XV. В плену орбиты

Это строки из фантастического романа Мартина Кэйдина "Потерянный на орбите". Летчик-испытатель, переживший много тяжелых минут в воздухе, он стал консультантом президента США по вопросам космонавтики. Книга появилась в 1964 году. Пилотируемые полеты только набирали силу, но автор попытался представить возможный исход каждого полета. Однако захватывающие коллизии его повествования меркнут перед правдой жизни.

Говорят, надежда умирает последней. Это относится к миру, где нет ничего вечного. Но как порой хочется, чтобы надежда жила по возможности дольше, а еще лучше, чтобы не умирала совсем.

… Холодный степной ветер налетал на "площадку" резкими упругими порывами, грохотал в фермах обслуживания, унося голоса тех, кто готовил ракету. Стартовики, привыкшие к капризам погоды, с надеждой ожидали прогноз синоптиков. Но метеослужба Байконура не радовала.

Тревожился и Николай Рукавишников — командир корабля "Союз-33", который на исходе 10 апреля 1979 года должен был начать путь к орбитальной станции "Салют-6". Степные ветры, перебивая друг друга, в межсезонье в этих местах появляются часто. У ветров характер, как у людей. По весне они носятся в пространстве озорные, свистящие, не зная куда себя деть от радости, разбрасывая по просыпающейся степи красно-желтые лепестки низкорослых тюльпанов. Свой норов у летних ветров, в пору, когда еще не наступила жара. Эти по-своему хороши, ласковые, напоенные свежестью. Притомившись за день, они без всяких капризов укладывались к вечеру в складчатых неровностях степи, прятались за бугорки и не тревожили никого до самого утра. Но были и злые, как в том декабре, когда Николай Рукавишников стартовал второй раз. Они начали подниматься песчаными пыльными вихрями, вихри разматывали по степи клубочки перекати-поле, бросали в лицо колючий снег или льдинки замерзающего налету дождя. Когда налетал такой вихрь на пусковую площадку, даже стальная махина ферм, окружающих ракету, тускнела в сером буйстве снежной пыли.

Нечто подобное было и в тот день. Николай знал, что есть ограничения "по ветру", что допускаемый предел 25 метров в секунду, что пока "степняк" еще не набрал силу, но к вечеру обещали усиление. Однако на Байконуре приняли решение старт не переносить. Было 20 часов 34 минуты, когда экипаж начал отсчет полетного времени.

— Десять секунд — полет нормальный! — хрипело в наушниках, но командир понимал, что эти первые секунды — все равно что ничего. Надо подождать еще чуть-чуть. Вот сейчас будет отделение "боковушек"…

— Тридцать секунд — полет нормальный! Тангаж и рыскание в норме!..

— Еще чуть-чуть, — успокаивал себя.

— Сорок секунд…

— Сорок. Это уже хорошо. Идет ракета, идет… Пока! И дальше бы так шла.

— Есть отделение!..

Четвертый рейс по программе "Интеркосмос" (в нем участвовал космонавт Болгарии Георгий Иванов) миновал этап вывода, и корабль вышел на промежуточную орбиту. За первые сутки полета были выполнены все тесты, три маневра дальнего сближения, бортовые системы "Союза-33" работали нормально. Приближался самый ответственный момент, от которого зависел успех международной экспедиции. Корабль и станцию разделяли шестнадцать километров. Система радиоизмерений "Игла" работала в индикаторном режиме, выдавая экипажу и операторам Центра управления данные о дальности и скорости сближения. Расстояние между космическими объектами планомерно сокращалось.

— Дальность девять, — сообщили "Сатурны". — Включаем БУС.

БУС — это сокращенное название блока управления сближением. На этом участке полета работала автоматика. Ее электронный мозг быстро и безошибочно анализировал параметры относительного движения корабля и станции, сравнивал их с расчетными, а автоматическое устройство четко выдавало команды на разгон, торможение и компенсацию боковых отклонений.

— Дальность четыре километра, — доложил по циркуляру оператор по контролю сближения.

— Станцию наблюдаем, — отозвались "Сатурны". — Объект расположен на четыре клетки вверх, точно по центру.

В переговоры с Землей включились и "Протоны" (позывной В.Ляхова и В.Рюмина, которые находились на станции "Салют-6").

— Коля, ты чем стучать будешь? — весело спросил Ляхов.

— Как и положено, — отозвался Рукавишников. — У нас для вас гостинцы, отличный гостевой набор для дружеского ужина.

— Тогда ждем, люк откроем без задержки.

— Внимание всем! — голос дежурного руководителя смены Центра управления полетом вдруг стал тревожным и отрывистым. Он обратил внимание, что "Игла" и двигатель выключаются самостоятельно. Сближающе-корректирующий двигатель недорабатывает: вместо расчетных шести секунд проработал лишь три. Что это — случайный сбой в системе "Игла" или неполадки в самом двигателе?

Любая заминка на участке сближения может привести к срыву стыковки, а вместе с этим и всей программы полета. Такое уже бывало. Версия о двигателе казалась маловероятной: он еще ни разу "сюрпризов" не преподносил. Да и сейчас первые шесть включений прошли без замечаний. А вот на седьмом… Рукавишников скажет потом:

— То, что двигатель недоработал, я заметил сразу, да и почувствовал, что пусковой толчок был неровный. Как будто корабль начал вибрировать, я даже протянул руку и "успокоил" пульт, попридержал его… Трижды включал двигатель и понял, что давление в камере сгорания меньше нормы. Но тогда грешил на систему управления…

Время торопило. Пройдена точка минимального расстояния, которое удалось достигнуть. С этой секунды "Союз-33" и "Салют-6" начали расходиться. Но сближение еще было возможно, и руководитель полета Алексей Елисеев передал в эфир:

— "Сатурны", включите "Иглу", разрешение СКД от БУС.

Двигатель включился на разгон и сразу же выключился. Значит сбой не был случайным, есть какой-то скрытый дефект, надо искать.

— "Сатурны", — прервал паузу Елисеев, — режим сближения прекращаем. На следующем витке сообщим наше решение. Он интуитивно чувствовал, что произошло нечто более серьезное, что вряд ли удастся так быстро разобраться в ситуации и потому добавил: "Снимите скафандры".

Руководитель полетом Алексей Елисеев умеет

Наступило тягостное молчание. Минуту или две слышалось легкое потрескивание в динамиках, потом голос Рукавишникова:

— Может быть, пока не снимать скафандры?

— Если примем другое решение, — уклончиво ответила Земля, — вы успеете их надеть…

— Понял, — повторил "Сатурн-1". — Мы перейдем в орбитальный отсек, но динамик будет включен, вызывайте. И уже обращаясь к Георгию Иванову добавил:

— Отдыхай, будем летать.

ЦУП вызвал на связь "Протонов": "Уточните. Вы четко наблюдали боковое свечение?" — спросил Елисеев.

— Да, — подтвердил Ляхов. — Двигатель корабля работал в сторону. Видели свечение из агрегатного отсека…

"Сатурны" слышали этот разговор. Иванов не во всем разобрался, а Рукавишников понял: дефект серьезный, двигатель барахлит, использовать его дальше нельзя.

… Шел второй час ночи. Приближался очередной сеанс связи, которого так ждали "Сатурны". Но что могла им сказать Земля? Существует жесткое правило: если шанс на успех сопряжен с риском, пусть даже самым малым, программе дается отбой.

— "Сатурны", повторное включение СКД не разрешается. Надо продумать дальнейшие действия. Спуск завтра, а пока — спать, — подытожили из ЦУПа. Легко сказать: спать. Впереди у экипажа была сложная ночь, думать нужно было о предстоящем. Позже Рукавишников расскажет: "Я знал, что завтрашний день будет нелегким, но не хотелось обострять обстановку. На Земле и так переживали за нас… Как командир, я отвечаю не только за себя и корабль, но и за Георгия. Он после слов Елисеева загрустил и даже сник немного. "Командир — говорит, — неужели мы не попадем на станцию?" Я пожал в ответ плечами, а про себя подумал, что дело может кончиться значительно хуже, и мы можем остаться пленниками орбиты"…

… Спать не хотелось. Надо думать, думать и ничего более. Рукавишников прогнозировал каждое свое действие и все то, что выполняла автоматика корабля. Из головы не выходил двигатель: что же не сделали они с Ивановым, чего не учли? Вспомнил компоновку двигательной установки. В ограниченном объеме плотно прижаты друг к другу камеры основного и дублирующего двигателей, множество трубопроводов, кабелей. Основной двигатель поврежден, это ясно. А если и дублирующий?..

На Земле тоже не спали. Специалисты сходились во мнении, что пробовать работать с опасным двигателем — риск большой. Есть резервный, но он не пригоден для сближения. Операторы ЦУПа, разработчики, баллистики перебирали десятки вариантов. Спорили до хрипоты. Временами казалось, что оптимальный вариант найден, но находились оппоненты, которые убедительно его опровергали.

Ситуация требовала четкости и определенности. Если резервный двигатель работоспособен, то экипаж не только вернется на Землю, но и попадет в обусловленный район. Если же не сработает, остается надежда на двигатели малой тяги, те самые, что используются для ориентации и причаливания. Может быть, удастся заставить их погасить скорость корабля. "Время непрерывной работы этих двигателей ограничено", — возражали оппоненты. Им отвечали: "Включим несколько раз и получим достаточный тормозной импульс". "Достаточный ли?" — не сдавались сомневающиеся. И были правы. Малый остаток топлива не гарантировал благополучный сход с орбиты, и потому этот вариант отвергли.

Было и совсем "лихое" предложение: попытаться навести на корабль саму станцию, задействовать двигатели "Салюта-6" для стыковки с "Союзом-33". Если это получится, то тогда "Сатурны" перейдут на борт станции, а корабль можно "отбросить". Пока два экипажа будут работать на "Салюте", есть время для подготовки нового корабля. Он состыкуется со станцией в автоматическом режиме, а затем на нем можно будет возвратиться на Землю.

Этот вариант назвали "экзотическим". И вовсе не потому, что он требовал сложнейших баллистических расчетов, время работало против него с неумолимой жестокостью: с каждым часом "Союз-33" и "Салют-6" расходились на сто километров. А это уже много!

Наступило утро 12 апреля. За полтора часа до назначенного времени, не вытерпев пытки ожидания, Рукавишников вышел на связь:

— С добрым утром, как дела? — начал спокойно, словно ничего не случилось.

— Разбираемся, — ответили из ЦУПа.

— Ясно. Готовы принять данные на посадку.

— Тогда слушайте, — Елисеев стал излагать выбранный вариант. — Обратите внимание на предпусковые операции. Вместо основного двигателя — резервный… Из всех режимов мы не проверили автоматическую стабилизацию при его работе. Концовку обговорим позже.

— Поняли, — отозвался Николай. — Стабилизацию проверим в деле.

"Сатурны" стали готовиться к спуску. Но тут начались нелады с системой управления. Экипаж пытался устранить неисправность, но так и не успел завершить работу, когда подошло время включить двигатель.

В предспусковом сеансе Центр управления предупредил: если двигатель включится, возможны три варианта. Первый: двигатель отработает менее 90 секунд, тогда корабль остается на орбите. В этом случае космонавтам предписывалось не принимать поспешных решений, а ждать еще виток, чтобы вместе с Землей обсудить ситуацию. Второй: двигатель работает более 90 секунд, но менее расчетных 188. Тогда "Союз-33" в зависимости от полученного тормозного импульса в течение нескольких витков войдет в плотные слои атмосферы и совершит посадку. Где? На этот вопрос не было ответа. "Куда принесет!" И, наконец, третий вариант: двигатель расчетное время отработает. Тогда все нормально.

— Во втором варианте, — уточнил Елисеев, — попробуйте дополнительно включить вручную.

— Я уже думал об этом варианте, — успокоил Николай.

И снова хочу продолжить рассказ словами Коли Рукавишникова: "Бросил взгляд на часы и жду. Двигатель включился. Работает. Вот здесь напряжение стало нарастать. "60… 80… 90… 150… 160… 170…", — ведет отсчет секунд Георгий. Потом говорит: "Командир, на 188-й секунде будет выключение". Вот она, эта секунда! Но двигатель не выключается, продолжает работать. Что делать? Если дать ему работать и дальше, то мы очень круто войдем в атмосферу. Это опасно. А тут еще корабль начал терять стабилизацию. Это было кошмаром. К счастью стабилизация через несколько секунд восстановилась сама…"

К счастью! Текли секунды… минуты… Двигатель работал. Выключить его вручную, перевести корабль в режим баллистического спуска? А вдруг он работает не на полную тягу, и тогда они останутся на орбите. В ее плену навсегда! Космический корабль станет космическим гробом. И еще одна мысль мучила Николая: если был прогар камеры, то это грозило взрывом топлива. Он выдержал еще 25 секунд и выдал команду на выключение.

"Гул стих. Что теперь? В корабле тихо, в эфире тоже ни звука. Включаю все средства связи и кричу: "Двигатель проработал 213 секунд. Идем на баллистический спуск". Ответа нет. Повторяю доклад. Тишина. Если мы идем вниз, то перегрузки будут большие, десять единиц. Но это нас не страшило. Перетерпим. Где сядем — тоже неважно: найдут и спасут. Хуже, если импульс был слишком слабым, и тогда мы еще долго будем оставаться на орбите. А кислорода мало…"

Вот так проходил полет. Экипаж снова вышел в эфир. Ответа нет. Рукавишников включил все средства связи и открытым текстом передал: "Всем!.. Всем!.. Всем!.. Я — "Союз-33", я — "Союз-33"… — и далее о сложившейся ситуации. Он надеялся, что морские корабли — под ними была ночная Атлантика — или радиолюбители услышат голос с орбиты, и мир узнает о катастрофе, что произошла в космосе.

"Прошло 20 минут, потом — 25, а никакого признака входа в атмосферу не ощущалось. Была невесомость. Я заметил пылинку, которая висела прямо перед нами. "Смотри, — говорю Георгию, — это наша судьба. Если она пойдет вниз, мы спасены — начнется торможение". Мы не отрывали глаз от пылинки. Минуты кажутся долгими, как год. Но вот пылинка дрогнула и начала оседать…"

Судьба была к ним благосклонна. Стали нарастать перегрузки, а это означало, что корабль идет к Земле.

— Самолеты поисково-спасательной службы наблюдают плазменный след, — сообщил информатор Центра управления. — Дальность от расчетного места посадки 1800 километров.

— Какая там погода? — прорезался чуть насмешливый, но спокойный голос Рукавишникова.

— Погода пока нормальная, ветер слабый, метров пять, температура восемнадцать, место ровное…

— Это устраивает, — отозвался Николай, словно и не было мучительной ночи тревог и ожиданий.

Рванул парашют. После большой перегрузки тяжело дышалось. Высотомер откручивал метры и предупреждал, что пора приготовиться к касанию. Вскоре они почувствовали удар о землю, спускаемый аппарат перевернуло на бок, и он замер.

Вокруг было темно. Ровная степь без признаков жилья. Но это была земля. Она пахла прохладой и жухлой травой. Послышался гул вертолета, потом второго. Оба шли прямо на них. "Кто это: китайцы, арабы, наши?" Когда первый вертолет сел и открылся люк, в проеме появились люди в белых халатах. "Наши, — облегченно вздохнул командир, — врачи!"

Вот и все о том полете. Эпопея "Союза-33" уже принадлежит истории. Но в сердце экипажа она сохранится на всю жизнь. Ведь они вернулись, как говорят, "с того света". А еще хочу сказать, что детективы придумывают, писатели раскручивают фантастические ситуации, а жизнь пишет сама.