Продолжая путь, Никки двинулась через лес, и Бэннон поспешил за ней.

— Не волнуйся, колдунья, я смогу тебя защитить. Женщина, странствующая одна по пустынной тропе может привлечь неприятности, но, если какой-нибудь человек со злыми намерениями увидит меня и мой меч, то подумает дважды, прежде чем посмеет тебя потревожить.

Она повернулась к нему с прохладным взглядом.

— Ты видел, на что я способна. Сомневаешься в моей способности позаботиться о любой возникшей проблеме?

— О, я знаю о твоих силах, колдунья, но другие могут не догадываться. А вот мое присутствие здесь, с острым клинком, — он похлопал по мечу, — обязательно предотвратит неприятности. Лучший выход из сложной ситуации — сначала убедиться, что она не возникнет. — Юноша понизил голос. — Ты сама меня этому научила, после того, как спасла от тех головорезов в Танимуре.

— Да, было дело. — Никки слабо кивнула ему в знак подтверждения. — Но не заставляй меня спасать тебя снова.

— Не буду, обещаю.

— Не давай обещаний, потому что обстоятельства могут заставить сожалеть о них. Ты обещал своему другу Иэну, что всегда будешь рядом с ним? Что ты не бросишь его во время опасности?

Бэннон тяжело сглотнул, но продолжал идти рядом.

— У меня не было выбора. Я ничего не мог поделать в той ситуации.

— Я не обвиняю тебя, и не говорю, что у тебя был выбор. Я просто указываю, что если ты дал такое обещание, то должен был его сдержать.

В течении десяти шагов юноша молча размышлял.

— Ты знаешь, что мое детство прошло не так счастливо, как бы я того хотел. Это не значит, что я не могу надеяться на лучшее. — Он отодвинул в сторону осиновый сук, свисающий над тропой. Никки пригнулась и продолжила движение. — А как насчет тебя, колдунья? У тебя было ужасное детство? Кто-то, должно быть, причинил тебе много боли, что ты стала такой. Твой отец?

Никки остановилась. Бэннон прошел еще несколько шагов, прежде чем заметил это. Он повернулся.

— Нет, мой отец не причинял мне боль. На самом деле он был довольно добрым. Он занимался изготовлением доспехов и был хорошо известен. Отец показал мне созвездия. Я выросла в деревне, бывшей вполне милым местом, я полагаю, — до прихода Имперского Ордена. — Никки подняла взгляд, и, наконец, сказала вслух то, о чем раньше молчала: — Моя мать сделала мое детство кошмаром. Она травмировала меня наставлениями, которые сама называла истиной, заставила меня думать, что мой трудолюбивый отец — злой человек, и что его убеждения угнетают всех людей. И Имперский Орден усилил эти убеждения.

Колдунья зашагала более быстрым темпом, не заботясь о том, поспевает ли Бэннон за ней.

— Мать заставляла меня жить в ужасных, грязных местах. Вши вообще не сходили с меня, но все это было для моего же блага, говорила она, что это нужно для создания меня как личности, для самопостижения. — Никки усмехнулась. — Теперь я ненавижу свою мать, но мне потребовалось полтора столетия, чтобы понять это.

— Полтора столетия? — удивился Бэннон. — Но это невозможно. Ты, ты…

Она повернулась, чтобы взглянуть на него.

— Мне больше ста восьмидесяти лет.

— Значит, ты бессмертна? — спросил юноша, широко раскрыв глаза.

— Сейчас я старею как все люди, но у меня впереди еще долгая жизнь, и я намерена сделать многое.

— Как и я, — сказал Бэннон. — Я буду сопровождать тебя и приложу все усилия, чтобы помочь тебе и волшебнику Натану достичь вашей цели. Я еще покажу, на что способен.

Никки едва окинула парня взглядом.

— Ты можешь остаться с нами, пока не станешь помехой.

— Я не стану помехой. Обещаю. — Он понял, что сказал, и прикусил язык. — Я имею в виду, я не обещаю, но сделаю все возможное, чтобы не быть помехой.

— И ты это узнаешь?

Бэннон кивнул. — Безусловно. Не сомневаюсь.

Никки удивила его самоуверенность.

— И как ты это узнаешь?

— Потому что ты скажешь мне об этом, недвусмысленно. — Лицо молодого человека было настолько серьезным, что она не могла не поверить ему.

Хотя широкая тропа говорила о том, что по ней когда-то ходило множество странников, поваленные осины и дубы лежали тут уже несколько лет, и ей и Бэннону приходилось часто через них перебираться или обходить. Если впереди и была деревня, тамошние жители не часто ходили здесь. Никки не видела ни человеческих следов, ни других признаков путешественников, и решила, что им вдвоем, вероятно, снова придется расположиться на ночлег в лесу.

Молодой человек вновь нарушил тишину.

— Как ты думаешь, есть ли у кого-то та лучшая жизнь, которую я себе представляю? Ты веришь, что существует такое идиллическое место?

— Мы должны сами его сотворить, — ответила Никки. — Если люди создают деспотичное общество, если они дозволяют быть правителям-тиранам, тогда они получают то, что заслуживают.

— Но разве не может существовать мирной страны, где люди могут просто быть счастливыми?

— Наивно тешить себя такими фантазиями. — Никки поджала губы. — Но лорд Рал пытается построить мир, в котором люди будут свободными. Если они захотят сделать такое идиллическое место, у них появится такая возможность. Вот на что я надеюсь.

Тропа расширилась до дороги, лес поредел и стал сначала парком, затем обширной территорией, на которой путники увидели подворья с посевами на пахотной земле. Фермерские дома были построены из бревен и покрыты черепичными крышами.

— Это, вероятно, отдаленные фермы той деревни, которую мы ищем, — сказал Бэннон. — Посмотри: деревья вырублены, земля расчищена. И ограждения сделаны из природного камня.

— Однако, я не вижу ни одной живой души, — заметила Никки.

Несмотря на то, что на дороге сохранилась колея, она заросла травой, прячущей возможные следы копыт или колес. Путники прошли мимо каменных ограждений, которые заметно обрушились; сорная трава торчала из трещин. Даже поля заросли бурьяном. Это место казалось совершенно заброшенным.

Никки стала более осторожной в нависшей тишине. На одной из ферм в поле росли высокие подсолнухи с крупными поникшими головами, их желтые лепестки торчали вокруг бурого центра.

— Эти поля превратились в дикорастущие уже несколько сезонов назад, — указал Бэннон, — обрати внимание, как они высажены. — Он покачал головой. — Ни один капустный фермер не допустил бы подобного беспорядка. — Бэннон подошел к ближайшему подсолнуху и провел руками по щетинистому стеблю. — Они были посажены рядами несколько лет назад, но затем выросли и остались неубранными. Новые подсолнухи разбросаны повсюду: птицы разносят их семена, а в следующем году поле расширится еще дальше. — Юноша огляделся. — И посмотри на огород. Он совершенно запущен.

Никки встревожилась.

— Эту ферму покинули. Как и все остальные.

— Но почему? Земля выглядит плодородной. Видишь эти посевы? Почва темная и благодатная.

Услышав странный звук, колдунья развернулась, готовая выпустить свою магию, на случай, если ей придется атаковать, но это оказались лишь блеющие козы. Двое животных — серая и белая — выскочили, привлеченные их разговором.

— Видела бы ты себя сейчас! — усмехнулся Бэннон.

Козы подошли ближе, и каждая позволила ему погладить себя по шее. — Ты выглядишь так, будто хорошо питаешься, — сказал он козе, и с недоумением нахмурился, глядя на Никки. — Животные ходят где хотят и разоряют огород. Моя мать никогда не позволяла козам приближаться к нашему дому.

Путники подошли к бревенчатой хижине с ветхой, местами обвалившейся черепичной крышей. Рядом лежала перевернутая телега с подрессоренными колесами, вся покрытая бурьяном.

— Здесь никто не живет, — сказала Никки. — Это очевидно.

Они обошли стороной ферму, где неожиданно встретили две декоративные статуи — мужчина и женщина в натуральную величину, одетые в крестьянскую одежду. Выражения на их каменных лицах выказывали ужасные страдания. Губы мужчины растянулись в муке, лицо обращено к небу, мраморные глаза широко распахнуты, а рот широко раскрылся в бессловесном стенании. Женщина сгорбилась, поднеся руки к лицу, словно в плаче, или, возможно, она в отчаянии царапала глаза.

Бэннон выглядел глубоко расстроенным, и Никки не могла не вспомнить каменные резные фигуры императора Джеганя и брата Нарева, заказанные ими в Алтур'Ранге, изображающие вместо величия человечества его порочность и страдания. Джегань и Нарев хотели, чтобы все статуи отражали самые ужасные эмоции, в точности такие, что видела Никки сейчас. Тут был некий последователь учения Нарева?

Когда она жила с Ричардом в Алтур'Ранге, тот работал резчиком по камню, и в конечном итоге изваял захватывающий образ человеческого духа — статую — которую он назвал «Истиной». Именно тогда Никки пережила кардинальное прозрение. Она изменилась.

Это был конец ее жизни и как Госпожи Смерть, и как Сестры Тьмы.

Но тот, кто изваял эти фигуры, по-видимому, не обрел того же прозрения.

— Нам надо поискать другую усадьбу, — сказал Бэннон. — Мне не нравятся эти статуи. Кто хотел держать нечто подобное возле своего дома?

Никки взглянула на него.

— Очевидно, тот, кто не разделяет твое видение идиллического мира.