11

У меня слишком много барахла, решаю я, оглядев комнату. На столе громоздятся стопки книг. На полочках в ванной косметики больше, чем в мусорном баке у черного входа в магазин «Сефора».

Собрав с пола одежду, засовываю ее в шкаф. Мне приходится три раза пнуть дверцу, чтобы она закрылась. В шкафчике под раковиной только два крошечных ящика, поэтому я скидываю туалетные принадлежности и косметику в ванну и задергиваю занавеску. Вряд ли Гидеон станет рыться в моем шкафу или принимать ванну, верно?

Надеваю коротенькие шорты, в которых сплю, и огромную толстовку, из-за размеров которой кажется, что под ней на мне ничего нет. Толстовка – для Гидеона, а шорты – для меня: в них я чувствую себя уверенно.

Телефон тренькает.

«На месте», – гласит сообщение.

Я выбегаю из ванной и несусь к двери. Моя рука уже поворачивает ручку, когда за спиной раздается покашливание. Развернувшись, я вижу Гидеона, прислонившегося к стене между двух окон.

Я ахаю. Хотя нет, этот звук больше похож на испуганный вопль.

– Как ты попал сюда? – свистящим шепотом спрашиваю я.

Криво ухмыляясь, он показывает большим пальцем на окно. Округлив глаза, я подбегаю к нему и выглядываю на улицу. По примеру большинства огромных домов-усадеб на юге, в нашем доме тоже есть балкон, но те два под моими окнами – французские, то есть декоративные, шириной не больше метра, с кованым ограждением. На них невозможно стоять, что уж говорить про то, чтобы вскарабкаться туда.

Я пытаюсь понять, как Гид попал сюда. Сад, носик для слива на конце водосточной трубы, трельяж, покрытый лозами желтого жасмина. Он сделан из кедра, но недостаточно крепко сидит в земле. Мальчишка, который косит у нас траву, постоянно сбивает его. Папа жалуется на то, что каждое воскресенье ему приходится переставлять северный столбик.

Я с подозрением смотрю на Гидеона.

– Ты не?..

– Да, – самоуверенно отвечает он. Его руки сложены на груди, и вид его напрягшихся мышц вызывает у меня сухость во рту. – Но должен сказать, мне было бы намного проще, если бы под твоим окном росло дерево. Может, нам посадить его?

– Конечно. Но ты сможешь воспользоваться им, э-э-э, лет через десять, не меньше. – Мне удается произнести это небрежным тоном, хотя я пляшу от радости: он и правда верит в то, что мы будем вместе так долго?

От мысли о том, что мы с Гидеоном вместе увидим, как саженец вырастет во взрослое дерево, мне хочется хлопать в ладоши. Я еле нахожу в себе силы сдержать порывы и скрыть воспаленные фантазии под завесой холодного равнодушия. Я и так отправила ему селфи. Незачем демонстрировать ему свое отчаяние.

– Бамбук полностью вырастает за шесть дней, – говорит Гидеон, пересекая комнату и останавливаясь перед моей кроватью. Он скидывает обувь и ложится, подложив руки под голову. Похоже, что ему здесь так же комфортно, как в собственной комнате.

Я залезаю на кровать и тоже ложусь, оставив между нами столько места, что там мог бы поместиться кто-то третий.

– Мама вырубит его еще до того, как он успеет хотя бы чуть-чуть подрасти. Бамбук не впишется в ее южный стиль.

– Твоя мама любит юг больше, чем еноты – копаться в мусоре.

– Еще как. – Мама родилась в Коннектикуте, но ненавидит любые напоминания о своем прошлом. По ее мнению, жизнь началась только тогда, когда она поступила в Университет штата Миссисипи. С первого курса она пыталась избавиться от своего северного происхождения. Правда маа-маа вряд ли когда-нибудь позволит папе забыть о том, что он женился на янки.

Гидеон хлопает по свободному месту между нами.

– Ждешь еще кого-то?

– Нет. Я и тебя не ждала.

Я подвигаюсь ближе и прижимаюсь к нему. Он подкладывает руку под мою шею, и моя голова ложится в небольшую ямку под его ключицей.

Тепло его тела так и манит прижаться к нему еще сильнее. Гидеон обнимает меня за талию.

– Я не мог не приехать.

Мне приятно это слышать. Лежа в его объятиях, я удивляюсь, почему вообще так встревожилась. Гидеон любит меня. Я знаю это. Он не обнимал бы меня вот так, если бы не любил.

– Но почему ты не воспользовался входной дверью? – спрашиваю, стараясь придать своему голосу непринужденность. Хотя мое сердце поет от радости.

– Ну, это скучно.

– И то правда. – Но мне все равно не по себе. Почему он не постучал в дверь? Он хотел спрятаться от моих родителей? – Мама с папой любят тебя, ты и сам знаешь. Они не против, чтобы ты приходил.

Гидеон пожимает плечами. Я чувствую, как двигается под моей головой его рука.

– Да, знаю, но тогда мне пришлось бы изображать из себя хорошего мальчика. Пить сладкий чай с твоей мамой. Слушать дурацкие шутки твоего папы про то, что он предложил бы мне чего-нибудь покрепче, но я еще несовершеннолетний. Потом они стали бы расспрашивать меня про моих родителей, почему они давно нигде не бывают. Я приехал ради тебя, а не для этого.

Я понимаю его. Правда. Мои родители действительно могут утомить своими беседами, и мне незачем принимать близко к сердцу то, что он не хочет вести с ними светские беседы. Бывший парень Шии послушно делал все, что так не нравится Гидеону, а в конце концов оказался тем еще подонком.

– Хочешь, посмотрим какой-нибудь спортивный канал? – предлагаю я.

– Не. – Но он все равно берет пульт с тумбочки и включает телевизор. Идут «Настоящие домохозяйки из Беверли-Хиллз».

Я съеживаюсь, всем сердцем желая, чтобы телевизор включился на чем-то поумнее банального реалити-шоу, покруче, чем ссоры богатых женщин с женщинами, которые притворяются богатыми.

Но вдруг Гидеон говорит:

– Лично мне нравится команда из Нью-Йорка.

Я поднимаюсь на локте и изумленно смотрю на него.

– Правда?

– Да, мне нравится та худая девица. Она умная.

– Но немного грубоватая.

– Согласен. По-моему, это из-за того, что она была самой бедной из них всех и ей все время приходилось завоевывать уважение других. Думаю, она не осознает, что сейчас, когда у нее есть деньги, они больше не считают ее хуже себя. Но она все еще чувствует себя нищенкой и поэтому так себя ведет.

– Ого. – Неожиданно вдумчивый анализ. – Она изо всех сил старается самоутвердиться. Как моя мама.

– Не только как твоя мама. Таких женщин много. – Больше он ничего не говорит, но совершенно очевидно, что такого рода дамы вызывают у него сочувствие.

Его внимательность и великодушие подкупают. Да, он совсем не похож на бывшего Шии. Да вообще ни на кого не похож, если уж на то пошло. Я кладу голову ему на плечо. Мы смотрим, как женщины делают вид, что едят, много пьют, препираются, ходят по магазинам и потом снова пьют, когда его большой палец находит кусочек кожи между низом моей толстовки и резинкой трусиков.

От этого легкого прикосновения у меня перехватывает дыхание. Я забываю о женщинах на экране и их мелочных, но увлекательных ссорах. Могу думать только о том маленьком участке моей кожи, который он ласкает. Подушечка большого пальца медленно движется сначала вперед, затем назад. Остальные части моего тела начинают ревновать, они тоже хотят получить немного внимания, испытать такие же волнующие ощущения.

Но Гидеон не позволяет себе никаких вольностей, по-видимому, довольствуясь прикосновением к этой крошечной области обнаженной плоти. Но для меня этого недостаточно. Я хочу большего. С ним я всегда хочу большего.

Я наклоняюсь и оттягиваю свою толстовку, открывая ему больше своего тела. Его ладонь касается моей талии. Он разводит пальцы в стороны, указательный тянется к моему пупку, мизинец находит складку, где соединяются нога и бедро. Кончики его других пальцев проскальзывают под резинку моих шортиков и ласкают выпирающую косточку внизу живота.

Во рту пересыхает.

Я проглатываю ком в горле. Мое тело словно охвачено огнем, и жар от него начинает струиться по моим венам. Всего несколько мгновений назад сердце Гидеона под моей щекой билось ровно и спокойно, но сейчас его пульс ускоряется. Он поднимает мою руку к своей груди.

– Ты тоже можешь касаться меня, – доносится его шепот.

Я осторожно провожу пальцем по спрятанной под футболкой ключице, задерживаясь у края, а затем ныряю во впадину у основания шеи. Благодаря ежедневным тренировкам его грудь твердая как камень. Даже под хлопковой футболкой я легко могу проследить линии кубиков на животе. Грудь Гидеона опускается и поднимается вслед за судорожными вдохом и выдохом.

Воздух становится густым. Нам обоим трудно дышать. Наверное, поэтому я ищу его губы, а он – мои. Мы как кислород друг для друга. Он такой сладкий на вкус, что невозможно оторваться.

Его рука взлетает выше, оставив мои шорты, скользит вверх по моим ребрам и останавливается. Длинные изящные пальцы обхватывают изгиб моей груди.

– Ты не против? – спрашивает Гидеон.

– Н-нет, – хрипло отвечаю я.

Мое тело как будто стало принадлежать другому человеку. Кожа натянута, кровь бежит быстро, голова кружится. Я придвигаюсь ближе, чтобы касаться его всем телом. Мои ноги переплетаются с его. Моя левая рука сжимает его футболку, а правая обвивается вокруг бицепсов.

Он перекатывается, подминая меня под собой. Я нахожу новые места, которых еще не касалась. Его широкая спина изгибается, когда я провожу пальцами по его лопаткам, вниз вдоль позвоночника и нахожу пояс джинсов. Своим бедром чувствую, как он вибрирует.

Стоп. Вибрирует?

Гидеон, видимо, тоже ощущает это, потому что его голова резко поднимается. Я жалобно вздыхаю.

– Прости, – бормочет он, перекатываясь на бок.

Я в отчаянии наблюдаю, как Гидеон роется в переднем кармане джинсов и достает телефон. Прищуриваюсь, чтобы прочитать высветившееся имя, но ничего не могу разобрать, а он уже проводит пальцем по экрану, чтобы ответить на звонок.

– Слушаю, – рявкает Гид.

Я опускаю толстовку. Ловлю в зеркале над столом свое отражение. Волосы торчат в разные стороны. Губы распухли от поцелуев. Зрачки расширены, щеки пылают. Толстовка почти слезла с плеча. А вот Гидеон выглядит точно таким, каким я увидела его у окна.

Его подстриженные волосы, как всегда, в идеальном порядке. Футболка не помята. Но больше всего раздражает то, что по нему совсем не скажешь, что последние десять минут он только и делал, что целовался со мной. Его лицо ничего не выражает, на загорелых щеках не выступил румянец.

Я поправляю толстовку.

– Сейчас я занят, – говорит в трубку Гидеон.

Недовольство, прозвучавшее в его голосе, немного утешает меня. Кажется, он совсем не рад, что нас прервали. И тем не менее он ответил на звонок. Мне кажется, я не заметила бы, даже если бы в комнату вошел папа.

– Прямо сейчас? – Гид хмурится. – Ладно. Буду через десять минут.

Что?

Он заканчивает разговор и слезает с кровати.

– Прости, Сав. Мне надо ехать.

– Угу. – На большее я сейчас неспособна.

Гидеон обувается и поправляет футболку.

– Не хочу уходить, но должен.

– Угу. – Я обнимаю себя за талию.

Он подходит и притягивает меня к себе.

– Позвоню, как освобожусь.

– Угу.

Гид проводит рукой по волосам.

– Мне правда очень жаль, детка.

Я сбрасываю с себя его руки и марширую к двери.

– Пока, Гид.

Он секунду пристально смотрит на меня, потом чуть заметно качает головой. Слышу, как он что-то бормочет себе под нос, выходя из комнаты, но мне больше не нужны его жалкие извинения.

С силой хлопнув дверью спальни, я бросаюсь на кровать, едва сдерживая слезы злости и отчаяния.

Нет, не надо было посылать ему ту фотографию.