Тяжелая оплеуха.

Вода в лицо.

Булькающий вдох.

– Просыпайся, дорогая.

Мия открыла глаза и тут же об этом пожалела. Лоб пронзила ослепляющая боль, доходя до самой макушки черепа. Фрагменты воспоминаний. Группа мужчин. Дубинки. Многократные удары. Ругательства. Блеск ее кинжала. Кровь во рту.

Затем чернота.

Скривившись, Мия осмотрелась. Каменные стены. Металлическая дверь с зарешеченным окошком. Она сидела на тяжелом железном стуле. Руки скованы за спиной. Мистер Добряк притаился в ее тени и упивался страхом. Не одна.

«Никогда не одна».

– Просыпайся.

Она получила очередную затрещину по лицу, от которой голова мотнулась в сторону. Сальные мокрые волосы прилипли к коже. Она попыталась дернуть ногами, но обнаружила, что их тоже сковали.

– Я проснулась, ебаный ты сукин сын!

Мия взглянула на мужчину, который ее ударил. Гора из мышц, высотой сантиметров в сто восемьдесят и почти такой же широкий. На лице шрамов больше, чем неповрежденной кожи. Позади него стоял еще один мужчина, чистенький, хорошего телосложения, с безжизненными, пустыми глазами. Оба были одеты в белые рясы. На тяжелых железных цепях на их шеях висели экземпляры евангелия Аа.

– Вот дерьмо, – выдохнула Мия.

«Исповедники…»

– Именно, – кивнул мужчина с безжизненными глазами. – Ты связана писанием и цепями и обязана отвечать нам правдиво.

Мужчина со шрамами медленно обошел комнату и встал перед Мией. Вытянув шею, девушка увидела длинный стол, устланный инструментами. Плоскогубцы. Ножницы для резки металла. Тиски для пыток. Жаровня, полная раскаленного угля. Как минимум пять разных видов молотков.

Никакого страха в желудке. Никакой дрожи в голосе. Она заглянула второму мужчине в его безжизненные глаза.

– И что вы хотите знать, добрый брат?

– Ты – Мия Корвере.

«Откуда им известно мое имя?»

– …Да.

– Дочь Дария Корвере. Повешенного по приказу Сената шесть лет назад.

«Тот центурион… Альберий… да не мог же он так быстро доставить весточку Скаеве?»

– …Да.

На ее плечи опустились тяжелые руки и крепко их сжали.

– Отпрыск Царетворца, – раздался позади нее голос мужчины со шрамами. – Да поскачут мои яйца по набережной, если это не подарок судьбы! Верно, брат Микелетто?

Мужчина с безжизненными глазами улыбнулся, не отрывая взгляда от Мии.

– О, редкий подарок, брат Сантино. В моем животе прямо порхают бабочки.

– Я не совершала никаких преступлений, – встряла Мия. – Я набожная дочь Аа, брат.

Тот, которого звали Микелетто, перестал улыбаться. От его пощечины в черепе Мии поплыли звездочки. Ее голова поникла между плеч, рык Микелетто едва пробился сквозь звон в ушах.

– Еще раз назовешь Его имя, девочка, и я отрежу твой безбожный язык гребаным ножом для масла, а затем заварю его вместе с чаем.

Мия глубоко вдохнула. Подождала, пока боль отступит. Разум кипел. Скованная. В меньшинстве. Без понятия, где находится. Без какой-либо помощи. Правда, это не худшая ситуация, в которой она оказывалась. Но, Дочери, на секунду ее сердце заколотилось…

Она откинула волосы с лица, посмотрела в глаза исповедника, возвышающегося над ней.

– Расскажи нам, где ты была сегодня вечером, – приказал он. – До того, как прибыла в Годсгрейв.

– Прибыла? – девушка покачала головой. – Брат, я прожила здесь всю свою…

Мия зашипела от боли, когда Сантино дернул ее за шиворот. Почувствовала, как его губы коснулись ее уха, услышала запах перебродившего вина и табака в его дыхании.

– Брат Микелетто задал тебе вопрос, моя милая. И прежде чем с твоего язычка сорвется очередная ложь, я уточню, что до сих пор чую запах крови в твоих волосах…

Тут сердце Мии пропустило удар. Она ощутила, как ее тень задрожала, Мистер Добряк рьяно пил ее страх. Могли ли они знать, что она из Красной Церкви? Имели ли хоть какое-то представление, как прислужники перемещались с горы и обратно? Судья Рем давно поклялся уничтожить ассасинов, еще до Резни в истинотьму. Вполне логично, что он нанял Исповедальню, чтобы найти их. Но могли ли они…

– Расскажи нам, где ты была сегодня вечером. До того, как прибыла в Годсгрейв.

– Я не покидала город с восьми ле…

Хрясь. На ее лице появился ярко-красный след от ударившей ее руки.

– Расскажи нам, где ты была сегодня вечером. До того, как прибыла в Годсгрейв.

– Нигде, брат, я…

Ее стул потащили куда-то назад, и в ушах зазвенел отвратительный скрежет железа по камню. В углу комнаты Мия увидела бочку, наполненную темной теплой водой. Грубые руки схватили ее за волосы, окунули голову в бочку и принялись удерживать. Она брыкалась, дергалась, но оковы не давали встать, а руки держали ее все так же крепко. Мия взревела, пузырьки из ее рта всплыли на поверхность теплой солоноватой воды. Воды с гавани, как она догадалась. Наверное, ее набрали прямо из залива Мясников. Кровь, потроха и прочее дерьмо.

«И меня в этом утопят».

Перед глазами поплыли черные пятна. Легкие запылали. Рука выдернула ее за волосы из воды, и девушка сделала отчаянный, хриплый глоток воздуха.

– Расскажи нам, где ты была сегодня вечером. До того, как прибыла в Годсгрейв.

– Пожалуйста, оста…

Снова под воду. Боль и тьма. Ее тень беспомощно и отчаянно извивалась у ног. Но ни один плащ из теней не укроет ее в этом месте. Приковывать ноги похитителей к полу тоже было бессмысленно. Избранная Матери? Много же от этого пользы! Почему богиня не могла наделить ее даром дышать под водой?

Когда легкие Мии чуть не взорвались, ее снова вытащили на свет. Грудь вздымалась и опускалась. Ноги дрожали. Кашель. Жадные вдохи. Страх начал вырываться на свободу, Мистер Добряк не успевал выпить все. Тем не менее она раздавила его. Пнула по зубам и плюнула сверху.

– Расскажи нам, где ты была сегодня вечером. До того, как прибыла в Богомоги.

– Нигде! – проревела она.

Снова вниз. И вверх. Вопрос повторялся из раза в раз. Мия кричала. Ругалась. Пыталась плакать. Умолять. Тщетно. Каждая мольба, каждая слеза, каждое ругательство встречались тем же вопросом.

– Расскажи нам, где ты была сегодня вечером. До того, как прибыла в Годсгрейв.

Но под слезами и криками разум Мии по-прежнему судорожно работал. Если бы они хотели ее убить, то уже убили бы. Если бы знали, откуда она пришла, то уже были бы в Свинобойне. И если Исповедальня работала с люминатами, это значило, что каждый из этих ублюдков – прихвостень Скаевы и Рема. Мужчин, которые повесили ее отца. Мужчин, которые направили ее на эту дорожку много лет назад. Красная Церковь – ее лучшая возможность им отомстить. И эти дураки думали, что она сдаст Церковь из страха утонуть?

Мия замкнулась. Во мраке собственного сознания. Наблюдала за своими пытками с неким отстраненным восхищением. Они обрабатывали ее часами, пока ее голос не сломался, легкие не засвистели, а каждый вдох не начал обжигать огнем. Утопление и избиение. Плевки и затрещины. Шли часы.

Шли часы.

А затем они остановились. Бросили ее обмякшее тело прямо на стуле, не освободив руки. Ее волосы воняли водой из залива и висели перед лицом, как похоронное покрывало. Ушибленная. Кровоточащая. Почти утонувшая.

Почти мертвая.

– У нас впереди вся перемена, моя дорогая, – сказал Сантино. – Не говоря уж о всей неночи.

– Если вода не развяжет тебе язык, – добавил Микелетто, – у нас есть иные методы.

Крупный мужчина взял со стола с инструментами железную кочергу. Засунул ее в горящую жаровню и оставил накаляться. Затем сплюнул на угли, и комнату наполнил шипящий звук.

– Когда эта железка засияет красным, мы вернемся. Хорошенько подумай, на чьей ты стороне. Возможно, ты считаешь, что твоя драгоценная паства еретиков стоит того, чтобы умереть. Но поверь мне, есть судьбы куда хуже смерти. И мы все их знаем.

Исповедники вышли из комнаты, захлопывая за собой тяжелую железную дверь. Мия услышала звон ключей, стук засова. Убывающие шаги. Далекие крики.

– …Мия…

Девушка откинула волосы с лица. Попыталась отдышаться. Задрожала. Закашлялась. В конце концов посмотрела на тень, вьющуюся у ног.

– Я в порядке, Мистер Добряк.

– …Для исповедников эти двое кажутся милыми ребятами…

– Как, ради солнц, они нашли меня?

– …Меркурио?..

– Херня.

– …Центурион? Альберий?..

– Он понятия не имел, что я была с Церковью. Это что-то крупнее. Глубже.

Мистер Добряк наклонил голову. Молчаливо и задумчиво.

– …Оставим загадки на потом. Сперва ты должна выбраться отсюда… – наконец изрек он.

– И что бы я делала без твоих советов?

Мия окинула комнату взглядом. Кочергу, нагревающуюся в жаровне. Инструменты на столе. Они сняли с нее ботинки и все оружие. Даже забрали сигариллы, подаренные Меркурио. Ноги привязали цепью к стулу. Оковы, казалось, были накрепко заперты. Нащупав их, она осознала, что они замкнуты на тяжелые железные болты, а не на настоящий замок.

– Твою мать… – выдохнула Мия.

– …Ты должна высвободиться…

– Не могу! – прошипела она, тщетно пытаясь достать до болтов. – Хреновые должны быть оковы, если их можно просто открыть собственными голыми руками!

– …Тогда не используй руки…

Не-кот посмотрел на тени вокруг них.

– Ты знаешь, что это так не работает.

– …Но может работать…

– Я недостаточно сильная, Мистер Добряк.

– …Но была…

Мия сглотнула. Перед глазами вспыхнули обрывки воспоминаний. Темные коридоры. Черный камень.

«Не смотри».

– …Помнишь?..

– Нет.

– …Они убьют тебя, Мия. Если не сломают. А затем все равно убьют…

Мия стиснула зубы. Посмотрела на не-кота, встретившись с его не-глазами в ответ.

– …Попробуй…

– Мистер Добряк, я…

– …Попробуй…

Она закрыла глаза. Черные и теплые за ресницами. Нащупала тени в этой сырой маленькой камере. Зябкой. Старой. Лучи солнц никогда сюда не попадали. Мрак был глубоким. Холодным и голодным. Мия чувствовала тени вокруг себя, словно живых существ. Они игриво плясали в слабом свете жаровни. Сплетались друг с другом и беззвучно смеялись. Они ее знали. Эту маленькую бледную девчушку, которая коснулась их, как ветер касается гор. Но Мия потянулась, сжала кулаки, и они замерли.

В ожидании.

– …Хорошо, – прошептала она.

Девушка скрутила их. Отправила скользить по полу, чтобы свернуться за ее спиной. Обвиться вокруг железа на запястьях. По ее приказу тени крепко схватили железные болты, сдерживающие оковы. И потянули.

Но болты не сдвинулись ни на йоту.

В конце концов, это всего лишь тени.

Настоящие, как сны.

Твердые, как дым.

– Бесполезно, – вздохнула Мия. – Я не могу это сделать.

– …Ты должна…

– Не могу!

– … Должна. И если не попробуешь снова, то умрешь здесь, Мия…

Ее руки дрожали. Ненавистные слезы пытались выкатиться из глаз.

– …Не управляй тьмой вокруг себя…

Не-кот подступил ближе, всматриваясь в нее так, как только могут незрячие.

– …Управляй тьмой внутри себя…

Далекие шаги.

Приглушенные крики.

– …Хорошо.

Мия снова закрыла глаза. Но на сей раз не потянулась в сторону. А потянулась внутрь. В места, которые солнца никогда не касались. К бесформенной черноте под кожей. Стиснула зубы. На лбу заблестели капельки пота. Тени содрогнулись, пошли рябью, вздохнули. Стали темнее. Тверже. Острее. Она впивалась в болты, лицо исказилось, сердце лихорадочно застучало, дыхание участилось, словно она бежала марафон. Но медленно, очень медленно, болты начали подрагивать. Поворачиваться. Секунда за секундой. Миллиметр за миллиметром. Вены на шее вздулись. На губах выступила слюна. Мия шипела. Молила. Пока, наконец, не услышала тихий звяк. И еще один. Железо с ее запястий упало на камень.

И она стала свободной.

Мия посмотрела на Мистера Добряка. И хоть у него не было губ, она была готова поклясться, что он улыбается.

– …Другое дело…

Девушка завозилась с цепями на лодыжках, освобождась. Встав, с мокрыми волосами и одеждой, медленно прокралась к двери. Окошко было закрыто, но она приложила ухо к щели. Услышала слабые крики, эхом отдающиеся от камня. Судя по звуку, снаружи находился длинный коридор. Звук шагов по металлу.

«Кто-то идет».

Мия схватила со стола молоток, окутала себя тенями и тьмой и присела в углу. Дверной засов загрохотал, замок щелкнул. Дверь распахнулась, вошел брат Сантино, увидел пустой стул, пустые оковы, и его глаза округлились. Молоток Мии пришелся ему по лицу, колено – по паху. Издав булькающий вой, мужчина рухнул на пол. Позади Сантино стоял ошеломленный брат Микелетто. Мия напала на него, но поскольку она была почти слепой в своем плаще, удар не попал по цели. Исповедник шагнул назад и блокировал его наручами на предплечье. Затем прищурился, видя лишь движущееся размытое пятно, но все равно прыгнул в его сторону и заключил Мию в медвежьи объятья. Вскрикнул, когда ее молоток задел его лоб. И камнем упал, увлекая ее за собой.

Парочка каталась по каменному полу, размахивая кулаками и ногами. Микелетто пытался ухватить девушку, которую почти не видел, а Мия пыталась нанести серьезный удар, но почти не видела, на что замахивается. В конце концов она откинула свой тенистый плащ, променяв бесполезную маскировку на чистую свирепость. Ее локоть превратил нос противника в месиво, кулак станцевал на его челюсти.

В голову прилетел жестокий удар справа и оглушил ее. Другой удар сбил с ног. Мия обнаружила, что Сантино, с побитого лица которого капала кровь, снова встал и зашел к ней со спины. Она попыталась подняться, но брат захватом сдавил ей голову. Тени извивались и рвались в атаку, но удары по голове так помутили ее рассудок, что она не могла их удержать. Свирепо махнув ногой назад, Мия почувствовала, как попала по чему-то мягкому, и услышала полное боли кряхтение. Затем ее толкнули обратно на стул. Мия плевалась, бранилась, спутанные волосы падали на лицо. Сантино удерживал ее, пока Микелетто связывал запястья. Инструменты на столе задрожали, тени в комнате извивались, как змеи. Ее ударили в висок чем-то тяжелым, и Мия осела, снова поникнув головой. Из ран текла кровь, легким не хватало воздуха.

– Маленькая гребаная сука! – прошипел Микелетто.

Несмотря на кровь, продолжавшую капать из его носа, он проковылял к жаровне и достал из углей кочергу, кончик которой полыхал оранжевым. Мия забрыкалась на стуле, но Сантино крепко ее держал. Другой исповедник поднес кочергу прямо к ее лицу. Девушка застыла. Ощутила обжигающий жар всего в паре сантиметров от своей плоти. Пара выбившихся волосинок коснулись раскаленного железа и, задымившись, мгновенно сгорели.

– Моя милая, – просюсюкал Сантино. – Боюсь, через минуту ты будешь уже не такой милой.

Он обхватил ее голову обеими руками, чтобы не дергалась. Мия со свистом выдохнула сквозь зубы. Внутри нее не было ничего, кроме ярости. Если это ее конец, она не станет молить о пощаде.

«Никогда не отводи взгляд. Никогда не бойся. И никогда, никогда не забывай».

– Расскажи нам, где ты была сегодня вечером, – прорычал Микелетто. – До того, как прибыла в Годсгрейв.

– Иди на хуй!

– Где ты была до прибытия в Годсгрейв?! – проорал исповедник.

Теперь кочерга находилась в нескольких миллиметрах. И уже опаляла. Мию затошнило, пот жалил глаза. Она посмотрела на Микелетто. Губы исказились в оскале. И Мия яростно прошептала:

– Иди. На хуй.

Брат покачал головой.

И, сухо улыбнувшись, поднес кочергу к ее глазу.

– Довольно.

Внезапно улыбка сошла с лица брата. Хватка на голове Мии ослабла. Оба исповедника выпрямились по стойке смирно. Брат Микелетто сделал шаг в сторону, открыв вид на человека в плаще, стоящего в проходе.

Мия заметила длинные смоляные волосы. Бездонные черные глаза. Одинаковые клинки на поясе.

Идеально прост.

Идеально смертоносен.

В ее животе возникло грязное, тошнотворное ощущение. Мистер Добряк затрепетал, а тьма вокруг них стекла к полу. И тогда из теней раздался низкий громоподобный рык.

Волчий рык.

– Оставьте нас, – приказал Кассий.

– Да, лорд, – ответили Микелетто и Сантино.

Мужчины низко поклонились и, слабо кивнув Мие, быстро вышли из комнаты. Ее живот внезапно сжался от страха, когда лорд Кассий шагнул в камеру. Мистер Добряк съежился в черноте у ее ног. Лорд Клинков встал перед Мией, сцепив руки. Длинные угольно-черные локоны шевелились, будто от невидимого ветерка. Его кожа была цвета чистейшего алебастра. Голос – как мед и кровь.

– Браво, аколит. Мое почтение.

– …Лорд Кассий?

Мия осмотрелась. Невзирая на тошноту, невзирая на приступ паники и радости, который она ощутила в его присутствии, она начала догадываться.

Облегчение. Злость. Огорчение.

– Проверка, – выдохнула она.

– Необходимая, – ответил Кассий. – После того, как ты узнала о Кровавой Тропе. Помимо навыков обращения со сталью, ядом и плотью, есть одна добродетель, которая должна быть присуща каждому последователю Красной Церкви. Мы должны увериться, что вы обладаете ею в полной мере.

Мия посмотрела в глаза Черному Принцу. Ее руки задрожали.

– Преданность, – прошептала она.

Кассий кивнул.

– Красная Церковь гордится своей репутацией. Ни один договор, на который когда-либо соглашалась эта конгрегация, не остался невыполненным. Ни один последователь никогда не открывал тайну тем, кто на нас охотится. Каждый год мы приводим новые лица в паству, вытачиваем из вас лезвия необходимой остроты. Но какими бы наточенными они ни выглядели, некоторые клинки попросту сделаны из стекла.

– Стекла?

– Осколок стекла может перерезать человеку горло. Пронзить сердце насквозь. Вскрыть запястья до кости. Но надави им не в том месте, и стекло разобьется. А железо – нет.

Его бледные губы растянулись в слабой улыбке, рука Кассия потянулась к клинку на талии.

– После неудачного покушения на жизнь консула Скаевы кардинал Дуомо объявил уничтожение Красной Церкви священным мандатом. Судья Рем и его люминаты охотятся на нас на каждом углу республики. В нашем распоряжении – сила ашкахского колдовства. Часовни в каждом метрополисе. Если один из наших последователей попадет во вражеские руки, мы должны быть уверены, что он не разобьется. Посему…

Кассий кивнул на соседние камеры, его плащ зашуршал при движении. Страх Мистера Добряка въедался в желудок Мии, тени бесновались на полу. Она подняла голову, когда по коридору эхом пронесся очередной крик. С трудом сглотнув, Мия попыталась обрести дар речи.

– Значит, испытание шахида Аалеи было просто уловкой?

– О, нет. Аколит, который расскажет ей лучший секрет, по-прежнему окончит Зал Масок победителем. Не сомневайся, всех вас еще не раз отправят в этот город, чтобы найти их. Мы просто воспользовались шансом, чтобы прощупать почву, так сказать.

– А остальные аколиты, прибывшие в Годсгрейв? Их вы тоже проверяете?

– Мы всех проверяем.

– …Кто-нибудь сломался?

– Кто-то всегда ломается.

Мужчина всмотрелся в глаза Мии. Возможно, ожидая какого-то упрека.

Мия хранила молчание, встретившись с его бездонным взглядом и борясь с тошнотой в животе. Во рту по-прежнему был жирный привкус желчи, руки так сильно дрожали, что пришлось крепко схватиться за стул, чтобы это скрыть. Что такого было в этом мужчине, что действовало на нее подобном образом? Может, дело в том, что они похожи? Тьма в нем взывала к тьме в ней?

Она услышала мягкие пружинистые шаги позади себя. Низкий волчий рык.

«Эклипс…»

– Вы первый даркин, которого я повстречала, – наконец сказала Мия. – с которым я когда-либо говорила.

– Быть может, и последний, – ответил он. – До твоего посвящения еще много неночей. И если ты думаешь, что наша связь каким-то образом поможет тебе добиться расположения в залах Матери, ты сильно ошибаешься.

Глаза Черного Принца источали смертельный холод. Его красота была еще холоднее. Мия чувствовала тенистую волчицу позади себя, подступающую все ближе. Мистер Добряк надулся в ее тени и зашипел, и тогда из камней у ее ног зазвучал тихий смех. Вопрос почти физически царапал язык, пока она его не озвучила; тоненький шепот повис в воздухе, как дым.

– Кто мы такие?

– А ты как думаешь?

– Меркурио, Друзилла… – Мия сглотнула. – Они говорят, что мы избранники Матери.

От смеха Лорда Клинков волоски на ее шее встали дыбом.

– Вот кем ты себя считаешь, маленький даркин? Избранной?

– Я не знаю, чему верить, – просипела она. – Я надеялась, что вы меня научите.

– Чему верить?

– Тому, кто я.

– Не важно, кто ты, – ответил Кассий. – Только то, что ты кто-то. И если ищешь ответ на какую-то глубинную загадку о себе, ищи в другом месте, пока не заслужишь его. В одном, и только в одном, можешь быть уверена. Поскольку в этом, по крайней мере, мы одинаковые.

Желудок Мии сжался, когда Лорд Клинков наклонился ближе и достал нож из рукава. А затем перерезал веревки на ее запястьях.

– Мы с тобой убийцы, – сказал он. – Убийцы – все как один. И каждая смерть от наших рук – молитва. Подношение Матери Священного Убийства. Смерть как помилование. Смерть как предупреждение. Смерть как конец сам по себе. Все это наше, чтобы знать и дарить миру. Волк не жалеет ягненка. Буря не молит усопших о прощении.

Кассий снова всмотрелся в ее глаза, его голос вибрировал у нее в груди:

– Но прежде всего – мы слуги. Последователи. Окруженные врагами. Верные до самой смерти. Мы не гнемся и не ломаемся. Никогда. Это правда, которую ты узнаешь в этой камере. Это первый ответ на любой вопрос о себе, который ты можешь задать. А если тебя это не устраивает, аколит, если ты думаешь, что, возможно, совершила ошибку, придя к нам, сейчас самое время об этом сказать.

Что ж. Значит, ответов не будет. Только новые загадки. Если Кассий и знал некую глубинную истину о даркинах, то не станет делиться ею здесь и сейчас. А возможно, нигде и никогда. Или же, как он выразился, пока она этого не заслужит.

Поэтому, скривившись, Мия медленно поднялась со стула. Ноги подгибались. Тошнота мучила. Ей было холодно. Сыро. От волос воняло водой из залива и кровью. Щеки опухли, глаза заплыли, губы потрескались. Убрав влажный локон от щеки, она встретилась взглядом с Кассием.

И протянула руку.

– Можно получить обратно мои сигариллы?

На это ей потребовались все силы, но она не подавала виду.

Ее вывели из подвальной камеры. Вдоль светлой набережной и обратно в тайные туннели под Свинобойней. В руках был зажат деревянный коробок, запечатанный сальным воском. В рукаве прятался стилет из могильной кости. На устах – ни шепота.

Кровавая Тропа в гору далась ничуть не легче, чем в первый раз. Мия разделась донага, шагнула в багряный бассейн под бойней. Погрузившись в водоворот, на секунду испытала искушение остаться там навсегда со своими вопросами и страхами. Но затем начала противостоять его тяжести, крепко обхватив коробок, подаренный Меркурио, и клинок из могильной кости.

Тремя ваннами позже ее забрал молчаливый Десница и повел по винтовой лестнице к Небесному алтарю, чтобы она позавтракала, как ни в чем не бывало. Юношей-аколитов нигде не было – вероятно, их уже направили в Годсгрейв, чтобы они прошли собственный круг пыток и избиений. Мия увидела за столом Эшлин с опухшей губой и порезанной щекой. Девушка отказывалась встречаться с ней взглядом. Положив себе еды, Мия села на стул и молча принялась завтракать. Отмечая других девушек-аколитов, которые медленно поднимались по лестнице, – все улыбки и шутки с прошлых трапез остались лишь воспоминанием.

К концу завтрака за длинным одиноким столом остались только Эшлин, Джессамина, Карлотта и Мия. Все побитые. Ушибленные. Окровавленные. Но хотя бы живые. Из девяти девушек, которые собрались вчера в зале Аалеи, вернулись только четыре.

Четыре – железо.

Остальные – стекло.

Они посмотрели друг на друга. Вечно стоическая Карлотта. Ликующая Джессамина. Обеспокоенная, нахмуренная Эш – вероятно, из-за мыслей о том, что могло происходить с ее братом. Но никто из них не заговорил. Мия пялилась на свою тарелку, пережевывая пищу – по одному пепельному кусочку за раз. Заставляя себя съесть каждую крошку. Впитать в себя подливу, как необработанный камень – кровь. И, закончив, тихо встала, вернулась к себе в комнату и закрыла за собой дверь.

Она посмотрела на свое отражение в зеркале. Темные глаза с синяками. Тонкие дрожащие губы.

– …Мне жаль, Мия…

Она посмотрела на не-кота, свернувшегося на краю кровати. Кассий и Эклипс потрясли Мистера Добряка хуже, чем ее. Но вопросы о даркинах, о Лорде Клинков и его спутнике – все они умерли прямо на ее губах.

– Все нормально, Мистер Добряк, – вздохнула Мия.

– …Никогда не отводи взгляд… – прошептал он. – …Никогда не бойся…

Мия кивнула.

– И никогда, никогда не забывай.

Она села перед зеркалом и уставилась на девушку в отражении. На убийцу, которую описал Кассий. На чудовище. На долю секунды задумалась, какой могла бы быть ее жизнь, если бы Скаева не разорвал ее на клочья. Мия пыталась вспомнить лицо отца. Пыталась забыть лицо матери. Чувствовала, как слезы обжигают глаза. Приказывала им исчезнуть, пока ничего не осталось. Только Мия и девушка с сухими глазами в отражении.

Меркурио, должно быть, знал, что скоро грядет проверка на преданность. Знал, что планировали Кассий и Духовенство. И хотя любой другой мог бы обидеться, что учитель не предупредил о грядущем, Мия ощущала только гордость. Старик знал, что ее ждет, и все равно не промолвил ни слова. Не потому, что ему было все равно.

А потому, что он знал.

Кассий и Духовенство не имели ни малейшего понятия. Ни малейшего представления о том, из чего она сделана. Но он знал.

«Железо или стекло?» – спрашивали они.

Мия сжала челюсти. Покачала головой.

Ни то, ни другое.

Она была сталью.