Глава 12

Высадка десанта союзников 6 июня 1944 года. — Решение принято? — Визит к дуче. — Дипломатический ангел-хранитель. — Диктатор или философ? — Рассуждения Муссолини. — Прощание навсегда. — С инспекцией. — Спецоперации союзников. — Ограниченные средства. — Попытки использовать планеры. — Опять опоздали. — Операции против правительственных центров? — Трубопроводы. — Суэцкий канал. — Партизаны в Югославии. — Вокруг главной ставки Тито. — Когда двое делают одно и то же. — Заблаговременно предупрежден. — Гнездышко опустело

Во вторник 6 июня 1944 года началось вторжение союзников на материк. На протяжении нескольких недель положение оставалось неустойчивым, и только прорыв нашей обороны под Авраншем принес противнику успех. Я ни в коей мере не ставлю перед собой задачи заниматься разбором боевых действий или военно-историческим описанием событий. Мне кажется, что и сегодня даже профессионалы в этих вопросах не в состоянии дать объективную картину, поскольку почти все сведения до сих пор носят ярко выраженную политическую окраску и поэтому не могут служить источниками для отображения истинной исторической правды. Тогда для меня единственным фактом являлось лишь то обстоятельство, что произведенная высадка войск неприятеля послужила свидетельством проведенной им блестящей военной операции, закончившейся решительным успехом. Любому здравомыслящему человеку было ясно, что войну с чисто военной точки зрения мы проиграли. Данное обстоятельство я принял как данность и довольно спокойно рассуждал об этом в тесном кругу, например с фон Фелькерзамом или Радлом.

Сделал ли я для себя какие-нибудь выводы из сложившейся ситуации? Этот вопрос тогда мне и самому приходил на ум, а после войны в той или иной форме его стали задавать моей скромной персоне все чаще и чаще. Лично мне кажется, что важным является не то, что я думаю на этот счет сегодня, а то, что думал тогда.

Моя позиция во время войны была четко определенной и отличалась деловым подходом. Собственно, таковой она остается и сегодня. Решение вопроса о продолжении войны или ее окончании находилось не в моей компетенции. То же самое можно сказать и о других солдатах, начиная от рядового и кончая генералом. Для того чтобы хоть как-то повлиять на руководство тогдашним рейхом, у меня не хватало ни полного знания обстановки, ни возможностей. Важнейшие решения мы вынуждены были передать в руки военных и политических руководителей. Нам же оставалось лишь повиноваться их приказам, которые гласили, что войну следует продолжать.

Мне было известно, что в главной ставке фюрера не питали надежд ни на благоприятные изменения военно-политической обстановки, ни на скорую разработку нового оружия, для чего имелись вполне реальные основания. Ну а то, что мы, офицеры, не доводили до простых солдат реальное положение дел, которое являлось поистине отчаянным, было само собой разумеющимся. Ведь нам приходилось сражаться уже за свою родную землю. И противник был беспощадным, требуя безоговорочного подчинения. А такому требованию мы решительно противостояли, желая драться до последней капли крови. На нашем месте точно так же поступил бы солдат любой нации, который обладает чувством любви к своей родине и честью. Отчаянная борьба Тито, русских партизан, французских и норвежских маки́ сейчас изображается как героическая. А разве наша борьба была менее героической?

Летом 1944 года мне неожиданно напомнили о моей операции по спасению дуче. В адрес меня и моих солдат со всех сторон начали поступать пожертвования, письма и подарки. Самыми приятными из них явились несколько ящиков болгарских сигарет, к каждой пачке которых была прикреплена записка такого содержания: «В знак братства по оружию от болгарского полка». Из Испании прибыло несколько ящиков отличного коньяка. Одновременно окольными путями до меня дошло известие о том, что со мной очень хотел бы встретиться некий господин из американского посольства в Испании.

«А почему бы не отправиться в Испанию?» — подумал я тогда.

Мне действительно захотелось последовать этому приглашению, однако мое начальство, которому я обязан был доложить об этом, придерживалось иного мнения. Возможно, оно сомневалось в моих дипломатических способностях, но официально заявило, что опасается за мою жизнь. Как бы то ни было, вместо меня поехал главный врач СС профессор доктор Гебхардт. Как и с каким успехом он провел переговоры, на которые, собственно, приглашали не его, а меня, мне неизвестно.

Из итальянского посольства для всех участников операции по спасению дуче в зависимости от звания были переданы золотые наручные часы. Лично мне вручили золотые карманные часы в рубиновой оправе, на которых была выгравирована прописная буква «М». Одновременно мне уже в который раз передали приглашение на несколько дней посетить озеро Гарда в Италии. Пришлось сообщить в министерство иностранных дел, что отправиться в поездку я смогу лишь тогда, когда мне передадут дневник Муссолини, отобранный в Инсбруке у Куели, того самого генерала, который охранял дуче в высокогорном отеле. Однако, судя по всему, господа из МИДа так и не нашли необходимых дипломатических выражений и других громких пустых фраз, чтобы объяснить столь запоздалый возврат. А может быть, они просто еще не закончили штудировать записи дневника Муссолини?

В общем, в Италию я отправился только в середине июня, взяв с собой Радла, произведенного после операции по освобождению дуче в гауптманы. Этот неутомимый начальник штаба и вправду заслужил пару дней отдыха в изумительных местах Южного Тироля после изнурительного труда. Одновременно мы хотели навестить наших бойцов, проходивших спецподготовку в качестве боевых пловцов и обучение по использованию в спецоперациях катеров в учебных пунктах малых боевых частей кригсмарине в Венеции, Сесто-Календе на озере Лаго-Маджоре и Вальданьо севернее Вероны.

Выехав из Инсбрука утром на машине, мы уже к вечеру прибыли в уютный небольшой городок Фазано, доложив о своем приезде послу Рану. Ведь мне было предписано посетить несколько официальных приемов, чтобы получить необходимый дипломатический опыт для общения с дуче. Я же слушал поучения наших дипломатов вполуха, поскольку мне лучше было знать, как себя вести, — я всегда говорил то, что думал. Куда приятнее было бы вести разговоры с молодой прелестной девушкой из посольства о купании или прогулках под парусом. Однако вместо этого ко мне приставили наставника из числа служащих министерства иностранных дел, которому, судя по всему, вменялось следить за мной во время визита к дуче и уводить меня от нежелательных тем во время разговора с ним.

В первый же вечер мне пришлось нанести визит и германскому военному атташе. Можно только представить, какую великую радость я испытал, когда увидел своего давнишнего венского приятеля полковника Генерального штаба Яндла. Личный контакт был немедленно восстановлен, и мы вскоре забыли про официальные дела.

От посла Рана и полковника Яндла мне стало известно истинное положение дел в Италии. Муссолини на самом деле изо всех сил пытался поддержать наши военные усилия, однако полностью это удавалось ему только в вопросах материального снабжения. Здесь он действительно задействовал все возможности Италии. А вот в области непосредственно самой военной помощи возникали трудности. Итальянский народ устал от войны и не поддавался больше ни на какие призывы. Исключение составляла только славная 10-я флотилия MAC и еще несколько частей.

Первая аудиенция у Муссолини прошла пополудни следующего дня непосредственно в самой правительственной резиденции главы Республиканского фашистского государства в Гарньяно. Меня особенно удивило, что ее охрану осуществляли не итальянские подразделения, а немецкий батальон войск СС. Весь правительственный квартал был обнесен шлагбаумами и герметически закрыт контрольными постами.

«Неужели дуче больше не может полагаться на свои собственные войска?» — подумалось мне.

Поневоле складывалось ощущение, что дуче являлся правителем лишь из милости Гитлера. На меня это произвело весьма тягостное впечатление.

Дворец дуче являлся великолепным зданием, построенным в типично итальянском средневековом стиле. В непосредственной близости от строения охраны видно не было, а в вестибюле нас с Радлом встретили адъютант и государственный секретарь в гражданском. Оба этих господина провели нас вверх по широкой парадной лестнице, и на втором этаже без всякого доклада мы очутились в рабочем кабинете Муссолини.

Это было помещение средних размеров с двумя большими окнами, выходившими на озеро. Однако, несмотря на это, здесь царил полумрак. Напротив окон в углу стоял громоздкий письменный стол, который освещала настольная лампа.

Дуче сердечно поприветствовал меня и пригласил присесть возле письменного стола. Когда он начал упрекать меня за то, что я раньше не откликнулся на его многочисленные приглашения, мне пришлось извиняться, ссылаясь на свою занятость. Дуче принял мои извинения и переменил тему разговора. Естественно, мы заговорили о войне.

— Я делаю все, что в моих силах, чтобы страны оси эту войну выиграли, — заявил дуче.

Но в его словах больше не ощущалось былого оптимизма, который мне так понравился девять месяцев назад. Слова скатывались с губ Муссолини как-то чересчур спокойно, и в них не было былого напора. Чувствовалось, что этот человек страдал от внутреннего душевного разлада.

«Неужели он смирился с судьбой?» — подумалось мне.

Во всяком случае, так мне показалось. И словно в подтверждение этому Муссолини произнес:

— Помните, дорогой Скорцени, наш разговор, когда мы летели из Вены в Мюнхен и я рассуждал о своем историческом промахе? Теперь королевский дом своим трусливым бегством украл у меня и возможность совершить настоящую внутреннюю революцию. Италия, к сожалению, стала республикой без борьбы.

Когда дуче спросил меня, есть ли у нас какие-либо просьбы, то я попросил подарить мне и всей моей команде, участвовавшей в известной операции, его фотографию с посвящением. Ведь в сентябре 1943 года я получил фото от Гитлера в серебряной рамке с подписью: «Моему штурмбаннфюреру Отто Скорцени в знак благодарности и в качестве напоминания о 12 сентября 1943 года. Адольф Гитлер».

При прощании дуче пригласил нас на следующий день вместе с ним отобедать и, кроме того, сделал предложение:

— Почему вы должны так быстро уезжать, Скорцени? Разве вы не можете остаться здесь хотя бы на восемь дней? Разве вы не заслужили отдыха?

Приглашение на обед я принял, а вот от отдыха, к сожалению, пришлось отказаться. Во-первых, он не был предусмотрен нашим министерством иностранных дел, и если бы я согласился, то мой поступок вряд ли получил бы одобрение. Во-вторых, тогда я был убежден, что несколько дней отпуска на пятом году войны явились бы непростительным проступком по отношению к Германии и тяжелым отступлением от исполнения солдатского долга, а это для меня, естественно, было недопустимо.

На следующий день было душно, как никогда. Еще до обеда у меня состоялась деловая встреча с командиром 10-й флотилии MAC князем Боргезе, в лице которого я познакомился с образцовым офицером, являвшимся выразителем общеевропейского подхода в вопросах войны. Такой четкой формулировки этой точки зрения мне слышать еще не доводилось.

— В этой войне подлинная Европа сражается с Азией, — заявил Боргезе. — Если Германия падет, то Европа лишится своего сердца. Г[оэтому я готов вместе со своими людьми идти с вами до конца и сражаться до последней капли крови даже у ворот Берлина. Западные союзники, которые сейчас помогают победить Германию, когда-нибудь сильно пожалеют об этом.

Это был ясный взгляд на будущее развитие Европы.

Затем я позволил себе сделать нечто такое, что могло бы привести наших начальников штабов к нервному срыву. Даже Радл, у которого с психикой все было в порядке, сильно разнервничался, и таким мне видеть его еще не доводилось.

А дело заключалось вот в чем — минут через пять за нами должна была приехать машина, чтобы отвезти нас на обед в частный дом Муссолини, и нам полагалось быть уже в готовности. Я же решил немного освежиться, быстро искупавшись в озере Гарда. Несмотря на общий протест, в том числе и куратора из министерства иностранных дел, я разделся и, не обращая на окружающих никакого внимания, подбежал к стенке причала и нырнул в воду. Мне удалось уложиться ровно в пять минут — в положенное время, свежий и в хорошем настроении, я уже был готов двинуться в путь.

Вниз к бывшей вилле Фельтринелли, находившейся прямо на берегу озера, вела довольно крутая дорога. Муссолини встретил нас в холле. Как и накануне, он был одет в простую униформу своей фашистской милиции. Нас представили только обеим невесткам хозяина дома, поскольку с остальными членами семьи, в том числе с двумя его младшими детьми, мы были знакомы еще с Мюнхена. Меня усадили за стол между дуче и вдовой его сына Бруно. Мне еще раз бросилось в глаза, насколько непритязателен был в еде Муссолини — ему подали скромную яичницу с овощами и фрукты. А вот пища других моих соседей по столу оказалась намного разнообразнее.

Я почувствовал себя несколько неловко, когда Муссолини, чокнувшись со мной бокалом вина, назвал меня своим спасителем. Такой тост явно не значился в программе господ из министерства иностранных дел. Как бы то ни было, мой куратор прекрасно умел вмешиваться в любой разговор и направлять его в вполне невинное, но запланированное заранее русло.

На кофе нас пригласили в застекленную террасу, откуда открывался прекрасный вид на сад. Здесь тоже, в отличие от главной ставки фюрера, разрешалось курить. Дуче предложил мне уединиться с ним в углу, предоставив Радлу возможность развлекать разговорами трех молодых женщин, что он и стал делать с большим удовольствием и рвением. При этом его нисколько не смущало то обстоятельство, что ни одна из южанок ни слова не понимала по-немецки.

Дуче завел разговор об истории Германии, проводя различные параллели между прошлым и настоящим. Мне пришлось сконцентрировать все свое внимание, чтобы следить за всеми датами и приводимыми им взаимосвязями. Надо признать, что Муссолини проявил глубокие познания в германской истории и философии, выходившие далеко за пределы знаний многих немецких академиков.

Затем он стал говорить о различных формах правления, подчеркнув, что его идеалом является некое сословное государство, основанное на принципах подлинной демократии. Смешав все в единое целое, дуче заявил, что, по его мнению, представленный различными сословиями сенат для проведения конкретного политического курса в обязательном порядке должен назначаться правительством. При этом народное собрание должно на две трети избираться, а на одну треть состоять из депутатов, занимающих данный пост пожизненно. О дальнейших же планах и способах реализации данных идей, как заявил дуче, можно будет думать только после победоносного завершения войны.

Муссолини признался, что поделился со мной мыслями, которые созрели в его голове после размышлений в свободное от государственных дел время, и у меня возникло ощущение, что в последние дни таких свободных часов у дуче стало появляться все больше и больше. Правительственными делами он практически уже не занимался. В общем, в сентябре 1944 года Муссолини уже не был активным и деятельным главой правительства, а превратился в «правительственного философа». Во всяком случае, именно к такому выводу я пришел после своей поездки в Италию.

Тогда я и представить себе не мог, что пожимаю руку Муссолини в последний раз.

После обеда у дуче меня познакомили с несколькими министрами, из которых в памяти остались только Грациани и Паволини. Их рабочие кабинеты, поскольку в Фазано, по-видимому, для всех не хватало места, размещались в убогих бараках, и только красота южных садов заставляла примириться с примитивностью этих строений. Судя по разговорам, в противоположность своему главе правительства, министры были очень деятельны и воспринимали свою работу весьма серьезно.

В городе Сесто-Календе, который я посетил на обратном пути, проходили обучение добровольцы 10-й флотилии MAC и рота малых боевых частей итальянских военно-морских сил. Солдаты очень удивились, увидев меня в сопровождении всего двух офицеров в открытой легковой машине, поскольку автострада, ведшая от Милана к озеру Лаго-Маджоре, стала местом особой активности появившихся тогда партизан. В те дни по этой дороге, как меня заверяли, можно было проехать только в колонне сопровождения из нескольких машин. По моему же мнению, именно такие колонны сопровождения при хорошей системе оповещения у партизан и привлекали прежде всего их внимание из-за возможности завладеть ценным грузом. А отсюда получалось, что в одиночку следовать было безопаснее.

Во время осмотра торпедных и взрывных катеров, а чуть позже при демонстрации их возможностей я вспомнил, что сам имею хорошую практику вождения маломерных судов. Моим людям явно пришлось по душе, что их командир умеет обращаться со столь скоростными изделиями.

В Вальданьо я тоже принял участие в учениях боевых пловцов. Никогда бы не подумал, что в этом небольшом городке, расположенном в горах, имеется столь великолепный крытый бассейн. Все итальянские боевые пловцы из числа добровольцев отличались прекрасной спортивной фигурой, а командовал ими некий капитан, происходивший из семьи белорусских эмигрантов. Эти бойцы с большим интересом наблюдали за моими первыми попытками научиться пользоваться дыхательным прибором. Но я не оконфузился, поскольку с детства любил нырять и чувствовал себя в воде как рыба.

К сожалению, время нашего путешествия было очень ограничено, и мы в тот же день поехали дальше в Венецию. Здесь боевые пловцы проходили тренировки уже непосредственно в той среде, где им предстояло действовать, — на море, в котором они проводили по десять часов ежедневно. Программой их обучения предусматривались подводные заплывы длиной двенадцать километров. Комендант порта оказался настолько великодушным, что предоставил нам в учебных целях старенькое грузовое судно. При помощи взрывного устройства из трех с половиной килограмм нашей лучшей взрывчатки, специально предназначавшейся для использования под водой, мы проделали в его борту такую дыру, что позднее спокойно смогли заплыть вовнутрь на весельной лодке. Сам же корабль так и остался на мелководье акватории порта.

Во время вечернего визита вежливости к коменданту порта меня поджидали две неожиданности — капитан морской медицинской службы, который на старом итальянском торпедном катере доставлял меня к коменданту, зазевался и, к сожалению, не заметил прелестную черную гондолу, длина которой составляла не менее восьми метров. Во время столкновения гондола получила серьезные повреждения, и гондольер затребовал такую высокую компенсацию, что ее хватило бы на безбедное существование не только его детей, но и внуков. Я прохаживался мимо ошарашенного такой наглостью капитана медицинской службы, всем своим видом показывая, что имею дело с настоящим сапожником, и приговаривал:

— Тот, кто рожден выписывать аспирин, не должен управлять судами.

Вторая неожиданность оказалась куда более приятной — комендантом оказался мой старый знакомый по Ла-Маддалене капитен цур зее Хунеус. От радости при нашей встрече он чуть было не забыл о красотах своего родного острова Искья, что было совсем неудивительно при том количестве «жидкого лекарства», которое мы приняли.

Надо признать, что такие короткие служебные командировки были просто прекрасными, а я оказался настолько глуп, что пользовался имевшимися у меня возможностями крайне редко. Меня удерживали дела, которых у нас во Фридентале всегда хватало. Ведь половину наших возможностей мы могли использовать только после преодоления бюрократических рогаток, а также «добывания» необходимого личного состава и материала. Тем не менее у нас еще оставалось достаточно энергии на вынашивание и разработку далекоидущих планов.

С этой целью я приказал всем офицерам своего штаба самым тщательным образом изучать любые добытые материалы о проведении союзниками специальных операций. В результате вскоре у нас появились подробные сведения о действиях английских коммандос под руководством лорда Маунтбеттена. Во время деловых игр, которые мы проводили на основании этих сведений, нам удалось многому научиться. Однако нас буквально захлестывала зависть от того, какие поистине неограниченные возможности предоставлялись командирам таких подразделений. Для проведения своих операций они могли привлекать даже крейсеры и эсминцы, не говоря уже об авиационных эскадрах любых типов. Насколько ограниченными по сравнению с ними были наши возможности! О привлечении больших частей военно-морских сил мы не могли даже мечтать, а 200-я бомбардировочная эскадра билась буквально за каждый самолет. В ней имелось всего три самолета дальнего действия Ю-290!

Мы трезво смотрели на действительное положение вещей и были вынуждены признать, что войсковые спецоперации союзников очень точно проводились по нашим чувствительным местам. И примеров тому было достаточно много — это и нападение с последующим разрушением маслоэкстракционного завода на одном из норвежских островов, это и захват нового немецкого радара возле города Дьеп на французском побережье пролива Ла-Манш, это и атака на ставку Роммеля в Африке. Причем последняя операция лишь по счастливой случайности, видимо из-за ошибочной информации, закончилась для союзников не совсем удачно. Коммандос атаковали не ставку Роммеля, а штаб генерал-квартирмейстера.

Однако союзники на своей громадной территории тоже должны были иметь чувствительные точки. Поэтому мы поставили перед собой задачу выявить их и в последующем атаковать. Это придало нам такой оптимизм, что мои офицеры могли целыми неделями напролет составлять и оттачивать соответствующие планы. К сожалению, им так и не суждено было сбыться, поскольку все они уперлись в одну и ту же непреодолимую преграду — в так называемый транспортный вопрос.

Поскольку наиболее надежные немецкие самолеты дальнего действия Ю-290 в необходимом количестве нам не давали, а другие отечественные крылатые машины для наших задач не подходили, то мы придумали выход из сложившейся ситуации. По нашему мнению, у нас должно было иметься достаточное количество четырехмоторных американских бомбардировщиков, которые совершили вынужденную посадку либо на занятой нами территории, либо в самой Германии. После соответствующего ремонта их наверняка можно было восстановить и снова ввести в строй! Таким подходом заинтересовались в Главном командовании люфтваффе, и после переговоров с генералом Коллером я получил разрешение на создание собственного ремонтно-восстановительного подразделения, в задачу которого входила бы эвакуация и ремонт таких самолетов.

Работа хоть и медленно, но все же продвигалась, и вот поздней осенью 1944 года нам доложили, что шесть четырехмоторных бомбардировщиков стоят в готовности на аэродроме в Баварии. Однако радоваться было рано — вскоре пришло еще одно сообщение о том, что при авианалете союзников все машины вышли из строя. Пришлось все начинать сначала.

Другой проблемой являлся вопрос надежной посадки в районе цели. Никто даже слышать не хотел о приземлении там на тяжелых машинах, поэтому мы задумались над возможностью использования грузовых планеров. Ведь у нас все же имелся DFS-230, способный развивать максимальную скорость в двести пятьдесят километров в час. Однако операции нам приходилось планировать с учетом полетной скорости от трехсот пятидесяти до четырехсот километров в час. И здесь на помощь нам пришел старый специалист по планерам и друг Ханны Райч профессор Георгий, который сконструировал «птичку», вмещавшую двенадцать солдат с полным вооружением и способную выдержать буксирную скорость в требуемых пределах.

Но и это было еще не все. Очень важным являлся вопрос обеспечения возврата людей, отважившихся на участие в операции. По существовавшему тогда положению вещей, после выполнения задания у них имелось всего две возможности — либо добровольно сдаться в плен, либо попытаться преодолеть расстояние в сотни километров и выйти к линии фронта. Шансы на положительный исход второго варианта при трезвом размышлении оказывались ничтожными. Я же придерживался мнения, что если обеспечить солдатам реальную возможность возвращения, то выполнять поставленную задачу они будут с большей надежностью и удалью. Отсюда сам собой напрашивался вывод — попытаться обеспечить возврат участников операции на планере.

Я навел соответствующие справки и выяснил, что подобными вопросами занимались в Баварии на летном поле возле местечка Айнринг. Тамошние инженеры разработали специальное устройство, позволявшее цеплять планер без посадки буксирующего самолета. Многочисленные испытания, на многих из которых присутствовал и я, показали, что это возможно. В конце концов мы пришли к единодушному мнению, что буксирный трос необходимо натянуть на земле в форме ромба, а его конец приподнять над землей на двух шестах на высоту примерно три метра. Здесь его и должен был подцепить крюком особой конструкции самолет-буксировщик, летевший на низкой высоте, с последующим разгоном и подъемом планера в воздух.

С легкими планерами все удавалось просто великолепно. Однако, чтобы довести до ума вышеописанный принцип применительно к тяжелым и скоростным планерам, которыми мы собирались пользоваться, необходимо было провести еще много испытаний, а это, в свою очередь, требовало большого количества горючего и времени. С последними же двумя компонентами со дня на день становилось все сложнее и сложнее.

Я частенько задавал себе вопрос, почему у нас занимались подобными разработками только тогда, когда без них уже нельзя было обойтись и когда они оказывались слишком запоздалыми и уже не могли быть доведены до конца? Однако ответа на него у меня не находилось тогда и нет его сегодня.

Между тем союзники шли теми же путями и продемонстрировали нам свое умение в этих вопросах, в частности во время крупной воздушно-десантной операции в Голландии 17 сентября 1944 года.

Позже я не раз спрашивал себя, почему зимой 1944 года, когда все важнейшие немецкие командные пункты, включая главную ставку фюрера и министерства, находились в Берлине, союзники не стали осуществлять возле него высадку десанта численностью в несколько дивизий? Ведь при хорошей предварительной подготовке эти войска могли бы вывести из строя всю германскую систему управления всего лишь одним внезапным и решительным ударом. Должен признать, что от этой реально существовавшей тогда угрозы мне становилось просто жутко. И причины того, что такой попытки не произошло, скорее всего, диктовались стратегическими и политическими соображениями противника. А ведь подобная операция просто просилась, чтобы ее провели английские коммандос и американское управление стратегических служб под руководством Уильяма Донована. На месте Дикого Билла я бы точно и без лишних раздумий организовал бы такую войсковую операцию.

Как любому честному летописцу, мне хочется описать некоторые наши наиболее грандиозные планы, хотя они так и не были исполнены. Эти задумки являлись для нас школой духовного совершенствования, а для готового к применению рядового состава команд — инструментом закаливания характера.

Особенно привлекательной для нас была мысль о проведении операции на Ближнем Востоке, который в то время находился практически под полным контролем Англии и Франции. Здесь располагался самый большой нефтепровод, шедший от Ирака двумя нитями до Средиземного моря, причем вначале эти нити шли параллельно друг другу. Нам было известно, что расположенные дружески к странам оси арабы постоянно пытались взорвать этот трубопровод, чтобы нарушить снабжение двух нефтеперерабатывающих заводов, находившихся на побережье возле городов Хайфа и Триполи. В ту войну нефть-сырец являлась вожделенным военным материалом, за который постоянно шли ожесточенные сражения.

Нанять команду подрывников из арабов было делом очень дорогостоящим и ненадежным. В общем, такой подход являлся весьма сомнительным и не поддающимся никакому контролю. К тому же информацию об успешном проведении операции проверить не представлялось возможным.

Наиболее уязвимыми местами данного нефтепровода были насосные станции. Если бы удалось вывести их из строя, то предприятия встали бы на два, а то и на три месяца. С этой целью немецкие инженеры разработали небольшие плавучие мины такого же веса, что и нефть. Теперь оставалось только каким-то образом проделать небольшую овальную дыру в трубопроводе и всунуть в нее такую мину. Овальную дыру планировалось сделать при помощи точно рассчитанного мини-взрыва, а после закладки мины тотчас закрыть специальной крышкой. Однако, по моему мнению, такие плавучие мины могли повредить в лучшем случае лишь входные клапаны насосных станций, и эту идею я отклонил.

Другие специалисты предложили поджечь нефтепровод в нескольких местах в лощинах зажигательными бомбами и таким образом вывести его из строя. Но и такой метод не мог на длительное время сделать трубопровод непригодным для использования. Наконец люфтваффе предложили разрушить его путем сбрасывания небольших магнитных бомб или обстрела трубы на большом отрезке ее протяженности. Однако дальше начальных мероприятий дело с места так и не сдвинулось.

Таким образом, оставался только один вариант — осуществление специальной операции силами моего отряда, с тем чтобы разрушить насосные станции и имеющиеся в них дизельные и другие машины. Изучение аэрофотоснимков показало, что возле каждой насосной станции имелось небольшое летное поле для нужд самолетов охраны, которые регулярно патрулировали близлежащую территорию. Кроме того, рядом располагались маленькие пустынные форты, служившие для личного состава охранных подразделений опорой в действиях против повстанческих отрядов арабов. Сами же насосные станции находились от них на расстоянии нескольких сотен метров. Исходя из этих сведений я и построил свой план, суть которого сводилась к следующему, шести четырехмоторным самолетам надлежало сесть на летное поле и отсекать своими бортовыми пушками и пулеметами личный состав охранного подразделения, расположенного в форте, обеспечивая молниеносные действия нашей команды подрывников по достижению машинного зала и выполнению поставленной задачи. Каждая отдельно взятая фаза плана была продумана и детально расписана. Мы предусмотрели даже специальный прибор, который при подлете к форту вывел бы его антенну из строя, лишив защитников радиосвязи.

У нас была твердая уверенность, что эффект внезапности обязательно сработает, ведь он является главной составляющей любой подобной операции. Мы не знали только одного — позволит ли длина летного поля осуществить обратный взлет тяжелой машины? Аэрофотоснимки 1941 года показывали наличие лишь небольших взлетно-посадочных полос, однако, по достаточно надежным сведениям абвера, эти полосы за последнее время были увеличены. Конечно, ошибка не исключалась. Но мы решили взять риск на себя, тем более что, как я уже говорил, самолетов большой дальности действия нам все равно в нужном количестве не выделяли.

Другой болезненной точкой союзников являлся Суэцкий канал, у которого тоже были свои слабые места. Если бы нам удалось перегородить эту важную водную артерию, то тогда материальное снабжение войск на Дальнем Востоке им пришлось бы осуществлять, огибая мыс Горн, а это означало бы удлинение маршрута на два месяца. В общем, наши боевые пловцы были готовы к выполнению соответствующей задачи. Однако из-за полного господства авиации союзников в воздухе над Средиземным морем, которого они добились начиная с 1944 года, проведение операции стало невозможным.

Еще один план был разработан для проведения спецоперации в бакинских нефтеносных районах. Конечно, о применении в этой богатой нефтью области против нефтеперегонных заводов небольших подрывных групп не могло быть и речи. Однако при внимательном изучении тамошних условий нам все же удалось найти уязвимые места, разрушение которых могло нанести смертельный удар по всей нефтедобывающей промышленности. Однако и этот план по приведенным выше причинам так и не был осуществлен.

Привлекательными для проведения спецопераций являлись также некоторые порты и шлюзы на западном побережье Англии, особенности которых мы знали очень хорошо. Но и этим планам, как, впрочем, и многим другим, также не суждено было сбыться из-за трудностей, связанных с надежной доставкой средств нападения. В частности, отсутствовали грузовые планеры для транспортировки одноместных торпед.

Партизанское движение в тогдашней Югославии начиная с 1943 года доставляло нашему командованию немало хлопот. В этой стране, где, как нигде, территория благоприятствовала развитию большого движения Сопротивления, мы вынуждены были держать крупные военные силы и почти каждый день нести большие потери. Если бы удалось вычислить местонахождение главной ставки Тито и ее ликвидировать, то это значительно помогло бы немецким войскам. Такую задачу весной 1944 года мне и поставили.

Мы, конечно, не недооценивали общую численность сил Тито, располагавшихся вокруг его ставки, и проводимые ими мероприятия по маскировке самого места расположения штаб-квартиры. Поэтому для начала было решено создать свою собственную небольшую разведывательную сеть, чтобы получить полную ясность в этих вопросах. Задачу несколько облегчало наличие разведданных о Югославии, добытых абвером.

Центр управления всей нашей разведывательной сетью мы расположили в Аграме, а уже оттуда начали плести агентурную сеть во всей интересующей нас области. Вскоре начали поступать первые донесения, и, чтобы обеспечить максимальную их достоверность, я распорядился создать несколько независимых друг от друга разведывательных групп. Было принято решение, что к проведению собственно операции мы приступим только тогда, когда получим одинаковые сведения о месте нахождения главной ставки Тито из трех источников.

Для того чтобы лично провести необходимые переговоры с различными войсковыми и полицейскими инстанциями, в сопровождении одного своего офицера, обер-лейтенанта Б., где-то в апреле 1944 года я вылетел в Белград. Через два дня мои дела там были окончены, и мне захотелось проехаться на предоставленном для моих нужд автомобиле в Аграм. Маршрут мой пролегал через города Бьелина и Новска. Надо сказать, что все немецкие инстанции в один голос отговаривали меня от этой поездки, поскольку во многих районах по пути моего следования хозяйничали партизаны. Однако выбора у меня не было, поскольку самолет мне никто предоставить не мог, а на следующий день мне во что бы то ни стало следовало оказаться в Аграме. Взяв с собой в машину двух вооруженных фельдфебелей в качестве сопровождения, я отправился в путь.

Выехав ранним утром, в районе горного хребта Фрушка-Гора мы сделали короткую остановку в одной немецкой части, командир которой рассказал мне о сложившейся в этом районе обстановке. Первоначально я воспринял его рассказ как некоторое преувеличение, но позже сам смог убедиться в справедливости его слов.

— Каждую неделю нам приходится обороняться от партизан, — заявил командир. — И покончить с ними мы никак не можем. Дело в том, что большинство партизан, спрятав оружие, периодически возвращаются в свои деревни и пару дней разыгрывают из себя обычных мирных крестьян. Но хуже всего обстоит дело с обслуживанием раненых. И за нашими и за их ранеными присматривает один и тот же югославский доктор. Положенный моей части штатный врач до сих пор так и не прибыл. Поэтому в экстренных случаях мы обращаемся за помощью к югославу, который даже не скрывает, что лечит раненых партизан. Отказать он им не может, так как при малейшей проволочке они его просто забирают с собой. Но как бы то ни было, врач он очень хороший, и мы им довольны.

Затем мы продолжили наш путь, проезжая по этим плодородным землям. И везде на полях виднелись трудившиеся в поте лица крестьяне в своих белых рубахах. Смотря на них, я поневоле думал: «Интересно, а где они спрятали свои винтовки?»

Нас никто не задерживал, но нам пришлось сделать короткую остановку в большой деревне, не доезжая Бьелины, чтобы купить на базаре куриных яиц. Быстро сторговавшись с одной крестьянкой, мы поехали дальше. По дороге нам встретилось несколько странных личностей в разодранной крестьянской одежде с винтовками наперевес.

Мы покрепче ухватились за наши автоматы, но из машины высовывать их не стали. Подойдя поближе, парни дружелюбно ухмыльнулись и даже поприветствовали нас. Уже несколько позже в встретившейся по пути немецкой части нам объяснили, что та местность в то время находилась под полным контролем партизан и никто туда на машине ездить не отваживался.

— Вам крупно повезло, что вы смогли там проехать! — заявили нам.

В Аграме сначала никто не поверил, что мы проехали по этой дороге. Лишь потом нам сказали, что наша машина оказалась единственной, которой удалось добраться до города целой и невредимой. При перечислении многочисленных случаев нападения на немецкий транспорт и рассмотрении штабных карт с отображением расположения партизанских районов нам стало даже немного не по себе. Но все благополучно осталось позади, а неотложные дела срочно требовали моего возвращения в Берлин.

К лету 1944 года раскинутая нами разведывательная сеть стала приносить свои плоды, и нам оставалось только проверять получаемые донесения на достоверность. Мы выяснили, что блуждающая главная ставка Тито точно находилась в то время в Западной Боснии в котловине возле города Дрвар.

Настало время для окончательной подготовки операции, во время которой необходимо было определиться с составом участников, их вооружением и подручными средствами. Командование проведением акции я решил взять на себя, а офицера оперативного управления моего штаба гауптмана Фелькерзама для установления взаимодействия и обсуждения необходимых деталей операции послать к командиру соответствующего корпуса, располагавшегося в районе города Баня-Лука. После своего возвращения он доложил мне, что в этом штабе его встретили весьма холодно, но нас это не беспокоило, ведь перед нами была поставлена задача и ее следовало решать. Поэтому не стоило обращать внимания на какие-то антипатии.

В конце мая 1944 года из нашего разведцентра в Аграме мы получили довольно странное сообщение, которое гласило: «10-й корпус проводит подготовку операции против главной ставки Тито. Начало операции под кодовым названием «Ход конем» назначено на 2 июня 1944 года». Теперь столь холодный прием в штабе корпуса получил свое объяснение — там видели в нас конкурентов и поэтому всячески утаивали собственные намерения!

Это было подло! Ведь я в интересах дела мог бы объединить усилия и даже поступить в подчинение корпусу. Теперь же предстояло немедленно передать радиограмму нашим людям, с тем чтобы прекратить все мероприятия в рамках операции. Было совершенно очевидно, что о подготовке акции корпуса стало известно не только моим агентам, но и осведомителям Тито.

В последующие дни во Фриденталь приходило не одно сообщение, касавшееся операции против Тито, и каждый раз в ответ я подчеркивал необходимость соблюдать осторожность и даже предложил командованию корпуса повременить с ее началом. Но все оказалось напрасным — в назначенный день корпус начал свою операцию. В котловину партизанского района возле города Дрвар был выброшен парашютно-десантный батальон войск СС, находившийся в подчинении корпуса, а подкрепления подтянуты при помощи грузовых планеров. После кровопролитных боев, во время которых наши десантники понесли большие потери, деревня и вся котловина оказались в немецких руках. Однако то, что мы предвидели, случилось — гнездышко оказалось пустым! Из всего личного состава главной ставки Тито в плен попали только два офицера английской разведки. От самого же Тито осталась только недавно пошитая маршальская форма. Он своевременно покинул деревню и перебрался в другое место. Так из-за мелочной ревности была сорвана великолепно подготовленная нами операция, а десантникам пришлось с тяжелыми боями прорываться обратно из котловины, оказавшейся ловушкой.

Еще во время войны, да и после нее, командованием специальных операций США распространялись слухи о том, что именно я руководил той бездарной операцией. Видимо, это связано с тем обстоятельством, что вскоре после описанных выше событий тот самый парашютно-десантный батальон был передан в мое непосредственное подчинение. Случилось это в сентябре 1944 года. Мне же остается только добавить, что я весьма сожалел о провале этой акции, поскольку шансы вторичного проведения подобной операции становились совсем мизерными. Мы проследили путь, по которому перемещалась главная ставка Тито, вплоть до побережья Адриатики и даже до небольшого острова в ней. Однако реальной возможности атаковать штаб-квартиру Тито я так и не нашел, хотя проработкой вопроса об организации внезапного ее штурма на острове мы занимались еще относительно долго.