Кровь. Боль. Чернота.

Это все, что помнила Мия с того момента, как Солис отрубил ей руку. Белая боль ослепляла, пузырилась, вырываясь из ее нутра вместе с рвотой и воплями. Ее накрыла тьма – сладкая, черная и полная шепота, – где-то вдалеке слышался голос Мистера Добряка, переплетающийся с другими, которые она не узнавала.

– …Держись, Мия…

– О Солис, бедный Солис! Коли матушка любила бы его больше…

– Вот так ущерб. Иль ты убеждена, что она стоит сих мучений?

– Друзилла мнит, что да. Паче того, ее лицо – услада для меня.

– …Мия, держись за меня…

– Врачевание сего недуга в моем распоряжении. Истинное и верное.

– Окстись, сестра моя, сестра любимая.

– Какой портрет могла бы я живописать, коль дали б мне сей холст. Какой бы ужас могла я даровать и посеять в этом мире.

– …Не отпускай…

Мия очнулась с криком на устах.

Глаза резал аркимический свет. Тело крепко сдерживали кожаные ремешки. Ощутив их, Мия забрыкалась и тут же почувствовала чье-то ласковое прикосновение, сладкий голос наставлял ее: «Тише, тише, милое дитя». И тогда она взглянула в лицо, которое с этого момента будет преследовать ее во сне и наяву.

Мужчина. Высокий, стройный и бледный, как свежий труп. Его глаза были розовыми, кожа – будто сделанной из мрамора с голубыми узорами жилок. Белоснежные, как зимний снег, волосы зачесаны назад, сквозь шелковую мантию видна гладкая твердая грудь. Он был настолько красив, что все слова в мире меркли перед его ликом. Но он был так же холоден, как красив. Бескровен. Это красота недавнего самоубийцы, лежащего в новом сосновом гробу. Это красота, которая, несомненно, испортится после пары часов под землей.

– Не шевелись, душа моя, – сказал он. – Ныне ты в здравии, целости и сохранности.

Мия вспомнила агонию, которую испытала, когда Солис отрубил ей клинком руку. Но чуть ниже кожаного ремешка, намотанного вокруг бицепса, она увидела свою левую руку – черно-синюю, пульсирующую болью, – каким-то чудом вновь соединенную с локтем. Девушка сглотнула, борясь с внезапно накатившей тошнотой, ощутила нехватку воздуха.

– Моя рука… – ахнула Мия. – Он…

– Все будет хорошо, милое дитя, все будет правильно. – Мужчина улыбнулся синеватыми губами и расстегнул ремешок на ее руке. – Урон удалось уменьшить, если не возместить полностью. Время залечит остальное.

Мия поборола тошноту, сжала пальцы в кулаки. Ощутила покалывание в каждом из них, а также слабую боль в локте, где рубанул Солис.

– Как? – выдохнула она.

– Кровотеченью я положил конец, но плоть уберегла моя сестрица Мариэль. И ей обязана ты выказать львиную долю своей признательности. – Мужчина окликнул: – Выходи, сестра моя, сестра любимая. Яви свой лик! Воистину, боюсь, и тень не спрячет от сего зрелища.

Мия услышала шаги, повернула голову и едва сдержала крик. Там, во мраке, стояла горбатая уродливая женщина. Тоже альбиноска, как мужчина, и укутанная в черную мантию, но видимая часть ее плоти была невыносимо безобразной. Потрескавшаяся, опухшая, кровоточащая, сочащаяся, прогнившая до самых костей. От нее пахло парфюмом, но за ним Мия чувствовала более насыщенный запах. Сладость гибели. Падших империй и разложения во влажной земле.

– Пасть меня побери, – ахнула Мия.

Изувеченные губы женщины растянулись в слабой улыбке.

– Уже, дитя.

– Кто вы?

– Я – вещатель Адонай, – ответил мужчина. – А это – моя любимая сестрица, ткачиха Мариэль.

– Вещатель? – переспросила Мия. – Ткачиха?

– …Они колдуны…

Мариэль повернулась к Мистеру Добряку, появившемуся у подножия каменной плиты, на которой лежала Мия. Не-кот посмотрел на женщину: голова наклонена, хвост мечется из стороны в сторону.

– Ах, показался наконец. Доброй перемены тебе, маленький спутник.

– …Они мастера ашкахской магики, Мия…

Девушка нахмурилась. Вспомнила изваяния с кошачьими головами, побитые ветром и временем, которые видела в Пустыне Шепота. Эти статуи – единственное, что осталось от народа, который когда-то построил империю на этой земле. Больше ничего, кроме волшебных загрязнителей и чудовищ.

– Но ашкахское искусство мертво.

Мариэль встала около плиты, и по коже Мии побежали мурашки. Из-под капюшона выглядывали клочки белых волос, глаза оказались розовыми, как у брата. Осмотрев комнату, Мия увидела спиралевидный узор, четыре двери в арках. Тусклые очертания лиц на стенах.

– Не все мертво, что умерло, – прошепелявила Мариэль.

– Мать оставляет только то, что ей нужно, – добавил Адонай.

– Наив сказала то же самое…

Глаза Мариэль вспыхнули.

– Ее подружка, стало быть?

– Окстись, сестра моя, сестра любимая, – пробормотал Адонай. – Это та девушка, которую привела Наив из пустыни. Это милое дитя избавило ее от гибели.

Мариэль сжала ушибленный локоть Мии.

– Коли так, любопытно, зачем я избавила ее…

– Потому что я тебя попросила, любезная Мариэль.

Мия посмотрела на одну из дверей и увидела на пороге Достопочтенную Мать со спрятанными в рукава руками. Пожилая женщина вошла в комнату, распущенные седые волосы веером падали ей на плечи. Она одарила Мию ласковой улыбкой.

– И вы прекрасно справились с задачей. Она выглядит как новенькая.

– Осталось несколько ушибов, – доложил Адонай. – Кость трижды сломана, а моя сестрица не владеет сим царством. Но ежели дело касается плоти, Мариэль нет равных. Лицезреть, как она сплетает сухожилия, соединяет мышечную ткань, ах…

– Мне жаль, что я это пропустила. – Достопочтенная Мать опустила руку на плечо Мии. – Как ты себя чувствуешь, аколит?

– Так, будто потеряла рассудок…

Мариэль рассмеялась, при этом кожица ее нижней губы треснула. Она потянулась было вытереть темные капли крови, но Адонай ласково ее остановил. Мия с отвращением наблюдала, как мужчина наклоняется и слизывает кровь с подбородка сестры.

– Хочу выразить вам глубочайшую благодарность, – сказала Друзилла. – Вам обоим. Но теперь, если вы не против, я хотела бы поговорить с аколитом наедине.

– Ваше право. Мы лишь гости. – Красавец развернулся к своей уродливой родственнице. – Идем, сестра моя, сестра любимая. Я испытываю жажду. Коль изволишь, можешь созерцать.

Мариэль поднесла кисть брата к своим искаженным губам, и ее розовые глаза заискрились. Поклонившись Достопочтенной Матери, они вышли из комнаты, держась за руки. Как только брат с сестрой исчезли из виду, Мия посмотрела на Друзиллу, беззвучно открывая и закрывая рот, как рыба на суше.

Улыбнувшись, старушка присела к ней на край плиты, серые локоны обрамляли румяные щеки и усталые глаза. Мию снова охватило впечатление, что Друзилла должна сидеть около теплого очага с внуками подле себя. От ее улыбки Мия чувствовала себя оберегаемой. Желанной. Любимой. И все же, зная счет ее душ и каким авторитетом она пользуется в Церкви, Мия осознавала, что Друзилла – самая опасная женщина в этих стенах.

– Прости, если Адонай и Мариэль тебя смутили, – сказала Мать. – Они часто оказывают такое воздействие на тех, кто не такой, как они.

– Как они?

– …Колдуны…

Друзилла повернулась к Мистеру Добряку.

– А, вот ты где. Мне стоило догадаться.

– …Я всегда здесь…

– Я хочу поговорить с аколитом наедине.

– …Она никогда не останется одна…

– Не испытывай меня, малыш. Я давно ушла из-под солнц – с распростертыми объятиями и радостью в сердце. Я знаю тьму так же хорошо, как себя. В отсутствие лорда Кассия я – правая рука Наи в этом месте. И когда я попрошу тебя уйти в следующий раз, то уже не буду такой вежливой.

– …Вам не нужно меня бояться…

Друзилла тихо рассмеялась.

– Нельзя всю жизнь обитать в тенях и не выучить пару-тройку фактов о тех, с кем приходится их делить. Здесь у тебя нет надо мной власти.

– Все нормально, Мистер Добряк, – вмешалась Мия. – Не уходи далеко. Если понадобится, я позову.

Долгую минуту кот из теней пристально и молча смотрел на Друзиллу. Старушка упрямо уставилась в ответ. Но, в конце концов, Мия почувствовала, как он перевел взгляд на нее и кивнул.

– …Как угодно…

Кот из теней исчез, не издав ни звука.

Мия почти сразу же ощутила его отсутствие, в желудке медленно разливался страх. Она наедине с матроной паствы убийц. В сознании пылало воспоминание о незрячих глазах Солиса, когда он отрубал ей руку. Сможет ли она полностью восстановиться? Что, если сп…

– Интересная у тебя компания, аколит, – сказала Друзилла.

Мия посмотрела на дверь, через которую вышли Мариэль с Адонаем.

– Не более, чем у вас, Достопочтенная Мать.

– Как я и сказала, мне жаль, если от них тебе стало не по себе. Мариэль с Адонаем уже давно обитают в Тихой горе. В обмен за оказанные услуги мы предоставляем им убежище в мире, который не особенно гостеприимен к тем, кто носит звание колдунов.

– Я думала, что ашкахское искусство умерло вместе со всей расой.

– Ашкахская раса мертва и забыта, это верно, – Друзилла пожала плечами. – Но смерть не алчна. Мать оставляет только то, что ей нужно. И ашкахское искусство живет в тех, кому хватает храбрости принять ниспосланные вместе с ним страдания.

– В пустыне я видела, как Наив исполняла кровавый обряд, – сказала Мия. – Пузырек, слагание по крови. Так она позвала на помощь? Ее научил Адонай?

– Адонай ничему не учит. Кровь в пузырьке принадлежала ему. Он управляет ею издалека. Своей кровью и тех, чьей кровью он обладает. Таков дар вещателя. И проклятие.

– А его сестра?

– Ткачиха плоти. Она может сотворить непревзойденную красоту или же безграничное уродство.

– Но если Мариэль властвует над плотью, то почему ее собственная…

– Освоение ашкахского искусства требует жертв. Ткачи используют плоть, как гончар – глину. Но при каждом применении волшебства ее собственная плоть становится все более безобразной. – Друзилла покачала головой. – Нужно отдать ашкахам должное. Не могу придумать более изощренной пытки, чем обладать абсолютной властью над всеми, кроме себя.

– А Адонай?

– Крововещатели жаждут того, над чем главенствуют. Они не нуждаются ни в каком ином пропитании, кроме того, которое можно найти в жилах у других.

Мия уставилась на нее.

– Они пьют…

– Да.

– Но кровь вызывает рвоту, – заметила Мия. – Выпьешь слишком много, и будешь пускать фонтаны.

– Похоже, уроки Меркурио были… очень экстравагантными.

– Вы знаете Меркурио?

Пожилая женщина улыбнулась.

– И довольно хорошо, дитя.

Мия пожала плечами.

– Ну, однажды он заставил меня выпить лошадиную кровь. Чтобы я знала, чего ожидать, если застряну где-нибудь без воды.

На это Друзилла улыбнулась шире и покачала головой.

– Это правда, что выпить больше одного глотка крови – надежный способ попробовать ее во второй раз. Вещатели не исключение. И снова пожизненные муки, понимаешь? Выпьешь мало – будешь вечно голодным. Выпьешь много – будет постоянно тошнить.

– Звучит… ужасно.

– Любая сила имеет цену. И мы все ее платим. Вещатели – своим голодом. Ткачи – своим бессилием. А те, кто призывает Тьму… – Друзилла посмотрела на тень Мии, – …что ж, в конце концов она призовет их в ответ.

Взгляд Мии опустился к черноте у ног. Страх увеличился.

– Вы знаете, кто я?

– Меркурио рассказал мне о твоих талантах. Солис рассказал о твоем маленьком представлении в Зале Песен. Я знаю, что ты отмечена самой Ночью, но не знаю почему.

– Отмеченная Ночью, – повторила Мия. – Меркурио сказал то же самое.

– Но можешь ни секунды не сомневаться, что здесь это не сделает тебя чьей-либо фавориткой. Может, ты и избранница Матери, но свое место ты пока не заслужила. В следующий раз, когда ты воспользуешься своим даром для демонстрации дешевых трюков, чтобы оскорбить шахида, потеряешь не только конечность.

Мия посмотрела на ушибленный локоть. Ответила едва слышным голосом:

– Я не хотела его оскорбить, Достопочтенная Мать.

– Уже много лет ни одному аколиту не удавалось пустить кровь Солису. Я удивлена, что он отрубил тебе только руку.

Мия нахмурилась.

– И вы поддерживаете это? Что учителя калечат послушников?

– Ты не покалечена, аколит. Если я не ошибаюсь, рука все еще при тебе. Это не пансион благородных донов и донн. Наши шахиды – ремесленники смерти, которых обязали сделать из вас достойных службе богине. Некоторые аколиты уже никогда не покинут эти стены. Похоже, Солис хотел как можно раньше сделать кого-то поучительным примером для остальных на своем уроке. Но, несмотря на всю бессердечность, его задача – учить, и он ею гордится. Если дашь ему еще один повод причинить тебе боль, он сделает это без зазрения совести. Наносить ущерб – в его характере, и именно характер делает Солиса идеальной кандидатурой для того, чтобы учить тебя причинять боль другим.

Мию начала накрывать грандиозность происходящего. Реальность места, в котором она сейчас находилась. Что она тут делала. Это место – кузница, где оттачиваются Клинки и лепится смерть. Даже после стольких лет подле Меркурио ей еще столько всего нужно выучить, и одна ошибка может дорогого стоить. Правда заключалась в том, что она выпендривалась. И пусть Солис повел себя как полный урод, она тоже ошиблась, пытаясь одолеть его на глазах у всей паствы. Мия решила, что в будущем больше не позволит своей гордыне вскружить ей голову. Она здесь для одной цели, и только: консул Скаева, кардинал Дуомо и судья Рем должны умереть. Ей нужно стать достаточно опытной, достаточно быстрой, достаточно сильной, чтобы прикончить каждого из них, а этого не случится, если она увлечется детскими играми. Время закрыть рот на все замки и быть умнее.

– Я понимаю, Достопочтенная Мать.

– Ты не сможешь заниматься в Зале Песен, пока твои раны не заживут, – сказала Друзилла. – Я поговорила с шахидом Аалеей, и она согласилась начать твое обучение пораньше.

– Аалея, – Мия с трудом сглотнула. – Шахид масок.

Старушка улыбнулась.

– Тебе нечего бояться, дитя. Со временем ты обнаружишь, что с нетерпением ждешь ее уроков.

Друзилла встала, спрятала руки в рукава.

– А теперь, если позволишь, у меня есть и другие дела. Если тебе что-нибудь понадобится или возникнут какие-то вопросы, не стесняйся ко мне обращаться. Как и все мы, я здесь, чтобы служить.

Женщина беззвучно ушла, растворившись во мраке. Мия наблюдала, как она исчезает, обдумывая их диалог. Что она ей сказала?

«А те, кто призывает Тьму… что ж, в конце концов она призовет их в ответ».

Меркурио никогда не был полностью расслаблен в присутствии Мистера Добряка, хоть и не говорил об этом. Со своей стороны, не-кот вполне ограничивался тем, что игнорировал ее учителя и не попадался тому на глаза, когда Меркурио находился рядом. В детстве ей не было с кем обсудить свои таланты. Ни один том в лавке Меркурио не упоминал об этом, а фольклорные байки о даркинах в лучшем случае можно было назвать противоречивыми, в худшем – суеверной чепухой. Поэтому она пыталась сама разобраться в своем крепнущем даре, насколько это было возможно. В год, когда ей стукнуло одиннадцать, наступила истинотьма, и Мия заметила, что ее связь с тенями крепнет. А в ту истинотьму, когда ей исполнилось четырнадцать…

«Нет. Не смотри…»

– …Она кажется… милой…

Мистер Добряк возник у плиты, и Мия улыбнулась.

– «Милая» – не то слово.

– …У меня в запасе есть и менее лестные, но хватит с нас кровопролитий на одну перемену…

Мия согнула руку и скривилась, боль отдавала в плечо. С возвращением Мистера Добряка ее тревога утихла и сменилась злостью. Она выругалась себе под нос, понимая, что из-за этой травмы не сможет посещать уроки песен неделями. А еще сожалела, что была такой безрассудной, шахид Солис – настолько заслуживающим выволочки. Мия принялась перекидывать повязку через шею, чтобы зафиксировать руку.

– …Тебе не помешало бы поспать. Завтра тебе понадобятся силы…

Мия закусила губу. Кивнула. Мистер Добряк был прав. Меркурио не слишком распространялся о том, чего ей ждать в Церкви. Он подготовил ее, насколько было возможно, но у Мии создалось впечатление, что старик раскрыл ей далеко не все тайны, чтобы не обмануть доверие конгрегации. После клятвы люминатов искоренить Церковь, за пределами этих стен секретность стала кредо ее служителей. Мия понятия не имела, как последователи церкви перемещались из города в город, кем управлялись местные часовни, не знала даже, какой была внутренняя иерархия. Солис – мастер песен, а значит, он обучал искусству владения мечом. Она предполагала, что шахид карманов будет обучать воровству. Или мошенничеству. Что же касается шахидов истин и масок, Мия даже не представляла, чего ожидать от их уроков.

– Я вправду устала, – вздохнула она, потирая виски.

– …Так ложись спать…

– Верно. Ты идешь?

– …Как всегда…

Девушка скользнула раненой рукой в повязку, не-кот скользнул в ее тень, и парочка выскользнула из комнаты.

Трик сидел на полу у двери в ее комнату, прислонившись к стене. Увидев Мию, он быстро поднялся с очевидным облегчением в глазах.

– Слава Матери! – выдохнул он. – Ты в порядке.

Мия показала руку и скривилась.

– Немного ушиблена, но цела.

– Этот ублюдок Солис! – прошипел Трик. – Я хотел выпотрошить его за то, что он сделал! Даже попытался, но он сбил меня с ног и вырубил.

Мия осмотрела свежие синяки на лице Трика и покачала головой.

– Мой бравый центурион. Прискакал на белом коне, чтобы спасти свою бедную девицу? Ловите меня, храбрый сэр, я сейчас сомлею!

– Заткнись, – насупился Трик. – Он сделал тебе больно.

– Достопочтенная Мать сказала, что это не первый случай. Ему нравится задавать тон своим урокам с помощью первого же «умника», которому хватит дурости задирать нос.

– Встречайте, с левой стороны сцены – Мия Корвере! – ухмыльнулся Трик.

Мия низко поклонилась.

– Полагаю, Солис может позволить себя разгуляться, когда у них под рукой ткачиха Мариэль.

– Она вправду заштопала рану голыми руками?

Мия вытащила руку из повязки, аккуратно задрала рукав. Трик медленно покрутил ее руку так и этак, его крупные мозолистые ладони прикасались к ней с невероятной нежностью. Мия опустила рукав, пока кожа не покрылась мурашками.

– Видишь? Всего пара синяков в память о моем первом расчленении.

Трик почесал голову со смущенным видом.

– Я… беспокоился о тебе.

Она всмотрелась в лицо юноши в отвратительных татуировках и остановила свой взгляд на карих глазах. Задумалась о том, что же скрывалось в них.

– Мне не нужно, чтобы ты волновался обо мне, Трик. В этом месте достаточно опасно, оно может убить нас обоих. Если будешь переживать обо мне, то упустишь нож, нацеленный на тебя.

– Я и не переживаю, – нахмурился двеймерец. – Я просто… прикрою тебя, если что.

Мия не смогла сдержать улыбку. Живот наполнился теплом от чувства благодарности. Она сказала правду – эта гора не швейный кружок. Смертельная опасность, готовая прикончить их в любой момент, здесь таится на каждом шагу. Тем не менее приятно знать, что кто-то за тобой приглядывает, что есть тот, кто подставит тебе плечо. Впервые в ее жизни этот кто-то не был создан из теней.

– Что ж… благодарю, дон Трик. – Мия с улыбкой присела в реверансе, неловкую тишину нарушил смешок юноши.

– Есть хочешь?

– Умираю с голоду, – вдруг осознала она.

– Возможно, Бледная Дочь согласится пройти со мной на кухню?

Трик согнул локоть и предложил ей руку. Мия сильно ущипнула его, и двеймерец ойкнул. Улыбаясь, парочка побрела по коридору в поисках ужина.