VI. Это несмешно. Ха-ха-ха-ха-ха!
«Да, знаю, я писал довольно ужасные комиксы, и определенно со взрослыми темами, но это не все мое творчество».
Выступление Алана Мура
на N. I. C. E. (2012)
О «Хранителях» написано много, включая исчерпывающее изложение всего развития серии в книге «Хранить Хранителей» (Watching the Watchmen, Titan Books, 2008) от художника и соавтора серии Дэйва Гиббонса. К лучшему или худшему, «Хранители» определили перемены на рынке комиксов с середины до конца восьмидесятых. Они вознесли Алана Мура в сфере комиксов от звезды до полубога и привлекли беспрецедентное внимание извне. Комикс осыпали почестями, включая такие, какие не получал ни один комикс ни до, ни после. Они заинтересовали академические круги, где с тех пор стали темой конференций и породили книги с такими названиями, как «Хранители» и философия» (Watchmen and Philosophy) и «Хранители» как литература» (Watchmen as Literature). Их обсуждали и продолжают обсуждать в мейнстримных СМИ. С самой публикации они остаются бестселлером. Проще говоря, «Хранители», как сказали в трейлере экранизации 2009 года, «самый известный графический роман всех времен».
Во многом благодаря «Хранителям» при обсуждении Алана Мура часто всплывает слово «серьезный». Мур, говорят нам, пишет истории, где супергерои «принимаются всерьез» и которые приходится «принимать всерьез» даже тем, кто скептически относится к комиксам. Он «серьезный писатель» и работает с «серьезными материями». Фанаты, очень чувствительные к обвинениям комиксов в детскости, торопятся подчеркнуть, что «Хранители» «взрослые» и «умные». Академические тексты о Муре неизменно начинаются с введения, где объясняется, что да, «Хранители» и «Из ада» – комиксы, но они все же достойны «серьезного изучения».
В результате такого серьезного подхода к творчеству Мура даже когда комикс под названием «Убийственная шутка» кончается тем, что Джокер, человек в костюме клоуна, рассказывает анекдот в парке развлечений, а потом заходится от смеха… самые преданные фанаты и самые опытные критики не рассматривают книгу никак иначе, кроме как очень серьезную. Точно так же и «Хранители» начинаются и кончаются ярко-желтым смайликом. Дэйв Гиббонс объяснял авторские планы на злодея именно в этих категориях: «В итоге то, что сделал Вейдт, – шутка, розыгрыш, кровавая шутка, вот что обозначает значок со смайликом». Считая «Хранителей» трудом великой значимости, и исследователи, и имитаторы, и киноверсия почти повсеместно упустили суть:
Алан Мур шутил.
Издательская индустрия склонна распределять работы по жанрам. Мур резко критиковал эту тенденцию начиная с интервью в журнале Mustard – и его слова одна американская компания превратила в воодушевляющую открытку: «Судя по тому, что я знаю о жизни, она не делится на жанры; это страшный, романтический, юмористический, научно-фантастический ковбойский детектив», – впрочем, в этой версии пропала концовка: «И знаете, с каплей порнографии, если повезет». И все же ученые, издатели, критики и фанаты комиксов любят резкую категоричность, и «Хранители» в их таксономии – супергеройское повествование, которое относится к жанру серьезно. Это изыскания в истории комиксов, деконструкция существующих супергеройских традиций, предостережение против применения к реальному миру «комиксных» взглядов на добро и зло, а также мастер-класс по использованию – или извращению – техник повествования в комиксах.
Хватает, чтобы люди изошли слюной, но все же этого мало. «Хранители» – это и научно-фантастическая история. Детектив, триллер о заговоре, политическая сатира, семейная сага. Есть здесь элементы романтики и военной литературы. Есть комикс-внутри-комикса – пиратские приключения. «Хранители» переполнены юмором: визуальными приколами, повторяющимися шутками, иронией, сатирой, пародией, пастишами, персонажами, которые рассказывают друг другу анекдоты и бросают остроумные ремарки – как открытые, так и очевидные только читателю. Книга пропитана вербальными и визуальными каламбурами. Также невозможно спорить, что местами они очень мрачные.
Стоит отметить, что «Хранители» – не буквально мрачная книга. В киноверсии цветовая палитра приглушенная – черные, серые, темно-зеленые, коричневые и синие цвета, – и даже знакомые с комиксом люди могут подумать, что фильм сохраняет верность источнику. Но страницы комикса, даже когда изображают ночные сцены, написаны ярко-зелеными, красными, синими, оранжевыми и желтыми красками. Это больше напоминает аляповатый сериал «Бэтмен» (1966–1968), чем недавние фильмы о Бэтмене Кристофера Нолана. Часто для подобной красочности есть повествовательные причины – например, квартира Молоха время от времени озаряется неоновой вывеской соседнего ночного клуба, – но так же часто цвета не претендуют на натурализм. Как становится ясно из «Хранить Хранителей», колорист Джон Хиггинс работал над цветовой схемой книги усердно и в тесном контакте с Гиббонсом. Конечно, не стоит забывать, что типографская техника в середине восьмидесятых была ограничена в возможностях, и все же когда Хиггинс воспользовался новыми технологиями, чтобы переделать цветовое исполнение для издания 2005 года Absolute Watchmen, он сохранил общую палитру, хотя и внес минимальные изменения. Сравните с переизданием от 2008 года «Убийственной шутки», где художник Брайан Болланд радикально переработал цвета, притушив куда заметнее, чем в оригинале. Карамельная расцветка «Хранителей» – художественный выбор.
Тем не менее и сами создатели называли «Хранителей» «угрюмыми». До выпуска Дэйв Гиббонс говорил, что комикс «жесткий, угрюмый, суровый и реалистичный – комикс, который ждали все фанаты супергероев». Мур называл серию «мрачным взглядом на супергероев», а в 2002 году сетовал из-за того, что этому стилю бездумно подражали другие супергеройские истории: «Перерастите уже «Хранителей», перерастите 1980-е. Необязательно теперь жить в депрессивной унылой мрачности до скончания времен. Это же просто чертов комикс. Это не тюремный приговор». Мур почти моментально пожалел об эффекте влияния «Хранителей» на супергеройский жанр. Но когда он окинул взглядом мейнстримные комиксы в 1992 году, пять лет спустя после публикации «Хранителей», то провел важное различие между его угрюмой и жесткой серией и новыми: «Теперь куда ни плюнь – психопаты-вигиланты безжалостно сеют смерть! Понимаете? Безо всякой иронии, которую я надеялся привнести в своих персонажей. И мне немного грустно, что я, сам того не зная, начал новый темный век комиксов… теперь в них появился какой-то нигилизм. И это неплохо, если ты умный циничный взрослый: тогда можно усмехнуться над насилием. Но если вам девять или десять лет, то какие ценности прививает такая история?» «Хранители» предназначались для взрослой аудитории – той, которая распознает «иронию» и «усмехнется над насилием».
«Хранители» пропитаны черным юмором, тут же узнаваемым по неприкрыто комедийным произведениям Мура… если вы эти произведения видели. До «Хранителей» Мур написал множество смешных комиксов, но понятно, почему 90 процентов аудитории об этом не слышали. Его творчество на американском рынке плавно перетекает от хоррор-серии «Болотная Тварь» к «Хранителям», «Убийственной шутке», а потом к завершению «V значит вендетта» и «Марвелмена». Большинство фанатов пропустили противовес – стрипы для Sounds, «Волшебного Кота Максвелла» и «Сагу о Боджеффрисах». Некоторые работы из 2000AD – включая его «Фьючер Шокс» и самую известную комедийную серию «ДиАр и Квинч» – перепечатывались для американского рынка, но появлялись вразброс и без имени Мура на обложках. В восьмидесятых он написал немало коротких стрипов для небольших американских компаний, и они часто были юмористическими, – но их видела лишь доля из 100 тысяч читателей, покупавших «Болотную Тварь», «Мираклмена» или «Хранителей», и легче подумать, что с их помощью серьезный писатель просто выпускает пар.
Книга «Алан Мур: комиксы как перформанс, литература как скальпель» (Alan Moore: Comics as Performance, Fiction as Scalpel) сходит с проторенной тропы «Хранителей», «V значит вендетта» и «Из ада» и приводит впечатляюще широкий анализ так называемых менее известных произведений Мура, таких как «Гало Джонс», «Скизз» и «Большие числа». Но даже здесь едва затрагиваются комедийные вещи. «Волшебный Кот Максвелл» только упоминается, а для «Звезды – моя деградация», «ДиАр и Квинч» или «Саги о Боджеффрисах» вообще не нашлось места. Когда книга обращается к линейке Мура «Лучшие комиксы Америки», то пренебрегает пятью комедийными сериями в «Историях завтрашнего дня» (Tomorrow Stories): «Маньеристское ощущение многих из этих эпизодов вызывает впечатление, что Мур считал их формальным упражнением и исправно писал, пока концентрировал усилия на важных элементах в таких работах, как «Лига выдающихся джентльменов» и «Прометея». Последняя тоже относится к ABC, но, несмотря на общую с другими сериалами игривую атмосферу, это все площадки для серьезных исследований темы личности и магии». Мысль, что Мур выдал «Джек Би Квик», «Первого американца» или «Паутину» из какого-то чувства долга, не подтверждается в его интервью: «Они очень мощные, и вот еще пример: делать «Джек Би Квик» было особенно сложно, потому что, чтобы писать «Джек Би Квик», нужно как бы перевести разум в совершенно иррациональное состояние. Приходится доводить научные идеи до полного абсурда. Для таких историй нужно думать по-особенному. Я не мог писать их все время и точно не могу представить, чтобы они шли длиннее, чем шесть-восемь страниц». Стрипы, которые Мур самостоятельно и писал, и рисовал, – в основном в начале карьеры – почти без исключения комедии. Самая ранняя андерграундная работа, которая перешла в работу для Sounds, состоит из злых пародий. Когда Мур ввел в «Звезды – моя деградация» Экс-менов (Ex-Men), он – или, вернее, Курт Вайл – объяснял: «Наверное, я жалким и нелепым образом пытался подстегнуть людей к переоценке Людей Икс, а не хватать что попало из преданности к творческой команде или персонажам… Пожалуй, можно сказать, все мое ограниченное понимание сатиры вращается вокруг того, чтобы пинать упавшего. Мне необязательно быть хорошим. Я же красавчик».
У ранних историй Мура действительно довольно жуткие концовки. «Панда Сент-Панкрас» кончается тем, что комиксная версия Мура стреляет себе в голову, как и его стрип «Комикс Культурного Крайма». «Звезды – моя деградация» кончаются случайным уничтожением вселенной. Роско Москва сходит с ума, «Трехглазый Макгурк» и «Десять засранцев» (Ten Little Liggers) кончаются взрывом ядерной боеголовки. Когда Мур писал для младшей аудитории 2000AD, его вещи были историями с финальными твистами наподобие EC Comics или Роальда Даля – едко изображали высшую справедливость, где протагонист всегда обрекался на какую-нибудь ужасную и обычно смертельную участь. Мур объяснял свое возвращение к апокалиптическим темам так: «Это эквивалент извращенных, но закономерных шуток, которые распространяются, как сыпь, когда случается какая-нибудь общественная катастрофа». Когда Мур писал «Хранителей», то добавлял, что переживает, вдруг до его аудитории не дойдет шутка: «Я начинаю сомневаться в этике юмора, основанного на ядерном оружии, потому что не уверен, что моя аудитория поймает тяжелую иронию, – и более того, иногда не уверен даже, что сам понимаю, насколько тяжелая ирония здесь нужна».
«Волшебный Кот Максвелл» кажется довольно невинным, а Northants Post была провинциальной местной газетой – не совсем андерграундным зином в традициях Крамба. И все же хоть Максвелл и кот, он тоже жесток и самовлюблен, и не против перекусить говорящими мышами и птицами.
Свою роль может играть и национальная, культурная разница. Британским комиксам свойственно быть черными комедиями с антигероями. Мужская аудитория британского комикса традиционно взращивалась Beano, переходила на приключенческие комиксы вроде Battle или 2000AD, а потом, например, на андерграундные комиксы и фэнзины. Все британские комиксы разделяли аппетит к разрушению и насилию, обычно радостно направленным против собирательных образов власти, подобранных под нужную аудиторию. Самый долгоиграющий «серьезный» британский персонаж – Судья Дредд из 2000AD – сатира на политику ежовых рукавиц. Соавтор персонажа Алан Грант был в шоке, когда американские посетители конвентов говорили, будто жалеют, что полиция не похожа на Судью Дредда. Британские авторы комиксов всегда подозрительно относились к «сверхлюдям», которые насаждают свою версию правосудия через насилие, и замечали скорее фашистские обертоны, чем героический идеал. Как выразился бывший редактор 2000AD: «Американские комиксы обычно куда более светлые и оптимистичные. Даже наивные. Британское чувство юмора намного мрачнее, намного ироничнее. Морально двусмысленное. Американские читатели как будто не любят моральную двусмысленность, предпочитают, чтобы все было просто и разжевано. Они как будто не замечают, что Дредда не всегда стоит принимать всерьез. Иногда да, он серьезный, а иногда – неприкрытая пародия. Иногда Дредд герой, иногда злодей, иногда – просто второстепенный персонаж».
Исследование «Понимание аудитории: Судья Дредд» берет руководства от 1995 года по продвижению (британского) комикса и (американской) экранизации «Судьи Дредда» и приходит к выводу, что в них нет почти ничего общего. Руководство к фильму называет «Судью Дредда» «футуристическим боевиком-триллером о том, как самый крутой, самый справедливый и уважаемый из Судей спасает Мега-Сити Один от разрушения». Для комиксов – «написан в самоосознанном полунасмешливом стиле… подразумевается, что продвижение «Дредда» должно сохранить насмешливый настрой комикса», а также там есть строчка, которая равно подходит к Роршаху – психически ненормальному вигиланту из «Хранителей»: «Хотя он способен на очень черный стиль юмора, мы никогда не знаем, считает ли он сам свои реплики смешными».
Алан Мур пародировал комиксы о мрачном и жестком Нью-Йорке еще до того, как сам их стал писать. В The Daredevils № 2 Мур прислал четырехстраничный стрип «Жесть!» (Grit! арт – Майк Коллинс, февраль 1983-го). Там изображается героиня Смурноголова (Dourdevil) в напыщенном мире, напоминающем миллеровский, где насилие повсеместно, а у людей – непоследовательные или пунктирные мотивации.
Пока Мур писал «Хранителей», они познакомились и подружились с Миллером. «Возвращение Темного рыцаря» Миллера опубликовали в том же году, что и «Хранителей» («Темный рыцарь» выпускался в феврале – июне 1986-го, «Хранители» начались в мае). Там похожая тема – Бэтмен средних лет возвращается из отставки в куда более жестокий мир, чем обычно изображается в комиксах. Вскоре после «Хранителей» вышел собственный «мрачный» подход Мура к Бэтмену – «Убийственная шутка». Статьи о «серьезных комиксах» неизменно объединяли Миллера и Мура, находили связи между «Хранителями» и «Возвращением Темного рыцаря».
И параллели действительно есть. Мур напишет предисловие для полного собрания «Возвращение Темного рыцаря», Миллер поучаствует в антологии Мура AARGH! а следующий крупный проект Дэйва Гиббонса после «Хранителей» – должность художника в «Дай мне свободу» (Give Me Liberty) со сценарием Миллера. Как и Мур, в девяностых Миллер будет писать и рисовать комиксы для взрослой аудитории, сохраняя на них права, такие как «Город грехов» (Sin City) и «300». Но в отличие от Мура он с удовольствием вернулся в DC в начале 2000-х, чтобы выпустить сиквел к «Возвращению Темного рыцаря» – «Темный рыцарь снова наносит удар» (The Dark Knight Strikes Again) – и поработать в других проектах по Бэтмену (All Star Batman and Robin the Boy Wonder, а также Holy Terror о Бэтмене против мусульман – от последнего отказались в DC, и в итоге он вышел как не-бэтменовский тайтл в Legendary Comics). И наверное, главное различие – Миллер одобрил киноверсии своих комиксов, участвовал в режиссуре, был продюсером и даже появлялся в камео. Также справедливо будет отметить, что его творчество, хотя и амбициозное, имеет куда более узкий диапазон, чем у Мура, и склонно быть жестоким маскулинным хард-бойлом.
Тогда как Миллер называет среди своих кумиров Спиллейна и Чандлера, Мур и Гиббонс в начале работы над «Хранителями» по большей части руководствовались комедийными подходами к супергеройскому жанру. И снова Мур вернулся к «Супердупермену»: «Мы думали, что, наверно, самые лучшие супергеройские вещи – это пародии Mad: никогда супергерои не бывали лучше, чем когда их пародировал Уолли Вуд. И мы решили как бы взять те же элементы из пародий Mad – ну знаете, у нас множество деталей на заднем плане, но это не визуальные приколы – скорее визуальная драма, если угодно».
То, что Мур назвал «визуальной драмой», переполняет страницы «Хранителей». Примеры не сосчитать. Одно из самых экстравагантных последствий существования настоящих супергероев в мире – близкое сердцу Мура, – что не будет спроса на супергеройские комиксы. Так что на рынке мира «Хранителей» господствуют пиратские приключения. Мы видим отрывки из «Истории о черной шхуне», а одна из вставок в прозе с любовью повествует параллельную историю комикс-индустрии. Проницательные читатели заметят на заднем плане нью-йорских улиц магазин комиксов с пиратской тематикой – «Остров сокровищ».
Самый канонический образ «Хранителей» – тот, с которого они начинаются: смайлик с каплей крови там, где на циферблате часов без пяти минут полночь. Значок (и кровь) принадлежит убитому супергерою Комедианту, но в первом номере его вытирают, а во втором бросают в могилу Комедианта. Образ повторяется на протяжении всей истории, от фотографий до парейдолий. То, что в вымышленном мире кажется «совпадением» или «случайностью», на самом деле, конечно, аккуратно размещено Муром и Гиббонсом.
У названия в течение книги появляется множество смыслов и отголосков. Одни из множества часов и отсчетов, мелькающих в истории, – Часы Судного Дня: «как и многое в «Хранителях», это каламбур с двумя-тремя смыслами», – и они же появляются на каждой задней обложке, отсчитывая время все ближе к апокалипсису – или по крайней мере ближе к концу серии. «Хранители» – также отсылка к цитате Ювенала, которая встречается в граффити по всему Нью-Йорку: «Кто сторожит стражей?» – то есть если есть охрана, то должен быть способ присматривать за этой охраной, тем более когда у нее суперсилы и тайные личности.
Но чем «Хранители» не являются – так это названием команды в комиксе: наши герои никогда не работали вместе и тем более не называли себя «Хранителями» (при жизни Комедианта, насколько нам известно, вместе они побывали в одном помещении всего два раза). Но их предшественники были Ополченцами – прозвище отсылает и к ополчению в Войне за независимость, и ко множеству правых добровольческих соединений, включая боевую антикоммунистическую группировку в шестидесятых, и (уже после публикации «Хранителей») к скандальной группе штатских, патрулирующих границу Мексики. Несомненно, Мур знал и о панк-группе Minutemen, и понятно без слов, что в книге об угрозе ядерной войны такое название – сознательная отсылка к МБР, состоявшим на вооружении с шестидесятых (Мур, возможно, даже знал, что один из его любимых авторов – Томас Пинчон – работал специалистом по технической документации на проекте Minuteman)… и так далее.
Каждое название в комиксе – многозначительный и говорящий каламбур: дом престарелых Салли Юпитер – «Сады Непенфа» – отсылка к греческому мифу, а также По и лимерику Алистера Кроули. Есть ночной клуб под названием «Бутлегер» и закусочная «Ганга дайнер». И все имена персонажей вроде Роршаха, Доктора Манхэттена и Озимандии чуть более иносказательные, чем стандартные супергеройские прозвища вроде Человек-Муравей и Пауэр-Герл. Одна статья о «Хранителях» посвящает три страницы разбору значений семи любимых музыкантов Адриана Вейдта.
На «Хранителей» оказала влияние и другая комедия: роман Роберта Майера 1977 года «Суперчуваки» (Super-Folks). На своем сайте Майер пишет:
Роман предполагался как юмористический. Рецензенты вроде заметили. Пародия на этих ваших героев. Но во вселенной что-то случилось – ну, по крайней мере в Америке и Великобритании. Росли дети, которые хотели писать комиксы. Они читали «Суперчуваков» и думали: ага, вы гляньте, какие гадости можно вытворять с супергероями. Отправили мужчин в трико в сумеречную эру, заработали кучу денег и навсегда изменили жанр… Среди этих порождений многие критики отмечают творчество Алана Мура, включая «классических» «Хранителей». Насколько мне известно, мистер Мур никогда публично не упоминал о заимствованиях из «Суперчуваков».
Но на самом деле упоминал: «Суперчуваки» оказали огромное влияние на «Марвелмена». Когда я дописывал последние истории про Супермена [в 1986-м – как раз во время написания «Хранителей»], я уже забыл про книгу Майера, но она наверняка задержалась в подсознании». Однако читатели, которые отыскали «Суперчуваков», ожидали встретить «серьезный» подход к супергероям, мрачный роман, откуда Мур бесстыдно содрал свой комикс, а обнаружили, что это скорее прозаическая версия «Супердупермена» или Bored of the Rings от National Lampoon, дурашливый цирк с кучей семидесятнических отсылок. Есть и сходство – как в «Суперчуваках», так и в «Хранителях» главную роль играют побитые жизнью бывшие супергерои средних лет и теория заговора, – но по интонации, технике или целевой аудитории это и близко не «Хранители». Тем не менее «Суперчуваки» после успеха «Хранителей» стали предметом вожделения для коллекционеров, и – очередная ирония жизни – когда книгу переиздали в 2003 году, обложку к ней рисовал Дэйв Гиббонс.
Но Майер намекает на главное направление критики, которая постоянно звучала в адрес «Хранителей»: как говорится в рецензии Картера Шольца, «супергеройский жанр не предназначен для перегрузок, что устроил Мур… он довел зыбкий концепт для самого предела». Критики, порицавшие «серьезный тон» «Хранителей», похоже, думают, будто Мур не знал, что супергерои по природе своей ребяческие и открыты для высмеивания. Но это недопонимание. Когда Мур приступал к проекту, он считал, что сравнительно дорогой комикс только для прямых продаж не привлечет никого, кроме существующих фанатов, и намеренно работал на эту фанбазу. А в предисловии первого издания «Хранителей» в твердом переплете отметил, что стоило серии получить широкое внимание, «как то, что задумывалось лишь циничным и барочным взглядом на Лигу Справедливости Америки и ее породу, вдруг оказалось посреди публичного рынка мейнстримной литературы в одном только плаще и цветных трико».
Но в 1986 году, как мы видели, читатели комиксов становились старше, а с этим приходил спрос на более утонченные повествования. Теперь читатели ожидали сюжеты на социальную тематику, с развитием персонажей в стиле мыльной оперы, с заметным пониманием истории и традиций комикса. Читатели смирились с «цветными трико» как с условностью жанра – так же фанаты детективов смиряются с тем, что убийца, стоит его разоблачить в конце, разом выпаливает признание. Но «Хранители» приобрели и вторую аудиторию: более мейнстримную и взрослую, знакомую с супергероями только по телевидению и кино, члены которой в последний раз брали комиксы в руки в детстве. К отчаянию (или отвращению) любителей комиксов, такие люди все еще ориентировались на цветной сериал «Бэтмен» с Адамом Уэстом и «Чудо-женщина» (1976–1979) с Линдой Картер. Как фильмы о Супермене с Кристофером Ривом ни старались, но и они не могли избежать фарса – более того, «Супермен III» (1983) и «Супермен IV» (1987) ушли в него с головой. Следовательно, довольно иронично, что благодаря «Хранителям», «Возвращению Темного рыцаря», «Убийственной шутке» и фильму «Бэтмен» 1989 года от Тима Бертона, бравшего пример с творчества Мура и Фрэнка Миллера, общественное представление о хорошей истории о Бэтмене резко качнется в противоположную сторону. Через десять лет после «Хранителей» публика отвергнет фильмы о Бэтмене от Джоэля Шумахера, потому что они слишком фарсовые и недостаточно жесткие.
Таким образом, «Хранители» и «Возвращение Темного рыцаря» строились по супергеройским традициям телесериала «Бэтмен», а не комиксов, выпущенных в начале восьмидесятых. История начинается с того, что супергерой лезет на небоскреб по тросу с крюком, как Бэтмен и Робин, а костюм Ночной Совы пародирует бэтменовский телекостюм Адама Уэста, просто его копируя. Более того, и зенит супергероев в «Хранителях» – в свингующих шестидесятых. Важно и то, какие ноты «Хранители» не играют – отсутствие звуковых эффектов «Бу-бум!» и «Шлеп!» и подписей в стиле «Тем временем в величественном особняке Уэйна».
И «Хранители» в лоб обращаются к самой знакомой абсурдности жанра. Комедиант и Шелковый Призрак носят вполне стандартные супергеройские костюмы. Ночная Сова действительно надевает трусы поверх штанов, а Доктор Манхэттен сражается на вьетнамской войне в одних трусах – позже он избавится и от них, предпочитая ходить голым. В некоторых новых попытках рассказать более взрослые супергеройские истории (включая киноверсию «Хранителей») «цветные трико» уступают более практичным решениям вроде кожаной и облегающей нательной брони; в других, вроде телесериалов «Смолвиль» и «Герои» (Smallville, Heroes), супергерои носят обычную одежду. Но вместо того чтобы сказать, что Супермен покажется достовернее, если будет просто носить куртку, Мур и Гиббонс вывернули «логику реального мира» наизнанку и спросили, кто вообще станет напяливать плащи и трико: «Это не самый здоровый человек. Некоторые стали бы так делать из-за сексуального возбуждения от одежды, другие – ради возбуждения от избиения других людей. Кто-то по политическим причинам, многие из альтруистических мотивов, но явно будет некий процент людей с довольно странными психологическими отклонениями… Просто есть что-то не вполне нормальное в человеке, который носит маску и костюм».
Любой взрослый – да и любой здравомыслящий ребенок – понимает, что с преступностью не борются в колготках, и потому любые попытки отнестись к супергероям «реалистично» обречены на провал. Мур и Гиббонс тоже это понимали. Может быть, New York Times и превозносили серию за «ошеломительно сложные психологические портреты», но это заявление не переживет столкновения с книгой. Как отмечал Грант Моррисон, она пользуется стандартными боевиковыми типажами:
Ошарашенная техническим превосходством «Хранителей» публика смотрела сквозь пальцы на набор на удивление традиционных голливудских стереотипов: зажатый парень, который хочет вернуть былую славу; псих, теряющий связь с человечностью; угнетающая мамаша из шоубиза, которая гоняла дочь, чтобы та добилась совершенства, но при этом скрывала секрет ее сомнительного происхождения; тюремный психиатр, настолько увлеченный мрачной внутренней жизнью пациента, что под ее весом дает трещины его собственная жизнь. Персонажи «Хранителей» набраны из символического репертуара кастингового отдела.
Персонажи – серия панчлайнов к одной и той же шутке. Ночная Сова – эквивалент Бэтмена – рыхлый импотент; аналоги Капитана Америки и Супермена убивали гражданских во Вьетнаме; Шелковый Призрак, стандартная супергероиня, была нимфеткой, а потом перешла на правительственную работу в роли эскорта; Озимандия пользовался своим великим гением, чтобы продавать собственные фигурки. Это не тонкие психологические наблюдения. «Хранители» – не попытка реабилитировать жанр супергероя, не испытание его на прочность. Каким бы ни был грязным город супергероев, как бы граффити ни покрывали его стены, сколько бы вы ни анализировали супергероев, как бы ни обложили их проблемами «реального мира», все равно ответ на вопрос «как изобразить супергероев реалистично», к которому неизбежно приходят «Хранители» со множества точек зрения и ракурсов, – «Никак». Как позже Мур скажет об «Убийственной шутке»: «Бэтмен и Джокер – не реальные персонажи и не напоминают людей, которых можно встретить по жизни».
Юмор тем не менее не кончается просто одним наблюдением, что супергерои дурацкие, или повествованием, пронизанным массой случайных деталей, визуальных и литературных каламбуров. Общая картина также оттеняется черной комедией и злой иронией. Это легко заметить, если присмотреться хотя бы к «шутке», которую Драйберг рассказывает Лори Юпитер в конце первого номера. Бывшие Ночная Сова и Шелковый Призрак вспоминают Капитана Резню – второстепенного злодея, который получал удовольствие от того, что его избивают (есть намеки, что Драйберг стал Ночной Совой как минимум частично по той же причине). Карьера Капитана Резни скоропостижно оборвалась, когда он «подкатил к Роршаху, а тот взял и сбросил его в шахту лифта». Лори и Драйберг смеются:
ЛОРИ: О боже, прости, это совсем не смешно. Ха-ха-ха-ха-ха!
ДРАЙБЕРГ: Ха-ха-ха! Нет, боюсь, не смешно…
Смешно ли это? С некоторых точек зрения – да; с других – нет. Как событие – это трагедия, как анекдот – это забавно.
Или возьмем другой пример: в главе VI Роршах зарубил двух псов разделочным топориком, потом швыряет их трупы в педофила Грайса, который ранее убил юную жертву и скормил этим псам. Затем вигилант сковывает убийцу, обливает керосином и поджигает, наблюдая, как он умирает в мучениях. А это с какой точки зрения можно назвать смешным?
Эта сцена – одна из тех, где наглядней всего проступает разница между комиксом и экранизацией. Фильм «Хранители» последовательно более жестокий, чем комикс, причем мало где настолько, как в этой сцене: на серебряном экране мы видим, как Роршах проламывает голову Грайсу мясным топориком, а потом продолжает рубить – всего наносит девять ударов. Комикс предполагал насилие, но обрывался раньше, чем мы его видели, а яркие краски добавляли горячечной нереальности. Вот что Мур говорил о своем отношении к юмору: «Я себя считаю не столько плачущим клоуном, сколько хихикающим трагиком. Мои любимые комедии – те, что на грани трагедии. Мои любимые трагедии – те, где почти смеешься. Все слишком ужасно, но тебя доводят до этой грани». Или, перефразируя Оскара Уайльда: когда в тебя бросают одну ярко-красную дохлую окровавленную собаку, – это несчастье, но когда бросают две – это на грани абсурда.
Традиционно мрачные нарративы пользовались комедийной отдушиной в виде интерлюдий между серьезными сценами. Мур редко к этому прибегает, разбрасывая каламбуры, иронию и абсурд походя в самом мрачном материале истории, отчего она становится еще более тревожной. В его творчестве виден больше чем штришок гран-гиньоля – излишней театральности, расцветающей в полновесные музыкальные номера в историях вроде «Убийственной шутки» и «Лиги выдающихся джентльменов: Столетие 1910». Хорошо это демонстрирует «Вечное кабаре», с которого начинается вторая книга «V значит вендетта» (впервые опубликовано в Warrior № 12, август 1983-го). Формально это краткое содержание предыдущих глав в виде песни, которую поет V за пианино, приглашая нас на представление. Под панелями приведены музыкальные ноты (песню записывал Дэвид Джей из Bauhaus и выпускал как сингл). Кончается она цветасто и по-хулигански:
У нас не бывает свободных мест!
Здесь кто успеет, тот все и съест!
Здесь песни, и танцы, и факелов треск,
И объятия на заре.
Здесь нет причин для недобрых снов.
Нет черных, нет геев и нет жидов.
В лучшем из всех безумных миров —
В нашем Вечном Кабаре!
Эффект – приподнять аудиторию, а потом снова обрушить. И снова между картинками с человеком, поющим веселую песенку, и жутковатым текстом – «ироничный контрапункт». Как и в «Хранителях» (и в «Убийственной шутке»), что бы ни творилось, о каких бы ужасах нам ни поведали слова, на изображениях мы встречаем застывшую ухмылку.
Критики, обвинявшие «Хранителей» в подростковом увлечении нигилизмом и насилием, фокусируются на Роршахе и полагают, что Мур одобряет мироощущение Роршаха, утверждая его в качестве образца поведения или даже просто рупора для собственных идей. В этом прочтении участь Грайса для Мура – просто наказание для жестокого человека.
Принимать Роршаха за главного героя – понятная ошибка. История начинается с его повествования, в первом номере он в одиночку расследует убийство Комедианта. И через Роршаха мы знакомимся с остальными супергероями, к которым он приходит по очереди и просит сохранять осторожность. Роршах задает мир и интонацию. Но Мур говорил: «Не думаю, что в книге есть центр. В смысле, отчасти суть «Хранителей» в том, что у всех персонажей свои очень, очень характерные взгляды на мир, при этом совершенно разные». Дальнейшие номера рассказываются с точки зрения других персонажей с контрастирующими точками зрения; еще Мур говорил: «Не думаю, что Доктора Манхэттена можно назвать мрачным; не думаю, что Ночную Сову можно назвать мрачным». Даже в первой главе «Хранителей», еще до того, как мы видим главы с других точек зрения, должно быть понятно, что Роршах не «прав» – не представитель нормы. Быстро выясняется, что он, как говорил тогда Мур, «психопат-вигилант со странными фашистскими соображениями, который не очень разборчив в том, кого убивает». Еще можно представить, что первая строчка «Хранителей» – запись в дневнике Роршаха («Дохлый пес в переулке, на раздавленном брюхе след покрышки. Этот город меня боится. Я видел его истинное лицо»), – это собственный взгляд Алана Мура на Нью-Йорк, представленный через Роршаха. Преданный фанат вспомнит предыдущее описание посещения настоящего Нью-Йорка и – если этот фанат думает, что Мур всегда одинаково «серьезен», – сделать вывод, что сценарист видит этот город по-своему: «…Убедился, чтобы меня не съели каннибалы из метро или что не придется спать на канализационном люке… номер такой большой, что вызывает агорафобию… на стене маленькая табличка, которая сообщает, что я должен держать дверь на двойном запоре и всегда смотреть в глазок перед тем, как открывать, на случай если пришла бомжиха с топором и сумкой, полной указательных пальцев… я провожу ночь, не услышав ни одного убийства… умудряюсь дойти до офиса DC так, что меня не застрелили и не изнасиловали». Хотя этот же фанат тогда должен заметить явные отголоски «Жести!» – пародии Мура на мрачные и жесткие комиксы.
И можно принять за чистую монету следующую реплику – тоже из дневника Роршаха с первой страницы «Хранителей»: «Они могли пойти по стопам хороших людей вроде моего отца или президента Трумэна. Порядочных людей, которые верили в честный труд ради хлеба насущного». Через пару страниц, когда полицейский говорит, что Роршах «дурнее, чем бешеный койот, и на нем уже два убийства первой степени», мы можем не доверять представителю власти и решить, что коррумпированный режим подставил нашего героя за преступления, которые он не совершал (тем более что Роршаха в итоге правда подставляют и задерживают за убийство, которое он не совершал, хоть в двух вышеупомянутых он и признается). По тем же причинам мы можем не доверять отзыву Лори: «Терпеть не могу этого Роршаха. Он больной на всю голову. И запах его терпеть не могу. И этот жуткий монотонный голос. И вообще все. Чем скорей его упрячут за решетку, тем лучше». Но к концу номера, когда Роршах спрашивает себя: «Почему так мало наших по-прежнему живы, здоровы и не страдают психозом?» – безошибочно возникает пропасть между тем, что видят читатели, и тем, как это толкует Роршах.
Вот ключевой диалог в первом номере:
РОРШАХ: А может, кто-то устраняет мстителей.
ДРАЙБЕРГ: А тебе не кажется, что это слегка отдает паранойей?
РОРШАХ: Так вот что теперь они говорят? Что я параноик?
Последняя реплика Роршаха, понятно, немудреная и очевидная шутка, но сам персонаж ее не замечает. В других местах, что показательно, Роршах с трудом распознает иронию или чужие попытки пошутить. Он думает, что он единственный здоровый человек в безумном мире, – естественно, так думает любой сумасшедший одиночка. В конце первого номера, на самой последней странице, уже каждый читатель должен понимать, что Роршах чрезмерный, «слишком ужасный» – на той самой грани между трагедией и комедией, о которой говорил Мур.
Есть и другой вывод. Мур основывал стиль Роршаха на заметках, оставленных серийным убийцей «Сыном Сэма». Его вторая записка от мая 1977 года – практически один в один описание первой страницы «Хранителей»:
Всем привет из подворотен Нью-Йорка, заполненных собачьим дерьмом, блевотиной, кислым вином, мочой и кровью. Привет из канализации Нью-Йорка, которая глотает эти деликатесы, когда их смывают уборочные машины. Привет из трещин тротуаров Нью-Йорка и от муравьев, обитающих в этих трещинах и жирующих на спекшейся крови мертвецов, просочившейся в эти трещины.
К концу «Хранителей», когда редактор газеты «Новый дозорный» слышит первую строчку из дневника Роршаха, он восклицает: «Господи, это от кого? От Сына Сэма? Отправляй в папку для психов». Шутка в том, что реальный эквивалент единственного супергероя в «Хранителях», не предавшего свои принципы, – известный серийный убийца.
В персонаже Роршаха есть и другие двусмысленности. Его уверенность, что мир, как и его маска, четко делится на черное и белое, – явный симптом душевной болезни. Но на мысли, что мир – по крайней мере его сверхчеловеческое население, – можно разделить на «супергероев» и «суперзлодеев», «добро» и «зло», стоит весь жанр. В этих категориях план Озимандии, как он говорит сам, напоминает о злодее от Republic Serial, тогда как Роршах, преодолевший все препятствия в расследовании и напавший на Озимандию на его базе, – герой.
В сущности план Озимандии уничтожить Нью-Йорк, чтобы шокировать Россию и Америку и привести их к сотрудничеству, – простейшая моральная дилемма: «Оправданно ли убийство энного числа людей, если это спасет еще больше людей?» Знакомая постановка вопроса не значит, что есть один морально истинный ответ. А также, конечно, эта дилемма знакома по истории атомного оружия. В главе VI мы узнаем, что молодой Уолтер Ковач (который станет Роршахом) написал: «Мне нравится президент Трумэн, раз так хотелось бы папе. Он сбросил атомную бомбу на Японию и спас миллионы жизней, потому что, если бы не он, война шла бы еще долго и убили бы много людей. Я думаю, это хорошо, что на Японию сбросили атомную бомбу». И все же Роршах – единственный из героев, который выступает против Озимандии. Это массовое убийство ему кажется неоправданным. Из-за какого-то патриотизма? Миллионы американцев погибнут, а Америка начнет сотрудничать с Советской Россией – неужели Роршах действительно верит, что хороший коммунист – мертвый коммунист? Или, как не раз предполагалось, это гендерный вопрос? Неужели Роршах считает, что Трумэн и война – это мужественно, тогда как Озимандия – женственный либерал? Мур дает множество материала, включая целую главу, посвященную психиатрическому анализу персонажа, но предоставляет нам самим интерпретировать все, что мы видим.
Это относится ко всем «Хранителям». Персонаж, отстаивающий «американский строй», – Комедиант: человек, который совершает попытку изнасилования, стреляет в беременную женщину и почти наверняка убил Кеннеди. Доктор Манхэттен – единственный персонаж с «суперсилами» и в ходе истории сравнивается с Суперменом и Богом… но, хотя они, по определению, парагоны морали, Доктор Манхэттен в высшей степени аморален и способен сказать: «Живое и мертвое тела содержат равное количество частиц. Структурно нет зримой разницы. Жизнь и смерть – не поддающиеся измерению абстрактные понятия. Почему они должны меня заботить?» Когда он бредет в последней главе по руинам Нью-Йорка, его детерминистский, материалистский взгляд на вселенную означает, что он не способен провести черту между трупами и щебнем. Мур хочет сказать, что никто из этих людей не «хороший» и не «плохой» – все зависит от вашей точки зрения; даже создатели «Хранителей» не могут навешивать ярлыки.
Так можно ли вычленить из нарратива собственное мнение Алана Мура?
В «Хранителях» очевидна глубокая ирония, которую мы видим и в остальном творчестве Мура, а значит, ее можно принять за что-то вроде цельного мировоззрения Алана Мура. Критик Джон Лойд говорит, что намек на это мировоззрение (которое сам он называет Большой Шуткой) содержится в эпизоде, где Роршах убивает Грайса. Когда Роршах рассказывает эту историю психиатру, заканчивает он ее тем, что мы «рождаемся из небытия, рожаем детей, таких же несчастных, уходим в небытие. Больше ничего. Жизнь случайна. Нет в ней законов, кроме тех, что мы воображаем сами, когда слишком долго на нее пялимся. Нет смысла, помимо того, что мы ей навязываем. Этот неуправляемый мир вовсе не создан сверхъестественными силами». «Большая Шутка» в том, что, хотя большинство персонажей утверждает, что мир «неуправляемый», на самом деле это не так. «Хранители» – полная противоположность «неуправляемости»; это почти наверняка самый продуманный комикс в истории, с выдающимся вниманием к детали. В первом сценарии Мур уделяет на первую панель – крупный план смайлика, лежащего в канаве, – пятьдесят шесть строчек. При этом Гиббонс находит место, чтобы добавить еще больше хитросплетений, чем есть в сценариях. По мере развития серии сценарист и художник становятся только увереннее в себе, и конечный результат усложняется все больше. Пятый номер выстроен в виде изощренного палиндрома, с почти идеально симметричной последовательностью событий. Значит ли это, что прав Доктор Манхэттен? Он может помнить будущее так же хорошо, как прошлое, так что видит только закономерности. Но это не освобождает – это значит, что он заперт в часовом механизме причин и следствий, обречен видеть все связи мира, не может сойти с предопределенного курса действий, остается лишь марионеткой со способностью «видеть струны». Доктор Манхэттен и Роршах не могут быть правы оба – по крайней мере без оговорок, – но в итоге это не имеет значения: у них обоих философия одинаково пессимистичная и нигилистская.
«Хранители» являют нам мир, где движущая сила судьбы – мрачная ирония. Все лишь одна большая шутка, как замечает не один персонаж.
КОМЕДИАНТ: Слушай… как только понимаешь, что весь этот мир просто большая шутка, в нем имеет смысл быть только Комедиантом.
ДОКТОР МАНХЭТТЕН: Сожженные деревни, мальчишки с ожерельями из человеческих ушей… это шутка?
КОМЕДИАНТ: Эй… разве я говорил, что это хорошая шутка? Я просто стараюсь соответствовать…
Похожие сантименты выражает «Убийственная шутка»:
ДЖОКЕР: Жизнь – шутка! Все человеческие ценности, все, за что человек когда-либо боролся, – не более чем ужасный, безумный розыгрыш! Так почему ты не хочешь увидеть смешную сторону? Почему ты не смеешься над шуткой?
БЭТМЕН: Потому что я ее уже слышал… и даже в первый раз было не смешно.
То же самое мы встречаем и в более легковесном примере, который Мур приводит в статье 1986 года о ремесле написания комиксов, когда раскрывает персонажа – полицейского, коллекционирующего марки, – через монолог о его определяющем моменте жизни: «Я просто смотрел на альбом с марками и бесценную коллекцию, которую собирал много лет, а потом вдруг осознал, что раз я так глупо вклеил их прямо в альбом с помощью промышленного клея, то они больше ничего не стоят. Тогда я понял, что вселенная – просто жестокая шутка над человечеством, а в жизни нет смысла. Я стал цинично относиться к человеческому бытию и увидел неотъемлемую тщетность всех стараний и человеческой борьбы. И тогда решил вступить в полицию».
Это последовательное и весьма пессимистичное мировоззрение встречается во всем творчестве Мура восьмидесятых. Мир – хрупкое место, на грани экономического, социального и биологического коллапса. «Человек с улицы» добровольно закрывает глаза на политику, но это и не важно, ведь апокалипсис неминуем и остается только вопрос, как именно общество рухнет под весом неразрешимых социальных проблем. Один ответ – правого крыла; Северного огня из «V значит вендетта», Никсона и его клики в «Хранителях», логики вьетнамской войны: чтобы спасти деревню, надо ее разбомбить. Левые либералы, несмотря на благие намерения, приносят больше вреда, чем пользы. В «V значит вендетта» кампания за ядерное разоружение добивается своего, Великобритания отказывается от боеголовок в одностороннем порядке – и тут же начинается ядерная война. В «Хранителях» «либерал» Озимандия губит миллионы. «V значит вендетта», «Хранители» и «Марвелмен» кончаются обрушением старого строя. В конце все, к чему мы стремились, оказывается бессмысленным, и ветер уносит это прочь.
Таков ли взгляд Мура на наш мир (или, вернее, взгляд во время написания «Хранителей»)? Вот как он все видел в 1988 году:
Явно надвигается большая зима. Всякая злая научная фантастика и пророчества хиппи-параноиков о том, куда катится страна… оказывается, они были правы! Однажды у меня за дверью появился один из этих полицейских в духе «Темных Всадников Мордора», с визором и плащом, и конь его тоже с визором. Конь оттеснял пару подростков к двери гаража. Просто футбольные фанаты по дороге на матч. Мы выбежали, чтобы все сфотографировать, и тут подъезжает фургон со вращающимися видеокамерами на крыше. В газете полиция заявила: «Мы с нетерпением ждем матча, чтобы опробовать наши новые методы по управлению толпой». По одному взгляду было понятно, что это оборудование рассчитано не на каких-то футбольных фанатов. Никто не вкладывает столько денег, чтобы люди не портили игру между Нортгемптоном и Сандерлендом! И конечно, через две недели полиция явилась снова – на митинг по Статье 28. Арестовали девушек за то, что они целовались и пришли с плакатами, – якобы это было наступательное оружие.
Восьмидесятые ознаменовались разгромными победами Консервативной партии Маргарет Тэтчер на всеобщих выборах, причем на платформе экономической политики, основанной на закрытии или приватизации огромных сегментов промышленности, лишении местных управ власти и централизации силы в Вестминстере, разгоне профсоюзов, продаже муниципального жилья и противоречии на каждом шагу «вседозволенным шестидесятым». Мура ужасала каждая черта британского политического ландшафта без исключения, хотя – при всей его эрудиции и вольнодумстве – он не торопился говорить, что тут можно сделать: «Прошу, поймите, что я еще не настолько сторчался или влюбился в собственный интеллект, чтобы предполагать, будто мы найдем решение или даже что-нибудь отдаленно напоминающее решение. Я хочу только ставить важные, на мой взгляд, вопросы в как можно более интересном свете».
До недавнего времени взгляды Мура оставались прежними, но слегка смягчились: «Меня иногда удивляет апокалиптическая мрачность комиксов за последние 15 лет, напоминает о моем плохом настроении как раз 15 лет назад. Тогда были 1980-е, страной правила безумная правая Боудикка, а я был в плохом настроении – в политическом отношении, социальном и во многих других. Вот это и отражалось в моем творчестве… Не скажу, что теперь я пишу сплошь про пушистых кроликов и легкомысленный оптимизм, но все-таки у меня более положительный уклон, чем в восьмидесятые. На дворе другой век». Когда он рассказывает о мире, то как будто вторит Озимандии из «Хранителей»: «Мы банда изобретательная, так что в отчаянных обстоятельствах, как сейчас, вопрос сводится к сути – выберемся мы или нет… Нависшая смерть чудесно прочищает мозги, так что, возможно, некоторые из проблем сами приведут нас к решениям. На это я надеюсь». И хотя он по-прежнему не видит общего решения для цивилизации, он все же видит какую-то решимость в человеческих масштабах:
Для нас всех жизнь – вопрос смирения со вселенной, и мне кажется, что в своем самом положительном смысле апокалипсис – это момент откровения, когда мы осознаем, что все наши попытки разобраться во вселенной безнадежно далеки от истины, но в руинах теорий вдруг видим проблеск – наступает, как это называют алкоголики, «момент просветления» о том, что действительно важно… Ко всем рано или поздно приходят свои откровения.
Так можно ли считать «Хранителей» комедией? Что ж, шутки в них мрачные, жестокие и даже извращенные, но их все-таки много. У комедий бывают хеппи-энды, у «Хранителей»… возможно. Мир все-таки не разрушен, и разрушение уже не кажется таким неизбежным. Драйберг и Лори, самые «обычные» персонажи в истории, забыли об эмоциональном багаже прошлого и начинают думать о совместном будущем. Но можно ли считать «Хранителей» задорными и жизнеутверждающими? Нет, в основном нет, но не написаны они и монотонным стилем, бесконечно тоскливым и унылым. Да, это комикс «от автора «V значит вендетта» и «Убийственной шутки», но чтобы целиком понять «Хранителей», важно для начала понять, что это в то же самое время комикс «от автора «ДиАр и Квинч» и «Марша Порочных уток».
