Сирия

В последнее время в Дамаске резко повысилась благочестивость местных таксистов в свете сложившихся обстоятельств. Мало того что они кладут Коран в неподобающее место – на торпеду, так еще и пыль с Книги не вытирают месяцами… Аллаху больно смотреть на это фарисейство.

Лайфхак: носочки, маечки и труселя можно спокойно простирнуть в мусорном ведре из гостиничного номера. Только сначала нужно вымыть это ведро, хотя оно обычно и так чистое.

Запас еды на пару дней, блок сигарет, пачки чая и кофе вселяют уверенность в душе. Веселят, как очень крепкий чай.

Кипятильник и литровая кружка греют душу и повышают автономность.

Друзья-коллеги с одного центрального телеканала заезжают в Сирию сразу на месяц, а то и на полтора. Поэтому они возят с собой теле-приставку «Нинтендо». «Нинтендо» – убийца тоскливых вечеров на чужбине.

Что в Сирии, что в Ливии, что в Египте, если ты посреди пустыни прислонишься к телеграфному столбу, чтобы отдохнуть в его тени… тут же появится местный гражданин и начнет аккуратно протискиваться между тобой и столбом.

Бои в Дамаске идут, по сути, в городском квартале Джобар, в двух-трех километрах от нашего посольства. Военные вроде бы локализовали боевиков, но нашу машину на обратном пути обстрелял снайпер. Мы долго тусили на обочине, снимали и укладывали броники, отпивались водой… Кто-то оповестил кого надо.

Наше посольство ЗАСТАВИЛО нас встать на консульский учет в рамках заботы о наших жизнях и посоветовало нам «стараться лишний раз не выходить из гостиницы». Обменялись телефонами, заполнили учетные карточки. В Египте нам серьезно помог один из консульских работников, когда нас задержали. 2:0 в пользу МИДа, пусть так будет везде.

В Сирии и Египте в последнее время завелась странная мода – цеплять на решетку радиатора детский сандалик или туфельку. Смотрится зловеще, но авторы этой инсталляции, скорее всего, вкладывают в нее какой-то иной смысл.

В гостинице нашей живут беженцы. Этими беженцами в три слоя набит бассейн. Одни ползают по дну – пузом по кафельной плитке, вторые плавают на средних глубинах, а сверху плещутся килешата. С восьмого этажа все это хорошо видно. Кроме теток половина купающихся мужского пола. Какой-то перекачанный негр, пузатые вьюноши призывного возраста. На грохот пушек они не обращают внимания, он их не парит никак. К вечеру на поверхности воды остается пленка курдючного жира, вытопленного белым сирийским солнышком. Мускулистые парни сыплют в воду какую-то химию, а жирок собирают плоским сачком. Котлеты на нем будут жарить. Шутка. У нас, кстати, ни разу не удалось искупаться в бассейне. Не получилось, не срослось.

Все окрестности Дамаска – сплошная промышленная зона, куча мастерских и производств. Все это разрушено и размародерено. Обратил внимание: машины в Дарайе дербанили грамотно – снимали ТНВД, «мозги», блоки с релюшками, бамперы. Аккуратно отсоединяя все разъемы. Не спешили, по-хозяйски все делали.

Сегодня, да и в последние дни под Дамаском относительное затишье. Боевики перестали активничать. Провели «мозговой штурм» с опытными коллегами и пришли к неутешительному выводу. Слухи о партизанской раздробленности группировок боевиков сильно преувеличены. Фронт извилист, но он более-менее сплошной. То есть наступающие знают, кто у кого на флангах. Это подразумевает наличие командования и штаба. Всех этих людей надо кормить, даже в периоды затишья. Причем нормально. Обрабатывать и лечить раненых. Брошенные раненые на моральный дух любой армии действуют плохо, морально разлагают личный состав. Подвозить боеприпасы, пополнять соединения и т. д. Скорее всего, затишье не случайное – ждут удара Запада, уже согласовав с ним и между собой наступление на город.

Видели сегодня, как аккуратный такой мужик лет сорока приехал на позиции на такси. Сумка спортивная, новенький автомат. Правда, форма и разгрузка ношеные. Впрочем, мы и сами туда на такси приехали. Еле машину поймали, примерно три десятка водителей отказались. Хотя ехать было километров пять.

Неприятно поразила дикая очередь в кассы «Сирийских авиалиний». Люди улетают из Дамаска. Не в панике, но на нервах. На воротах кассового зала стояла пара солдат и вполне успешно разруливала все нервные вопросы.

В Джобаре, в промзоне, видели танк боевиков – здоровенный бульдозер «катерпиллар». Кабина обварена решеткой из водопроводных труб. В эту решетку уложены бумажные мешки с цементом и гарцовкой. Все это разодрано сотнями пуль, а сам бульдозер похож на грустного подбитого меха-трансформера из которого вытекла позорная лужа масла…

В Дарайе сильно царапнули по сердцу комнаты детишек. Некоторые ходы были проложены прямо через них. Идешь по куклам, а в распахнутых шкафах висят детские платья. Местность не самая фешенебельная. Но люди здесь жили «хорошо» и «неплохо» по меркам России. Я судил по кучам вещей в брошенных домах. Почему-то вещи эти как-то быстро и сами по себе приобрели вид никому не нужного хлама.

Специально снимал на камеру, крупными планами, умершие велосипеды. Их в Дарайе – сотни. Есть даже велосипедные курганы из ржавых и гнутых двухколесных. Я не велосипедист, но как-то зацепило. Как зацепила отрезанная женская коса в уличном «музее Победы» ливийских повстанцев. Там было много всякого хлама – ломаного оружия, амуниции, боеприпасов. И вдруг – женская коса. Объяснить ее происхождение нам никто не смог. А нафантазировать можно диких историй. Продолжение следует.

По настоянию консульства «сменили точку» (к/ф «Бриллиантовая рука»). Переехали в отель, где живут представители ООН. В российском консульстве нас строго предупредили:

– Вы понимаете, что в случае неблагоприятного развития событий вы автоматически превращаетесь в мишени?

Да, мы это понимаем. И понимаем, что в случае чего ооновцы сдадут всех русских журналистов как стеклотару. Допускаю, что могут сдать даже по собственной инициативе, во имя мира во всем мире и назло «кровавому Асаду». И примеров тому множество, из той же Сирии. Когда бельгийских журналистов, внезапно взятых в заложники, бросили у отмороженных бородатых с формулировкой «мы не можем подвергать нашу международную миссию необоснованным рискам». При этом журналисты приехали туда вместе с ооновцами, не сами по себе. Но миротворцы даже не попробовали их освободить, хотя бы разведя рамсы и базары. Зачем? Люди глобально мыслят, в масштабах шарика, а тут какие-то человечьи души под ногами путаются.

Была еще одна веская причина для переезда – наш бывший отель стоял в кольце штабов. До штаба ПВО было по прямой метров 50. В «Томагавке» 300 кило рвачки. Все фасады вокруг – долой.

Новый отель похож на сахарный зиккурат, алтарь богини Иштар. Много пафоса и мало уюта. Как в дорогой похоронной конторе: вроде и ковры мягкие, дерево вокруг темное, ручки бронзовые, а что-то зябко и душе, и телу… На столе в номере призывно лежит записная книжка в кожаном переплете, с карандашиком. Чтобы такую славную вещь не утаскивали с собой постояльцы, чей-то сумрачный и рачительный разум родил гениальную идею: в обложки переплета вложили стальные пластины толщиной 2 мм. В итоге книжказаписнушка весит больше кило. Я вложил ее в заднюю полость своего бронежилета. Усилил его. Про такой дикий вариант использования бронеблокнота изобретатели «противугонки», конечно, не подумали. Подвели гостиницу.

В Дарайе, лазая по развалинам, наступил на доску и загнал в подошву правой ноги сразу два (!) восхитительно ржавых гвоздя. С хрустом. Это было «Бинго» во всех смыслах. Только через час удалось залить ногу водкой. Через два – в отеле засыпал стрептоцидом и замотал-заклеил. Через сутки понял, что не пронесет без воспаления. Отправился в сирийскую аптеку, первую попавшуюся. Смотрите сами:

10 пластырей;

2 катушки самофиксирующегося стерильного бинта;

Пачка стерильных ватных тампонов – 50 шт.;

Мазь с антибиотиком «Фуцидин»;

Антибиотик «Амоксиклав» 1000 мг.

Все эти пилюли обошлись мне в жалкие 120 рублей. Антибиотики сделаны в Сирии по датской и немецкой лицензии. Заходим в нашу аптеку со 120 рублями и удивляемся наглости и доходам фармакологической мафии.

Еще через сутки, благодаря сирийским снадобьям, нога прошла. Плоть моя рассталась с кусками резины от подошвы кроссовок и крупицами ржавчины.

Посмотрели на сирийскую армию вблизи, пообщались тесно. Все сытые, веселые. Дуют чай матэ. Одежда приличная, но разномастная. Можно встретить даже ливийский камуфляж. Тот самый «каддафиевский». Или американский с «рип-стопом». Представлены все возрастные категории, от мальчишек до дедов. Но очень бодрых дедов. Один солдатик рассказывал, как его призвали. Просто пришли и говорят: «Здравствуйте! Вы теперь сапер!»

И вот он сапер уже полтора года. А до этого был сотрудником в какой-то семейной нефтетрейдинговой фирме. Не жалуется, плечами пожимает: «Это я за Родину воюю!»

Немного уцелевшая швейная фабрика, окраина Дамаска, гигантская промзона, превращенная в поле боя. Сталинград, бои за «Тракторный» и «Красный Октябрь», дом Павлова. В заводоуправлении фабрики как в самом высоком здании – внизу казармы, потом штаб, а на последнем этаже – вотчина снайперов. Они там забавлялись с трофейной «Хеклер и Кох» HK G3 с пластиковым цевьем. Увидели камеру и вдоволь попозировали. Из десяти выстрелов – 9 осечек, под ласково-внимательными взглядами земляков Михаила Тимофеевича Калашникова. Раздосадованный позорными результатами краш-теста, за «Хеклера и Коха» взялся командир. Повозился с германской штуковиной, потом сходил за своим «Калашниковым» и с облегчением застрочил вдаль по дырявым крышам цехов. Оттуда – накатили в ответ, но не сильно. Ждут они. Понятно чего.

Дамаск вымер сегодня – пятница. Магазины не стали открываться даже к вечеру. И на безлюдных улицах неожиданно проявилась главная проблема сирийской армии и сирийского государства в целом. На каждом перекрестке города в неисчислимых количествах тусили мужчины в форме и с оружием. Охраняли. Были и мужчины в штатском, но с потертыми «калашами». Эти устраивали выборочную проверку транспорта. Занятие нужное, но по результативности сравнимое с добычей золота из морской воды. Этих мужчин совершенно спокойно можно сводить в роты, батальоны, полки и дивизии. Если бы эти мужчины взялись за руки и просто пошли в сторону турецкой и иорданской границы, их противники в ужасе бросили бы оружие и убежали. По моим представлениям, на второй год тотальной гражданской в тылу должны были остаться лишь люди с нечетным числом глаз и конечностей, дети, старики и не очень молодые женщины. А так отдает «Белой гвардией» – жидкие цепи в снегах под городом и толпы «военов» в тылу. А потом пришел Петлюра.

Деревня Ахмадия последний год стала воротами Сирии, благо расположена прямо на границе аэропорта. Из этой деревни обстреливали и конного, и пешего, и самолет, и неосторожную проезжую машину. Трассу аэропорт – Дамаск боевики несколько раз перерезали полностью. В феврале-марте нас на этой дороге обстреливали два раза. Именно нас, потому что других машин мы не видели на протяжении 10 километров. Потом оружие в руки взяли христиане, надавила армия… В итоге боевиков из «Аль-Нусры»выжали, как зубную пасту из тюбика, лопнувшего сразу в нескольких местах. И бандиты стали выдавливаться вдоль фронта. Теперь в Ахмадии тихо. В длинной стене обгоревших и расстрелянных из всего домов вдруг встречается яркое пятно. Парикмахерская. Ярко освещенная, украшенная цветами. Мастер греет воду в огромном кувшине, на костерке. Клиентов пока нет, но уже есть надежды.

В районе Деер Сальмаи отбился от группы и экскурсовода, зашел в мечеть. Минарет традиционно расстрелян, в стенах несколько дыр от снарядов. На стене домика для омовения грелся пустынный варан, освоивший для передвижения горизонтальные бетонные поверхности. Храмов разоренных видел достаточно, а мечеть, пожалуй, в первый раз. Подобрал на полу маленький Коран в потертом замшевом переплете. Репринтное издание. Одна сторона обложки была загажена птицами, которые заселили брошенное здание. Несколько минут во мне боролись противоречивые чувства. С одной стороны, неверный не должен трогать эту книгу вообще. С другой стороны, забирая Коран, я исполнял предписанное в нескольких сурах и более поздних толкованиях, которые строго регламентировали обращение – не держать ниже пояса, не класть на землю или что-то сверху и т. д. И уж точно не давать птицам гадить на священную книгу! Обтер, как смог, обложку, в гостинице все почистил тщательно. И как во всякой намоленной вещи, в символе чужой веры было что-то. Грело ладонь.

Продолжение будет.