Глава 23
Вытеснение

Через несколько часов после ухода Ральдарина явился мужчина, которого я никогда не видела. Дельдра представила его целителем.

Я натянула одеяло до ушей, не желая показываться голышом еще одному дракону. Он и не подумал сражаться со мной, срывая одеяло. Просто провел сверху рукой, вдоль моего тела, и боль исчезла. А вместе с ней и магия подчинения. Я снова могла двигаться и говорить по собственному желанию.

Тем не менее остаток дня мне позволили благополучно доваляться в постели. Дельдра принесла на ужин легкий напиток вроде нашего кефира. Я выпила и сама не заметила, как уснула.

Наутро меня ждали уроки с Камарисом. Они начались в том самом кабинете, где вчера мне пришлось пережить несколько минут невыносимого стыда. Я думала, что не смогу глядеть в глаза прорицателю, но он был так же галантен, как вчера утром и на балу, так что я в итоге расслабилась.

Он показал мне карту земель Коэлина. Рассказал о расах и народах, населявших этот мир. До сих пор я думала, что в нем живут лишь драконы, шеами и люди. Оказалось, за океаном, в другом полушарии, обитает еще раса ундиар – оборотней, имевших звериную или птичью ипостась. У них было несколько стран, в зависимости от того, какой была вторая ипостась.

Еще были кельми – раса одних женщин без мужчин. Размножались они, скрещиваясь с ундиар или человеческими мужчинами. Рожали только девочек, которые всегда принадлежали расе кельми.

Камарис рассказал, что их особенностью была необычная красота и способность вызывать сильное желание мужчин всех рас. Даже драконов. Последнее меня ничуть не удивило. Судя по Ральдарину, ему немногого хватало, чтобы вызвать желание. Камарис выглядел сдержаннее, но кто его знает…

Единственными, кто не реагировал на невероятную красоту кельми, были мужчины шеами. Драконы потрудились при создании этой расы устранить риск соперничества. Хотя непонятно, к чему столько усилий. Кельми не могли скрещиваться ни с драконами, ни с шеами.

Одним словом, при системном знакомстве Коэлин оказался еще более странным миром, чем я ожидала.

А затем Камарис начал расспрашивать меня о Земле. Я рассказывала, стараясь быть как можно объективнее. Упоминала наши технические и культурные достижения, но и не замалчивала проблемы. Все равно о них здесь и так знали.

– И в вашем мире не сохранилось никаких следов магии? – спросил он.

– Ну, вообще у нас никогда не было магии, поэтому и следов не должно остаться. В нашем мире магия – выдумка, фантазия. У нас очень популярны истории о ней. И волшебных мирах, подобных вашему. Люди хотят верить в существование волшебства. Они обожают фантазировать, что магические миры есть и туда можно попасть.

Камарис улыбнулся.

– На то должна быть причина. Люди не могут воображать то, чего никогда не существовало. Если вы что-то придумываете, значит, вы это знаете. Фантазии – способ вспомнить забытое. Когда-то в вашем мире существовала магия. Память о ней осталась до сих пор. Но вы не желаете признавать ее. Выдаете за выдумку. Я даже могу понять почему. Слишком больно сознавать, что вы утратили магию. Проще поверить, что ее нет и не было, что это лишь фантазия. А тяжелее всего было бы узнать, что вы сами изгнали магию из своего мира.

Мой внутренний мечтатель – тот, что взахлеб погружался в оранжевый вымысел о Вершителе, – затрепетал всеми фибрами души. Будто получил давно вожделенный ответ в своих долгих и мучительных исканиях. Не вымысел и не фантазия. Память. Магия в других мирах существует – значит, могла существовать и на Земле. Просто мы отчего-то утратили ее. И сейчас даже не помним отчего.

Если мы сами тому виной, тогда неудивительно, что мы не хотим вспоминать. Интересно, есть ли в этом мире психоаналитики. Фрейд описывал защитный механизм психики – вытеснение. Когда помнить и сознавать нечто слишком больно, слишком нестерпимо, наша психика вытесняет это воспоминание. Будто ничего не было. А если нечто было слишком прекрасно, слишком хорошо, настолько, что его утрата причинила неслыханную боль, горе и чувство вины… Тогда нам легче забыть и это прекрасное, чтобы не сравнивать с ним серость и скудость нашей нынешней жизни.

– О чем вы сейчас думаете, Ирина?

Как-то незаметно мы начали называть друг друга по именам, без слов «госпожа» и «господин». Камарис вообще удивительно располагал к доверию. Я рассказала ему о психических защитах и о том, почему мы могли забыть, что магия существовала… если так было.

Он слушал внимательно. Потом поднялся и прошелся из угла в угол, заложив руки за спину.

– Ваша человеческая культура и правда многого достигла. Это вытеснение… Знаете, иногда я думаю об истории Азрайлена и драконьей расы и понимаю, что в ней много белых пятен. Что-то не стыкуется, как будто фрагмент мозаики был утрачен. Может, у нашего народа тоже было нечто, о чем мы предпочли забыть.

– Я бы не удивилась, – уронила я неосмотрительно, прежде чем прикусила язык.

Раса драконов казалась способной на любые жестокости. Вот только зачем им забывать? Вытеснение нужно людям, чтобы быть в гармонии с собственной совестью. А драконы, как мне показалось, прекрасно обходились без совести. Может, они хотели забыть собственную слабость? Или ошибку? Вот этого они бы себе не простили.

Камарис вопросительно посмотрел на меня. Я вздохнула, понимая, что придется объяснять наставнику свое нелицеприятное отношение к драконам. Открыла рот – но не успела ничего сказать.

Дверь открылась, и вошел Ральдарин. Он все никак не мог исполнить угрозу присоединиться к нашим занятиям – правительственные дела вновь требовали его внимания. И вот, похоже, он освободился.

Правда, вошел он не один. Из-за его спины, когда он посторонился, выглянула хрупкая светловолосая девушка. Такая красивая, что я устыдилась, вспомнив самолюбование в зеркале перед балом. Рядом с этой красавицей я казалась замухрышкой. Даже роскошные драконицы выглядели бы подле нее слишком броскими и вульгарными.

У нее были тонкие черты лица и печальный взгляд огромных голубых глаз. А кожа будто испускала чуть заметное сияние.

Увидев ее, Камарис встал и почтительно поклонился. А Ральдарин произнес с какими-то подозрительно веселыми, взбудораженными нотками в голосе:

– Занимаетесь? Прекрасно. Ирина, я привел тебе еще одну наставницу. Один язык хорошо, а два лучше. Позволь представить тебе Элайсси, Видящую народа кельми.

Глаза у него тоже подозрительно блестели. Впрочем, понятно почему. Вот они какие, кельми. Неудивительно, что мужчины так реагируют на них.

– Доброе утро, госпожа Элайсси. Меня зовут Ирина. Рада знакомству.

Красавица заговорила, и в комнате словно зазвучали переливы некоего музыкального инструмента – напевного и мелодичного:

– Здравствуй, Ирина. Не зови меня госпожой, прошу тебя. В землях драконах кельми не могут приказывать и распоряжаться. Даже собой.

Ральдарин недовольно нахмурился. Слова девушки явно не пришлись ему по душе. Интересно, почему? Что она имеет в виду?

– Продолжайте урок, – отрывисто бросил он. – Мы с Элайсси послушаем.

Он уселся на диван, закинул ногу за ногу. Элайсси осталась стоять, сложив руки перед собой. Ей не подобает сидеть в присутствии Владыки? Ну, тогда и мне не подобает, я тут тоже не больно-то собой распоряжаюсь.

Я встала. Ральдарин удивленно посмотрел на меня. Объяснила:

– В нашем мире не принято, чтобы мужчины сидели, когда женщины стоят. Элайсси не предложили сесть – наверное, в вашем мире принято наоборот? Не хочу нарушать приличий.

Ральдарин раздраженно махнул рукой.

– Да сядьте обе, наконец! Я уже понял, что твой мир полон неразумностей, не нужно тащить их за собой в наш мир.

Я выразительно закатила глаза к потолку. Посмотрела на печальную Элайсси, улыбнулась ей, указала на стул рядом со мной. Она улыбнулась в ответ, подошла и села. Веселости в ее лице не прибавилось, хотя оно несколько оживилось.

– Мы как раз говорили о мире госпожи Ирины, – заметил Камарис. – Обсуждали, могла ли в нем быть магия. И пришли к выводу, что могла, но память об этом вытеснена из истории мира.

Он пересказал мою лекцию о психических защитах Фрейда. Прибавил, что подобное вытеснение могло произойти и в их мире. Ральдарин пренебрежительно пожал плечами, а вот Элайсси явно заинтересовалась.

– В истории кельми тоже есть множество белых пятен, которые мы тщетно пытаемся объяснить. Может, и верно наши расы желали забыть что-то из прошлого. – Она повернулась ко мне. – Твой мир интересен, Ирина. Скажи, ты хочешь вернуться туда или тебе понравилось в Коэлине?

Я вздрогнула. Светловолосая кельми оказалась первой, кто спросил меня об этом.

– Коэлин необычен, Элайсси. Многие на Земле мечтали бы здесь оказаться. Но даже если бы мне тут нравилось все… а для меня здесь многое неприемлемо… даже тогда я все равно хотела бы вернуться домой. Там остались близкие люди, которые сейчас думают, что со мной случилось что-то плохое. Они волнуются и переживают. Мои родители, друзья…

Я замолчала, испытав очередной укол вины. Со мной здесь происходило слишком много всего. И я нечасто вспоминала тех, кто беспокоился обо мне дома. Несколько раз по ночам – или взаперти в одиночестве – на меня нападала тревога о родителях. Каково им не видеть меня несколько дней? Может, они уже не чают, что я жива?

Элайсси внимательно смотрела на меня.

– Разве Владыка не предложил тебе передать весточку родным с Гончими?

– Что? Как? А так можно?!

Я уставилась на Ральдарина. Тот скорчил раздраженную гримасу. Меня охватила злость. Ну конечно, нельзя расходовать ценные ресурсы по пустякам! На глазах выступили слезы. Я вскочила с кресла и бросилась к выходу.

Он преградил мне дорогу мгновенно. Я даже не успела коснуться двери. И заметить, как он встал с места.

– А ну-ка, хватит, – скомандовал властно. – Идем со мной. И ты, Элайсси, раз уж это твоя идея. Укажешь Гончим путь.

У меня радостно забилось сердце. Неужели он сейчас отправит письмо родителям?!