Глава третья
И я вышел от калитки на дорогу, чтобы водитель полицейского «уазика» увидел меня. Он увидел. И, не зная, у кого еще спросить, где находится мой дом, поднял облако пыли, газанув в мою сторону. Я терпеливо ждал, а при приближении машины вообще поднял руку в приветствии или в приглашении, кому что больше понравится. «Уазик» резко затормозил, увеличивая пылевое облако вдвое, водитель-сержант высунулся в дверцу, чтобы задать мне вопрос, но я его опередил:
— Капитан Родимцев?
Капитан, узкоплечий человек небольшого, если не сказать мизерного, роста, вылез с переднего пассажирского сиденья с кожаной папочкой в руке и шагнул ко мне. Люди такого роста обычно бывают болезненно настроены в вопросах уважения собственной персоны, и я понял, почему Родимцеву так хотелось, чтобы я произносил «товарищ капитан» вместо простого и привычного мне еще по армии «капитан».
— Виктор Вячеславович Кукушкин? — на ходу спросил капитан, чихнув от пыли.
— Он самый, — ответил я. — Виктор Вячеславович Родимцев, я полагаю?
— Он самый, — моими словами отозвался мент, но мне не показалось, что он меня передразнивает. По крайней мере, выражение лица у капитана было серьезным и сосредоточенным до хмурости и до повышенного самоуважения.
Я жестом показал на калитку и распахнул ее:
— Чай готов. Вы как предпочитаете, покрепче или…
— Или… Чтобы сердце не надсаживать… — Родимцев шагнул вперед, а водитель остался в машине.
За калиткой нас встретила Тамара. Я сразу ее представил:
— Познакомьтесь, отставной капитан спецназа военной разведки Тамара Абдулгафаровна Змиева. Серьезный человек, рекомендую ее никак не обижать. Бьет очень жестко с любой руки…
Последняя фраза была, понятно, шутливой, но в каждой шутке есть доля правды. И ментовский капитан, как мне показалось по его глазам, понял меня правильно. Тамара была чуть-чуть выше его ростом, и это должно было внушить Родимцеву уважение. Ну, если и не уважение, то хотя бы опасение. По крайней мере, шагнув к крыльцу дома, капитан слегка съежился, словно ожидал, что отставной капитан спецназа военной разведки накатит ему с любой руки, а еще, чего доброго, и лопатой, которую она держала в руках.
Однако Тамара каким-то чудом, проявив идеал терпения, сдержалась.
Кухня у нас располагалась сразу за входной дверью. Я показал капитану место — единственный стул в доме предоставил уважительно гостю, а сам сел на табуретку. Стул я ему уступил еще и потому, что он был высокий, а табуретки низкие. На высоком стуле ему было сподручнее за столом сидеть. На другую табуретку села Тамара.
— Чаю нам налей, хозяйка. Гость не любит крепкий…
Она всплеснула руками, словно только что вспомнила о своих обязанностях хозяйки. Это было единственным признаком ее волнения. И заметил этот признак только я один. Тамара разлила чай по чашкам. Мент поднял свою чашку и только после этого осмотрелся.
— Да, живете вы явно не в стиле лакшери…
— Мы привыкли удовлетворяться малым, — ответила Тамара. — Почти вся жизнь прожита в скромной обстановке, зачем же под старость лет стараться, из кожи вон лезть… Все равно на тот свет с собой ничего не унести… Нам жить-то немного осталось…
— Ну, насчет «немного», этого никто не знает, — показал Родимцев свою склонность к высокой философии. — А обрести комфорт — это естественное человеческое желание.
Чай он выпил неприлично быстро. Видимо, дорожная пыль плотно осела в горле и требовала промывки. Но много жидкости для промывки ему не потребовалось, капитан удовлетворился двумя чашками. И, не допив до конца вторую, задал нам вопрос:
— Итак, как вы расстались с вашими вчерашними оппонентами? И сразу следующий вопрос: где и как вы провели вчерашний вечер?
— Как расстались, как провели… — проворчала Тамара, забирая разговор в свои руки. Женщины всегда склонны считать, что они умеют общаться лучше, чем мужчины. — Они, эти парни, у вашего дознавателя в кабинете сидели. И дежурный там же был. Нам сказали домой ехать. Вышли из вашего райотдела и поехали домой. Попили чаю и спать легли. Вот и все…
— И больше с ними не встречались?
— Мы — люди немолодые, спокойные, — произнес я, перебивая желание Тамары что-то ответить. — Никого не преследуем, желанием рассчитаться не горим, поскольку рассчитываться нам не за что. Не нам попало, а им. А они, хотя молодые и горячие, тоже, мне кажется, не настолько дураки, чтобы снова на побои нарываться. А чем, простите, Виктор Вячеславович, ваш вопрос вызван?
— Дело в том, что мне позвонили из нашего райотдела, когда я уже к вам ехал. В самом начале вашей области, почти на границе, была обнаружена машина «Шевроле Камаро» ярко-красного цвета. А неподалеку — два трупа. Согласно документам, которые были у убитых с собой, это и есть те люди, с которыми вы имели конфликт на автозаправочной станции.
Капитан Родимцев говорил так, словно на заседании суда предъявлял обвинения. Я глянул на Тамару — она сохраняла полное спокойствие, как и я сам, и невозмутимо пожал плечами:
— Парни паршивые, говнистые, видимо, еще с кем-то повздорили. Этого исключить нельзя…
— А что им нужно было в вашей стороне?
— Это вы нас спрашиваете? — Тамара тоже пожала плечами. — Спросите у своего дознавателя. Может, он интересовался, куда они вообще едут…
— Ехали… — поправил капитан.
— И приехали, — завершил я мысль. — Так что, насчет вчерашнего случая будем составлять протокол?
— Да, конечно. — Виктор Вячеславович с великим трудом расстегнул заедающий замок-«молнию» на своей кожаной папочке, вытащил оттуда разлинованные для удобства стандартные листы с «шапкой» поверху, которую необходимо было заполнить, и ручку. Приготовился писать.
— А как их убили? Застрелили? — спросила Тамара. — В таком случае вы должны послать запрос в Министерство обороны, где хранятся все баллистические и трасологические данные на наше наградное оружие.
— У вас есть наградное оружие? — удивился Родимцев. — А вчера оно было при вас?
— Нет, мы не брали с собой оружие, — объяснила Тамара. — Наши пистолеты находились в оружейном сейфе. Так каким оружием были убиты те люди?
— Честно говоря, я не знаю. Я как раз поехал сначала к вам, а от вас в ваше районное отделение Следственного комитета. Если происшествие на автозаправочной станции входит в нашу компетенцию, то двойное убийство по тяжести совершенного — это уже работа Следственного комитета. Есть здесь некоторые сложности в передаче данных, но из моего отдела уже направили в ваш райцентр телефонограмму с просьбой о подключении меня к следствию. Надеюсь, возражения не последует.
— Итак… — поторопил я. — Давайте составлять протокол…
— Еще один вопрос из другой сферы, но по существу дела. У вашего наградного оружия патроны учтены?
Я только усмехнулся. Демонстративно. Такая усмешка всегда бывает более действенной, чем долгое объяснение. Но и объяснение к усмешке я тоже приложил.
— Могу ответить предельно честно, хотя это можно будет трактовать не в нашу с Тамарой Абдулгафаровной пользу. Не понимаю, как можно учитывать подобные расходные материалы. Мы имеем право стрелять в тире из своего оружия, имеем право устроить в лесу собственный тир, естественно, с соблюдением всех мер безопасности и при условии неиспользования его в коммерческих целях. Только тир в этом случае подлежит регистрации в местных органах МВД. В разрешительном отделе. Кроме того, мы служили, по сути дела, в действующей армии, где патроны легко списываются в естественный расход, и могу дать вам гарантию, что нет ни одного пенсионера, имеющего наградное огнестрельное оружие, который оформил бы отставку, не имея в кармане горсть неучтенных патронов. Это общепринятая норма. У нас та же самая история.
— Где оружие храните?
— В оружейном сейфе, как и полагается.
— Можно посмотреть?
— Вопрос принципа! — сказал я с резким вызовом, не позволяя этому капитану сесть себе на шею, а то потом, чего доброго, еще чего-то захочет, что не входит в его компетенцию. Я вообще не пожелал давать ему права считать нас не то что виновными, а даже подозреваемыми. Нападение — лучший вид защиты. — А вы кто такой? Проверять условия хранения оружия имеет право только начальник разрешительного отделения отдела МВД по нашему району и наш участковый инспектор. Другие люди, в погонах или без них, тем более из соседней с нами области, на это права не имеют. Это согласно закону об оружии. Или я что-то путаю?
— Нет, вы ничего, Виктор Вячеславович, не путаете. Я просто хотел по-мирному пообщаться. Но вы мирного общения, как я вижу, не желаете. Тогда ждите приезда оперативной группы с обыском.
— Пусть только ордер на обыск предоставить не забудут. В противном случае мы с женой их здесь всех уложим, и вам придется присылать другую машину, чтобы их забрать.
— Не много ли вы на себя берете, Виктор Вячеславович?
— Я не приучен брать на себя лишнее и всегда готов отвечать за свои слова. А вообще, мне уже надоела эта болтовня. Вы приехали составить протокол, давайте составлять, и не будем терять время. Меня во дворе работа ждет.
Мне пришлось заново рассказать все, что происходило минувшим вечером на автозаправочной станции. Капитан Родимцев мои слова старательно записывал. Пару раз вставляла свою правку Тамара. Тогда капитан зачеркивал записанное и писал заново. Таким образом мы обошлись одним протоколом допроса, тогда как вчера вечером дознаватель в райотделе составлял два — отдельно моего допроса и допроса Тамары. Видимо, просто получал удовольствие оттого, что приходилось писать от руки и задавать вопросы. Но, как я понял со слов Родимцева, ни того ни другого протокола в материалах дела не оказалось, поэтому потребовался другой, отдельный. А составлять два протокола, допрашивая по отдельности меня и Тамару, Родимцеву, кажется, было просто лень…
Когда, завершив всю надоедливую процедуру, мы вышли во двор, Тамара сразу направилась в огород, я же по дорожке пошел к калитке, чтобы быстрее выпроводить капитана Родимцева. По дороге поднял с травы триммер и набросил себе на шею и плечо его ремень, показывая, что намерен продолжить прерванную работу. Родимцев чутко понял, что его выпроваживают. Вышел и сел в машину. Я же принялся дергать за шнур пускача, запуская двигатель своей техники. На это пришлось потратить много энергии, и я связал нежелание триммера заводиться с визитом капитана, ведь перед этим хватало одного движения, чтобы двигатель, что называется, «схватился». Но, по мере удаления звука двигателя «уазика» от наших ворот, триммер стал проявлять признаки оживления и, наконец, соизволил позволить себя завести. Я нацепил на лицо сетчатую маску и принялся докашивать то, что докосить не успел…
Завершив работу перед домом, я сменил леску и перешел в огород, где намеревался выкосить траву между грядками и вдоль забора. Тамара как раз возилась на грядках, вычищая перекопанную уже землю от корней и травы, и потому я свою деятельность отложил, скорее всего, аж до весны, так как после выкашивания травы триммером ошметки этой травы летят во все стороны, разумеется, и на грядки, и их пришлось бы вычищать заново. В поисках работы я взялся за молоток, чтобы подправить стену сарая, где необрезные доски были сколочены внахлест и начали отходить. Однако древесина уже основательно подгнила, и вколоченные мной гвозди проваливались в гниль. Требовалось доски менять, но купить их пока было не на что. Оставалось дожидаться пенсии, которая, чаще всего, полностью и уходила на постоянный мелкий ремонт. И так круглый год. А еще требовалось купить дрова и переколоть их, потому что зима была уже не за горами и дровам следовало хотя бы немного подсушиться. Хорошо еще, что дачники неподалеку недавно построили целых три дома. Там было собрано в кучи множество обрезков различной древесины, от бревен до лицевых досок. Я еще летом договорился с хозяевами, что заберу эти обрезки. Вспомнив про дрова, я бросил взгляд на почти пустой дровяной сарай, сообщил Тамаре, куда отправляюсь, захватил с собой старенькую полуразвалившуюся садовую тележку-тачку и пошел.
К моему удивлению, уже в первом дворе среди строительного мусора мне удалось найти даже вполне приличные доски, которые могли бы сгодиться мне в хозяйстве. Нагрузив тележку обрезками, которые помещались в печи по длине, хотя и их стоило еще расколоть, но это было делом не трудным, я отложил хорошие доски в сторону и покатил тележку к своим воротам. Там быстро разгрузил привезенное в дровяной сарай и отправился в следующий рейс. А когда завершил четвертый, услышал вдалеке звук автомобильного двигателя. Хотя слух у меня отнюдь не музыкальный, сам я всегда считал, что мне еще в детстве «медведь на ухо наступил», но еще в бытность свою командиром сначала взвода спецназа, а потом и командиром разведроты я научился по звуку различать количество стреляющих автоматов. И даже различал, какие автоматы стреляют, поскольку у нас на вооружении стояли автоматы «АК-12» с глушителем и «АЕК-971». Автоматы с глушителем вообще различить и подсчитать количество стреляющих можно было только по звуку щелкающего затвора, а не по очередям. Но автомат «АЕК-971» можно было и услышать, и выделить по звуку. Но главное состояло в том, чтобы подсчитать оружие противника, а следовательно, и количество бойцов. А бандиты чаще всего использовали или «АК-47», или «АК-74», или какую-то модификацию американской штурмовой винтовки «М-16», чаще всего карабин «М-4А1».
Понять, что слышу звук трех различных автомобилей, мне вообще труда не составило. Я не стал опережать события и катить тачку быстрее. Если кому-то есть необходимость поторопиться, пусть торопятся. Уже в тридцати метрах от дома я остановился и оглянулся, хотя давно узнал звук двигателя полицейского «уазика», который сегодня уже приезжал ко мне. Я не ошибся. Первым ехал именно он, за ним легковая машина, кажется, «Лада», а замыкал небольшую автоколонну белый микроавтобус, знак на капоте которого я из-за легковой машины не видел, но почему-то принял его за «Фольксваген».
Оглянувшись для приличия, я снова взялся за ручки тачки и поехал дальше все так же неторопливо, сделав вид, что ментовскую машину то ли не узнал, то ли меня она совершенно не волновала. «Уазик» меня догнал, открылась дверца, и из нее высунулся капитан Родимцев.
— Еще раз здравствуйте, Виктор Вячеславович. Мы опять к вам.
— Ну, тогда милости прошу… — Я поставил тачку и оглянулся, чтобы удостовериться, что слух мне еще не отказал. Не отказал. Микроавтобус свернул на боковую улицу в десяти метрах позади, но я успел его заметить и даже успел увидеть синюю полосу по всей длине корпуса, а на синем красная надпись «Следственный комитет». Я догадался, что микроавтобус тоже ко мне, но по какой-то необходимости еще и в сторону поехал. Может, просто кому-то из офицеров приспичило в кусты сбегать — мой хилый дощатый туалет утруждать лишней нагрузкой не захотелось. Хотя, скорее всего, мой туалет никто из Следственного комитета и не видел. А зря. У меня чувство юмора иногда бывает своеобразным. Я сам туалет покрасил кузбасс-лаком, то есть сделал его полностью черным, а поверху обил покрашенными белой краской резными досками, купленными еще во времена, когда у меня сразу после переезда в деревню деньги были. Получилось красиво и своеобразно. А главное, весьма даже нестандартно. Сделал я это потому, что рисунок на резьбе сильно походил на рисунок резьбы на наличниках моих окон, только был чуть более крупным. Мне тогда подумалось, что это будет смотреться комплексом. Наверное, со стороны так оно и смотрелось. По крайней мере, сосед, московский дачник, которому с крыльца его дома видно было весь мой двор и огород, так и сказал. А он человек умный, какой-то там профессор…
Тачку я закатил через распахнутую калитку, загодя подложив под саму калитку кирпич. Капитан зашел за мной следом, но я не стал ставить тачку у крыльца, а как человек, во всем уважающий порядок, провез ее по дорожке до дровяного сарая с решетчатыми стенами — это специально делалось для продува, чтобы дрова лучше сохли, — и сразу стал раскладывать доски в поленницу, оставив Родимцева дожидаться меня у крыльца. В калитку вошел, осматриваясь, высокий и худощавый старший лейтенант полиции с насмешливым, лукавым и даже чуть-чуть, как мне показалось вначале, самодовольным взглядом. Потом, правда, это впечатление исчезло, самодовольства в старшем лейтенанте не было. Он остановился рядом с капитаном. И не успел я выложить из тачки все обрезки досок, как у ворот встал догнавший две другие машины микроавтобус. Но во двор никто пока больше не вошел.
Тамара, видимо, привлеченная звуком автомобильных двигателей, решила тоже прийти к крыльцу. Но пришла она с вилами в руках. Вообще-то это был обычный сельскохозяйственный инвентарь и никого своим видом не должен был бы смутить. Но я-то знал, что мы используем вилы только когда картошку копаем, все другое время они стоят в углу, прислоненными к забору. И сейчас Тамара работала, как я видел недавно, естественно, без них, но принесла с собой, видимо, в качестве оружия. Если вилами орудовать с пониманием, то они могут оказаться страшным оружием.
— Угости гостей чаем, — крикнул я из дровяного сарая. — Я сейчас подойду…
Я еще на дороге, когда оборачивался, обратил внимание, что у легковой машины номер был нашей области. Значит, капитан Родимцев привез с собой какого-то коллегу из нашего райотдела. Номера микроавтобуса мне было не видно, но если дело о двойном убийстве расследуют наши районные сыскари, то и эти должны были бы быть оттуда же. Именно к ним отправлялся от меня капитан Родимцев. Обрезки досок я укладывал с чувством, толком и расстановкой, так, чтобы их и продувало — сушило и чтобы они не наклонялись вперед, роняя поленницу. То, что доски были разнокалиберные, только помогало мне.
Но любая, даже самая тщательная и кропотливая работа, требующая старания, имеет способность заканчиваться. Закончилась и моя. Да и, честно говоря, я не желал оставлять Тамару одну с двумя ментами — не потому, что она может что-то не то сказать, а просто не желал, чтобы ей трепали нервы. Так что я быстро завершил работу и прошел в дом. Капитан Родимцев снова сидел на единственном стуле. Старший лейтенант уселся на моем табурете, но я сгонять его не стал. Они пили чай. Пила чай и Тамара, сидя на другом табурете, прислонившись спиной к холодной печке — сезон отопления еще не пришел, и мы дрова экономили, традиционно оттягивали начало отопительного сезона. Да и осень в этом году выпала теплая. Правда, зиму обещали самую лютую за последние сто лет, но до зимы еще предстояло дожить. И дровами мы надеялись до наступления холодов запастись. Пенсия могла выручить, если дрова в очередной раз не подорожали.
— Чем обязан? — спросил я с порога, хотел добавить выражение «господа менты», но удержался. Это сразу могло вызвать конфликт, а к конфликту тоже следует переходить постепенно, чтобы он выглядел естественным нервным срывом и давал возможность для дальнейшего маневра в поведении.
— Вы, Виктор Вячеславович, некоторое время назад не позволили мне поинтересоваться вашим наградным оружием. Вот я и привез к вам вашего участкового инспектора, который имеет право проверять условия хранения оружия. Познакомьтесь, если не знакомы…
Старший лейтенант протянул мне руку и представился:
— Илья.
Я руку пожал, поскольку конкретно против этого старшего лейтенанта ничего не имел, и представился ответно:
— Кукушкин. Подполковник спецназа ГРУ. В отставке подполковник…
Я сначала хотел потребовать со старшего лейтенанта документы, подтверждающие, что он наш участковый, но вовремя спохватился, что Илья может потребовать и с меня документы, а у меня солдатский военный билет, где указано звание старшины. Правда, в лицензии на оружие указан номер приказа министра обороны о награждении. И в приказе, копия которого у меня тоже имеется, я назван подполковником. Но объяснять старшему лейтенанту полиции вещи, которые сам не слишком хорошо понимал, я считал лишним. И вообще, подумалось, что в управлении кадров ГРУ много недоработок с увольнением в запас или в отставку таких, как я. Если уж делать что-то, то со всеми документами. Каждое дело следует доводить до логического конца, а не только документы, которые идут куда-то за границу. Там все продумывается и просчитывается. При этом я еще понимал, что никто не будет ходить к министру обороны, чтобы подписать второй приказ, фальшивый. И подделывать подпись тоже не будут. Это чревато наказанием…
Короче говоря, документы у Ильи я не спросил. Не спросила и Тамара, решив в этот раз доверить весь разговор с ментами мне.
— Ну что, будете оружие смотреть?
— Если вам не сложно… — вежливо попросил Илья.
— Пойдем, старлей, в комнату… Там сейф…
Оружейный сейф у нас был большой, охотничий. Стоял у стены, привинченный к полу мощными саморезами вместо стандартных анкеров. На анкерах он у нас держался в городской квартире, но, когда переезжали и квартиру продавали, новый хозяин попросил пол не ломать. Пришлось просто срезать «болгаркой» анкера, вбетонированные в пол и торчащие из линолеума. В деревенском доме тоже пол разбирать не хотелось. И потому я просто купил мощные саморезы и ввинтил их в деревянный пол через отверстия в полу сейфа.
Я вытащил из кармана связку ключей, открыл сейф и показал рукой старшему лейтенанту, предлагая посмотреть.
Внутри была полочка, на которой лежали два пистолета Макарова в подмышечных кобурах. Под полочкой располагалось еще одно отделение с собственной дверцей, закрываемой на ключ. Там полагалось хранить обоймы с патронами и запасные патроны. Но у нас обоймы были в пистолетах. Илья то ли закон не знал, то ли посчитал это нормальным — если вдруг появляется необходимость спешно вооружиться, чтобы кому-то противостоять, доставая обойму из второго отделения, только время теряешь. Это явная недоработка закона, делающая само владение оружием, по сути дела, бесполезным, потому что применить его не имеешь возможности. А если применишь, потом, как говорят, замучаешься доказывать правомерность применения. Многие по этому поводу уже отправились в места не столь отдаленные…
