В Тихой горе воцарилось нечто похожее на отлаженный повседневный быт. Перемены проходили незаметно, и лишь удары колоколов отмечали течение времени в этой постоянной темноте. Несмотря на то что после убийства Водоклика всех аколитов допросили и комендантский час Матери Друзиллы оставался в силе, похоже, расследование смерти юноши зашло в тупик. И хоть Мию интересовала личность убийцы, она убеждала себя, что есть более важные причины для беспокойства. В конце концов, Скаева, Рем и Дуомо сами себя не убьют. Поэтому она сосредоточилась на занятиях. Когда рука достаточно зажила, чтобы ходить без повязки, Мия показала себя выше среднего в искусстве карманничества и добилась значительных успехов в Зале Истин. Благодаря ласковому наставничеству шахида Аалеи ей даже удалось освоить основы манипуляций и искусства соблазнения.

Эшлин прошла через ткачество, затем Марцелл, который, если уж на то пошло, и так выглядел как картинка. Похоже, работа над новыми обликами отнимала силы, или же Мариэль просто была капризной. В любом случае ткачиха работала над аколитами очень медленно. При такой скорости потребуются месяцы, прежде чем каждый пройдет через боль ее касаний.

Состязание Маузера началось в спокойном ритме, и в первые недели ученики заработали незначительные баллы. Отбой после девяти вынуждал большинство аколитов сидеть по своим комнатам, и Эшлин с Мией не делали никаких дальнейших вылазок в неположенное время. Но вскоре на доске в Зале Карманов начали появляться вычеркнутые предметы. Поначалу успехи были скромными, два или три предмета за раз, но постепенно аколиты обретали уверенность, и легкие пункты исчезали из списка. Эшлин сразу вырвалась вперед, но Джессамина не отставала, занимая второе место, а Тишь, с виду ничуть не пострадавший после почти смертельного отравления от руки Паукогубицы, занимал третье. Со своей стороны, Мия быстро добыла парочку легких предметов, но понимала, что именно сложные пункты смогут по-настоящему изменить ход соревнования. Тем не менее пока что ни одному аколиту не хватило храбрости украсть ножны Солиса или кинжалы Паукогубицы.

Другие шахиды тоже объявили правила своих состязаний, и аколитов снова проинформировали, что тот, кто окончит один из залов с наилучшими результатами, практически гарантированно пройдет обряд посвящения в Клинки. В Зале Песен состоится состязание по боевому мастерству без правил. Победитель получит от Солиса приз в знак благосклонности.

В изумрудном свечении Зала Истин шахид Паукогубица вывела на доске формулу для невероятно сложного аркимического токсина и уведомила аколитов (несколько из них по-прежнему были страшно напуганы), что тот, кто принесет ей правильный антидот, станет победителем. Разумеется, имелась и оговорка: аколиты должны быть готовы испытать свой антидот, выпив яд Паукогубицы. Если противоядие сработает – славно. Если нет…

А состязание шахида Аалеи?

Оно оказалось самым любопытным из всех.

Однажды вечером, прямо перед девятым ударом часов, всех девушек-аколитов собрали в Зале Масок. Это было что-то новенькое; до отбоя оставалось всего ничего, кроме того, шахид Аалея всегда проводила уроки один на один. Ее тонкое ремесло требовало личного внимания, а большая группа подростков в одном помещении вряд ли может поспособствовать занятиям по изысканному искусству соблазнения. Но по какой-то причине к шахиду вызвали всех девушек.

Аалея была одета в платье из бордового шелка, не украшенное драгоценностями, и встретила аколитов склоненной набок головой и прекрасной кроваво-алой улыбкой.

– Мои дамы, какие вы сегодня все красавицы!

Она обняла каждую девушку и тепло поцеловала. Оказавшись в руках Аалеи, Мия вновь почувствовала уверенность, что улыбка шахида создана специально для нее. Когда женщина расцеловала ее щеки, Мия залилась румянцем.

– Нам нужно будет поработать над этим, милая, – сказала Аалея, гладя ее по коже. – Никогда не позволяй своему лицу выдавать секрет, о котором умалчивают губы. – Она повернулась к собравшимся девяти аколитам. – Что ж, дамы, теперь о деле. Мне доложили, что остальные шахиды уже объявили условия своих скучных конкурсов. Кража побрякушек, избиение до потери сознания и прочее. Но Мать Священного Убийства знает применение множеству талантов. И посему я расскажу вам о своем.

Женщина обвела комнату взглядом и улыбнулась каждой девушке по очереди.

– До конца года каждая из вас должна добыть мне секрет.

Карлотта подняла бровь. Все это время Мия пристально изучала рабыню. Она никогда не улыбалась, и ее голос был холодным, как могила. Но стало очевидно, что Лотти может творить чудеса одной вздернутой бровью. Выражать раздражение. Любопытство. Нечто похожее на веселье. Единственная женщина на памяти Мии, которая умела делать это лучше, это ее мать.

– Секрет, шахид? – спросила девушка.

– Да, – Аалея улыбнулась. – Секрет.

Эшлин растерянно заморгала. Всего несколько перемен назад ткачиха сотворила произведение искусства из ее лица. Детская припухлость исчезла, как и россыпь веснушек. Она стала красивой, как поле подсолнухов… если бы подсолнухи заплетали волосы в косички и воровали все, что не было прибито гвоздями к полу…

– Какого рода секрет, шахид?

– Какой-нибудь восхитительный. Грязный. Опасный. Тайны – как любовники, мои дорогие. Лишь перепробовав нескольких, вы можете привести точное сравнение.

Аалея одарила собравшихся аколитов мрачной улыбкой.

– Так что принесите мне секрет. Та, кто добудет лучший, получит мою благосклонность и окончит Зал Масок победительницей. – Аалея поиграла накрашенными пальчиками в воздухе. – Детский лепет.

– Шахид, но где нам искать? – поинтересовалась Джессамина. – В пределах горы?

– Черная Мать, конечно же нет! Я уже избавила эти стены от всех тайн. Хочу чего-то нового. Чего-то, что будет греть меня по ночам.

– И где мы найдем эти секреты, если не здесь? – спросила Мия.

– В источнике всех секретов, дорогая. Его прогнившее сердце открыто для небес…

Сердце Мии едва не выскочило из груди. Аалея могла подразумевать лишь одно место. Источник всех секретов. Купель всех интриг в республике. Сердце власти консула Скаевы, местопребывание духовенства Аа и собора Дуомо, всегда под надзором бдительного Рема и его легионеров.

Годсгрейв.

Но Город мостов и костей находился по другую сторону океана. Мие потребовалось восемь недель на корабле и еще неделя попыток избежать встреч с песчаными кракенами, чтобы добраться до горы.

«Как, ради Матери, мы туда попадем?»

Аалея повела аколитов в извилистые недра горы, мимо комнаты лиц Мариэль и в гранитные коридоры, в которые Мия никогда не забредала. Полированный, как стекло, камень, температура выше, чем наверху. Воздух становился все тяжелее и тяжелее, и с каждым вдохом Мие все больше казалось, что пахло…

«Неужели?»

Коридор выходил в просторную комнату, освещаемую аркимическими сферами. В полу было вырезано нечто похожее на огромную треугольную ванну, каждая сторона около девяти метров. У каждой точки треугольника в камне были высечены загадочные символы. А что было в самом бассейне?

– Кровь, – выдохнула Мия.

Она не могла оценить глубину, но поверхность бассейна бурлила, как океан во время бури. Мия посмотрела на стены вокруг и увидела, что в граните выгравированы карты. Города. Страны. Вся республика со всеми столицами: Кэррион-Холл, Элай, Фэрроу и Годсгрейв. Помимо них, среди них – множество символов, от которых рябило в глазах. В воздухе висел маслянистый запах колдовства и скользкий медный смрад крови.

– Аколиты, – раздался нежный голос. – Приветствую вас.

Мия увидела тонкую фигуру вещателя Адоная, вышедшего на свет. Словно подчеркивая бесцветность своей кожи, он надел черные кожаные бриджи, сидевшие невыносимо низко на бедрах. Нагие руки и торс были испещрены кровавыми пиктограммами. Белые волосы зачесаны назад со лба, словно слепленного из глины. Под розовыми глазами – небольшие синяки.

Красота свежего трупа сияла во мраке.

– Великий вещатель, – Аалея расцеловала его в щеки, не обращая внимания на кровь. – Все готово?

– Город мостов и костей ждет. – Взгляд Адоная пробежался по собравшимся аколитам. – Здесь только донны?

– Доны завтра.

– Как пожелаете.

Аалея повернулась к девушкам.

– Снимайте одежду и украшения, дорогие. Никаких колец или безделушек. Никаких клинков или пряжек. Ничто из того, что никогда не знало тепла жизни, не может пройти этой дорогой.

– Коль робеете от плоти наготы, шелк должен это выправить. – Вещатель неопределенно махнул рукой в сторону стеллажей с мантиями, расположенных у стены. – Хоть заверяю, вы не обладаете ничем, чего б не видывал я прежде. Однако вам так или иначе надобно перерядиться на другой стороне.

«На другой стороне? О чем он говорит?»

Несмотря на сомнения, Мия сняла ботинки и пояс. Стянула рубашку через голову, скривившись, когда задела больную руку. Но, вытаскивая стилет из кожаных ножен на запястье, она невольно замешкалась. Мия годами трудилась, чтобы снова заслужить его у Меркурио. И просто оставить его здесь…

Адонай поймал ее взгляд и одарил ленивой симпатичной улыбкой.

– Сей клинок из могильной кости, не так ли?

– Так и есть.

– Коль так, он вынесет Тропу, – вещатель склонил голову. – Это кость. Однажды, много веков назад, в ней текла жизнь. Но коль изволишь довериться моей опеке, не волнуйся. Ни одному вору не достанет храбрости разграбить кладовку сего паука.

Глядя на алые символы, распускавшиеся на лице Адоная, и на бассейн с кровью, бурлящий с громкими всплесками, как сердитое багряное море, Мия с легкостью в это поверила. Тем не менее клинок оставила в ножнах на запястье, а остальные пожитки сложила в гранитные ниши, приготовленные специально для этой цели. Раздевшись до шелковой сорочки, скрывающейся под кожаным нарядом, она почувствовала, как покрывается гусиной кожей.

Адонай опустился на колени у пика треугольного бассейна и перевернул кисти ладонями вверх. Затем кивнул Аалее. Шахид сняла с плеч мантию, обнажившись. Мия невольно засмотрелась, потрясенная полным отсутствием смущения с ее стороны. Длинные волосы струились по спине, словно ночная река на фоне молочно-белых изгибов. Нагая, шахид ступила в алую жидкость и направилась к центру резервуара. Поначалу бассейн казался совсем неглубоким, но вскоре кровь начала доставать Аалее до талии.

Адонай забормотал себе что-то под нос, и его глаза закатились. Температура в помещении поднялась, запах меди и железа усилился. И, под потрясенным взглядом Мии, кровь начала вращение. Выплескиваясь за край бассейна, она кружила по часовой стрелке; вихрь водоворота двигался все быстрее и быстрее, а шепот Адоная превратился в ласковую песню, полную мольбы. Его глаза стали кроваво-алыми. Губы изогнулись в экстатической улыбке. Глаза Мии округлились, язык пощипывало от привкуса магики.

Аалея прижала локти к бокам и подняла ладони вверх. Глаза закрыты, лицо безмятежное. А затем, без какого-либо предупреждения, шахид исчезла; ее затянуло в водоворот без всякого сопротивления. Без какого-либо звука.

Воронка успокоилась. Кровь снова заплескалась в разные стороны, маленькие пенящиеся волны сталкивались друг с другом. В зале повисла тишина, безмолвная, как труп предателя.

– Следующая, – объявил Адонай.

Мия посмотрела на Эшлин. Карлотту. Джессамину. Белль. На их лицах читалось очевидное замешательство. Никто из них прежде не видел такого колдовства – Дочери, никто за пределами этих стен не видел его на протяжении тысяч лет! Но, как всегда, Мия не испытывала страха, даже когда стоило бы. Ее тень довольно вздохнула.

Она молча шагнула в бассейн, плотная и теплая кровь начала обволакивать ноги. Плитка была гладкой, так что идти пришлось медленно, чтобы не поскользнуться. Мия дошла до центра, погрузившись в карминовую кровь по талию. Адонай снова забормотал, поток, в середине которого оставалась девушка, вращался все быстрее и быстрее. Голова закружилась, глаза зажмурились от аркимического сияния, руки пришлось развести для равновесия. Смрад крови наполнил ноздри. Комната закачалась. И как только она собралась подать голос, Мия ощутила, что падает, втягивается ниже, ниже, подхваченная каким-то мощным подводным течением.

Красные волны сомкнулись над головой, весь мир завихрился, закружился, забурлил. В легких не осталось воздуха. Рот наполнился кровью. Повсюду царила амниотическая тьма, грохочущий пульс некоего гигантского далекого сердца приглушался кроваво-теплой чернотой, поглощающей Мию. Крошечное дитя в невесомой утробе. Вечно плывущее вверх, к свету – и вовсе не факт, что тот есть. Пока наконец…

Наконец…

Всплытие.

Мия вынырнула на свет. Закашлялась. Попыталась отдышаться. Чьи-то ласковые руки держали ее, тихие голоса заверяли, что все в порядке. Стерев что-то густое и липкое с лица, она обнаружила себя по талию в бассейне запекшейся крови. Двое мужчин с клеймом рабов держали ее, чтобы не упала. Они помогли ей вылезти из бассейна и поддерживали, пока она поскальзывалась и шаталась. Мия была с головы до ног покрыта кровью, капающей на плитку. Волосы и сорочка прилипли к телу. Ее ресницы слиплись, она пыталась проморгаться.

– Зубы Пасти, – прохрипела девушка.

Один из Десниц укутал ее в мягкую ткань и провел в большой зал. Там Мия обнаружила шахида Аалею, омывающуюся во второй из трех треугольных ванн. Женщина промывала волосы ковшами теплой ароматной воды. В парном воздухе витал цветочный парфюм, но под ним Мия чувствовала запах смерти. Крови. Потрохов и дерьма.

– Помойся в первой, – сказала Аалея, указывая на ванну, наполненную покрасневшей от крови водой. – Намылься во второй. Смойся в третьей.

Мия молча кивнула, сняла мокрую сорочку и ступила в первую ванну. Аалея уже отмокала в третьей, а Мия забиралась во вторую, когда в комнату, еле волоча ноги, вошла Эшлин, грязная с головы до пят – яркие голубые глаза моргали под маской из липкой алой жидкости.

– Что ж, это что-то новенькое, – подытожила она.

Аалея рассмеялась, поднимаясь из источающей пар воды, и надела шелковую мантию. Затем указала на окрашенную в красный цвет дверь.

– Когда будете готовы, дорогие, то найдете одежду там.

Улыбнувшись, женщина босиком прошла по полу. Эшлин сняла сорочку и прыгнула в ванну, погружаясь под поверхность и окрашивая воду более насыщенным багровым оттенком. Через секунду она появилась и принялась оттирать алую корочку с век.

– Итак, это была Кровавая Тропа, – пояснила она.

– Так они это называют? – спросила Мия.

– Да, – девушка наклонила голову, чтобы избавиться от воды в ухе. – Папа рассказывал, что таким образом Клинки перемещаются по республике. В каждом большом городе есть часовня, посвященная Матери. Если там имеется кровавая ванна, Адонай может переместить нас в любую из них. Во все из них.

– Хочешь сказать, мой учитель заставил меня пересечь Пустыню Шепота просто забавы ради?

Эш пожала плечами.

– Они не пускают на Тропу любого, Корвере. Адонай должен дать тебе разрешение, чтобы ты могла пересечь порог. Красная Церковь не будет посвящать каждого будущего аколита в тайну о том, что у них есть доступ к ашкахскому крововещателю. Если Сенат узнает, то ни перед чем не остановится, чтобы заполучить Адоная. Представь, что бы было, если бы республика могла за долю секунды перемещать свои армии по миру?

– Но разве теперь они достаточно нам доверяют, чтобы рассказать об этом? Мы пробыли аколитами всего пару месяцев.

Эш просто пожала плечами.

– Зубы Пасти, где они ее только берут? – выдохнула Мия. – Здесь же столько крови…

Эшлин поиграла бровями.

– Скоро увидишь.

– И мне это не понравится, не так ли?

Девушка просто рассмеялась и нырнула под воду.

– Свинобойня, – выдохнула Мия. – Ну разумеется!

Глядя на хрюкающее море, Мия почувствовала, как кусочки неприятного пазла складываются вместе.

Из своего детства, проведенного под Бедрами, она знала четыре скотобойни, распределенные по заливу Мясников в Годсгрейве, – четыре горы потрохов и вони, выплевывавших свежее мясо на тарелки богачей и высиравших остатки в залив. Две из них работали с рогатым скотом, третья – с экзотическим мясом, и четвертая – только со свиньями. Известная как Свинобойня, она была относительно маленькой и более ухоженной, чем остальные. Владел ею мужчина по кличке Бекон и три его сына: Ветчина, Рулька и Пятачок. Среди костеродных Годсгрейва бойня была известна потому, что продавала лучшую вырезку во всей Итрее, а среди более сомнительного люда – потому что это было отличное место, чтобы избавиться от тела, если кто-то случайно обзаведется трупом, который может заинтересовать люминатов.

Девушки-аколиты переоделись в обычные кожаные костюмы и плащи, вооружились простыми, но функциональными клинками из большого арсенала за купальней, и поднялись по винтовой лестнице. Смрад потрохов и экскрементов усиливался, пока наконец они не вышли на деревянный мезонин. Час был поздним, и мясники разошлись по домам на неночь, но внизу, по большому загону, разгуливала кишащая масса свиней. На заляпанном кровью полу бойни Мия увидела водостоки в камне, несомненно ведущие к бассейну. Сложив два и два, девушка обнаружила, что начинает ненавидеть математику.

– Мы только что искупались в свиной крови, – сухо заметила Карлотта.

– Вероятно, и в человеческой тоже, – ответила Мия.

– Скажи, что ты шутишь.

Мия покачала головой.

– Многие браавы Годсгрейва избавляются от своих проблем именно здесь, когда не хотят, чтобы им задавали лишние вопросы.

Карлотта уставилась на нее. Мия пожала плечами.

– Голодная свинья сожрет все, что дадут.

– О, миленько, – пролепетала девушка, выжимая длинные волосы.

– Господин Бекон и его сыновья – Десницы Церкви, – сказала Аалея. – Деньги, которые они зарабатывают на местных браавах, помогают нам с операциями в Годсгрейве. Должна признаться, ирония греет душу. Интересно, продолжали бы эти костеродные так восхищаться лучшими вырезками Бекона, если бы в точности знали, что ели эти свиньи, прежде чем их зарезали?

– Про-о-о-осто очаровательно, – прокомментировала Карлотта с каменным лицом, активнее выжимая волосы.

– Кровь есть кровь, милая, – шахид улыбнулась. – Свиньи. Нищие. Коровы. Короли. Для Матери не имеет значения. Все они пятнают одинаково. И смываются одинаково.

Мия посмотрела женщине в глаза. Если не обращать внимания на сурьму и косметику… На ее мрачную красоту… Можно было бы подумать, что в ней говорило бездушие. Будто десятки убийств лишили ее всякого сопереживания, как и предупреждала Наив. Но Мия поняла, что поступить на службу Матери ее подтолкнуло нечто иное. Нечто куда более пугающее – просто потому, что Мия не до конца разделяла ее страсть.

Приверженность.

По правде говоря, она не была до конца уверена, что действительно верила. С неба за ней наблюдает бог Света? Мать Ночи считает ее грехи? Если волны затягивали на дно матроса, случалось ли это потому, что он не сделал должного подношения Леди Океанов, или Леди Бурь была не в настроении? Или же это просто случайность? Судьба? Глупо ли полагать иначе?

Ее вера не всегда была такой шаткой. Когда-то Мия была такой же набожной, как священник. Молилась всемогущему Аа, Четырем Дочерям, любому, кто слушал. Колола пальцы иголками или сжигала небольшие клочки своих волос в качестве жертвоприношения. Закрывала глаза и молила Его вернуть маму домой. Оберегать брата. Чтобы в одну перемену – в одну ясную, замечательную перемену – они снова воссоединились. Молилась каждую неночь, прежде чем лечь в кровать в комнате над лавкой Меркурио.

Каждую неночь до истинотьмы, случившейся, когда ей было четырнадцать.

А с тех пор?

«Не смотри».

– Ступайте, дорогие, – сказала Аалея. – Принесите мне секреты. Захватывающие секреты. Возвращайтесь до конца неночи с полными карманами шепотов. И пока вы ходите под взором Аа, да присмотрит за вами наша Благословенная Леди и защитит от треклятого света.

– Да присмотрит за нами Леди, – повторила Эш.

– Да присмотрит за нами Леди, – сказали остальные аколиты.

Мия закрыла глаза. Склонила голову. Притворилась, что она снова та четырнадцатилетняя девочка. Девочка, которая верила, что молитвы могут что-то изменить, которая верила, что божествам в самом деле не все равно, которая верила, что как-нибудь, каким-то образом, в конце концов все будет хорошо.

– Леди, – прошептала она. – Присмотри за нами.

Каждый аколит знал, что его будут судить по достоинству тайн, которые он принесет, а за сотрудничество награды не будет. Поэтому, хоть Эш и составляла приятную компанию и Мия начала привыкать к мрачному юмору и остроумию Карлотты, аколиты разделились, как только появилась возможность. Мия знала портовый район, как тринадцатилетний мальчишка знает свою правую руку, и металась туда-сюда между кривыми проулками и узкими проходами, пока не убедилась, что ее никто не преследует.

Было странно находиться под солнечными лучами после месяцев, проведенных в постоянной темноте. Их жар приносил боль, и хоть откидываемая Мией тень была четкой, черной и глубокой, связь между ними стала более размытой, в отличие от легкого контроля, который она познала в Тихой горе. Мия порылась в плаще и выудила очки в проволочной оправе с азуритовыми линзами, которые прихватила с оружейного склада.

– …Куда направимся?.. – спросил шепот у ее ног.

– Если Аалея хочет секретов, – Мия улыбнулась, – то секреты мы ей и добудем.

Она прошла через трущобы, пересекла мост и юркнула под лестницу. Вонь от залива постепенно убывала. Под музыку завывающих ветров отбила неночь, и улицы почти опустели. Патрули люминатов в алых плащах маршировали вверх и вниз по раскаленным дорогам, а посыльные стояли на углах и трезвонили в колокольчики, объявляя время, но основное население разошлось по домам. Поскольку в небе светил лишь Саан, на улице начало холодать, и прохладные ветра с залива обжигали кожу. Мия шла вдоль извилистых каналов, ссутулив плечи, и наконец приблизилась к убогому грязному кварталу, в котором она выросла. К переулкам, охватывающим рынок Малого Лииза.

Саан сел низко над горизонтом, тени удлинились. Девушка укутала себя во тьму и прокралась мимо нищих и оборванцев, сцепившихся из-за украденных трофеев или игры в кости. В одну стену поместили небольшую святыню для Леди Огня, статую Цаны окружили мерцающими свечками. Храмами богини войны и ратников был усеян весь Годсгрейв; даже в мирное время везде хватало мелочных обид или конфликтов, в которых Цану просили выбрать сторону. Но за этой конкретной святыней никто не ухаживал.

Мия скинула свой теневой плащ и осмотрелась, чтобы проверить, все ли чисто. Убедившись, что все спокойно, она потянулась к статуе и повернула ее лицом к северо-востоку. Обмакнула пальцы в пепел, присела у основания святыни и вывела цифру «3» и слово «королева» между ног изваяния. Затем снова обернула себя тенями и удалилась подальше от рынка.

Мия брела по Бедрам, мимо поющих менестрелей и переполненных публичных домов, и вежливо кивала патрулям люминатов, встречающимся по пути. Затем пересекла Мост Нарушенных Обещаний: по каналу внизу плыл старик на симпатичной гондоле и пел припев «Ми Аами» глубоким печальным голосом.

– …Куда теперь?..

– В Левую Руку.

– …Ненавижу Левую Руку…

– Твои возражения приняты к сведению.

– …Думаешь найти там секреты?..

– Друга.

Левая Рука находилась на верхней восточной стороне архипелага Годсгрейва, состоящего из пяти главных островов. Как и многие районы метрополиса – Сердце, Низы, Хребет, – он был назван так по простой причине; если бы вы были одарены крыльями, дорогие друзья, или просто перелистнули к карте в конце книги, то могли бы заметить, что очертания Города мостов и костей имеют поразительное сходство с безголовым телом, лежащим на спине.

Левая Рука – это дом для зданий судебных органов и поразительного числа соборов, а также вход в широкий акведук Годсгрейва. На островах находится штаб-квартира люминатов – Белое Палаццо – наряду с двумя из десяти городских боевых ходоков. Железные гиганты нависают над окружающими зданиями, сжав пальцы в титанических размеров кулаки.

Мия вышла на главную площадь в центре Левой Руки – пьяцца ди’Витриум. Вежливо кивнув дежурному снаружи, миновала Белое Палаццо с его рифлеными гранитными колоннами, величественными арками и маячащей крупной статуей Аа у входа. Всевидящий был облачен в военный наряд и встречал прохожих поднятым мечом и щитом. Вспомнив случай в Зале Карманов, Мия отвела взгляд от Троицы, запечатленной на его нагруднике.

Девушка подошла к скромной таверне на краю площади. Табличка над дверью гласила: «Королевское ложе». После длительной разведки по проулкам вокруг здания она вошла внутрь и выбрала столик в темном углу. Когда утомленная работница таверны спросила, чего она пожелает, Мия заказала виски. И как только она уселась, все соборы начали отбивать двенадцать часов.

– …Начинается…

– Тс-с-с.

– …Я же говорил, что ненавижу это место…

Честно говоря, Мие нравился звон колоколов. Ноты сплетались и сталкивались друг с другом, спящие голуби вспархивали с колоколен и качались на восходящем потоке. Она наблюдала за сменой караула в Белом Палаццо, патрули люминатов в белых доспехах и алых плащах хлынули и отхлынули, как волны. Мия подумала о своем отце, в тот роковой день облаченном в те же цвета, как он стоял – такой красивый и высокий, словно само небо. О мужчине, который улыбался, когда умирал. Мия выпила залпом виски и заказала еще.

А затем стала ждать.

Шли часы. Колокола отбили час ночи, два. Девушка лелеяла свой напиток и прислушивалась к тихим беседам нескольких посетителей, которые до сих пор не спали в такое время. Гадала, где могут находиться другие аколиты, какие секреты могут выведывать. И когда колокола наконец отбили три, колокольчик над дверью звякнул и внутрь вошел человек в треуголке и кожаном пальто. При виде него ее желудок сжался, а губы изогнулись в улыбке. Мужчина окинул таверну взглядом и заметил ее в углу. Заказав теплое вино, заковылял к ее столику, стуча тростью по половицам.

– Здравствуй, вороненок, – поздоровался Меркурио.

Появилась девушка с вином, и Мия заставила себя не дергаться, пока та ставила бокал. Когда они наконец остались одни, Мия сжала руку старика, переполненная радостью от встречи.

– Шахид, – прошептала она.

– Твое лицо выглядит… иначе, – Меркурио нахмурился. – Лучше.

– Жаль, но не могу сказать того же о тебе, – улыбнулась Мия.

– Значит, под этой красотой кроется все та же нахалка, – старик шмыгнул. – Не стану оскорблять тебя вопросом о том, не преследовали ли тебя. Хотя ты выбрала хорошее место для тайной встречи.

Мия кивнула на Белое Палаццо в противоположной стороне площади.

– В этой части города невелики шансы встретить других аколитов.

– Вижу, тебя пока не грохнули.

– Не от безделья.

Старик улыбнулся.

– Как тебе Паукогубица?

Мия уставилась на него.

– Ты знал, что она это сделает? А почему не предупредил?!

– Я не знал наверняка. Испытания меняются каждый год. Да и в любом случае посвященные клянутся хранить все в тайне, и если бы ты вела себя так, будто ждала подвоха, они бы начали гадать почему. – Меркурио пожал плечами. – Кроме того, я определенно научил тебя всему, что нужно было знать. Ты же до сих пор жива и все такое.

Мия пару раз открыла и закрыла рот, но не нашлась что ответить. Меркурио сказал правду. В конце концов, это он дал ей экземпляр «Аркимических истин». Слава Пасти, большую часть времени она действительно ее читала, в отличие от многих из ее паствы…

– Справедливо… – наконец пробурчала Мия.

– Итак, что привело тебя обратно в Годсгрейв? Аалея?

– Да.

Меркурио кивнул.

– Тебе повезло. Город каждый год меняют. В Годсгрейве нельзя кинуть камень, не попав в какую-то сплетню. В мой год старый шахид Телоний отправил нас в чертов Фэрроу! Представь, каково пытаться наскрести новости среди стайки двеймерских жен рыбаков…

– Я никогда не была хороша в выведывании тайн.

– Тогда почему не тренируешься?

– Думала, ты одолжишь мне какой-нибудь секрет, чтобы я могла потратить это время на попойку с тобой.

Меркурио фыркнул, голубые глаза прищурились от улыбки. Их встреча грела Мие сердце – хотя с ее отплытия из Годсгрейва не прошло и трех месяцев, стоило признать, что она скучала по раздражительному старому ублюдку. Понизив тон, она принялась рассказывать ему все о Церкви. Горе. Встрече с Солисом.

– Да, он гребаный мудак, – пробормотал Меркурио. – Но при этом чертовски хороший воин. Хорошо запоминай его наставления.

– Трудно чему-либо учиться, когда я не могу посещать уроки. – Она протянула руку, локоть приобрел очаровательный желто-серый оттенок. – Она заживает гребаную вечность!

– Херня, – сплюнул Меркурио. – Подумаешь, небольшой синяк. Утром возвращайся в зал. – Старик поднял голос, прерывая возражения Мии. – Солис надрал тебе зад. Учись на этом. Порой слабость – это оружие. Если тебе хватит ума им воспользоваться.

Мия закусила губу. Медленно кивнула. Она знала, что шахид говорит правду и ей стоило бы взять от Солиса все, что получится. Теперь, когда она вернулась в Годсгрейв, причина ее обучения в Церкви пылала в сознании жарче, чем когда-либо прежде. Куда бы девушка ни посмотрела – везде видела напоминания. Ребра, где она жила в детстве. Люминаты в их ослепительных белых доспехах, так сильно напоминавших об отце.

Ублюдки, которые забрали его у нее…

– В мое отсутствие не появилось никаких новостей о Скаеве? – поинтересовалась Мия.

Меркурио вздохнул.

– Ну, он остается на должности единственного консула на четвертый срок, но этим никого не удивишь. Половина Сената у него в рабстве, а другая половина слишком боится или жадничает, чтобы поднять шумиху. Похоже, в обозримом будущем кресло второго консула будет пустовать.

Мия покачала головой, молча изумляясь. Когда создали республику и итрейцы убили своего последнего короля, система, построенная на руинах монархии, должна была воспрепятствовать появлению новой. Итрейцы избирали консулов, которые правили ими каждую истинотьму, но в Сенатском Доме стояло два консульских кресла, и ни одному консулу не разрешалось занимать пост два срока подряд. В этом был весь смысл республики. Все властные полномочия делились и были ограниченными.

Когда генерал Антоний собрал армию для восстания против Сената, Скаева разворошил некие анахроничные поправки в итрейской конституции, которые позволяли ему оставаться единственным консулом республики при необходимости, но…

– Он до сих пор ссылается на чрезвычайные полномочия? – Мия вздохнула. – Восстание Царетворцев было шесть лет назад. Хватает же дерзости этому ублюдку…

– Ну, возможно, ему было бы трудно убедить Сенат в существовании кризисной ситуации, но когда ассасин пытается убить главу республики в соборе, полном свидетелей, доказать свою правоту становится легче. Резня в истинотьму показала Сенату, что этот город по-прежнему очень опасен. Теперь тебе потребуется чертова армия, чтобы подобраться к Скаеве. Он даже не ссыт без когорты люминатов, держащих горшок.

Мия глотнула виски, вперив взгляд в стол.

– Само собой, кардинал Дуомо присосался к Скаеве, как младенец к груди матери, – пробормотал Меркурио. – Его священники проповедуют с кафедр, восхваляя нашего «славного консула» и его «золотой век мира». – Старик фыркнул. – Скорее золотой век тирании. Мы ближе к новой заднице на троне, чем когда Царетворцы собирали свою армию. Но плебеи все заглатывают. Мир означает стабильность. А стабильность означает деньги. Теперь Скаева практически неприкасаемый.

– Дай мне время, – прорычала Мия. – Я к нему прикоснусь. Только не особо ласково.

– О, ну конечно, что же тут может пойти не так?

– Скаева должен умереть, Меркурио.

– Сосредоточься на своих уроках, – рыкнул он. – Ты на гребаном волоске от посвящения! Церковь будет испытывать тебя все больше и больше, и между нынешним твоим положением и финишной прямой полно способов очутиться в могиле. Побеспокоишься о Скаеве, когда станешь Клинком, но ни секундой раньше. Поскольку теперь к нему сможет подобраться только полноправный Клинок.

Мия потупила взгляд. Кивнула.

– Я им стану. Клянусь.

Меркурио посмотрел на нее, и эти словно созданные для осуждения глаза помягчели.

– Как ты там держишься?

– Вполне неплохо, – она пожала плечами. – Не считая расчленения.

– Скоро тебя попросят пойти на разные поступки. Мрачные поступки. Чтобы ты доказала свою преданность.

– Мои руки уже в крови.

– Я говорю не об убийстве тех, кто этого заслуживает, вороненок. Ты прикончила палача, да. Но он был мужчиной, повесившим твоего отца. Это было бы легко даже для самых мягкосердечных из нас. – Старик вздохнул. – Иногда я гадаю, правильно ли поступил. Что привел тебя к себе. Обучил всему этому.

– Ты сам сказал, – прошипела Мия. – Скаева – гребаный тиран! Он должен умереть. Не только ради меня. Ради республики. Ради народа.

– Народа, говоришь? Вот ради кого все это?

Она протянула руку над столом, сжала ладонь учителя.

– Я смогу это сделать, Меркурио.

– …Да, – он кивнул, его голос внезапно охрип. – Я знаю, вороненок.

Меркурио выглядел гораздо более усталым, чем когда-либо прежде. Тяжесть от всего происходящего скапливалась перемена за переменой. Его кожа стала тонкой, как бумага. Сосуды в глазах полопались.

«Он выглядит таким старым».

Меркурио прочистил горло, допил остатки вина.

– Я уйду первым. Дай мне десять минут.

– Хорошо.

Старый ассасин улыбнулся, смущенно замешкался. Мие потребовались все силы, чтобы сдержаться и не кинуться его обнимать. Но она не встала с места, а он взял трость и кивнул на прощание. Затем повернулся, шагнул к выходу и резко остановился.

– Бездна и кровь, чуть не забыл!

Старик потянулся в карман пальто и достал маленький деревянный коробок, запечатанный сальным воском. Мия узнала символ, выжженный в дереве. Вспомнила маленькую лавочку, где Меркурио покупал свои сигариллы. Первую ночь, когда он дал ей покурить, сидя на зубчатых стенах над Форумом. Вокруг царила темнота. Руки дрожали. Пальцы были окрашены кровью. Четырнадцать лет.

«Не смотри».

– Черный Дориан, – она улыбнулась.

– Бумага. Табак. Дерево. Все это пройдет через Тропу. Я помню тот раз, когда ты пыталась бросить. Подумал, будет лучше, чтобы они у тебя не заканчивались.

– Лучше, – Мия забрала у него коробок, глаза защипало. – Спасибо.

– Прикрывай спину. И перед. – Он неопределенно махнул рукой. – И все остальное тоже.

– Всегда.

Старик надвинул треуголку, поднял воротник. И, не произнеся ни слова, заковылял из таверны на улицу. Мия наблюдала за его уходом, мысленно считая минуты. Смотрела ему в спину, пока он хромал прочь.

«Скоро тебя попросят пойти на разные поступки. Мрачные поступки. Чтобы ты доказала свою преданность».

Мия положила голову на ладони и потерялась в своих мыслях.

С улицы вошла шумная группа, одетая в белые доспехи и красные плащи люминатов. Девушка подняла голову при звуке их смеха, увидела юные лица и красивые улыбки. Раз их поставили так близко к Палаццо, скорее всего, они все были костеродными сыновьями. Отрабатывали пару лет в легионе для достижения политических целей своих семей. Жили привилегированной жизнью и ни разу не задумались…

– Простите, – обратился к ней кто-то.

Мия подняла взгляд и часто заморгала. Над ней нависал один из люминатов. С убийственной улыбкой сердцееда и великолепными зубами богатенького мальчика.

– Простите, ми донна, – он поклонился. – Я невольно заметил, что вы сидите одна, и посчитал это преступлением против самого Света! Могу я к вам присоединиться?

У Мии похолодел затылок, пальцы дрогнули. Но осознав, что она выглядит как обычная костеродная девушка, пьющая в одиночестве, и вспомнив многие выученные тяжким трудом уроки Аалеи, Мия пригладила перышки и выдала лучшую улыбку из своего арсенала.

– О, звучит прекрасно, – ответила она. – Мне очень лестно, сэр, но, боюсь, меня ждет мама. Возможно, в другой раз?

– Полагаю, ваша мама может подождать, пока вы выпьете еще один бокал? – юноша с надеждой поднял бровь. – Я не видел вас здесь прежде.

– Прошу прощения, сэр, – Мия встала из-за стола. – Но мне действительно пора.

– Постойте-ка. – Юноша перегородил ей дорогу. Его глаза помрачнели.

Мия попыталась подавить нарастающий гнев. Сохранить твердость в голосе. Не поднимать дерзко взгляд.

– Простите, сэр, но вы мешаете мне выйти.

– Я просто пытаюсь быть дружелюбным, девушка.

– Вот как вы это называете, сэр? – Глаза Мии вспыхнули, ее темперамент наконец вышел поиграть. – Другие могли бы сказать, что вы ведете себя, как придурок.

Лицо юноши покрылось пятнами от злобы – внезапной ярости человека, который слишком привык, чтобы все делали так, как он хочет. Он крепко схватил Мию за запястье рукой в железной перчатке.

Она могла сломать ему челюсть. Ударить коленом по яйцам. Сесть на его грудь и отвешивать оплеухи, пока он не поймет, что не все девушки – птицы его полета. Но это показало бы ее как человека, который знает Песню, и, в конце концов, она находилась в пабе с полудюжиной его приятелей. Поэтому она остановилась на том, что вывернула руку, как учил Меркурио, заставляя юношу потерять равновесие и вырываясь из железной хватки.

Пуговицы на манжете отлетели. Ткань порвалась. Ножны на запястье скрутились, и, со звуком трескающейся кожи, стилет из могильной кости Мии упал на пол.

Тяжелая рука схватила юношу за шею, прокуренный голос прорычал:

– Оставь девушку в покое, Андио. Мы здесь, чтобы выпить, а не гоняться за голубками.

Юноша и Мия оглянулись через плечо и увидели пожилого мужчину в доспехах центуриона, нависающего позади юного солдата. Он был крупным, его мрачное лицо испещряли шрамы.

– Простите меня, центу…

Центурион с громким лязгом пнул юношу под зад и отправил восвояси. Затем сложил руки и хмуро наблюдал за ним, пока тот не присоединился к товарищам. Мужчина определенно был ветераном, один глаз закрывала черная кожаная повязка. Удовлетворившись результатом, центурион коснулся края шлема с плюмажем и виновато кивнул Мие.

– Прошу прощения за дерзость моего солдата, донна. Надеюсь, он не причинил вам неудобств?

– Нет, сэр, – Мия улыбнулась, ее сердце постепенно успокаивалось. – Благодарю вас, центурион.

Мужчина кивнул и поднял с пола стилет Мии. Слегка поклонившись, положил его на предплечье и протянул руку. Девушка улыбнулась шире, сделала реверанс и забрала кинжал. Но когда она вернула его обратно в ножны, взгляд мужчины проследил за клинком и заметил ворону, вырезанную на рукояти. Его лоб медленно сморщился.

Мия побледнела.

«О Дочери…»

Теперь она его узнала. Прошло шесть лет, но Мия его не забыла. Это он – с симпатичными голубыми глазами и улыбкой человека, который душил щенков потехи ради, – опирался на бочку, в которую ее запрятали.

«Зубы Пасти! – выругался первый. – Ей же не больше десяти».

«До одиннадцати она не доживет, – пожал плечами второй. – Не дергайся, девочка. Скоро все закончится».

Центурион больше не улыбался.

Мия обошла стол, сбив пустой бокал. Попыталась спешно изобразить еще один реверанс и направиться к двери, но, как и солдат несколько минут назад, центурион перекрывал ей дорогу от столика. Пальцы потянулись к кожаной повязке, прикрывающей глаз, который она проткнула своим стилетом из могильной кости много лет назад. На его лице читалось недоверие.

– Не может быть…

– Простите, сэр.

Мия попыталась протолкнуться мимо него, но центурион крепко схватил ее за руку. Мия умерила свой нрав – едва, – думая, что еще может выкрутиться из этой передряги. Если кинется к двери, как испуганный олень, это привлечет внимание. Но мужчина повернул ее руку, посмотрел на стилет в ножнах на запястье. Ворона на рукояти сверкнула крошечными янтарными глазками.

– Именем Света… – выдохнул он.

– Центурион Альберий? – позвал отруганный солдат. – Все хорошо?

Центурион сомкнул взгляд на Мие. Наружу наконец-то вылезла улыбка душителя щенков.

– О, все просто прекрасно, – ответил он.

Колено Мии врезалось в пах мужчины, локоть – в его подбородок. Центурион зарычал и упал на спину, шлем слетел с головы. Мия перепрыгнула через его тело и помчалась к двери. Легионеры застыли на секунду, наблюдая за тем, как их командир падает, словно скулящий мешок картошки, но вскоре они уже выбегали на улицу в погоне за девушкой. Мия услышала свист позади, сердитые крики, топот ног.

– Из всех таверен Годсгрейва, – фыркнула она. – Каковы гребаные шансы?

– …Ты же сама выбрала тот, что прямо напротив Палаццо…

Она натянула капюшон на голову, ушла с главной дороги в извивающийся боковой проулок, перепрыгнула через мусор и пьяниц, сладких девиц и юношей. Позади продолжал раздаваться топот, свистки, крики людей. Под ногами – булыжники мостовой, узкие стены сдавливают по бокам. Мия выбежала на крошечную пьяццу, всего три на три метра, со старым булькающим фонтаном посредине. Наверху стояла Трелен, ее платьем служили вздыбившиеся волны, богиню окружали свечи и кровавые подношения. Протолкнувшись через небольшой дверной проем, Мия надела на плечи плащ из теней, и весь мир потускнел во мгле и тьме.

Послышались приближающиеся шаги. Тяжелый топот ботинок. Сквозь свой плащ она смутно разглядела, как на площадь выбегают с десяток люминатов, доставших пламенные мечи из солнцестали. Не заметив ее, они разделились и кинулись во всех направлениях. Мия не шевелилась, Мистер Добряк сидел у ее ног, пара выглядела всего лишь как размытое пятно в двери. Она дождалась, пока мимо пробежит еще одна группа солдат, кричащих и пихающих друг друга.

И, наконец, наступила тишина.

Мия медленно вышла из укрытия, ощупывая стену из-под своего плаща. В такие времена было трудно винить Мать за то, что она ее отметила, – если она действительно это сделала. Но, несмотря на преимущества магики, способность шататься в практически кромешной темноте, будучи почти невидимой, это далеко не тот уровень колдовства, что у Адоная и Мариэль. Мия полагала, что все платят свою цену. Адонай жаждал того, над чем властвовал. Мариэль сплетала плоть других и портила собственную. А Мия могла быть невидимой, но в то же время сама едва что-то видела…

Девушка неуверенно шла через лабиринт задних улочек, но, в отличие от Малого Лииза, она плохо знала Левую Руку. Даже при том, что Мистер Добряк скользил впереди и изучал обстановку, с такими успехами ей потребуется не один час, чтобы найти дорогу к Свинобойне. Поэтому она наконец откинула тени и направилась к ближайшей оживленной дороге. Влившись в основной поток, пересекла три моста к Сердцу и спустилась к Ногам, избегая любых люминатов, попадавшихся на пути. Встреча с душителем щенков сильно ее потрясла. Напомнила сознание воспоминаниями. О матери в цепях. О плаче младшего брата. О перемене, когда весь ее мир разрушился. Ей нужно было поскорее вернуться в гору, уйти как можно дальше от этих солнцепоклоняющихся ублюдков.

Чтобы хоть минутку все обдумать.

Чтобы хоть минутку подышать полной грудью.

Не будь Мия так сосредоточена на больших группах людей в блестящих белых доспехах, размахивающих горящими мечами, она бы, наверное, заметила хрупкую фигуру, укутанную во все гранитно-серое, следующую за ней по пятам в портовый район. Она бы, наверное, заметила банду юных разбойников, плетущихся к ней по набережной и кивающих фигуре, тенью следующей за ней. Она бы, наверное, заметила, что на них были военные сапоги. Что под их плащами виднелось что-то, очертаниями подозрительно напоминающие дубинки.

Она, наверное, заметила бы все это, пока не стало слишком поздно.

Но затем стало слишком поздно.