли в поэме Вольфрама: ценности унаследованной людьми их собственной духовности находились в разительном противоречии с самой природой.

Страдающий от раны юный король Грааля возвращается в свой замок, где присутствие волшебного камня – lapis exilis – сохраняет в нем жизнь, но его рану излечить не может. Как пишет Вольфрам: «Он не мог ни ездить верхом, ни ходить, ни стоять: он мог лежать, прислонившись к чему-нибудь спиной, а сидеть не мог»⁶. Элиот вторит ему: «Здесь никто не может ни лежать, ни сидеть»⁷.

Обитатели заколдованного замка пребывают в безутешной печали в ожидании того, кто по собственной воле, повинуясь порыву своего благородного сердца, произнесет слова, которые снимут заклятье.

Источником «Бесплодной земли» Т. С. Элиота была знаменитая книга Джесси Лейдлей Вестон «От ритуала к роману», которая вышла в 1920-е годы. В этой книге она высказала мысль, что легенда о Граале – и, безусловно, все легенды о короле Артуре – восходят к кельтским мифам (сложившимся в период римского владычества в Британии), в которых явственно прослеживаются темы мистических культов. И хотя ее теория вызывала некоторые возражения, по большому счету они не были слишком серьезными. Ее теорию можно до некоторой степени развивать и дополнять, но в целом она верна. Рыцари и дамы романов о короле Артуре – это, безусловно, кельтские боги и богини, которых нарядили как обычных людей. И это еще один способ донести идею, что внутри каждого из нас живут боги.

Итак, особую роль в истории о Граале играют колдовские чары и освобождение от них, что является очень распространенным мифологическим мотивом.

На традиции трубадуров оказали значительное влияние суфии – поэты-мистики из Персии и мусульманских стран на территории Испании. А самое значительное произведение этого направления – по крайней мере для массовой культуры – это «1000 и одна ночь».

В этих замечательных сказках есть потрясающие примеры того, что составляет предмет нашего исследования. Очень напоминает историю о Граале «Сказка о Джу даре» и его братьях. В ней рассказывается о благородном человеке; из нее мы узнаем, что тема колдовства и освобождения от него возникает не только в романах о короле Артуре. В сущности, события в сказках цикла «1000 и одна ночь» и эпизоды из романов о короле Артуре часто происходят в одну и ту же эпоху. Два мира – мусульман и средневековых рыцарей-христиан – тесно взаимодействовали друг с другом, и не только во время крестовых походов в Святую Землю, но и в Испании, где христиане пытались отвоевать у мусульман то, что было ими захвачено в 711 году (удалось лишь в 1492-м). Вся история средневековой Испании связана с взаимодействием мусульманского и христианского миров. А в Южной Италии и на Сицилии, при дворе Фредерика II, оба мира особенно тесно соприкасались. Здесь пересекались не только теологические рассуждения и понятия, подвиги рыцарей и социальные контакты, но еще философия и фольклор.

Под колдовством и освобождением от него подразумевается, что люди в какой-то момент и в какой-то точке пространства вынуждены неадекватно воспринимать мир, в противоречие их собственной природе. В связи с этим вспоминается один гностический афоризм в Евангелии от Фомы. У Христа спрашивают, когда же наступит Царство Божие, а он отвечает: «Царство Отца Небесного не приходит оттого, что его ждут. Оно уже здесь. Оно распространено по всей земле, но люди не видят его»⁸. Люди его не видят, потому что они заколдованы. В этих легендах избавителем будет тот, кто похож на Христа Спасителя, открывающего людям глаза на происходящее.

В восточной буддистской традиции именно Будда освобождает от иллюзии под названием майя. А колдовство майи с позиций современной психологии состоит в том, что вы воспринимаете мир через призму собственных страхов и желаний. Сумев освободиться от ограничений собственного эго, вы обретете рай здесь и сейчас. У буддистов есть пословица: «Этот мир – со всем его злом, со всеми его ужасами, со всеми его глупостями, со всей его тьмой – это мир золотого лотоса». Это и есть золотой лотос – таков, каков он на самом деле. И если ты видишь его не таким, то это твоя вина. Не мир нужно исправлять, а свой взгляд на него⁹. И потому в легенде о Святом Граале есть все, что нам нужно, хотя это и не заметно сразу. Роль героя заключается именно в том, чтобы ситуация прояснилась.

Ил. 55. Волшебник Клиншор (эстамп, США, 1911 год)

В истории Вольфрама есть рассказ еще об одном колдовстве (параллельно с историей о заколдованном замке Грааля). Речь о заклятье, наложенном на Замок Чудес. Этот образ рассказывает не о мире духовности, а о мире любви – физической, эротической, характерной для трубадуров.

В этом эпизоде речь идет о Клиншоре – могущественном и благородном герцоге, влюбленном в жену славного короля Сицилии (возможно, Фредерика II). В соответствии с правилами поведения трубадуров XII века он становится возлюбленным жены короля. Но когда король застал их вместе, он оскопил любовника жены. Тот решает отомстить. Он отправляется в Персию, чтобы обучиться мощной магии. Возвратившись, он заколдовал всех аристократов в Европе и в Замке Чудес. Все королевы, графини, все красавицы, все благородные рыцари теперь разлучены друг с другом и даже забывают, кто они такие.

С одной стороны, мы видим Замок Чудес, превращенный в Бесплодную землю без любви, о чем я уже рассказывал, упоминая историю о Тристане. А с другой стороны, перед нами замок Грааля, затерянный в Бесплодной земле духовности. И духовный мир, и мир зримый, обыденный, и любовь, и красота – все они попадают под действие заклятья двух кастратов: Клиншора и бедного юного Анфортаса. (Здесь уже прослеживается мысль, выраженная Вагнером.) Такая сложилась ситуация. Вот что нужно исцелить. И два героя тут как тут, у каждого из них своя задача. Один герой – Парцифаль, который в начале своих странствий был желторотым юнцом. Другой – благородный и обаятельный Гавейн, опытный ценитель женщин. У Вольфрама он попадает в постель то к одной даме, то к другой и постоянно сражается – и все делает изящно и благородно. Но все это связано с колдовством. Каждый герой должен сам снять с себя чары, прежде чем сумеет расколдовать Бесплодную землю.

Именно Вольфрам фон Эшенбах поднял эту тему в предисловии к своей поэме и в заключении к ней, заявив, что Кретьен де Труа исказил изображенные в ней события. Вольфрам полностью развил сюжет. Его версию «Парцифаля» взял за основу для своей оперы Вагнер – и я бы сказал, в некоторой степени нанес ей вред. (Почему – объясню чуть позже.) Итак, Вольфрам, который хорошо понимал, о чем он рассказывает, считал, что причиной заклятья Бесплодной земли стала рана, нанесенная королю Анфортасу копьем язычника. Здесь вся суть заключается в характере короля Грааля. Этот молодой человек унаследовал, а не заслужил свой титул. Королем он был лишь формально. Основная проблема Средневековья состояла в том, что религиозной жизнью управляли помазанники. Спасение души человека должно было происходить благодаря причащению к таинствам церкви, которые осуществлялись помазанным духовенством. И будь вы высокодуховным человеком или вполне заурядным – должным образом совершив покаяние, вы обретете спасение благодаря магии церковных таинств. Вы можете спросить, зачем вообще кому-то понадобилось отправляться на поиски Святого Грааля в Средние века, когда каждый день в церкви служили святую мессу и достаточно было свернуть за угол и вот тебе, пожалуйста, – сам Христос приносит себя в жертву на церковном алтаре?

Дело в том, что церковные таинства были всего лишь ритуалами, доступными каждому, кто примет в них участие, а вот Святой Грааль явится лишь тому, кто его достоин. Человеку недостойному, независимо от того, сколько раз он истово прочтет «Аве Мария» или «Отче наш», не гарантировано право на него. Вольфрам показывает, как в замок Грааля смог войти не только герой Грааля, но и мусульманин, его единокровный брат. Поэтому в контексте поэмы Вольфрама вы можете даже быть некрещеным, но все равно обрести Святой Грааль. Имеют значение лишь духовное величие и чистота.

Одной из особенностей данного колдовства является то, что рядом есть люди, которые знают, как были наведены чары. Это обитатели замка Грааля. Они знают, как действует заклятье, но разрушить его не в силах. Сделать это может лишь какой-то невинный человек, действующий по наитию, по зову своей души. Действуя осознанно, он не сумеет снять заклятия. Иными словами, спасение мира происходит через внутреннее благородство совершающего подвиг героя. В рамках этой традиции героем становится Великий Дурак, кому никто не объяснял, как именно действует это колдовство. Тем не менее благодаря душевной чистоте – я имею в виду не чистоту Галахада, а скорее цельность личности, честность, мужество и прямоту – он способен восстановить исходный миропорядок, противостоять навязанному устройству общества, где власть дается формально. Король Грааля изначально не годился для этой роли, он просто был на нее назначен. И вот его ум занимает любовное приключение.

Король Грааля, защитник и хранитель высшего символа духовности, отправляется на поиски любви. По дороге он встречает язычника, олицетворяющего природное начало на пути поисков Грааля. И эти двое, один – христианин, а другой – мусульманин, немедленно сходятся в смертном бою. И мавр пронзает копьем гениталии короля. Вот символ Бесплодной земли. Король, олицетворяющий здоровье всей страны, символически оскоплен. И этот же король убивает мусульманина. Итак, оттого что повелитель духа недостоин исполняемой им роли, мир духа и мир природы теряют свои животворные силы. На замок Грааля опускается завеса тумана. Короля, страдающего от ужасной боли, несут домой. Когда из раны достают кончик копья, на нем читают выгравированную запись: «Грааль».

Ил. 56. Анфортас ранен (эстамп, США, 1911 год)

Этот мусульманин странствовал в поисках Грааля. Это дух в поисках природы и природа в поисках духа. И ни один из них не помогает никому, вместо этого они вступают в схватку. Теперь нам нужно объединить их.

У Грааля есть еще одна особенность. Когда тот единственный вопрос, наконец, будет задан, то король исцелится, но утратит свой статус. Он перейдет к Парцифалю, задавшему тот самый вопрос. Можно сказать, что тайная проблема поиска Грааля – исцелить короля Грааля и занять его место, но без ранения (то есть стать защитником нравственных ценностей, никого не кастрируя, не уничтожая животворную силу в буквальном смысле слова).

Мне хотелось бы сделать два замечания, прежде чем перейти к оставшейся части нашей истории. Вагнер, работая над оперой «Тристан и Изольда», вдруг осознал, что рана Тристана, от которой он скончался, была нанесена точно так же, как и рана Анфортаса. Именно поэтому параллельно он приступил к работе над другой оперой – о Парцифале. А что это за рана? Это наказание за похоть, за то, что его страстные желания загубили жизнь, лишив ее внутренней гармонии, за то, что он не управлял своей любовью – amor. Лишь в опере Вагнера эта любовь становится более возвышенной, превращаясь в agapē — высокое чувство, а не чувственную amor трубадуров.

Примечательно также, что Вагнер, работая над оперой «Тристан», был страстно влюблен в поэтессу Матильду Везендонк, чужую жену, в объятиях которой мечтал умереть. Он отождествлял себя с Тристаном, Матильду – с Изольдой, а ее великодушного, я бы сказал, благородного мужа Отто – с королем Марком. В версии Готфрида Марк – человек благородный и достойный, но он не способен любить. Он отправляет своего племянника за Изольдой, которую выбрал по его настоянию, никогда даже не видев ее. Его взгляд не ищет ни любви, ни сердца, способного любить, как сказал бы поэт Борнейль. Ему что одна женщина, что другая – все равно; он даже не догадался, что первую брачную ночь провел с Брангеной, а не с невестой Изольдой, потому он был недостоин любви. Такова мысль Вагнера, и она прослеживается в обеих операх – «Тристан и Изольда» и «Парцифаль», где возникает тема нанесенной раны.

Признание Вагнера имеет большое значение. Перед нами множество тем, которые присутствуют и в «Парцифале», и в романе Готфрида о Тристане. Подобно тому как меч в руке Морхольта ранил Тристана в бедро, рана Анфортаса тоже была отравлена и неизлечима, единственное, что спасло бы его, – особая магия. Хотя рана неизлечима, жертва не погибает. Нанесший рану убит. Кроме того, Морхольт Могущественный был посланником ирландских короля и королевы; так и этот незнакомый рыцарь прибыл из страны язычников, где, как и в Ирландии, творили волшебство, это был рай на земле. Но главная идея Вольфрама в том, что рана юного короля Анфортаса символизирует его чувственный, эротический порыв, совершенно противоположный возложенной на него священной миссии – быть хранителем Грааля.

Такого символизма, связанного с раной, в похожем отрывке истории Кретьена де Труа не прослеживается; удар копья, которое нанесло мучительную рану, произошел во время обычного боя и никакого нравственного значения не имел. В других версиях этой легенды с раной связаны именно магические следы какого-то проступка, когда тот, кого впоследствии ранили, дерзко или нечаянно приблизился к какому-то священному объекту или коснулся его. И лишь в поэме Вольфрама мифологическая тема полученной раны интерпретируется с психологической точки зрения, в отличие от тех версий, где это связано с магией, чудом, колдовством и приводит нас к вечно умирающему, бессмертному, кастрированному, но обладающему животворной силой консорту Космической Богини.

Теперь становится понятно, что гениальное отождествление Вагнером раны Тристана с раной короля Грааля великолепно раскрывает идею Вольфрама, в особенности источника его вдохновения. И Вольфрам, и автор «Тристана» Готфрид были современниками и признанными поэтами своего поколения. Более того, между ними существовало открытое соперничество, поскольку они выражали диаметрально противоположное отношение и к нравственной, и к литературной проблеме Средневековья, то есть пытались понять, как же сознание (и цельность личности) связано со спасением души.

Целью Вольфрама и его заслугой было изображение духовного кризиса молодого человека при достижении благородной, свободно выражаемой любви, которая должна привести не к тому вечному душевному восторгу, что описывают Данте или святой Бернар (когда душа находится в эмпиреях или на хрустальном ложе, как у Готфрида, где нет дела до всего мира и даже не страшат муки ада), а к тому, что важно для живущих здесь, на этой живой земле, что вписывалось в контекст современного общества на тот момент, момент, который так быстро наступает – и вот его уж нет.

Как мы знаем, королю Анфортасу в «Парцифале» отведена иная роль: он – Король-Рыбак. В традиции орфиков Орфей – «рыболов». Христос сказал своим апостолам: «Я сделаю вас ловцами человеков»¹⁰. Кольцо папы римского именуется Кольцом Рыбака. Это символ духовности, которая погружается в бездонный океан подсознания, чтобы вытянуть оттуда на поверхность души и живые существа, помочь им выйти из бессознательного состояния в царство света.

И вот Парцифаль собирается расстаться с этим даром. В образе Искалеченного Короля заключен глубокий смысл, он – Король-Рыбак, который вылавливает людей. Распятый Христос тоже был Королем-Рыбаком.

Абеляр считал, что распятие Христа – это огромная проблема Церкви. Зачем было Христу погибать? Какой смысл в его смерти? На этот счет существуют две официально признанные точки зрения. Первую вы найдете в доктрине о первородном грехе и в ее самых ранних интерпретациях: дьявол, обманувший Адама и Еву, захватил власть над их душами. И единственный способ освободиться – обмануть его самого.

И потому если Бог Отец вступит в контакт с дьяволом и предаст его (хотя сам дьявол уже предал людей), то нужно будет обменять душу Христа на душу человека. «Если ты освободишь человека, – говорит Господь, – я отдам тебе своего сына».

Ил. 57. Господь ловит на удочку Левиафана (художественное изображение чернилами на пергаменте, Франция, примерно 1185 год)

Дьявол, как и похожие на него люди, путает тень с тем, кто ее отбрасывает. Он соглашается на этот обмен. В результате Господь ловит дьявола на удочку, насадив на крючок Христа. Образ Христа на кресте напоминает наживку на крючке. В одной книге XII века под названием «Hortus Deliciarum» («Сад наслаждений»), написанной монахиней Херрад из Лансберга для обучения детей, Господь изображен в облике Бога Отца, который ловит рыбу. Вместо грузил на удочке изображены цари из дома Давида, на крючке висит Христос, а Левиафан – дьявол – поднимается из пучины и вот-вот клюнет на эту приманку. И вот он попался на крючок – вернее, на крест. Но поскольку Христос бессмертен, он смог спастись. Так и был обманут дьявол.

В этом заключался смысл искупления грехов: Христос принес себя в жертву, став своего рода банковским займом или погашаемым долгом. Следующий серьезный кризис в христианских воззрениях на распятие Христа произошел в XI веке, когда Святой Ансельм заявил, что никто не имеет никакого отношения к дьяволу и что у людей есть долг лишь перед Богом Отцом, потому что человек оскорбил его, не подчинившись ему в райском саду. Это было странным оскорблением, потому что Господь является воплощением бесконечной добродетели, – и никто не смог бы отплатить ему за искупление грехов. Ни одному человеку это неподвластно.

Из любви к людям Христос принял человеческий облик – он был одновременно и Богом, и человеком (поэтому именно ему выпало искупить грехи человечества). И он умер по собственной воле, потому что для искупления грехов недостаточно просто прожить добродетельную жизнь. Сама смерть стала искуплением. Но ему не нужна была эта смерть, чтобы считаться добродетельным, поскольку он уже по природе своей был таковым; и его добродетель перешла на человека – и тем самым все мы смогли обрести спасение.

Можно ли совместить две эти точки зрения?

Абеляру обе казались смехотворными, он полагал, что Христос пришел к нам, чтобы через любовь вернуть к Богу, от которого мы были оторваны, отказавшись от него. Лишь для того, чтобы доказать любовь Бога и вызвать в нас ответную любовь, Христос пришел к нам. Поэтому мы можем образно выразиться, что Христос предложил себя людям в виде наживки. Был он «ловцом человеков», как наш Король-Рыбак из романов о Граале, помогая искупить грехи (как Христос или как Бодхисаттва).

Тема бездонного сосуда в кельтской мифологии ассоциируется с тайным присутствием в нашей жизни рая на земле. Грааль – именно такой сосуд, напоминающий никогда не оскудевающий котел ирландского морского бога Мананнана.

Есть древняя легенда о морском путешествии Брена, сына Фербала, к Острову радости и Острову женщин. По пути туда он повстречался с Мананнаном. Однажды Брен услышал, как где-то вблизи звучит чудесная музыка. Он обернулся – и вот она, рядом с ним. Это музыка сидхе – обитателей волшебных холмов, которые невидимками живут возле нас. Потому что царство Бога Отца распространено по земле – и люди не видят его. Мир сидхе тоже невидим.

Музыка так сладко звучала, что Брен заснул. А проснувшись, увидел рядом с собой серебряную ветвь с белыми цветами. Он сорвал их и отнес в свой королевский дворец. Когда собрались его друзья, вдруг появилась женщина в странном наряде и исполнила пятьдесят катренов о Стране яблок, где нет ни горя, ни печали, ни болезней, ни других страданий и невзгод. И тогда Брен и его друзья на кораблях числом трижды девять приплыли в те земли и увидели там человека, похожего на бога, который приближался к ним над водой в колеснице, и они были поражены. Управлял колесницей Мананнан, гостеприимный хозяин Страны под волнами, и он пропел им тридцать катренов. «Брен думает, что это прекрасное море, – пел он, – но для меня оно – цветущая равнина. Пестрый лосось выскакивает из ее глубин; это мои телята и ягнята». Снова перед нами кельтский образ Царства Божия, где пересекаются два мира: вечность и время¹¹. Мананнан – это тот же бог, что Шива в Индии, Посейдон или Нептун в средиземноморских мифах. Эти боги открывают путь в бездну. Именно они – повелители и супруги Богини Земли.

Ил. 58. Чаша из Петроасы

(золотое литье, эллинистический период, Румыния, III или IV век н. э.)

Мананнан особенно прославился своим дворцом на дне морском. Его стеклянный дворец закручивается по спирали и вращается; всех гостей там угощают яствами, которые никогда не заканчиваются, потчуют мясом бессмертных свиней, воскресающих на следующий день после того, как их закололи, – и их снова можно есть; пьют там эль бессмертия, и всякого, кто пригубил, этот напиток охраняет от болезней, старости и смерти. Котел изобилия, неиссякаемые запасы свинины и эль бессмертия позднее, в христианских версиях романа о Граале, превратились в чашу для причащения с телом и кровью Христа. Такое превращение доказывает единство символов, тем и значений древних мифологических и более поздних традиций – в старину такая преемственность весьма интересовала прорицателей-друидов и бардов.

В 1837 году в Петроасе, в Румынии, была обнаружена древняя ритуальная чаша. Вероятно, она использовалась во время отправления одного из мистических культов, распространенных в мире эллинов до Рождества Христова. Этот артефакт имеет особое значение для обсуждаемой темы. Во-первых, чашу нашли именно там, где была распространена манихейская ересь (сделавшая попытку синтезировать христианство из мистических культов), которая, в конце концов, появилась в Европе в Средние века; время ее расцвета приходится на период создания романов о Тристане и Изольде и о Граале. Во-вторых, женская фигура в центре этой чаши (см. ил. 58), похоже, держит в руках нечто напоминающее Святой Грааль. В-третьих, вся композиция напоминает алебастровую чашу, изготовленную примерно в то же время: шестнадцать фигур расположены по кругу, в центре мы видим богиню бронзового века, а не ее змееподобного супруга.

И наконец, окружающие ее фигуры представляют собой культовые интерпретации более ранних орфических традиций.

Ил. 59. Змеиная чаша (резьба по алебастру, провенанс не установлен, II или III век н. э.)

Обратим внимание на виноград, обвивающий трон, или помост, где восседает богиня, и сравним это изображение со змеей, которая обвилась вокруг возвышения на алебастровой чаше. В Индии подобная символика прослеживается в лингаме и йони: это более или менее стилизованное изображение женского детородного органа (йони) Богини всего сущего, в который снизу проникает мужской детородный орган (лингам) ее супруга Бога всего сущего – Шивы. На алебастровой вазе мы увидим похожее по композиции изображение змеи (лингама) и чаши (йони). Во время христианского обряда рукоположения произносятся слова Христа, сказанные во время праздника любви – Тайной Вечери, когда он взял чашу для причастия – потир – в свои благословенные руки и вознес благодарность Богу Отцу, с кем он был единым целым, благословил эту чашу и отдал ее своим ученикам: «Приимите, ядите: сие есть Тело Мое. Пейте от нее все: ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов. Сие творите в Мое воспоминание»¹².

Более того, существует гораздо более древняя биологическая теория во время отправления этого культа, которая все еще широко практикуется у народов, находящихся на первобытной ступени развития; а именно что чудо зарождения новой жизни в женской утробе происходит от слияния менструальной крови и семени. Считается, что прекращение у женщины во время беременности менструации происходит оттого, что из этой крови формируется тело ребенка под влиянием мужской спермы. Это напоминает символику процессии Грааля, где – если теория Вестон верна – в двух символах, чаши (женский символ) и копья (мужской символ), образно представлена жизненная сила в более древних тайнах природы, из которой были позаимствованы символы этой процессии, а менструальная кровь и семя стали объектами поклонения как источники жизни, которой тоже поклонялись.

Насколько нам известно, самой ранней версией легенды о Граале из дошедших до нас является поэма «Персеваль, Граф Грааля» Кретьена де Труа. Он сообщал, что адаптировал древнее сказание – «самое лучшее из всех, что когда-либо звучало при королевском дворе», которое прочел в книге, подаренной ему графом Филиппом Фландрским. Этот роман о Граале датируется периодом примерно с 1175 года и до момента отъезда графа Филиппа в Святую Землю в 1190-м. Нам неизвестно, почему Кретьен де Труа оставил это произведение незавершенным и как он собирался его завершить. Все самые значимые темы этого произведения так и остались нераскрытыми до конца. До известной степени это история о похождениях Великого Дурака: юноша по имени Персеваль с благородным сердцем, выросший в неведении относительно правил рыцарского поведения, тем не менее становится рыцарем. И хотя в начале истории он неуклюжий простофиля, со временем он превращается в идеального рыцаря и воина. В какой-то момент он, считая это всего лишь стечением обстоятельств, сам того не ведая, попадает в заколдованный замок Грааля.

Там он знакомится с Искалеченным Королем, «которому копье пронзило оба бедра», и наблюдает, как в огромном зале проходит шествие рыцарей и придворных дам: они несут странные и неведомые предметы – меч в ножнах, белое копье с окровавленным наконечником, золотой Грааль, множество драгоценных камней и серебряное блюдо с гравировкой. Но он не задал того самого вопроса, которого все от него ждали (в этой версии истории нужно было спросить: «Кому несут Грааль?»), чтобы исцелить раненого короля и разрушить чары. Поэтому его поиски и странствие закончились неудачей. Поэма завершается эпизодом, когда главный герой Персеваль получает наставление и отпущение грехов от отшельника.

Совершенно очевидно, что Кретьен де Труа или не знал конца этой истории и потому не завершил свой рассказ, или, наоборот, концовка была ему прекрасно известна, но казалась еретической и противоречила его убеждениям. Так или иначе, какой бы изящной и совершенной ни была его поэма, его версия о Граале осталась незаконченной; наставления отшельника Персевалю абсолютно не связаны ни с глубоким смыслом заклятья, ни со значением того вопроса, который должен быть задан в замке. А что было написано на этот счет в книге графа Филиппа Фландрского, мы не знаем и, вероятно, не узнаем никогда.

В более поздней церковной и монашеской традиции Грааль всегда идентифицируется с кубком, чашей или блюдом (существуют разные варианты) с Тайной Вечери, копье из процессии – с копьем Лонгина, пронзившим бок распятого Христа, а герой Грааля – с Галахадом, святым невинным юношей в алых доспехах, что символизирует Святой Дух. Этого молодого человека представили королю Артуру в обеденном зале на Троицу, в день, когда на землю нисходит Святой Дух в языках пламени над головами собравшихся апостолов. Существуют три таких текста: первый – «Иосиф Аримафейский» бургундского поэта Робера де Борона; второй – «История Святого Грааля» («La Estoire del Saint Graa»), принадлежащая перу неизвестного монаха-цистерцианца; третий – «Поиски Святого Грааля» («La Queste del Saint Graal») другого безвестного цистерцианского монаха. Именно эта версия, переведенная сэром Томасом Мэлори, стала основой для его романа «Смерть Артура» («Le Morte d Arthur») (сначала это название записывали как «Le Morte Dartur»).

На основе этой версии возникло множество текстов, часто состоящих из разрозненных абзацев; современная научная литература, посвященная этой теме, довольно сложна и противоречива, как и сами средневековые тексты в 1190–1230 годах¹³. Робер де Борон упоминает о какой-то «великой книге» (le grand livre), из которой он узнал об этом сказании, но не указывает ее названия; есть свидетельства, что такой книгой вполне могла быть «Estoire». А вот «Поиски Святого Грааля», очевидно, самостоятельное и самобытное произведение, принадлежащее вдохновенному перу талантливого писателя. Это впечатляющее литературное произведение, в котором, как заметил один критик, «с непревзойденным мастерством выражается мистический дух Средневековья»¹⁴.

Итак, основные темы, связанные с интересующим нас вопросом, касаются истории и тайны самого Грааля. Воскресший Христос подарил его Иосифу Аримафейскому за то, что тот положил тело Христа в приготовленный для себя самого саркофаг; воскресший Спаситель передал ему реликвии, связанные со страстями, пережитыми на кресте, явившись ему в закрытой комнате, и повелел перевезти их в Гластонбери (эта местность в фольклоре ассоциируется с Авалоном) и там основать храм, посвященный Граалю.

Я хочу подчеркнуть особо, что Грааль был передан воскресшим Христом, а церковь в Риме, церковь Петра, которую все видят, была основана исторически существовавшим Христом, учившим и проповедовавшим в те времена, когда всякий человек в Палестине мог видеть, слышать и знать его. Лишь люди духовные и те, на кого сошла благодать, смогут увидеть воскресшего Христа. И лишь самые духовные и исполненные благодати смогут когда-нибудь найти обычно невидимую церковь или замок Грааля и войти туда.

Эта легенда воспроизводит элитарную традицию; это элитарность в мистическом смысле, то есть здесь показан вызов, брошенный кельтским альтернативным христианством Римской церкви. Безусловно, с Авалоном здесь ассоциируется не только Гластонбери. В поэме де Борона Грааль был передан Иосифом своему родственнику по имени Брон. Этот Брон стал стражем Грааля и перевез его в Британию (как и Брон из древней языческой легенды, уплывший на Остров женщин). Ведущие современные исследователи связывают имя Брон с Брэном, который по прибытии на благословенный остров идентифицировался с Мананнаном и даже устроил для своих гостей пир, как тот Гостеприимный Хозяин, подавая им яства из котелка изобилия (это, по мнению многих современных исследователей, было первоначальным прообразом Грааля). Не только в «Поисках Святого Грааля», но и в остальных вариантах этой легенды странствующие герои могли путешествовать туда и обратно по тем самым местам, где находился Святой Грааль, но не замечали его. И мне рассказывали, что в Ирландии можно ходить туда и обратно возле волшебного холма, но так и не увидеть его. Тебе кажется, что ты идешь прямо, а твой путь на самом деле лежит по кривой вокруг невидимого поросшего травой холма; он здесь, прямо перед тобой, но недоступен взору – как Скрытая Правда.

Как я уже упоминал, в поэме Вольфрама Грааль, в отличие от версий Кретьена де Труа и Робера де Борона, это философский камень. А философский камень представляет собой чудо, полученное алхимиками, которое может превращать грубую материю в тонкую материю, из чего угодно делать золото. С его помощью можно преобразовать обыденную мирскую жизнь в жизнь духовную. Вот на что способен Грааль.

Более того, этот, так сказать, сосуд, может исполнить любое желание человека. Это сосуд изобилия, символ духовного пути, соединяющий неисчерпаемую вечность с неисчерпаемой преходящей материальной жизнью. В одной из упанишад есть слока, где говорится: «Из этого неиссякаемого – в то неиссякаемое»¹⁵. И этот поток невозможно перекрыть. Он неисчерпаем. И Грааль – его источник.

Итак, Вольфрам в качестве источника своей поэмы указывает не Кретьена де Труа, а другого поэта, о котором иначе никто бы не узнал, – Киота из Каталонии, обнаружившего, по его заявлению, в Толедо рукопись языческого алхимика и астронома по имени Флегетанис¹⁶. Из этой рукописи он и узнал о Граале, но там говорилось, что это не сосуд, а камень, который принесли с неба ангелы, не принявшие ни сторону Люцифера, ни сторону Бога в их противостоянии. Этот камень назывался lapis exilis, а именно так в алхимии называют философский камень, что с латыни переводится как «некрасивый камень», «маленький или бросовый камень».

В сокровищнице собора Сан-Лоренцо в Генуе (основан в 1118 году) хранится плоская квадратная чаша из зеленого стекла, которая, как полагали, была вырезана из огромного сапфира, а в наполеоновские времена была разбита. Ее привезли в качестве трофея генуэзцы во время захвата Кесарии в 1001–1002 годах. По византийской легенде, в ней Иосиф Аримафейский и Никодим хранили кровь Спасителя. Герман Гетц, чью великолепную статью я использовал в качестве источника информации, обсуждая эту тему, предположил, что, может быть, именно эту чашу имел в виду Вольфрам, создавая свой образ Грааля.

В 1191 году таинственным островом Авалон стали считать Гластонбери, когда монахи сообщили о том, что нашли захоронение со скелетами короля Артура и его супруги королевы Гвиневеры, святого Патрика Ирландского, святого Давида Уэльского и святого Тильды Премудрого из Бретани. Также были обнаружены старинные записи о том, что в 1000 году первые миссионеры в Британии основали церковь в Гластонбери, которая была нерукотворной и которую сам Христос посвятил Пресвятой Деве. Она по строению была такой же, как сгоревшая в 1184 году; на ее месте теперь построена часовня Девы Марии. Более того, в Гластонбери хранилось множество реликвий: фрагмент стола с Тайной Вечери, фрагмент столпа, у которого Христос подвергался бичеванию, части кнута и фрагменты одеяния, в которое его заставил облачиться царь Ирод, губки, которые макнули в вино, смешанное с миррой, уксусом и желчью (их поднесли Христу на кресте); множество фрагментов его креста и того камня, на котором он был установлен; шип из тернового венца, а также шесть фрагментов его Священного Саркофага. Кроме того, там было выполнено множество подделок из так называемых officine de faux – лаборатории подделок, как один средневековый ученый назвал это аббатство примерно в 1240 году.

В связи с обнаруженными подделками упоминали имя Иосифа Аримафейского. И все это приняло настолько серьезный оборот, что, как замечает профессор Лумис в своем изумительном очерке о подделках церковных реликвий: «На четырех Великих церковных соборах представители английской делегации решительно заявляли о своем праве занимать более высокий статус по отношению к другим западным христианским державам на том основании, что они были обращены в христианство раньше». Такие заявления звучали на соборах в Пизе в 1409 году, в Констанце в 1417-м, в Сиене в 1424-м и в Базеле в 1434-м¹⁷. Лишь Альфонсо Гарсиа де Санта Мария, доктор права, блестящий юрист, смог доказать, что Иосиф Аримафейский никак не мог прибыть в Британию в 63 году н. э., как это утверждали, поскольку его выпустили из заключения по приказу Веспасиана лишь в 70 году.

Ил. 60. Мучительная рана (эстамп, США, 1880 год)