Полупустынные пейзажи Ближнего Востока скучны до омерзения. Смотришь на серожелтые горы и думаешь только об одном: «Не приведи, Господь, оказаться на этом склоне в полдень и без воды». И Господь пока не приводит…

Смотреть не на что. Иногда, правда, прилипнет к горизонту одинокий домик и долго стоит перед глазами, медленно смещаясь назад. По форме куб, с плоской крышей. Стены – цвета всего окружающего. Оградка из оцинкованной сетки. Кривая финиковая пальма – на свисающие грозди ягод уже натянули мешок, чтобы не рассыпались. Десяток олив – им еще расти полвека, чтобы появились первые плоды, и непонятно, кто их будет вкушать. Нет ни будки для собаки, ни загона для козы, ни качелей. Иногда сушится белье. На ветру оно даже не полощется, а мелко дрожит в жарком мареве, струится. И представляешь почему-то, как ты живешь в этом домике с толстой, глупой и некрасивой ханум, которая почти не говорит. Кажется, она стала такой уже на следующее утро после свадьбы… И ты не знаешь, о чем с ней говорить, ведь вокруг тебя ничего не происходит веками. Пальцы у нее липкие от щербета, а бок жаркий, как печной кирпич. Не хочется до нее дотрагиваться, она пристройка к этому дому, безмолвный хозблок. На самом деле ты тут совсем один. В доме нет книг и почти нет вещей, только пыльные ковры, ведра, тазы и кувшины. Чугунный казан, который моется бараньей похлебкой. Резной низенький столик, его дерево так пропиталось жиром и сажей, что стало эбеновым, драгоценным. На стене в рамке из слоящегося цыганского золота – сура из Корана и выгоревшая до мышиной серости миссионерская литография-икона: Дева Мария не видит тебя, она смотрит в небо. И Аллаху, милостливому и милосердному, нет до тебя дела – он никогда не говорил с тобой и никогда тебе не являлся.

Ночью ты уходишь на теплую крышу и вместо телевизора смотришь на божественные звезды. Дни ползут, как скользкая и влажная змея по каменной крошке, годы сыпятся, как песок сквозь пальцы. Ты просто ждешь, когда можно будет уйти наверх. Вот и все.