Книга: Космические катастрофы. Странички из секретного досье

XIV. Я — "Урал", уточните район посадки…

Потом ощутили резкий толчок. Пиротехника "раскидала" все корабельные блоки. Они остались в спускаемом аппарате. Началось падение. Через секунду или две после этого стала подкрадываться перегрузка. Она быстро нарастала. Темп нарастания был много больше, чем они ожидали. Невидимая чудовищная сила вдавила Василия в кресло и налила веки свинцом. Дышать становилось все труднее. "Олег, nonpoбyй кричать, это поможет, — предупредил товарища. — Сильнее кричи сильнее!.."

Горячий раскаленный город бежал навстречу автобусу. Повсюду въевшаяся серая пыль, которую больше не замечаешь. Прямые улицы, невысокие дома, пожухлые от солнца деревья, живущие лишь "поливом". Что будет сегодня, и какая неведомая сила заставляет преодолевать прогоны улиц, шоссейку с КПП, собственное равнодушие? Это перед первым стартом все не так, все взбудоражено, волнительно, непривычно. Второй загоняет эмоции внутрь, восприятия становятся размытыми. Думаешь не о полете, а о том, как ребята вернутся после пуска в гостиницу, засяду по номерам на всю ночь, и будет весело и хмельно.

Душно. Он привык к жаре, но хочется скорее к кондиционеру, вдохнуть глоток прохлады и снова уйти в себя, раствориться собственных мыслях — так быстрее летит время.

Автобус притормозил у "монтажки" (МИК — монтажно-испытательный корпус). Василий Лазарев взглянул на свой хронометр. На все про все оставалось три часа.

… По громкой связи передали:

— Есть переход на бортовое питание!

Лазарев почувствовал локоть бортинженера. Олег Макаров улыбался и крутил головой. По его глазам и по этому молчаливому жесту командир понял, что он хочет сказать: "Обратного пути нет, только вперед". В ответ подмигнул: мол, сейчас затрясет, готовься. И тут же прошли очередные команды: "Есть предварительная… Есть основная!" И — прощай Земля! Прости, что они, быть может, единственные, кто расстается с тобой с легким сердцем. Впереди у них — космос.

Двигатели вышли на режим, и "Союз-18", властно влекомый ракетой-носителем, устремился навстречу солнцу. На 120-й секунде полета отделились "боковушки". На 150-й прошел сброс головного обтекателя, и в иллюминатор ослепительным пучком ударил яркий блик. Все, как и должно быть. На 180-й секунде Земля подтвердила: "Полет нормальный!".

261-я секунда. По расчету должно произойти отделение второй ступени. В этот момент Василий почувствовал тангажную раскачку, подумал: "Качает сильнее, чем в прошлый раз". Поднял руку и увидел: ее водит. Передал на Землю. В этот самый момент солнечный зайчик в правом иллюминаторе резко ушел из поля зрения.

Громкий звук сирены и тревожное мигание красного табло "Авария носителя" на какой-то миг вызвали недоумение: "Что за чертовщина?" Гул двигателей прекратился. Началось вращение. В иллюминаторе вспыхивали рваные блики, резко наступила невесомость, очень короткая. Сирена продолжала надрывно гудеть и мешала сосредоточиться. Командир выключил ее.

На Байконуре не знали о случившемся. Информатор вешал по громкой связи: "285-я секунда. Полет нормальный!.. 290-я полет нормальный!.. 300-я.."

Это начинало раздражать "Уралов", которые слышали все это по трансляции, хотелось выругаться, крикнуть: "Вы что там, с ума сошли! Какой к черту нормальный!"

"События, отличающиеся особой жестокостью, вызывают защитную реакцию человеческого мозга", — почему-то вдруг вспомнились строки из учебника, который штудировал в медицинском институте. Случившееся не то что напугало, нет, оно резко сдвинуло привычное понятие времени, перевело их жизнь в иное, немыслимое по своей скоротечности измерение. И когда этот сдвиг вовлек экипаж в атмосферу стремительного осмысления происходящего, указать верный путь к действиям могла лишь холодная рассудительность. Еще в бытность летчиком-испытателем Василий усвоил одну истину: "Волнение — признак неуверенности". Так его учили…

Все происходило в какие-то ничтожные доли секунды. Сознанием понимал: где-то произошел серьезный "сбой". Но какой и где? Космическая техника устроена так, что все решения на активном участке полета принимает автоматика. Космонавты знали логику всех включений и выключений, последовательность всех процессов, но то, что случилось, выходило за рамки понимания.

"Волнение — признак неуверенности", — повторил про себя командир. Мысли путались: "Что же все-таки произошло? Что происходит? Что будет дальше?" Гнетущая неопределенность давила, торопила, рождала тревогу. Абсолютно бесстрашных людей не существует. Разве что только в сказках. Чувство опасности ощущают все — это факт! Другое дело, одни острее, другие — нет. Одним чувство опасности прибавляет сил, мобилизует, заставляет думать и анализировать много быстрее, чем в обычной обстановке, в других оно вселяет панику, растерянность, делает их трусами, которые, растерявшись, не могут принять верного решения и погибают.

Писатель М.Каминский, в прошлом известный полярный летчик, сказал однажды: "Отвага не существует сама по себе. Ее рождает борьба за жизнь, за правду, за справедливость, за новые знания".

"Волнение — признак неуверенности". Эта навязчивая фраза крутилась в голове командира. Он гнал ее: "Думай, Василий, думай…" И они думали, оба твердо знали, что автоматика, взявшая на себя весь дальнейший ход "действий", будет работать в строгом временном режиме. Их задача — не ошибиться в выполнении нескольких важных операций, необходимых в данной ситуации. Действовали синхронно и слаженно.

Потом ощутили резкий толчок. Пиротехника "раскидала" все корабельные блоки. Они остались в спускаемом аппарате. Началось падение. Через секунду или две после этого стала подкрадываться перегрузка. Она быстро нарастала. Темп нарастания был много больше, чем они ожидали. Невидимая чудовищная сила вдавила Василия в кресло и налила веки свинцом. Дышать становилось все труднее. "Олег, попробуй кричать, это поможет, — предупредил товарища. — Сильнее кричи, сильнее!.." Тяжесть перегрузки ломала, лишала возможности говорить, "съедала" все звуки, оставляя только гортанный храп и сдавленное сопение. Оба всеми силами старались противодействовать перегрузке. Наконец тяжесть стала спадать. Уже потом, когда анализировались записи приборов, было установлено, что после "пика", превысившего 20 g, был второй — на 6 единиц, но они его не почувствовали.

"Что же произошло?" Вопрос оставался без ответа. Были предположения. Были попытки их проверить, но все путалось, и они ничего не могли понять. Одно знали: корабль возвращается на Землю в аварийном режиме.

— Я — "Урал", уточните район посадки, — запросил командир.

Эфир не отозвался.

— Ну и молчите! — Это уже про себя. — Да и что они могут там уточнить. Наверное все стоят на ушах. Или того хуже…

Быстрый взгляд на часы и уже спокойно: "Куда же мы сядем?" Спросил Олега. Тот стал прикидывать. В тот же момент кольнуло нетерпение: " Почему не раскрываются парашюты?" Командир снова посмотрел на секундомер: "Еще рано". "Волнение — признак неуверенности", — в который раз повторил себе.

Секунда, еще секунда…

Потом его спросят: "Это были долгие секунды"? Он скажет: "Не заметил". Это будет правда.

"Есть только миг между прошлым и будущим, и только он называется жизнь…" Так, кажется, поется в песне. И смысл в этих словах есть. Один короткий миг. Мысли прервал щелчок отстрела люка парашютной системы. "Все идет штатно", — подумал и хмыкнул: "Штатно".

— Ты о чем? — отозвался Олег.

Василий не успел ответить, как их еще раз тряхнуло. Сработали вытяжной и основной парашюты.

— Прикинь, куда идем? — не отвечая на вопрос, попросил бортинженера.

— В Китай, — ответил без промедления Олег. — Начнем наше первое заграничное путешествие.

— Я не шучу! — Василий скорее прохрипел, чем сказал.

— Сейчас, командир.

Олег рассчитал почти точно. Сели они чуть в стороне от предполагаемого места.

Было обидно и неприятно. Много и долго готовились они к этой работе, и вдруг такое… Да и сам факт "сбоя" малоприятен. Случайный "боб" поставил их на грань жизни и смерти. Впрочем, еще не все кончилось.

Они ждали включения двигателей мягкой посадки. Легкий толчок. И вдруг корабль стало тянуть и разворачивать, словно он, сел на воду. "Еще один сюрприз?" — мелькнула мысль. Иллюминатор, который был черным от копоти, вдруг просветлел (потом окажется — от трения о снег), и командир увидел ствол могучего дерева. "Нет, это земля!", — подумал с облегчением.

Пальцы уже давно нащупали кнопку отстрела одной из стренг парашютной системы. Нажал! Корабль обрел устойчивость. Наступила тишина, неприятная тишина. "Зачем она? — подумал. — Надо открывать люк". Отстегнулся от привязной системы и высунулся. В лицо ударила прохлада. Он жадно пил ее. Нет, глотал. Жадно, отрывисто, полным ртом. Но утоление не наступало. Осмотрелся: "Черт побери, погода здесь совсем не такая, что провожала на Байконуре. Ветер, снег, плотная низкая облачность, температура ниже нуля". Кругом был лес. Парашют зацепился за деревья, а корабль завис у края пропасти.

Сколько же времени? Этого он понять не мог: часы поставлены по Москве, на Байконуре плюс два, а здесь? Надвигались сумерки. "Похоже, темнеет здесь рано и быстро". Он спрыгнул вниз и по грудь провалился в рыхлый снег. Рядом плюхнулся Олег. Ветер бросал в лицо колючий снег. Тишину нарушил громкий треск. Тысячеметровый купол парашюта, словно наполненный парус, с силой тянул стропы и ломал огромную сосну. Снег под днищем корабля подтаял, и он угрожающе сползал к обрыву. Внизу темнел провал: метров пятьсот — шестьсот.

— Снимаем скафандры и под корабль их! — приказал командир. — Иначе завалится.

Они разделись. Теперь ветер пробирал до костей. Вскоре послышался гул моторов. Самолет! Он приближался, потом начал ходить кругами. Стало ясно: сигнал принят, их засекли. Командир настроил рацию. "Все нормально?" — спросили с борта. "Если то, что мы здесь — нормально, значит так", — ответил с ехидцей. В эфире молчание. "Конечно, нормально", — успокоил поисковиков. "Как самочувствие?" — голос с борта. "По погоде", — буркнул Олег Макаров.

А погода не давала никаких надежд на то, что их снимут с этого "ласточкиного гнезда". Ползая по глубокому снегу, набрали сухих веток, сложили костер, пристроились рядышком. Ночью несколько раз появлялся самолет, как бы напоминая, что их не забыли.

— Спать не будем, командир, — мечтательно произнес Олег. — Такую красивую ночь мы вряд ли еще увидим.

Они долго молчали, собираясь с мыслями, анализируя происшедшее.

— Вот и испытали "аварийку" в натуральных условиях, — начал Олег.

— Да, нам выпало быть первыми и, дай Бог, последними, — поддержал его Василий.

Лазарев вздохнул, а про себя подумал: "Остались живы, и этим все сказано". Огромные сосны гудели, бросая вниз колючие иглы. Темнота сгущалась. Неожиданная и суровая картина предстала настолько четко, что они вдруг растерялись. Потом цепко ухватили друг друга за руки, расцеловались крепко, по-мужски.

— С днем рождения, — подмигнул Василий и постарался улыбнуться.

— С именинами, — уточнил Олег и тоже скривил губы. — Теперь будем жить.

— Почему с именинами? Какой сегодня день? Да, ладно пусть так…

Сказал, а быстрая профессиональная мысль врача уже работала в другом направлении: "Столь большие перегрузки могут оставить "след" и стать причиной отчисления из отряда. Тогда дорога в космос закрывалась навсегда". Но вслух он произнес иное:

— Надо побольше огня, а то крепко прохватит. Остывать нельзя. Доставай инструкции, они теперь не нужны, будем жечь…

Лазарев знал лесистые горы. Незнакомая местность была впрямь похожа на его родной Алтай. Стало быть, выбраться отсюда скоро не удастся. Он посмотрел на часы.

— Торопись! Сейчас главное — не потерять связь.

— А я так думаю, Вася: нам крепко повезло, — тихо отозвался Олег. — Считай, мы в сорочке родились.

В серо-черном небе не было ни звезд, ни Луны. Рваные низкие облака плыли с востока, цепляясь за верхушки деревьев. Ветер уныло запевал свою нудную песню, срываясь на пронзительный свист. Он налетал порывами, по-разбойничьи неожиданно бросал в лицо колкий снег. Потом донес слабенький стрекот. Василий напряг слух. "Вроде бы вертолет?" И, словно подслушав его мысли, бортинженер повернул голову в сторону звука. Он надвигался откуда-то издалека. Все громче и громче.

— Вертолет! — почти закричал Олег. — Вертолет! Слышишь, Вася?

— И вижу. Вон мигающий красный огонек.

— Нашли все-таки!

— Да нет, не нашли. Он уходит. Если бы нашел, то завис… Вертолет протрещал где-то совсем рядом и стал удаляться. Вскоре он появился снова. И опять ушел в ночь.

— Поедим? — командир развернул аварийный запас и достал галеты, тубы с соком и банку консервов.

— Пора, — согласился бортинженер. — Целый день в желудке пусто. И пить хочется…

— Мне тоже. Но только не сока. Сейчас бы…

— Чего-либо покрепче, — подсказал Олег. — Стаканчик — другой. Так?

— Хотя бы один…

Жевать было трудно. То ли от холода, то ли от усталости и ломки, которую им устроила жестокая перегрузка. Да и аппетита особого не было. Скорее понимание того, что надо чуть-чуть восстановить силы. Когда их снимут с этой скалы, они не знали. Но готовились к худшему.

Из темноты донесся крик испуганной птицы. Ветер отнес его в сторону и заглушил. Они сидели молча, крепко прижавшись друг к другу, чтобы было теплее. Каждый думал о своем. Прошел час или два. Сосны продолжали тревожно шептаться. Двое сидели у костра и легкое их дыхание не могло нарушить подступающую со всех сторон тишину. На душе было радостно и тоскливо. Странное соседство чувств, но что поделаешь, если это именно так. С рассветом снова появился вертолет. На этот раз он не спешил уходить, а завис над соснами. Спустили трос.

— Пойдешь первым, — сказал командир.

Лазарева подняли вторым. Перед тем, как защелкнуть карабин, он закрыл люк корабля, взял сумку с документами и прощально взглянул на свой "Союз". "Нет, ты ни в чем не виноват. Ты сделал свое дело", — подумал и дернул за трос. Тот натянулся, и Василий почувствовал что плывет вверх. Последний прощальный взгляд на маленькую поляну и обрыв. "До свидания говорить не буду, — подумал про себя. — Надеюсь, что сюда больше не попадем и свидеться не придется". Он был откровенно доволен, что их увозят отсюда.

"5 апреля 1975 года произведен запуск ракеты-носителя с пилотируемым космическим кораблем "Союз" для продолжения экспериментов совместно со станцией "Салют-4". На борту корабля находился экипаж в составе Героев Советского Союза летчиков-космонавтов СССР Лазарева Василия Григорьевича, Макарова I Олега Григорьевича. На участке работы третьей ступени произошло отклонение параметров движения ракеты-носителя от расчетных значений, и автоматическим устройством была выдана команда на прекращение дальнейшего полета по программе и отделение космического корабля для возвращения на Землю. Спускаемый аппарат совершил мягкую посадку юго-западнее города Горно-Алтайска. Поисково-спасательная служба обеспечила доставку космонавтов на космодром. Самочувствие товарищей В.Г.Лазарева и О.Г.Макарова хорошее".

Такое короткое сообщение появилось в газетах только 8 мая и было спрятано во внутренних полосах. Ни слова об истинной причине, серьезнейшем отказе техники, чрезвычайно сложной ситуации, в которую попал экипаж.

Позднее этот корабль назовут "Союз-18-1", а в техническом заключении, которое подпишут члены Государственной комиссии, появятся строки: "После отделения корабль совершил суборбитальный полет длительностью 21 минута 27 секунд, поднявшись на высоту 192 км и пролетев 1574 км".

…Передо мной небольшая книжка "Не может быть" (Альманах чудес, сенсаций и тайн. Выпуск второй. Август 1991 г. Москва, издательство "Новости"). Третий ее раздел озаглавлен: "Я люблю НЛО". В нем помещена статья Евгения Крушельницкого — "Пришелец появился вовремя"… Вот только одна цитата из этого повествования:

"… странный НЛО, который висел в небе Байконура 5 апреля 1975 года, устроил землянам куда более серьезные неприятности. "Союз-18-1, пилотируемый полковником В.Лазаревым и бортинженером О.Макаровым, поднявшись на высоту 192 километра, потерпел аварию. По мнению подполковника В.Ильина, который все это наблюдал, причина именно в НЛО".

Это еще одна неправда о том полете. Не знаю, кто такой подполковник В.Ильин, на Байконуре я его не встречал ни в тот апрельский день, 5 числа, ни раньше, ни потом.

И все-таки, вернусь еще раз к началу полета. После долгих и навязчивых "Двигатели работают устойчиво", "Полет нормальный", "Тангаж и рыскание в норме", резкое "Авария носителя!" было подобно взрыву, встряхнувшему всех, кто был на смотровой площадке. Началась суета. Большое начальство рвалось к телефонам ВЧ-связи, чтобы доложить еще большему о случившемся и тем самым оградить себя от каких-либо упреков. Те, кто рангом пониже, пребывали в растерянности или сновали между группами "технарей", прислушиваясь к разного толка предположениям. Один из членов Госкомиссии, бросив испуганный взгляд на "кучковавшихся" в сторонке журналистов, нервно прошипел: "Немедленно в автобус и — в город. Вам здесь нечего делать!" Тут же сработала служба режима, и ПАЗик с табличкой "Пресса" буквально вытолкнули со стоянки.

В Ленинске никакой информации не было. Люди с "площадки" стали возвращаться в гостиницу, спустя часа два-три. Новости были печальные: "Погибли". Кто-то из коллег предложил: "Пойдемте, помянем". Достали бутылку водки, разлили. И тут появился запыхавшийся Дима Солодов — телеметрист из ОКБ МЭИ: "Живы! Живы!" Началось ликование. Димку подхватили на руки и стали подбрасывать к потолку. Его черный костюм побелел от мела, а мы продолжали что-то кричать и бросать, бросать… О водке позабыли, а вспомнив, быстро разобрали стаканы: "За экипаж! За Васю и Олега! За Уралов"!

С Байконура мы улетали 7 мая. Самолет Ил-18 летит до Москвы более трех часов. Устроившись в конце салона, написал обо всем, что происходило в космосе и на Земле. Прямо с аэродрома повез визировать. Без "закорючки" о публикации не могло быть и речи. Всю информацию о делах космических контролировали "политики" и "технари", они и решали, что и как говорить о "самих себе". Рукопись мне завернули: "Спрячьте, об этом сообщать нецелесообразно. Во всяком случае — пока".

— Я написал неправду? — допытывался у того, кто имел право запрещать или разрешать.

— У каждого своя правда, — прозвучало в ответ.

— Не бывает такого, она общая для всех. Когда не врешь, легче жить, не надо всю жизнь помнить, что ты соврал.

— Иногда ложь нужна для дела, есть так называемая святая ложь… И не делайте вид, что не поняли меня, — начинал раздражаться мой собеседник. — Честь государства и партии нельзя не защищать. А вы хотите лить грязь на себя и других. Зачем?

— Честь и ложь несовместимы, их нельзя ставить рядом.

— Идите! — это резкое и злое означало, что аудиенция закончена.

— Рукопись я оставляю. Пусть она жжет вам совесть, — повернулся и ушел.

И только через восемь лет мне удалось вкратце рассказать о том драматичном полете в "Красной звезде".

Василий Лазарев и Олег Макаров потому и выдержали испытание в космосе, что многое постигли на земле

Назад: XIII. Операция "Атмосфера"

Дальше: XV. В плену орбиты