Глава 33

На следующий день около полудня, когда Карен была дома одна, она услышала решительный стук в дверь. Посмотрела в глазок, увидела детективов и поняла, что время пришло. У нее всего секунда, чтобы взять себя в руки, прежде чем открыть дверь.

Расбах стоял на крыльце с таким серьезным выражением лица, какое она у него видит впервые. Поэтому она поняла: они выяснили, кем был покойник.

– Можно войти? – на удивление мягко спросил Расбах.

Карен распахнула дверь. Ей хотелось, чтобы все скорее закончилось. Ей больше не вынести напряжения.

– Ваш муж дома? – спросил Расбах. Она покачала головой. – Хотите ему позвонить? Мы подождем.

– Нет. Это необязательно, – она чувствовала себя спокойно и отстраненно, как будто все происходило не на самом деле. Во сне или с кем-то другим. Она упустила возможность сбежать. Теперь слишком поздно.

Расбах произнес:

– Карен Крапп, вы арестованы по подозрению в убийстве Роберта Трейнора. У вас есть право хранить молчание. Все, что вы скажете, будет использовано против вас в суде. У вас есть право на адвоката…

Карен протянула вперед руки, и Дженнингс надел на них наручники. Ноги ее подгибались. Она сказала себе, что не станет падать в обморок, и услышала, как откуда-то издалека прозвучало: «Держите ее». Почувствовала спиной сильные руки – и все исчезло.

Том выбежал из кабинета и помчался в участок. Только что Джек Кельвин сказал ему по телефону, что Карен арестована. Сам Кельвин тоже в пути.

Костяшки пальцев, сжимающих руль, побелели; зубы до боли стиснуты. Мир Тома разваливался. Он не знал, как себя вести, что предпринять. Надеялся, что Джек Кельвин сможет ему подсказать.

Хотя Том этого и ожидал, известие застигло его врасплох. Когда обмениваешься брачными клятвами, не рассчитываешь однажды услышать, что твою жену арестовали по подозрению в убийстве.

Он остановился перед светофором. Он не понимает Карен, не понимает, почему она так поступила. Был ведь и другой выход. Она могла сказать ему. Они могли пойти в полицию. Почему она не пошла в полицию? Необязательно было ехать туда и убивать этого козла.

Загорелся зеленый свет, и он рывком тронулся с места. Он злился на нее. За то, что она лгала, превратила их жизнь в сумасшедший дом, когда в этом не было необходимости. Теперь ее посадят. Ему придется ее навещать. На мгновение ему показалось, что его сейчас вырвет. Он остановился на парковке у магазина, чтобы переждать тошноту.

Теперь он рад, что они не успели завести детей. Слава богу, думает он с горечью.

Карен сидела в комнате для допросов и ждала детективов, адвокат – справа от нее. Прежде чем их завели внутрь, Кельвин рассказал ей, как все пройдет.

– У вас есть право хранить молчание, и вы им воспользуетесь, – напрямик сказал он. – Мы выслушаем их вопросы, посмотрим, что они знают и о чем подозревают. Ничего не говорите. Скажете позже, когда будете готовы сделать заявление.

Она нервно кивнула.

– Хорошо.

– Стороне обвинения придется доказать, что вы виновны. Ваша задача – не помогать им. Ваша задача – следовать моим наставлениям. Если будете меня слушать и делать, что я говорю, все получится, – сказал он и добавил: – Хотя, конечно, я ничего не обещаю.

Карен сглотнула пересохшим горлом.

– У них должно быть достаточно улик, раз они меня арестовали, – напряженным голосом выдавила она.

– Для признания вины нужны более весомые доказательства, чем для ареста, – ответил Кельвин. – Смелее. Давайте решать проблемы по мере их поступления.

После этого ее привели сюда.

Наручники с нее сняли, потому что она женщина, думает она, а возможно, из-за характера ее предполагаемого преступления. Ее, скорее всего, не считают опасной: по их мнению, она женщина, хладнокровно убившая мужа, но вряд ли они думают, что она способна убить кого-либо еще.

При звуке открывшейся двери Карен нервно вздрогнула. Вошли Расбах и Дженнингс.

– Вам что-нибудь принести? – вежливо спросил ее Расбах. – Воды? Кофе?

Она покачала головой.

После необходимых прелюдий допрос на камеру начался.

Расбах сказал:

– Мы знаем, что Карен Крапп – вымышленное имя, вы взяли его три года назад.

Он сидел прямо напротив, перед ним лежала толстая кожаная папка. Посмотрев на папку, детектив открыл ее.

Карен сразу же увидела там собственную фотографию тех времен, когда ее звали Джорджиной. Поняла, что детектив специально сделал так, чтобы она увидела снимок. Карен бросила на фотографию единственный взгляд и подняла глаза.

Мгновение Расбах разглядывал содержимое папки, потом посмотрел на Карен.

– Мы знаем, что на самом деле вас зовут Джорджина Трейнор и что вы были замужем за Робертом Трейнором, который был застрелен на прошлой неделе. И мы можем доказать, что вы были на месте преступления.

Карен молчала. Кельвин тоже. Он казался полностью расслабленным, но вместе с тем настороженным – совсем как детектив, который сидел по диагонали от него. Карен радовалась присутствию Кельвина. Если бы она была в комнате наедине с Расбахом, то обязательно допустила бы ошибку. Но Кельвин проследит, чтобы этого не случилось.

– Вот что мы сделаем, – произнес Расбах. – Я расскажу вам, что думаю, а вы просто кивните, если я двигаюсь в верном направлении.

– Она не идиотка, – коротко бросил Кельвин.

– Мне это хорошо известно, – отрезал Расбах. – Человек, который успешно инсценировал собственную смерть, уж точно не идиот. – Он перевел взгляд на Карен. – Может быть, стоит начать с этого. Снимаю перед вами шляпу. Вы явно женщина незаурядного ума.

Он пытается разговорить ее, взывает к ее самолюбию, думала она. Ничего не выйдет. Она заговорит, когда ей это будет нужно, когда будет готова. Она знает, что ее отправят в камеру, потому что Кельвин сказал ей, что обвиняемых в убийстве не выпускают под залог. Мысль о заключении ужасает ее.

– Скажите мне, как вы это сделали, – попросил Расбах.

Карен молчала.

– Хорошо, тогда расскажите, почему вы это сделали. Зачем было устраивать такую сложную, убедительную инсценировку смерти и начинать заново под другим именем? – Не дождавшись ответа, он продолжил: – Я думаю, вы бежали от мужа. Думаю, вы были жертвой домашнего насилия и пытались спастись. Он вас не отпускал. Вы не могли просто развестись: он стал бы вас преследовать. Поэтому вы инсценировали самоубийство. Но затем, три года спустя, он позвонил. Вы были на кухне, у вас новая жизнь. Услышали его голос. Вас охватил ужас – вы запаниковали.

Карен не перебивала. Она хотела услышать, что он скажет. Что он знает.

– Он попросил вас о встрече, – продолжил Расбах. – Возможно, угрожал, что, если вы откажетесь, придет и убьет вас. Он знал номер вашего телефона, значит, знал и адрес. Поэтому вы согласились встретиться. В тот вечер вы выбежали из дома. Вы были так взвинчены, что забыли оставить мужу записку, забыли телефон, сумочку и даже не заперли дверь. – Расбах откинулся на стуле. Карен посмотрела на него, их взгляды скрестились. Он сделал длинную паузу. – А может, вы мыслили хладнокровнее, чем нам кажется, – он помолчал для пущего эффекта. – Может, вы специально не взяли телефон с сумочкой – боялись оставить следы. Может, вы не взяли телефон, потому что боялись, что тогда можно будет вычислить ваше местоположение. Может, вы полностью контролировали себя, потому что взяли пистолет тридцать восьмого калибра – который мы, кстати, еще не нашли, – и резиновые перчатки, – сказал он и добавил: – Для меня все это выглядит как умысел.

Расбах подался вперед и уставился на нее, пронзая взглядом своих голубых глаз. Этот взгляд пугал ее, но она не намерена это показывать. На адвоката и второго детектива Расбах не обращал внимания, словно в комнате только они двое. Карен пришлось напомнить себе, что она не наедине с детективом. Но его взгляд гипнотизировал.

В разговор вступил Кельвин:

– Пистолет существует только в вашем воображении, и вы не знаете, чьи это перчатки. Вы не можете доказать, что они принадлежали моей клиентке.

– А мне кажется, могу, – парировал Расбах. Он ни на миг не отвел глаз от Карен, чтобы посмотреть на адвоката. – Думаю, вы взяли пистолет с перчатками, поехали к заброшенному ресторану на улице Хоффман и оставили машину на маленькой парковке неподалеку. Вошли в ресторан, где вас ждал Роберт Трейнор, и хладнокровно застрелили его.

Карен все так же упрямо молчала и напоминала себе, что у них нет орудия убийства, а если бы и было, ей бы это не могло навредить. Насчет пистолета она была уверена. Они не могут доказать, что, когда она зашла в ресторан, у нее был при себе пистолет. Они могут доказать только тот факт, что она там была.

– Что вы сделали с пистолетом? – спросил Расбах.

Неожиданно ее пронзил страх, но она быстро его заглушила. Он не знает наверняка, что у нее был пистолет, думает она, он только догадывается, предполагает, и все.

– Возможно, – продолжал Расбах, – даже вероятно, что вы приобрели пистолет незаконным путем. Такая умная женщина, как вы, которая инсценировала собственную смерть и всех одурачила, которая благополучно скрывалась под вымышленным именем, пока ее не нашел муж… кстати, как вы думаете, как он вас нашел?

Ее бедра под столом напряглись, но она не позволила втянуть себя в разговор.

Расбах склонил голову набок.

– И вот после того, как вы его застрелили, вы и запаниковали. Вы бросили пистолет? Потому что запаниковали? Или потому что знали, что на нем нет ваших отпечатков и он не может на вас вывести? Или вы забрали его с собой и выкинули где-нибудь в окно?

Детектив оттолкнулся от стола, и она вздрогнула от резкого движения. Он поднялся и стал расхаживать по комнате, как будто думал вслух. Но ее это не одурачило. Это все спектакль. Он актер, совсем как она. Они играют друг для друга. Все, что он сейчас скажет, было запланировано.

– Когда вы добрались до машины, вы сорвали перчатки и бросили их там, на парковке. Поэтому-то я и знаю, что вы запаниковали, иначе зачем было оставлять перчатки? В них могли быть частички вашей кожи, ваша ДНК, – он повернулся и пристально на нее посмотрел.

Она отвела глаза. Почувствовала, что дрожит, и напряглась, чтобы остановить дрожь. Он не должен заметить, как она напугана.

– И мы оба знаем, как важны эти перчатки, правда, Джорджина? – он остановился перед ней и посмотрел сверху вниз. Ее голова была упрямо опущена. – Потому что, если мы найдем в них ДНК, это будет неопровержимым доказательством того, что вы там были. А еще потому, что перчатки демонстрируют умысел.

Отодвинув стул, он снова сел и подождал, когда она поднимет на него взгляд.

– Но вас так испугало то, что вы совершили, что вы сели в машину и уехали оттуда так быстро, как только могли. Все говорят, что вы никогда не превышаете скорость. Все иногда превышают скорость, но только не вы. Вы никогда не едете на красный свет. Почему? Потому что не хотите внимания полиции. Потому что первое правило людей, живущих под вымышленным именем, – не выделяться. И вы не выделялись несколько лет. Все, с кем мы говорили, были шокированы вашим вождением в тот вечер. Это было так непохоже на вас. Знаете что? Мне любопытно, на кого вы похожи, когда не притворяетесь кем-то другим.

Его тактика начинала действовать. Карен ощутила злость и страх, но она должна держать себя в руках. Ее удивляло, почему молчит адвокат. Она знала, что не может отрицать того, кто она. Они с легкостью докажут, что она Джорджина Трейнор. Они знают, что она инсценировала самоубийство, сбежала и стала жить под другим именем. Это она подтвердит. В этом ей придется признаться. Возможно, придется признаться и в том, что она была там. Но они не могут доказать, что она его убила. У них нет ни орудия убийства, ни свидетелей. Зато у них есть мотив, и это ее пугает. У нее было полно причин убить мужа, и они об этом знают.

– Скажем просто, что вы запаниковали, – продолжил Расбах. – Сели в машину, поехали слишком быстро, не справились с управлением и врезались в столб. Не повезло. Если бы вы не запаниковали, вам бы, вероятно, сошло с рук убийство.

Карен подняла на него взгляд; в эту секунду она его ненавидела.

– Если бы вы спокойно приехали домой, вернули перчатки на кухню, сочинили для мужа какую-нибудь историю о том, где вы были, то никто никогда бы не подумал провести связь между вами и трупом в заброшенном ресторане. Мы бы, в конце концов, его опознали. И нашли бы, что его жена погибла несколько лет назад, вот и все. На этом для вас все бы и закончилось. Не было бы ничего, что указало бы на вас: ни аварии, ни следов шин, ни перчаток. Никто бы не догадался, что вы не та, за кого себя выдаете. Вы бы и дальше жили своей чудесной жизнью в пригороде с вашим новым ничего не подозревающим мужем.

Ей хотелось влепить пощечину по его самодовольному лицу. Вместо этого она впилась ногтями в ладони под столом, где ему не видно.

– Но я понимаю, почему вы сделали то, что сделали. Правда. Вы не хотите рассказать мне, какова была жизнь с Робертом Трейнором, но думаю, это было тяжкое испытание. Если обвинение докажет, что вы его убили, конечно, вам захочется, чтобы все знали, почему. Вам захочется расписать его в как можно более чудовищных красках. Так у вас будет больше власти. Он, скорее всего, и был чудовищем, раз довел такую милую женщину до убийства.

Она уперлась взглядом в противоположную стену, все сильнее впиваясь ногтями в ладони.

– Думаю, пока что на этом все, – сказал Расбах. Допрос окончен.