Глава 35
Нет
Леона закричала вместе с остальными, ее сердце подскочило в груди. Женщина почувствовала что-то среднее между восторгом и агонией, глядя на то, как Фуриан падает, а Ворона триумфально опускается на колени перед его трупом. Она сделала это. Она выиграла. Победа за Коллегией Рема. Все ее мечты воплотились. Все жертвы оправдались.
Но кинжал, который Ворона использовала во время «Магни», был фальшивым.
А значит, казнь…
– Ми донна, желаете выпить?
Леона моргнула и повернулась к рабу, возникшему рядом с ней. К старику с серебряным подносом с кубками и бутылкой лучшего золотого вина. Он был одним из дюжины слуг, ныне заполнивших ложи сангил, раздавая хозяевам крови новые напитки, пока те стояли и неохотно хлопали Леоне. Бой был тяжелым, но великолепным, и теперь пришло время людям, которые выигрывали чаще всех, почтить игры и своего победителя традиционной и вполне заслуженной выпивкой.
Клеймо с одним кругом на щеке старика выглядело свежим и немного темноватым. Голубые глаза сверкали, как лезвия, и что-то в нем вызывало в Леоне явный дискомфорт. Она посмотрела на протянутый кубок и покачала головой.
– Нет, – пробормотала женщина. – Благодарю.
Леона повернулась обратно к арене, увидела Ворону, стоящую посреди бойни. Девушка подняла свой окровавленный гладиус, и зрители взревели. Все вскочили на ноги – от духовенства церкви Аа до плебеев и до самой консульской ложи. Скаева тоже встал, держа на плечах своего сына, и громко поддерживал победительницу.
Разве никто из них не видел?
Они что, слепые?
– Ми донна? – снова обратился старик.
– Я же сказала, нет! – рявкнула Леона. – Я не хочу пить, сгинь!
– Я не предлагаю вам пить, донна, – ответил он, настойчиво сунув кубок ей в руки.
Женщина зарычала, готовая отругать старого глупца за его дерзость. Но затем увидела год урожая на бутылке. Этикетку, которую знала с детства, отпечатавшуюся в ее разуме. В голове возник образ, как эта бутылка, забрызганная кровью, была зажата в руке ее отца, пока мать кричала.
– Албари, – прошептала Леона. – Семьдесят четвертого.
– Прекрасное пойло, – кивнул старик.
– Проваливай! – огрызнулась магистра. – Пока я не высекла тебя за беспардонность!
Старик повернулся и устремил на нее взгляд своих ледяных голубых глаз. Затем всучил поднос в руки возмущенной женщине, потянулся за пазуху туники и достал дорогую гвоздичную сигариллу, сунул ее в рот.
– Знаете, – прорычал он, – в бездне подготовлено особое место для тех, кто убивает маленьких девочек.
Сердце Леоны замерло. Она посмотрела на Антею, затем на своего отца. Будучи не из тех людей, кто отказывается от дорогой выпивки, мужчина поднял кубок с Албари семьдесят четвертого – его голубые глаза мерцали, глядя на дочь, – и выпил золотое вино вместе со своими коллегами. Возможно, он посчитал это случайностью. Возможно, ему было все равно. Но отпив из кубка, Леонид посмотрел на дочь и одарил ее мрачной улыбкой.
Леона смотрела на кубок, протянутый стариком. На его дне притаился тонкий кусочек пергамента с шестью словами, выведенными черными чернилами.
«Лучшая благодарность, на которую я способна».
Ниже была нарисована ворона в полете на фоне двух скрещенных мечей.
Герб семьи Корвере.
Леона посмотрела в глаза старика. Ее собственные округлились от осознания. Старик достал кремневый коробок, прикурил сигариллу и затянулся.
– Если захотите найти его, Аркад в Блэкбридже, – сказал он. – На вашем месте я бы не возвращался в Воронье Гнездо, если цените свою хрупкую шейку. У вас все заберут. Дом. Коллегию. Деньги. Вам придется оставить свое имя позади. Но зато у вас будет жизнь, если уйдете сейчас. Боюсь, это все, чем она захотела вас отблагодарить.
Старик вновь хмуро посмотрел на Антею, после чего развернулся и пошел по ложе сангил к лестнице. Леона вновь взглянула на своего отца, на магистру. В ноздри ударил запах погребального костра. В голове звучало эхо голоса Мии:
«Посмотрите на тех, кто к вам ближе всего…»
– …Мне нужно в уборную, – сказала Леона. – Что-то мне нездоровится.
– Но, домина… – начала магистра. – А ваши почести? Они будут награж…
– …Я всего на минутку. Жди здесь, пока я не вернусь.
Магистра нахмурилась, но поклонилась.
– Ваш шепот – моя воля.
Леона кивнула стражам, собрала подол платья и пошла к лестнице. Затем остановилась и вновь оглянулась на магистру.
– О, и еще, Антея, – она кивнула на поднос в руках пожилой женщины. – Налей себе вина, пока меня не будет.
– Хорошо, домина, – женщина нахмурилась. – …Спасибо, домина.
– Не за что, – ответила Леона, отворачиваясь. – Полагаю, ты это заслужила.
«Терпение».
Мия стояла на центральном постаменте – суровая, как камень вокруг нее. В голове всплывало воспоминание о том светящемся шаре в небе. О том голосе, эхом раскатывающемся в ее голове. Несмотря на три солнца наверху, ее власть над тьмой окрепла после смерти Фуриана. Стала глубже, даже насыщеннее, тень у ног покрывалась рябью, волнами, растекалась по каменным плитам к…
«Скаева».
«Дуомо».
– …Они идут…
– …Ты, как всегда, наблюдательна…
Мия видела, как они спускаются к краю арены. Толпа расступалась перед ними, как море, перед волной люминатов, шагающих впереди. Девушка услышала механический стон; вода, кишащая драками, вспенилась, когда из-под пола арены поднялась большая каменная арка. Морская вода стекала с нее ручьями, пока она становилась на место, создавая широкий мост от края арены до центрального постамента. Скаева стоял в другом конце, поднимая три пальца, чтобы благословить обожающую толпу, на его плечах по-прежнему сидел сын.
– …Он взял с собой мальчишку…
– …И? Ему было плевать, когда он убил отца Мии на ее глазах…
– …Так жаждешь крови, дорогая дворняжка…
– …Соберись, киса. Пора юному Люцию узнать суровую правду жизни…
Мия сосредоточилась на Скаеве в его роскошной фиолетовой тоге, позади него шел Дуомо в кроваво-красной мантии кардинала. Пока она наблюдала, слуги забрали его кардинальский посох и сняли облачение. Под мантией великий праведник был одет в сорочку из потрепанной мешковины. Его ноги были босы. Мужчина снял кольца, золотые браслеты и наконец – священную троицу Аа с шеи.
Оголенный.
Самый праведный мужчина в республике. Рука самого Бога, низведенный до нищего, прямо как Отец Света в старой притче, когда он подарил щедрому рабу свободу. И скоро чемпион «Магни» познает ту же свободу, дарованную голосом Всевидящего на этой земле.
Но впереди шли люминаты и группа работников арены. Они маршировали по каменной арке, внизу плавали толстые и сытые штормовые драки. Целый центурий солдат, облаченных в доспехи из могильной кости, их солнцестальные клинки светились священным пламенем. Дойдя до крепости, они окружили Мию, а работники принялись скидывать тела поверженных гладиатов в пенящуюся воду внизу. Девушка кинула быстрый взгляд на труп Фуриана, наблюдая, как он переворачивается в воздухе и со всплеском приземляется в синь, чернота у нее ног пошла рябью. Перед Мией встал центурион люминатов и молча протянул руку, глядя на ее окровавленный гладиус. Мия, не мешкая, отдала клинок.
Пока толпа скандировала и кричала, слуги быстро смыли кровь, собрали упавшее оружие и кинули в воду к трупам их хозяев, после чего поспешили обратно по мосту. Мия осталась одна, окруженная люминатами со всех сторон, сотня против ее одной.
– Преклонись, рабыня, – приказал центурион.
Мия сделала, как было сказано, упираясь коленом и кулаком в камень и склонив голову.
Ее стилет из могильной кости снова был спрятан в браслете на запястье.
Прозвучали фанфары. Началось торжественное шествие. Первым шел Дуомо, его широкие плечи выпрямились, борода топорщилась. Он поднял три пальца и шествовал по мосту в окружении легионеров. Дальше шел Скаева, приветствуя ликующую толпу, сын на его плечах держал золотой венок победителя. Мия не поднимала голову, злобно наблюдая из-под ресниц за приближением кардинала. Люминаты вокруг нее расступились, чтобы позволить ему пройти.
Дуомо остановился перед ней и посмотрел с ласковой улыбкой. Прошли годы с тех пор, как он видел ее в последний раз. У нее было новое лицо и новые шрамы, много говорившие о ее жизни. Но, глядя в его глаза, Мия пыталась увидеть хоть толику узнавания. Понимания, кто преклоняется перед ним. Какого-то признания всего, что он сделал.
Ничего.
«Он меня даже не знает».
Скаева неспешно шел позади своего собственного отряда люминатов. Вместе с сыном махал рукой толпе. И, когда он и его свита подошли ближе, ближе, среди упрямых бабочек, трепещущих в животе, Мия ощутила его. Уже знакомое чувство.
Голод.
Вожделение.
Тоску головоломки, ищущую свой последний элемент.
«Зубы Пасти…»
Ее глаза расширились. Во рту пересохло и появился привкус пепла.
«Кто-то среди них даркин…»
Она окинула взглядом солдат, но не почувствовала ни намека на голод. С колотящимся сердцем посмотрела на Дуомо, но нет… это невозможно. Она видела, как он держал в руке святую троицу – будь он даркином, освященный символ Аа отпугнул бы его, как ее…
О, Черная Мать…
«…Скаева?»
Ее желудок ухнул вниз. Глаза округлились. Но ведь она видела его во время истинотьмы, когда напала на Базилику Гранде. Там, среди скамей в святом доме Аа, он спокойно сидел рядом с верующими в Отца Света и никак не реагировал на священный символ. Но…
О, Черная Мать…
«Мальчишка…»
Сын Скаевы.
Она встретилась с ним взглядом, лоб мальчика недоуменно сморщился. Темные волосы и темные глаза, прямо как у нее. И когда невыносимое чувство спустилось еще ниже, к самым пяткам, тогда в его лице, линии скул или, быть может, в форме губ Мия увидела…
«Люминус инвикта, безбожница, – сказал Рем, поднимая меч над ее головой. – Я передам от тебя привет брату».
…она увидела.
– Ты уже имеешь все, что хотел, – сказала Алинне. – Свою ничтожную победу. Свою драгоценную республику. Полагаю, это греет тебя по ночам.
Консул Юлий посмотрел на Мию, его улыбка стала темной, как синяк.
– Хочешь знать, что греет меня по ночам, малышка?
«Нет…»
Мия часто заморгала во мраке и спешно обежала взглядом камеру.
– Мама, где Йоннен?
Донна Корвере беззвучно, одними губами пыталась произносить слова. В отчаянии она царапала себе кожу, впилась руками в грязные волосы. Стиснула зубы и закрыла глаза, из которых по щекам полились слезы.
– Его нет, – выдохнула она. – Он с отцом. Его нет.
Она не говорила, что он мертв.
Лишь то, что его нет.
Что он с…
…нет.
«О, мама, пожалуйста, нет…»
– Папа, – сказал мальчик на плечах Скаевы.
– Да, сынок? – ответил консул.
Ребенок прищурил свои чернильно-черные глаза. Посмотрел прямо на Мию.
– Я голодный…
Мия потупила взгляд в пол. Ее сердце громыхало, несмотря на все усилия Мистера Добряка и Эклипс. Пульс под кожей участился. Мысль была слишком отталкивающей, чтобы в нее поверить, слишком мерзкой, слишком ужасающей, но, вновь посмотрев на мальчика, она увидела. Форму глаз матери. Изгиб ее губ. В голове пронеслись воспоминания о младенце, с которым она играла в детстве, шесть лет и целую жизнь тому назад. Они затопили ее разум и грозили излиться из горла в форме крика.
«Йоннен.
О, милый малыш Йоннен.
Мой брат жив…»
Разум вскипел. Сердце выбивалось из груди. Пот жалил глаза. Мия сжала руки в кулаки и впилась костяшками пальцев в камень, когда кардинал Дуомо, стоящий перед ней, широко развел руки и поднял лицо к небу.
«Терпение».
– Отец Света! – крикнул Дуомо. – Творец огня, воды, бури и земли! Мы призываем тебя быть свидетелем на твоем священном празднике! По праву сражений и испытаний, перед твоими всевидящими глазами, мы называем эту рабыню свободной женщиной и молим тебя оказать ей честь своей милостью! Встань и произнеси свое имя, дитя, чтобы все знали своего победителя!
«Терпение».
– Ворона! – ревела толпа. – ВОРОНА!
Имя эхом отражалось от стен арены.
Резонанс.
Предостережение.
Благословение.
– Ворона! Ворона! Ворона! Ворона!
Девушка медленно встала с силой горы, опаленная тремя горящими солнцами.
– Меня зовут Мия, – тихо произнесла она.
Рука скользнула к стилету из могильной кости на запястье.
– Мия Корвере.
Глаза Дуомо расширились. Скаева сморщил лоб. Клинок просвистел в воздухе и перерезал глотку кардинала от уха до гребаного уха. Он попятился, из раны фонтаном полилась темная кровь, пальцы потянулись к рассеченной сонной артерии и яремной вене. Его кровь забрызгала ей лицо, густая, алая и такая теплая на губах. Мия пришла в движение, люминаты пришли в движение, все вокруг пришло в движение. Толпа закричала от ужаса. Кардинал рухнул на камень. Люминаты издали боевой клич и подняли клинки. А девушка. Клинок. Гладиат. Дочь убитых родителей, дитя неудавшегося восстания, победительница величайшей кровавой игры, которую когда-либо видела республика… она рванула вперед.
Прямо на Юлия Скаеву.
Страх выбелил его прекрасное лицо, темные глаза расширились от ужаса. Люминаты попытались ее остановить, но она была быстрой, как тень, острой, как бритва, и твердой, как сталь. Скаева закричал, снимая сына с плеч, глаза мальчика округлились от страха. И когда желудок Мии сделал кувырок, консул поднял перед собой сына, как щит. Самый трусливый среди трусов, он кинул мальчишку прямо в лицо Мие.
Она вскрикнула, вытянув руки, пока ребенок размахивал ими в полете. Мир замедлился, солнца били ей спину, жар огня на солнцестальных лезвиях опалял кожу. Мия поймала мальчика, крепко прижав его к себе свободной рукой. И, поднявшись на носочки, она закружилась, как танцовщица, длинные темные волосы взметнулись, а рука с клинком прочертила сверкающую дугу.
Безупречно.
Ее кинжал вонзился по рукоять в грудь Скаевы. Консул ахнул, его глаза расширились. Лицо Мии скривилось, шрам натянулся на щеке, жилы наполнились едкой, как кислота, ненавистью. Все те мили, все те годы, вся та боль – они собрались в мышцах ее руки, напряглись и туго натянулись, когда она дернула клинок вбок, разрезая ребра и его сердце пополам. Девушка оставила дрожащий стилет в его груди, ворона на рукоятке улыбалась своими янтарными глазами, из раны брызнула темная кровь. И, по-прежнему прижимая мальчика к груди, по-прежнему кружась, как поэзия, как картинка, она прыгнула назад, за край зубчатых стен.
И упала.
В будущем следующие несколько секунд станут темой бесчисленных россказней в тавернах, споров за обеденным столом и драк в барах по всему городу Годсгрейв.
Путаница возникла по ряду причин. Во-первых, где-то в этот же момент магистра, Леонид, Тацит, Филлипи и остальные сангилы экзекуторы в ложах начали блевать кровью из-за отравленного золотого вина, что несколько отвлекало. Центральный постамент находился далеко даже от первых рядов, потому большинство зрителей плохо его видели. Во-вторых, то есть в-главных, великий кардинал и консул только что были жестоко убиты чемпионом «Магни», что слегка шокировало каждого на трибунах.
Одни клялись, что девушка упала с мальчишкой в руках прямо в пасть голодного штормового драка. Другие заявляли, что она погрузилась под воду, но избежала драков, скрывшись через трубы, с помощью которых море затопило арену. А были и те – их воспринимали как безумцев и пьяниц, – кто божился Всевидящим и всеми четырьмя пресвятыми Дочерьми, что эта тощая девчонка, этот демон, облаченный в кожу и сталь, который только что убил двух самых высокопоставленных людей в республике, попросту исчез. В одну секунду девушка летела к воде в длинной тени крепости, а в следующую полностью пропала.
Арена преисполнилась гневом, яростью, смятением, ужасом. Хозяева крови рухнули на свои места или на пол, среди них погибли и Леонид с магистрой, все гладиатские манежи республики лишились глав одним росчерком клинка. Дуомо лежал на стенах крепости, его лицо побледнело, горло было перерезано до кости. А рядом с великим кардиналом, в фиолетовой тоге, окрасившейся в цвет обливающегося кровью сердца, лежал спаситель республики.
Юлий Скаева, Народный Сенатор, мужчина, одолевший Царетворцев и спасший Итрею от бедствия, был убит.
