Глава 27

Каждое утро меня будило солнце. Его тепло просачивалось сквозь неплотные шторы, пропитанные сигаретным дымом. Дополнительный слой смолы, впитавшейся в ткань, не спасал от слепящего света. Шторы мне в комнату перешли от Мередит, они были все в подсолнухах. Мама с ума сходила по подсолнухам. Платья, вазочки, брелоки и накладка на руль – везде буйным цветом расцветали отмеченные солнцем цветы. Мне никогда не приходилось ломать голову, что подарить ей на праздник.

В то утро я проснулась не в привычной с детства кровати, закутанная в одеяла. Я спала на огромной двуспальной постели, будто сотканной из тончайших облаков. Мое тело проваливалось в рыхлую пышность постели, а кожу приятно холодили простыни. Посреди ночи я встала, убавила цифровой термостат до шестидесяти пяти и после этого спала как младенец. Он был точным, этот термостат, в отличие от видавшего виды прибора в родительском доме; уж если на нем написано шестьдесят пять, то ему можно верить. Отель «Ритц» во Французском квартале сочетал в себе интеллект и роскошь, современность и классику. Интересно, каково это – просыпаться в подобных местах каждое утро?

Вполне возможно, что я буду пробуждаться по утрам рядом с Джоном в доме, где не верховодят родители. Я пыталась представить дом, где гораздо меньше народу. Мередит всегда говорила, что мне будет скучно без сестринской возни. Как я успела заметить, Джон сам по себе производил много шума. К моему удивлению, Джон Брук не любил обниматься, храпел и вздыхал во сне. Я готова была поклясться, что он и раньше спал, обнимая меня в постели. Помню, когда мы гостили в «Ред-Руф» возле самого въезда в военный городок, я проснулась вся в поту. Тогда он еще не храпел – во всяком случае, я не припомню, а подобный китовый вой не больно-то и забудешь.

Кажется, все это было давным-давно, хотя с нашей встречи прошло только три месяца. Странно, с чего бы вдруг?

Он привык спать на спине и, оказывается, храпит. Под храпом я подразумеваю призывный рев гризли в брачную пору и забористый кашель, когда кажется, что он давится и не может вздохнуть. Надеюсь, все это пройдет. Наверное, ему нужно время, чтобы отвыкнуть от ранних побудок, к которым его приучили в Уэст-Пойнте. Я даже скрестила пальцы на руках и ногах, на удачу. Хорошо, что придумали пластырь для храпунов. Надо будет с вечера прикупить упаковку.

Папа тоже храпел вроде Джона, только гораздо сильнее, если такое вообще возможно. Папины полуночные воззвания к ветру были одной из причин, почему во время побывки Мередит нередко оказывалась в кресле-качалке, ретировавшись с брачного ложа. Ну вот, я уже задумываюсь о том, как буду коротать ночи всю оставшуюся жизнь. Сказать, что наша ночь вдвоем была комфортной и страстной – то же самое, что утверждать, будто все намекало на то, что Дэн Хамфри окажется «Сплетницей».

Наша роскошная комната на клубном этаже погрузилась в непроглядный мрак. Ни один лучик света не мог просочиться из внешнего мира сквозь тяжелые текстильные шторы. Я глядела в потолок, мало-помалу осваиваясь в темноте, и меня здорово напрягало, что невозможно увидеть, что творится вокруг.

Вот Джо, в отличие от меня, – та обожала сидеть в темноте, точно летучая мышь. Я приподнялась на кровати, немножечко посидела, зябко потерла руки, чтобы согреться, и, перевалившись на другую сторону безразмерной кровати, бросила взгляд на будильник, стоявший на прикроватной тумбочке. Комната совершенно простыла, а я была без всего. Соски затвердели. Джон лежал не шелохнувшись. Я тронула его спину своей холодной, напряженной грудью.

На мигнувшем экране будильника обозначились две единицы с двумя нулями. Удивительно, что я так поздно проснулась. Наверное, когда ты спишь, окутанная мягкими облаками, то не грех и разоспаться. Может быть, взрывное храпение Джона было не столь ощутимо в неге роскошного пухового одеяла.

В этих стенах я чувствовала себя богатой. И даже мрачная комната казалась мне местом, достойным королевы. Во Французском квартале ты начисто забываешь Форт-Сайпрус со всем его полунищенским бытом. Мне казалось, что и эта кровать, и комната затерялись на покатых холмах Тосканы, далеко-далеко, по ту сторону океана. При мысли о Тоскане мне вспомнился Шайа на фотках из Италии, которые он когда-то запостил. Он позировал на фоне прелестных городских пейзажей, пил вино и корзинами уминал свежеиспеченный хлеб с мягким домашним сыром моцарелла. Чего там только не было, на его фотках! Скалистые берега Неаполя и изысканная архитектура Миланского собора. Шайа говорил, что ездит в Италию при каждом удобном случае.

Я тоже когда-нибудь попутешествую. Миссис Кинг как-то обмолвилась, что в Италии, Англии и Германии у нас есть военные базы. Джо говорит, если живешь в Европе, то из одной страны в другую можно съездить на поезде и вернуться в тот же день. Здесь, в США, ты хоть всю жизнь копи, но так и не выберешься за пределы страны, слишком дорого. Даже поездка в «Дисней Уорлд» обходится в несколько тысяч. Там бутылка воды стоит больше, чем целая сумка продуктов, так Джо говорила. Она вообще много знает о жизни такого, о чем я даже не помышляла. Нет слов, интернет и социальные сети здорово изменили мир.

Из-за того, что в телефоны стали встраивать фотоаппараты, мои старшие классы превратились в ад. Я даже не рискую предположить, как натерпится подрастающее поколение от твиттера и инстаграма.

Впрочем, свой урок я усвоила крепко. Я частенько лазила в социальные сети, пролистывая фотки парней и девчонок, которые окончили школу на пару лет раньше и теперь только так штамповали детишек. В старших классах я больше дружила с теми, кто старше. Прежним моим подругам исполнилось в среднем по двадцать два, и большинство из них уже готовились обзавестись вторым чадом.

В школе у меня было правило: со второй недели учебы не ездить на школьном автобусе. Я вылепила из себя притягательную старшеклассницу с большими титьками и наивным взглядом на жизнь и никогда не ходила пешком: меня подвозили. Все школьные годы я беспокоилась лишь о том, нравится ли парням моя фигура. Дуреха! Пустая трата сил и времени. Я даже не подозревала, насколько отлично владею телом.

– Джон, – прошептала я, но он даже не шелохнулся.

Захотелось потрепать его в темноте за светлые рыжеватые волосы и напряженную челюсть. Как-то раз Эми обмолвилась, что Джон вечно ходит, сжав зубы. Типичное лицо для солдата и короля выпускного бала. Я прижалась губами к тыльной стороне его шеи.

– Мгм. – Раздался стон в темноте. Я снова поцеловала его и легонько куснула. – Мэг, не надо, я сплю.

Меня словно ударили по щеке, впрочем, следовало принимать во внимание тот факт, что он почти четыре года жил по навязанному ему распорядку. На рассвете – побудка, и сразу же на физзарядку. В Уэст-Пойнте никому не давали поблажек. Будущим офицерам приходилось еще тяжелее, чем рядовым. Джон Брук – элита. Значит, лучший из лучших. Пусть себе спит: он заслужил.

Я не собиралась сидеть здесь и дуться из-за того, что он не хочет со мной просыпаться, хотя мы были в разлуке несколько месяцев. Надо поставить себя на его место, ведь он очень устал. Минут десять я смотрела в потолок, а потом вылезла из комфортной постели и направилась в ванную.

Щелкнула выключателем, и помещение залило слепящим светом. Защипало глаза. Я провела по выключателю рукой, и на этот раз загорелась тусклая подсветка на потолке. Я пригасила лампы до минимума и увидела себя в зеркале. Щеки казались красными даже в полумраке. Меня это жутко бесило. Сколько бы я ни замазывала свою розовую кожу зеленой основой под макияж, она все равно пылала как мак. Мы с Эми унаследовали это от мамы.

Я пустила холодной воды в мраморную раковину и посыпала темные корни волос сухим шампунем, поворошила волосы, втирая в них белую пудру. Почистила зубы, надеясь, что Джон проснется, пока я еще не одета. Но он не проснулся, и двадцать минут спустя я сидела в кафешке «Дю Монд» в легком ситцевом платьице с заткнутой за вырез салфеткой и со смаком впивалась зубами в пончик. В полном одиночестве. Сахарная пудра сыпалась на колени, упрямо прокладывая путь к моему темно-синему платью. Все равно. Пончики были необыкновенно вкусны.

Я сделала большой глоток кофе, чтобы моя трапеза хоть как-то напомнила завтрак, и меньше чем за пять минут умяла тарелку пончиков. Кофе в «Дю Монд» оказался отменным. Они подавали всего две разновидности, и это лишь придавало напитку шика. Не то что в «Старбаксе», где я брала себе латте обжигающий с двойным льдом. В «Дю Монд» предлагалось на выбор лишь два варианта: черный и с молоком. Я взяла кофе, наполовину разбавленный горячим молоком.

Тикали часики, и стоило больших усилий притворяться, будто меня не волнует, что Джон и не подумал проснуться, поступившись подобной малостью. Как мне быть? Попробовать снова его разбудить? Я была в нерешительности и, чтобы прогнать от себя беспокойные мысли, сделала еще глоточек. В кафе было полно посетителей: какая-то группа китайских туристов, все чистенькие и выглаженные. Они ели французские пончики с двух тарелок. Какая-то девочка-китаянка с ослепительной улыбкой показала на голубя, который клевал крошки с тарелки в паре футов от нас. Поблизости собиралась уходить семья афроамериканцев в одинаковых футболках с надписью «Семейное воссоединение Мериуэзер». Среди них я заметила девушку с прекрасными натуральными волосами, примерно моего возраста. Она тронула официантку за плечо и дала ей приличные чаевые. За столиком в глубине зала смеялась шумная толпа подростков разных цветов кожи. Какой-то белый завтракал с маленькой девочкой лет пяти, и с ними сидела женщина, взрослая копия белокурой малышки.

Новый Орлеан представлял собой целый котел самых разных людей, и мне это нравилось. На военных базах тоже такое случалось, но зато в плане эстетики они сильно отставали. Муниципальные здания в основном строились из коричневого и бежевого кирпича, а в Новом Орлеане – смешение стилей, креольские и американские дома радуют глаз разнообразием цвета и мелкой проработкой деталей. Здесь пахло кофе, сахаром и сигаретным дымом, и все залито солнцем. Здесь ходили люди самых разных оттенков кожи, и все это я могла наблюдать, сидя за небольшим железным столиком перед кафе «Дю Монд». День был в самом разгаре, и, несмотря на толпу посетителей, множество столиков пустовало.

– Ты наелась, милая?

Я подняла взгляд и улыбнулась в ответ пожилому официанту. Нехватка переднего зуба с лихвой компенсировалась обаянием. Может, так казалось из-за седых волос и сухенького морщинистого лица. Я бы сказала, что он давным-давно толком не высыпался – дней этак, скажем, четыреста.

– Да. – Я пододвинула ему свою тарелку.

Он цыкнул.

– Не жалко выбрасывать столько сахара?

Белая форма, бумажная кепка на голове – традиционный наряд официантов в «Дю Монд». Поскольку кафе работало круглые сутки, было неясно, закончил он смену или только что заступил.

Взгляд упал на тарелку, которую он собирался забрать, и горку белой пудры на бумаге. Похоже на кокаин, только не настолько губительно. Он сложил вощеную бумажку наподобие «тако» и стряхнул весь сахар на середину. По цвету пудра напоминала его волосы.

– Я поделюсь с тобой маленьким секретом, – с заговорщическим видом шепнул официант. Это напомнило мне о Джо, когда она будила меня посреди ночи, чтобы пуститься на поиски приключений. Мы тихонько выходили через заднюю дверь нашего техасского дома, перелезали через сломаные ворота и шли к Центру досуга в конце нашей улицы.

Кивнув, я застыла в ожидании, когда он поведает мне свой секрет.

– Небольшой секрет здешнего заведения, – сказал он еще тише, – в том, чтобы высыпать это, – он пошуршал сахаром на бумажке, – вот сюда. – И указал на мою чашку с недопитым кофе.

Улыбка расползлась на моем лице, и я сказала, что с радостью попробую. Я смешала на бумажке остатки и подсластила кофе с молоком дополнительной порцией сахарной пудры, и это словно породнило меня с Кварталом, ведь теперь я познала аппетитный секрет здешних жителей. Я сунула десятку официанту и направилась за соседнюю дверь, чтобы всласть пострадать. Я часто к этому прибегала. Мне от природы досталось чрезмерное пренебрежение собственными достоинствами и осознание недостатков. Цирк, а не жизнь.

Когда я вошла в соседнее помещение, меня окутало пронзительным ароматом конфет пралине, и я мигом проголодалась. Проверила телефон, но от Джона ничего не было. Пришла лишь голосовая почта от консьержа из «Ритца». Да что ж такое? Почему он до сих пор мне не позвонил? Я бы пригласила его поесть пралине. Я в одиночку уже умяла целую порцию пончиков. Если съем еще хоть чуть-чуть, придется переодеваться в другое платье. К «Тетушке Салли», как и положено, змеилась очередь, я тоже пристроилась. Передо мной стояла женщина с крохотной собачкой в дамской сумочке, и я состроила животному гримасу. Собачка зарычала, и я отпрянула, тихо посмеиваясь. Женщина обернулась и с недовольством на меня воззрилась, закатив блестящие пуговки-глазки. От нее веяло слащавостью изнеженной южанки, из тех, которые сначала тебя оскорбят, а потом бросят в спину: «Храни тебя господь». Короче, вылитая бабушка по маминой линии.

Очень характерный типаж. Ее взгляд ненадолго задержался на белой пудре, рассыпанной по моему платью. Надеюсь, у нее хватило ума понять по моим пухлым губам и дорогим ресницам, что я – не какая-нибудь девица с потрепанным кошельком, которая подъедает остатки сахарной пудры с вощеной бумаги.

– Зачем же вы носите собаку в сумочке, если не хотите, чтобы на вас обращали внимание? – вполголоса спросила я у нее.

Она услышала и отвернулась, тихонько фыркнув. Меня овеяло ароматом ее «Шанель № 5», и я бросила взгляд ей на руки, чтобы убедиться в наличии необъятного камня. Так и есть, необъятный бриллиант украшал ее ухоженный пальчик. Джинсы превосходно сидели на отличной заднице, и мне захотелось, в свою очередь, закатить глаза, без всякой на то причины, просто от собственной неприглядности. Я так много думала о других женщинах, пытаясь выискивать в них хоть какие-нибудь недостатки, особенно когда была помладше, и лишь благодаря Джо и ее очеркам научилась смотреть на жизнь чуть иначе. Я еще не озлобилась на весь мир, как наша бедняга Джо, хотя, может, и стоило бы.

Очередь двигалась быстро, вскоре я оказалась возле прилавка и, приготовившись сделать заказ, вдруг застыла в растерянности. Мне хотелось сразу два вида: обычных и шоколадных.

– Будьте добры, два шоколадных, – проговорила я и добавила, выдержав двухсекундную паузу: – И коробочку ассорти.

Я протянула улыбающейся женщине за прилавком пластиковую карту и стала ждать, когда выползет чек, задумавшись о планах Шайи и Джона. Собирается ли Шайа уезжать в скором времени, и планирует ли Джон с ним повстречаться. Все в этом магазине напоминало о Шайе и нашей первой встрече, которая случилась практически там же, где я сейчас стояла. Эту зону надо бы обнести ограждением или лентой, а заодно и самого Шайю. Я попыталась переключиться на мысли о Джоне, моем милом Джоне, который, скорее всего, уже заворочался в постели и вот-вот проснется. Я бы не сказала, что мы провели романтическую или страстную ночь, как я предвкушала. Ну что ж, новый день – новая пища, и у меня к столу – пралине.

Я вышла на улицу, и в первый миг мне показалось, что это мой мозг играет со мной в какие-то игры.

Но нет, все происходило на самом деле.

Навстречу шел Шайа Кинг собственной персоной – и не сводил с меня глаз. Поздно бежать, поздно прятаться. Можно, конечно, попытаться, но он точно бы догнал. К тому же бегать мне не хотелось. Ничего, улица широкая, сможем как-нибудь разминуться. С кем с кем, а уж с ним мне меньше всего хотелось сейчас сталкиваться. Во всех смыслах слова.

Он, конечно, не упустит случая поерничать – не от злости, а так, ради забавы, – но мне не оставалось ничего другого, как отвернуться и вонзить зубы в конфету. Не успела я впиться в мягкую карамель, как Шайа перехватил мою руку. Я ее мягко отдернула, но все-таки повернулась лицом.

– Мы с вами знакомы? – спросила я с набитым ртом. В присутствии Шайи я напрочь забывала о хороших манерах. Его мама была бы в шоке при виде того, как я бездарно раззявила рот с облепленными карамелью зубами.

Он засмеялся, не издав при этом ни звука. Его тело слегка затряслось, и он покачал головой, ослепительно улыбаясь и закусив белоснежными зубами нижнюю губу. У меня перехватывало дыхание, когда он так делал.

– Даже так? – Он слегка поджал подбородок и вскинул брови.

Я затаила дух. Во-первых, он помолвлен с Белл Гардинер. Во-вторых, из всех девчонок предпочел именно ее.

– Пф-ф. Я без понятия. – Я вновь откусила пирожное и направилась своей дорогой, прекрасно зная, что он пойдет следом. – Ты похож на жениха моей подруги.

Он тут же материализовался возле моего плеча.

– У тебя шоколадные?

Я быстро отдернула руку, пока он не выхватил конфеты.

– Может быть. Что тебе от меня нужно, Шайа?

– Так ты все-таки меня знаешь?

– Как я уже сказала, насколько мне известно, ты помолвлен с моей подругой.

Вокруг было полно людей. Какая-то пара толкала перед собой коляску с близнецами. У деток на крохотных головах размером с кулачок были одинаковые «капитанки». Один из малышей взглянул на меня и улыбнулся. Я улыбнулась в ответ.

От этой встречи мне взгрустнулось. Очаровательный малыш.

– Хм-м-м. Насколько я знаю, уже нет, – проговорил Шайа.

Малыш, с которым у нас, как мне казалось, возникла душевная связь, принялся истошно кричать. Я пошла дальше.

Шайа засмеялся мне на ухо и сказал:

– По-любому, это случайность. Ты какими судьбами в Квартале?

Он шел рядом со мной, только спиной вперед, лицом ко мне. Солнце слепило глаза, и мне, чтобы взглянуть на Шайю, приходилось прищуриваться. На нем была болотного цвета футболка, и мне на ум пришла книжка стихов, подаренных Джо. Немного человечнее остальных. У Шайи на лице отросло чуть больше волос, чем прежде, и он стал казаться чуть старше. С бородой я его видела только в фейсбуке, дома же он всегда ходил гладко выбритый.

– Занимаюсь своими делами и не лезу в чужие. А ты?

Он снова беззвучно засмеялся.

– Не могу сказать того же.

Я попыталась не улыбнуться.

– Что тебе надо, Шайа? Где же твоя Белл Гардинер?

Его улыбка даже не дрогнула.

– Работает. А где Джон Брук?

Один – ноль!

Я не взглянула на Шайю.

– Спит. Надо же, а я и не знала, что по воскресеньям с утра открывают бары. Или тебя пускают по блату?

Хотелось поддеть. Не знаю, вышло у меня или нет. Пусть радуется, что я вообще с ним разговариваю. По крайней мере, так я думала для собственного успокоения.

– Ха-ха, Мэг, не надо завидовать. Тебе не идет.

Я чуть не врезалась на ходу в прохожего с мороженым в рожке, и он еле слышно ругнулся – ему пришлось в прямом смысле отпрыгнуть. Как Шайе удавалось идти задом наперед и ни в кого не врезаться? Он всегда был такой непосредственный. На нем даже повседневная одежда сидела элегантно: футболка с надписью «МАНИЛА» и разноцветным автобусом, черные спортивные шорты – конечно же, «Найк». Наверное, у него этих шорт завались, всех цветов радуги. Шайа в своем амплуа.

– Я не завидую, – возразила я, сосредоточив взгляд на проезжающем мимо микроавтобусе. Микроавтобус был набит горлопанами, осыпающими нецензурной бранью компанию сгрудившихся на обочине дамочек. Все они оделись в одинаковые блузки, кроме одной. На белом фоне черными буквами было написано: «НЕВЕСТА», а у других – на черном фоне белыми буквами: «НЕВЕСТИНЫ **ЕЗДЫ». Дамочки крикнули что-то в ответ наглецам, и я перевела взгляд на Шайю.

– Хамье, – обронил он, проводив авто взглядом. Машина исчезла из виду, и возгласы прекратились.

– Еще бы. – Надеюсь, дамочки будут вести себя осмотрительнее в городе, где в микроавтобусах пачками ездит распаленное, нализавшееся хулиганье. Эта сторона была, пожалуй, черным пятном на теле Квартала. Мне нравились районы с богатой культурой, едой и музыкой. За пределами Бурбон-стрит, в Новом Орлеане имелась уйма всяких красот. Я мечтала поселиться в частном доме где-нибудь в центре. Конечно, нам с мужем пришлось бы дождаться выхода на пенсию, ведь, как я тогда предполагала, мне предстояло провести большую часть своей жизни на военной базе.

– Кстати, а ты здесь какими судьбами? Ты вроде бы готовился к отъезду? – спросила я Шайю.

Мы добрались до перекрестка улиц Канал и Декатур и встали у светофора, ожидая, пока загорится зеленый. На тротуаре топталось еще с полдюжины людей, но этого не чувствовалось: каждый был занят собой.

– Я немного пробуду дома.

Я взглянула ему в глаза.

– Почему? Белл, что ли, залетела?

Улыбка померкла на его лице.

– Нет, Мэг, ты серьезно? Так и будешь вести себя как девчонка?

Я решила, что вообще не буду с ним разговаривать, и тут же ляпнула:

– Я тебе не девчонка. – Вышло чуть-чуть громковато.

Я принялась озираться на людей, на машины, двигавшиеся по Канал-стрит.

Он улыбнулся.

– Уходи, – сказала я, больше из-за обиды.

– Обойдешься, – ответил он, словно зная, что я не хотела его прогонять. – Вы вроде бы были подругами, нет? Ты без конца повторяешь, что я похож на жениха твоей подруги.

Я разинула рот.

– Нет, ты серьезно? Подруги? Какие мы тебе подруги?

Мы с Белл никогда не дружили. Она была редкостной гадиной, волчицей в овечьей шкуре. Без конца придиралась, подначивала: «Мэг, если что, я посоветую тебе дерматолога», когда я однажды попалась ей на глаза в гарнизонной лавке с крохотным прыщиком на подбородке. А те случаи, когда она вела себя «доброжелательно», тоже были весьма спорны. Она подсовывала мне выпивку, когда работала в баре, но даже это прекратилось после того, как тетя Ханна устроилась туда на работу и стала попадать с ней в одну смену. Мы вчетвером – я, Ридер, Брайер и Джон – наведывались в Квартал каждый раз, когда Джон возвращался домой из Нью-Йорка, и за две недели Квартал превращался из самого любимого места в нелюбимое.

Шайа улыбнулся.

– Ну ладно, может, и не совсем.

Мы двинулись дальше, я шла как обычно, Шайа – задом наперед на поперечной улице, изобилующей людьми. Мы находились в самом центре Квартала, стояло воскресное утро, и пешеходов здесь было с избытком.

– Но ведь у тебя же нет причин ее ненавидеть. Я, например, хорошо отношусь к Джону.

Мы приближались к отелю, сделав круг от «Тетушки Салли» до «Ритца», а я все никак не могла стряхнуть с хвоста Шайю.

– Вы с Джоном изначально дружили. Это разные вещи. – Я вынула из кармана телефон и проверила, не было ли от Джона вызовов или эсэмэсок. Он так и не подал о себе ни весточки.

– Не такие уж мы и друзья… Да и разве кого-то волнует, с кем я помолвлен? – отмахнулся Шайа. Зеленая футболка так здорово оттеняла темную кожу. Не прилагая особых усилий, он всегда казался привлекательным, и дело не только во внешности.

Как-то раз Шайа сказал мне примерно то же самое про Джона – мол, они никогда с ним особенно не дружили. А когда я спросила, из-за чего, то ответил: «Сама-то как думаешь?» А потом он открыл дверь черного автомобиля, чтобы ехать в аэропорт в тот злосчастный сентябрьский день.

Каких-то несколько месяцев тому назад в моей жизни наступил период, когда мне казалось, что мы с Шайей постоянно прощаемся. Мы были друзьями, и он тоже вроде как назывался другом Джона, но только тот в минуты разлуки не слишком-то по нему грустил. Джон и сам был вне дома последние три года и из Уэст-Пойнта наведывался лишь изредка. По сравнению с нашими отношениями с Джоном дружба с Шайей мало что значила. Я и виделась с ними практически поровну. Частенько я даже не думала о том, что мы с Джоном слишком редко бываем вдвоем. Я думала лишь о том, как сильно он меня любит и насколько он более зрелый и ответственный человек по сравнению с Шайей. Мы с Шайей в последнее время особенно и не разговаривали, и мне хотелось считать, что я не знаю, из-за чего.

– Мы с тобой несколько месяцев не разговаривали, – заговорила я наконец. Не позволю ему бередить мне душу. С ним так запросто не поговоришь, приходится хорошенько взвешивать каждое слово. Он не станет спрашивать о погоде, он спросит о том, какой ты больше предпочитаешь шторм. У него разговоры всех цветов радуги. Когда Шайа Кинг заводил разговор, он внедрялся прямо в твой рассудок, чтоб унести оттуда кусочек тебя. Его не интересовала повседневность типа «Привет, как дела?».

– Ты хотела мне что-то сказать?

Прошлым летом, напротив Джексон-сквер, он спросил меня: «Из-за чего ты в последний раз плакала?»

– Не знаю, но жаль, что у меня не было выбора.

Мы шли, пока в поле зрения не появился отель. Утро плавно переходило в день, становилось все жарче. Шайа молчал, прокручивая в голове мои слова. Наверное, сочинял пространный ответ, из-за которого у меня пойдет голова кругом.

В тот вечер, перед этим самым парком, где знаменитые художники продавали свои картины, в пропасти, разверзшейся между нами, что-то начало назревать. Я мало что знала о живописи, не то что Джо или Шайа Кинг. Зато я могла назвать все оттенки помады «Тарте» и подобрать к вашему лицу наиболее подходящую прическу. Нет неталантливых людей, каждый в чем-то хорош.

– Как отец?

– Не звонил уже несколько дней, – ответила я.

Предполагалось, что в тот душный августовский вечер я, как обычно, займусь развозом сестер. Бэт доставлю в гости к подруге, чтобы «позаниматься» (еще в те времена, когда она с радостью выходила из дома), завезу Джо на работу. Тогда она работала в небольшом заведении по ту сторону Джексон-сквер, где подавали кофе с блинами. Я собиралась немного походить по окрестностям и, может быть, пройтись по торговому комплексу, но увидела возле входа Шайю и тут же узнала его. Я когда-то встречала его в казарме Ривера.

Я как раз накануне всю смену просидела у Джо, жалуясь ей на то, какую гадость вывесил Ривер в фейсбуке – пост о том, какая сучка его «бывшая». То есть я. Вот-вот. Мало того что он половине школы показал мои голые фотки, так теперь без конца постил бездарные цитаты про «бывших».

Сама того не ожидая, я рассказала Шайе все начистоту о тех событиях в Техасе. Джо за это время успела отработать смену и выслать мне эсэмэску, что я могу ее забирать, ведь прошло уже четыре часа. Время рядом с Шайей пролетело на удивление быстро. Я не планировала раскрывать свои тайны из прошлого, хотелось перевернуть эту страницу и начисто обо всем забыть, оставив прошлое за кормой, в другом времени, в другом штате, но неожиданно для себя выложила все практически первому встречному.

До тех пор мы с Шайей, наверное, виделись раз шесть, не больше. Бывало, встречались в компании с Джоном или с Ривером, но я никогда не пересекалась с Шайей в его доме. Постоянно только в казармах. Я даже не знала, что он принадлежит к такой богатой семье, пока Ривер не проболтался. Он обронил это невзначай на площадке перед кафешкой «Шоппетт», но Шайа быстренько увел разговор в сторону, не дав мне толком очухаться.

После того как я раскрыла перед ним душу и выплеснула эмоции, мы подружились, если можно так выразиться. Потом как-то вечером мы сильно повздорили. На голове у меня возвышалась пластиковая корона, он назвал меня принцессой и поцеловал в губы. Мы не хотели, чтобы воспоминания о той ночи преследовали нас в дальнейшем, да и Джон предложил мне более серьезные отношения. И даже тогда я продолжала гулять с Шайей, и он без конца предлагал мне уехать из этого города вдвоем, вместе с ним. И каждый раз под конец он смеялся, словно переводя все это в шутку.

Меня добило его молчание, я резко развернулась и отчеканила:

– Меня в номере Джон ждет.

Шайа смотрел в сторону, на людный тротуар, не поднимая на меня глаз. На переходе включился зеленый.

– Лжец! – кто-то завопил посреди улицы.

Я обернулась – на тротуаре стоял бездомный, воздев к небу руки. Густая мокрая борода быстро подсыхала на солнце. Шайа легонько придержал меня за руку, чтобы я не отвлекалась на переходе.

Меня захлестнуло негодование.

– Если ты собираешься молчать, тогда проваливай на хрен!

Шайа засмеялся и протянул:

– Да я не собирался молчать. Просто я привык думать, прежде чем говорить. И тебе очень советую.

Я выразительно закатила глаза.

– Мне тоже хотелось бы повидаться с Джоном. Можно с тобой? – спросил Шайа. Я кивнула, и мы двинулись к отелю.