Глава 8
– …отец, вы ему доверяете? – Вопрос вырвался помимо моего желания, после того как за низеньким горбуном закрылась дверь. – Речь ведь идет не о парочке монет, а о средствах, от которых зависит будущее нашего рода.
Коренастый мужчина ответил не сразу. Он, молча пройдясь по комнате, отодвинул портьеру и посмотрел в окно, затем резко обернулся и спросил меня:
– А кому доверять, Жан?
– Ну, я не знаю… – Как уже много раз, с момента моего попадания в тело Жана, бастарда д’Арманьяка, я осознавал, что вижу сон и одновременно реально переживал моменты из его жизни. – Возможно, стоит посвятить в эту тайну кого-нибудь из вашей свиты. Благородный кабальеро, для которого данное слово – не пустой звук, сможет сберечь нашу казну лучше, чем бывший раб, возвеличенный только по вашей прихоти, отец.
Жан V, Божьей милостью конт д’Арманьяк – отец моего предшественника в этом теле, досадливо сбросил со стола бумаги и, тяжело посмотрев на меня, ответил:
– Ты, Жан, единственная моя надежда и не заставляй меня пожалеть об этом. Запомни раз и навсегда. Верность – не обязательно качество знатного человека. Даже наоборот – преданность бывшего раба я предпочту верности десятка знатных дворян. Потому что она заложена в нем с самого рождения, и ее надо только правильно воспитать. Эта преданность натуральна и не связана никакими условностями вассалитета…
Я собрался возразить отцу, но внезапно почувствовал у себя на лице чьи-то горячие и нежные губы. Проснулся, мгновенно вылетев из сна, и увидел в дрожащем мареве светильника встревоженное лицо Матильды.
– Ты разговаривал во сне, Жан. – Девушка заправила под чепец пряди волос; немного покрутившись, как большая кошка, устроилась у меня на плече и попросила: – Расскажи мне, что тебя так беспокоит, милый.
– Все хорошо, kotik…
– Правда? – Матильда слегка зевнула и чмокнула меня в щеку.
– Правда.
– Ну тогда хорошо…
Сон… Опять сон. И опять связанный с сокровищами Арманьяков, и как всегда, не дающий ни малейших намеков к их местонахождению…
Я сначала бесился, тщетно пытался вспомнить, где же эти сокровища лежат, но сейчас уже почти смирился. Эти отрывочные послезнания бастарда раздражительно привлекательны, но одновременно и бесполезны. Где я и где Арманьяк? И нет у меня пока никаких шансов на возвращение в родовые владения…
Да бог с ним. Судя по предыдущим эскападам своей судьбы, я не очень удивлюсь, если меня в ближайшее время туда занесет. А сейчас… сейчас другие вопросы на повестке дня.
Прислушался к себе и понял, что сон ушел безвозвратно. М-да, заснуть уже не получится, да и голова со вчерашнего перепоя тяжелая. Вчера мы… А особенно я… того… Ну нажрался, конечно, благо повод уважительный. Не каждый день вступаешь во владение баронией. Постреляли маленько… из пушек тоже. В общем, все нормально прошло, и голова почти не болит. Одно из многих преимуществ молодого тела.
Осторожно убрал со своего плеча головку опять задремавшей Матильды и встал с кровати. Накинул халат, подошел к столу и, поправив фитилек светильника, сел в свое любимое походное кресло.
Взял со стола пистоль с колесцовым замком. Пистоль капитана сарацинской шебеки, из которого тот застрелил двух моих сервов. И парный пистолет к нему есть. Качественное оружие для своего времени, но по мне – излишне изукрашено бирюзой, агатами и серебром. Грамм сто к его весу, и так немаленькому, вся эта мишура и прибавила.
Прицелился в стену…
М-да… а прицельных приспособлений-то и нету. От слова «вообще». И некому их изготовить. Мой обер-кузнец Виллем, конечно, мастер знатный, но это совсем не его специализация. Ладно, если что – свезу в Антверпен: там должны быть хорошие оружейники. А пока я и без мушки с десятка шагов влеплю пулю куда нужно… А если заменить мне аркебузу на эти пистоли? Все-таки два выстрела против одного получается. И среди трофеев седельные кобуры к ним есть… Нет, пока не буду спешить. Надо сначала опробовать стволы, потом решу. Положил пистоль обратно на стол и взял в руки исчерканный лист бумаги.
Надо же… уже и писать автоматически стал на старофранцузском языке. Как это по-научному сказать… ассимилировался. Ну да, полное погружение в окружающую действительность. Как бы и неплохо. Назад я уже однозначно не вернусь, так что остается только погружаться. Водолаз, ети твою мать…
Что у меня в планах на сегодня? Фуа… На утро назначен сбор всех сервов – присяга с полной переписью населения и всего им принадлежащего имущества. Фактически моего имущества, у несчастных пейзан по закону ничего своего нет, потому как они сами – моя собственность. Сервы, сиречь рабы. Конечно, не совсем рабы – убивать и продавать их просто из прихоти я не могу, но только этим они и отличаются от рабов. Как ни противится все мое существо подобному положению дел, но так есть. Не стоит забывать: пятнадцатое столетие на дворе…
Проблем с присягой, думаю, не будет. Помилованные мной вчера рыбаки… Да какие они рыбаки, нахрен? Пираты они, в первую очередь! Так вот – эти морские душегубы разнесли весть по деревне о том, что нового господина бояться не стоит. Милостивый он. То есть я. Староста тоже после вчерашнего разговора скорее всего соловьем заливается. И родители Иоганна слухов о моей щедрости добавят.
Так что пейзане явятся в полном составе и охотно присягнут. У народа в головах всегда есть мечта о добром царе. Генетически она там впечатана, и я не собираюсь их разочаровывать.
– Аз есмь царь… Ха… – произнес вслух и улыбнулся сам себе.
Нет, не гожусь я на эту роль. Это факт… Ладно, что у меня там дальше?
После фуа провожу для ограниченного контингента мастер-класс по засолке рыбы; все необходимые распоряжения я вчера уже отдал и тесный круг посвящаемых в это действо определил. Конечно, если рыбаки с уловом придут.
Вот как-то сложилось, что я умею готовить. В прошлой жизни я и домашней консервацией с удовольствием занимался, и надо же… пригодилось.
М-дя… какой-то я нетипичный попаданец. Другие бы уже на танках ездили с паровой тягой, а я за два года так ни хрена и не изобрел. Только собираюсь маленько с артиллерийскими орудиями пошаманить да селедку пряного посола ввести. Но… зато барона и орден Дракона выслужил исключительно личной храбростью на поле боя.
– Смех и грех… – ляпнул с досадой, походил немного по шатру и сделал вывод: – Правильной дорогой идешь, товарищ барон! Нет – прогрессу! Да здравствует дремучее средневековое мракобесие!
Посмотрелся в маленькое полированное серебряное зеркальце и сказал сам себе вслух:
– Нет… вроде не свихнулся. Глаза не безумные. Да и морда вполне нормальная для Средневековья. Небритый, патлатый и наглый. Типичный гасконец. Хоть прямо сейчас на кастинг фильма про мушкетеров.
Вернулся в кресло и опять взялся за список дел.
Великое крещение черных нехристей… Ну-у-у, думаю, это быстро. Что потом?
А вот после крещения я запланировал мероприятие более ответственное. Скажу больше – знаковое. Посещение моих ленников в их логове и принятие от них оммажа. Особых проблем я не ожидаю, но что у них в головах, у юнкеров этих, один бог знает. Так что надо быть готовым ко всему. Герольд с собутыльниками со мной поедет в качестве неотвратимой бюрократической машины, а силовой составляющей пойдут аркебузиры и арбалетчики. Могу и орудия прихватить. На всякий случай…
Стоп, стоп… не выйдет. Совсем вылетело из головы. К вечеру прибудут покупатели на рабов, а у ленников я точно задержусь, обмывая их присягу. Значит, переношу визит к ним на завтра.
– Ты не спишь… – Матильда неслышно подошла сзади и накинула мне на плечи плед. – Холодно же еще, с моря ветер дует…
– Ты уже придумала, что в замок надо докупить? – Я, обняв девушку за талию, усадил ее к себе на колени.
– Не беспокойся об этом, милый, – Матильда улыбнулась, – пока все необходимое есть. Вчера четыре воза всякого добра от эконома перевезли в замок. Со временем обживемся. Но вот мебели в спальню нет…
– Будет тебе мебель. Какая захочешь. Сегодня я тебе открою страшную тайну!
– Очень страшную? – Девушка притворно спрятала лицо на моем плече. – Если очень страшную, то я уже боюсь.
– О-о-очень… – Я состроил страшную гримасу. – Очень тайную и очень страшную. Я научу тебя солить рыбу так, как еще никто не умеет.
– Тоже мне тайна… – Матильда хихикнула. – Я умею.
– Нет, так не умеешь. И рецепт, кроме тебя, никто не должен знать. Будешь в этом главной, и людишек под твое начало я тебе уже подобрал. Поняла?
– Поняла, поняла… Ладно, отпускай меня, пойду тебе завтрак готовить. Уже светает, а ты после того как намашешься своими железяками, становишься голодным как зверь.
– Иди… – Я проводил взглядом кокетливо покачивающую бедрами фламандку и опять задумался.
Итак, по сервам… Встал и опять прогулялся по шатру. Вот же морока… Если отдать все земли в аренду, то это несомненный плюс. Часть аренды брать продукцией, а часть – деньгами, и организовать сбыт излишков в городе, а за это тоже брать процент. Что у нас в деревне есть? Мельница эконома… то есть моя мельница – сам эконом за то, что ее присвоил, в цепях в подвале сидит. Пивоварня и пасека. Соляная варница и сыроварня с коптильней. А вот это я в аренду отдавать не буду, только посевы и пастбища.
Черт, да у меня людей-то с гулькин нос! Кто обслуживать всю эту хрень будет? Опять же цех по засолке рыбы и коптильни… Моих инвалидов не хватит и на половину мощностей. Придется подбирать тороватых и верных людишек из пейзан.
А барщина? Освобожу всех, а кто будет работать на восстановлении замка? Значит, каждого обяжу по два дня в неделю вкалывать на папу – меня то есть, но за еду – не совсем бесплатно, а вот освобождать от крепостной зависимости пока их однозначно не буду.
Какие там у нас налоги? Я заглянул в список…
Формальяж… – на хрен убираю, это копейки, притом нерегулярные. Хрень вообще этот брачный побор. Сделаю так, что невесты с охотой сюда будут ехать, а не отсюда.
Право мертвой руки? То есть налог с наследства. Вообще жуть… Убираю.
Талья и шеваж? Думать надо… если и их убрать, то останусь я только с арендой. Черт, никогда хозяйственником не был, и желания такого нет. Мое дело – воинская служба.
Так… шеваж останется. Барщина тоже однозначно будет, без нее никуда пока. Остальное на хрен поотменяю.
– Кхм… – За пологом шатра кто-то деликатно прокашлялся.
Известно кто. Бравый дамуазо Уильям Логан приперся составить мне компанию на утренней тренировке.
– Заходи!
Тук, деликатно топая сапожищами, вломился в шатер, покрутил головой и, не увидев Матильду, расслабился. Почему-то храбрый шотландец немного побаивался фламандку.
– Монсьор, чего-то у вас вид уставший… – озабоченно пробухтел он, разглядывая в сумраке мое лицо.
– Устанешь тут… – буркнул я, натягивая специально пошитые для тренировок кожаные туфли. – Скоро рехнусь я от этих забот. Вот скажи, стоит мне отменять право первой ночи или оставить?
– Конечно, оставить! – убежденно заявил шотландец. – Как можно от святого права отказываться?
М-да… И какой другой ответ я надеялся услышать? Это же братец Тук. Но к мнению прислушаюсь.
– Ладно, разберусь. Пошли, – приказал я и, прихватив эспаду с дагой и чехол с цвайхандером, вышел из шатра.
Лагерь у стены замка еще не проснулся – только начинало светать, но поварята уже суетились возле котлов, подбрасывая дрова в разожженные костры.
Несколько помощников конюшего побежали с кожаными ведрами к ручью за водой.
Позевывают часовые на постах…
Компания живет своей жизнью, и порой мне кажется, что если я исчезну, то ничего в ней не изменится. Может, так оно и есть, но хочется верить, что на данный момент связующее звено в ней – именно я.
Постоял на пороге, глубоко вдохнул острый соленый морской воздух и глянул на свой замок. Невольно засмотрелся: казалось, что он парит в утреннем тумане, окутывающем его подножие. Какой норманнский завоеватель тебя построил? Лет триста назад, не меньше, вовсе уж в седые времена, а ты все стоишь, еще полный мрачной силы…
Ладно, хватит поэзией заниматься, надо тренироваться топать. И заниматься я сегодня буду в замковом дворе. Там вчера установили по моему приказанию манекены.
Толкнул в плечо сонного шотландца:
– Уильям…
– Да, монсьор… – Тук еще толком не проснулся и не переставал сонно щуриться.
– Как тебе здесь?
Шотландец смешно наморщил лоб и ответил:
– Очень нравится, монсьор. Похоже на мою родную Каледонию, вот только гор нет.
– Насыплем, если тебе надо, и горы… Возник один вопрос. Хотел посоветоваться с собой…
Я немного помедлил, обдумывая, как лучше объяснить шотландцу возникшую идею. Не то чтобы мне особо нужен совет, просто хочется обсудить и поговорить с близким человеком. А Тук – он и есть самый близкий: с первого дня со мной. Ближе никого нет. Родным стал за два года. Я уже его и за младшего братишку в мыслях стал почитать.
– Как думаешь, стоит выпускать холопов моих на промысел морской? Ну, ты понял какой.
Уильям на пару секунд задумался и ответил:
– Я понял вас, монсьор. Прибыль-то, конечно, знатная может получиться. Да и не грех богомерзких магометан разорять. И простите меня, если что не так, но и проклятых англов с саксами по большому счету – тоже. На них и я сам с удовольствием схожу. Подозреваю, что и вы, монсьор, тоже не прочь повеселиться.
Гм… Не прочь ли я? Да нет, конечно. Честно говоря, тянет даже, как бы глупо это ни звучало из уст кондюкто лейб-гвардии бургундского правителя. Какой из меня на хрен кондюкто? Как был в душе авантюристом и шпаной, так ими и остался. Даже в новом теле. М-да…
– Надо команду укрепить и вооружить как следует. Опять же на шебеке канониров сейчас нет. Наладить все – тогда можно и дела делать. – Тук решительно рубанул рукой по воздуху. – Парни они вроде бравые, так что должно получиться. Разбавить команду своими людьми – и вперед.
– Вот и я так думаю… – Ободряюще хлопнул Тука по плечу и ускорил шаг.
Шотландец прямо мои мысли читает. Сегодня же наведаюсь с мэтром Пелегрини на шебеку и осмотрю фальконеты. И пускай он начинает обучать моих новоиспеченных пиратов канонирскому делу да помощников отберет с пяток среди своих учеников. Значит, так и решим. Ну а что… никакой я не грабитель и не беспредельщик. Просто благородный разбойник в душе. Выйду на пенсию – и сам корсаром заделаюсь. И псевдоним возьму звонкий – капитан фон Врунгель. А Тука старшим помощником Ломом назову. Ха…
Вот и пришли. Кивнул постовым аркебузирам, взявшим свои аркебузы на караул, прошел по тоннелю между надвратными башнями и очутился во дворе замка. Мое теперь родовое обиталище… Мрачно и внушительно, с акцентом на последнем слове. Реально большой замок. Я успел побывать только в пыточной и в спальне с трапезной. Хм… интересный психологический этюд про меня можно составить. Первым делом сунул нос туда, где людей пытают, потом – где едят, и напоследок – где трахаются; остальное начисто проигнорировал. Сексуально озабоченный обжора с маниакальными садистскими наклонностями? Брр… Да ну ее в задницу, эту психологию. Так про любого черт знает что придумать можно. Все, ни о чем не думаю и только совершенствую свою физическую составляющую.
Немного размялся и вытащил из чехла двуручник. Начну с него, а закончу уже эспадой и дагой.
– Прогоним все стойки в темпе, а потом перейдем к мулине, – обратился я к шотландцу, стоявшему напротив меня. – Начинаем с coda lunga e stretta, затем porta di ferro alta…
– Ага…
Прогнали с Туком всю обязательную программу несколько раз, закончили легким спаррингом, и я скомандовал отбой.
С каждым днем я все больше оставался доволен своим новым телом. Форма возвращалась, что не может не радовать. Знаете ли, в пятнадцатом веке, да еще с моей профессией, уверенное владение оружием значительно продлевает жизнь.
Хотел омыться возле родника, бившего прямо в замковом дворе, но потом вспомнил, что замок стоит на берегу моря, и устроил небольшую пробежку.
А вот и море… Как его только не называли. Фризское… Немецкое… Океан Германика…
С утра дул легкий бриз, и на берег с шуршанием накатывали небольшие волны с пенными барашками. Большущая стая белоснежных олуш устроила посиделки на пляже, дефилируя меж громадных куч водорослей, выброшенных волнами. Остро пахло йодом и солью…
– Монсьор, вы что, полезете в него? – с содроганием спросил у меня мой паж Иост, догнавший нас на берегу со стопкой полотенец в руках.
– И ты полезешь, раздевайся… – Я скинул туфли и с наслаждением прошелся босиком по крупному зернистому песку. – А тебе, братец Тук, особое приглашение надо?
– А я что… я ничего… – буркнул шотландец и с неохотой принялся раздеваться. – Но, право, лишнее это, ваша милость.
– Ничего не лишнее. – Я поймал Иоста за руку и потащил его к воде, не обращая внимания на вопли и мольбу.
Ничего страшного, средневековые пережитки мы шоковой терапией излечим. Морская вода еще никому не повредила; если, конечно, не тонуть в ней.
Млять, да сколько же тут водорослей… Я поскользнулся и выпустил руку мальчишки.
Иост не преминул этим воспользоваться, вырвался и задал чесу, завывая, как паровозный гудок.
– Куда?! А ну вернись, щенок!.. – запоздало заорал я ему вслед и с досады на то, что талассотерапия не удалась, пхнул ногой ближайшую кучу водорослей…
– Капуста? – Я взял буро-зеленый стебель в руки. – Точно, ламинария…
Вот это я удачно решил искупаться! Ее же можно солить и есть с маслом. Хотя вряд ли я кого-нибудь заставлю это делать… Кроме Фена и себя, конечно. Ну а толку тогда с ней возиться? Местное население от недостатка йода и так не страдает. М-да… облом. Хотя…
Я перешел к сухой куче водорослей и потянул на себя длиннющий стебель. Сухая, как порох… А что, можно попробовать… Предотвратить, так сказать, расхищение барских дров, выбрасываемых на берег. Смешать с соломой и спрессовать в брикеты. Вот тебе и топливо. Вонять, конечно будет, ну а на что тогда дымоход? А ламинарии сухой здесь неимоверное количество. Вот китайца ею и озадачу среди прочего…
Я мгновенно перестал сердиться на пажа и храбро полез в мутно-зеленую воду. Впрочем, долго я в ней не продержался. Несмотря на лето, вода в море оказалась отчаянно холодной. И очень соленой. Так что пришлось проделать обратный путь бегом и обмываться в палатке теплой пресной водой.
Завтракал вместе с Туком обалденно вкусным свежесваренным овечьим сыром и горячим еще хлебом. Пейзане мои уже расстарались. Запил еду парным молоком и принялся принимать парадный вид – возле крепостного моста уже начинали толпиться сервы для принятия присяги новому сеньору.
Так что все, что есть блестящего и дорогого, должно быть на мне для пущей важности. Хотя мне лично наплевать, могу и в средневековых труселях выйти. Тех, что ниже колен. Но это жуткий моветон, так что пришлось прифрантиться и даже вытерпеть деревяшки на волосах для кудрявости. Матильда настояла…
Повертелся перед зеркалом, сплюнул через плечо и, сопровождаемый свитой, понуро побрел принимать этот клятый фуа. Сиречь клятву верности сеньору. Разве хочу? Надо!
Меня нагнал герцогский герольд Амбруаз де Аршамбо со своими помощниками. Почтенный чиновник выглядел старой помятой тряпкой. Ну а, собственно, как он должен выглядеть после почти недельного запоя? За герольдом как привязанный следовал его помощник – персеван, и пытался на ходу накормить начальника горячей чесночной похлебкой. Амбруаз рычал и ругался, но похлебку с ложечки на ходу хлебал.
Аудитор плелся последним и ничего не ел, только сверкал абсолютно зеленой харей, судорожно пытаясь сдержать рвотные позывы. Неизвестно откуда взявшись, под его левым глазом наливался сине-фиолетовой блямбой шикарный такой фингал.
Красавцы, мать вашу ети… Одно радует, что они вырядились в свои придворные ливреи и выглядят более-менее авантажно даже для Бургундского Отеля, не то что для занюханной баронии. Ох и компанию мне Карла подсунул – не иначе смеху ради. Да и бог с ними, свое дело сделают – и пускай валят обратно.
Вперед проскользнул Иост и торопливо умчался предупреждать о моем появлении.
Я вчера вместе с соратниками смеху ради придумал церемонию своего выхода, для пущего впечатления моих сервов. Сейчас начнется…
Оглушительно бабахнули серпентины, сразу за ними пронзительно завыли трубы… И завывали они никак не меньше минуты. Довольно противно дудели, надо сказать… Что уместно на поле боя, то в таких торжествах совсем не торт.
Герольд, уронив ложку, схватился болезненно за голову, но я безжалостно выпихнул его за ворота и шагнул за ним следом.
Мля… ну, началось…
Сервов выстроили в образцовую фалангу в десять шеренг. Не знаю, кто так расстарался, но даже интервалы между людьми соблюли уставные. По обоим краям фаланги при полном параде стояли мои стрелки, взяв крепостных в классические клещи. Слева мосарабы, а справа арбалетчики.
А вот мэтр Пелегрини расположил свою батарею по обеим сторонам от моего кресла, направив жерла пушек прямо на селян. Он чё, бунта боится? Кровавое воскресенье мне тут заранее приготовил? Бред какой-то…
– М-дя… – прошептал я сам себе и уселся в кресло. – Как все запущено…
И кто этот идиотизм придумал с пушками? Я, конечно, вчера по пьяни предлагал нечто подобное… но не на такой же манер… И… это… я же шутил… М-дя…
С герольда и персевана мгновенно слетел оставшийся хмель. Товарищи почувствовали себя в привычной стихии и включили внутренние резервы. Да и действо началось, а мастерство не пропьешь…
Мелодично отзвенела фанфара опытного персевана, а герольд, торжественно подвывая на окончаниях фраз, зачитывал грамоты.
Я откровенно скучал и тяготился приближением торжественного лобызания моих рук. Но к этому моменту я уже подготовился. Дабы не допустить инфицирования мириадами микробов моей драгоценной длани, я просто взял и напялил на нее латную перчатку от готического доспеха.
Потянулись…
Дабы избежать излишней толкучки, за дело взялись мои сержанты. На заключительном отрезке пути селяне начинали ускоряться, безжалостно подпихиваемые вояками, и с ходу падали на колени…
– …клянусь!
– …принимаю!
– …клянусь!
– …принимаю!
На чем целовали крест в руках компанейского обер-капеллана и только потом допускались приложиться к моей руке, недоуменно вперивая свои гляделки в стальную перчатку. Что они там себе об этом думали, могу только догадываться, однако сталь лобызали усердно.
Я уже перестал различать лица людей, они все слились в одну, лишенную каких-либо отличий физиономию, которую с каждым целующим мою руку человеком я все больше ненавидел.
Сначала развлечения ради пытался рассматривать хорошеньких девчонок, но потом и это надоело. Да и было таких в главах семей… раз, два – и обчелся. Не только красивых, а вообще баб.
– …клянусь не причинять вреда…
– …клянусь не измышлять худого…
– …признаю́ себя вашим человеком на положении…
Господи, зачем мне все это? Как хорошо, что в деревушке всего сотня дворов…
Народ после присяги отваливался от меня и попадал прямо в руки герцогского аудитора и Мюста Хидделя – грамотного помощника моего обер-интенданта. Где и сообщали сим почтенным господам о текущем состоянии своего подворья и количестве надельной земли и разной худобы в хозяйстве, вплоть до птицы. А как по-другому? Только контроль и строгий учет – основа феодального строя.
– Монсьор, монсьор!.. – зашипел стоявший рядом с креслом Тук. – Кажись, все… Вы там речь говорить собирались…
– Кто? Я? А… ну да… – Встал и изобразил на лице крайнюю суровость.
По фаланге сервов прошел легкий трагический стон… Несмотря на всю предварительную пропаганду такого доброго меня, милостивого господина и короля из сказки, они все же кровопролитиев опасались. Чуяли: есть за что…
– Я, кондюкто лейб-гвардии его светлости герцога Бургундии, Фландрии и Брабанта Карла Смелого, барон Жан ван Гуттен, кавалер ордена Дракона, при полном разуме заявляю, что буду вам добрым сеньором, протектором для сей земли. И каждая населяющая ее душа находится под моей защитой и только моим судом… ну и… – Я запнулся, подбирая слова. – В общем…
Да что сказать-то, растерялся я, как пацан…
– …кто не работает, тот не…
Господи, что я несу…
– …труд облагораживает че…
Мама, да за что мне это наказание…
– …ищите и обрящете… Стучите, и откроется вам… – Я, совершенно запутавшись, дернул за рукав герольда.
– Баро-он ван Гутте-эн вступил во владение! – дурным голосом завыл Амбруаз, спасая положение, и глухо грюкнул своим посохом о землю.
Сразу же задудел персеван в фанфару, и его поддержали трубачи компании… Какофония, вырви ухо…
Фу… слава богу, закончилась эта кара господня.
– Монсьор! Вы та-а-ак торжественно выглядели… Прям кайзер Римский во время триумфа… – Откуда-то сбоку вынырнула умильная рожа восторженного Тука.
– Иди ты… – Я со злости чуть не стукнул шотландца, но сдержался и насколько мог мягко приказал: – Давай, братец, мне сюда дорпсхоофта, и немедленно!
Следующий час я провел у себя в шатре, растолковывая старосте свои соображения по налогам. В чем встретил полное понимание и горячее одобрение. Ёптыть, козе понятно… Вот если бы я налоги и оброки собрался только увеличивать, то…
Я, как и задумывал, убрал все мелочные поборы и высказал намерение отдать сервам в аренду все свои пастбища и плодородные поля, на оброк. А барщину оставить, только не связанную с полевыми работами. Это пока только намерение. Дальше придется наделять кусками земли каждого серва чуть ли не персонально… но это уже не сегодня.
Староста обещал провести подготовительную работу с населением и прикинуть первоначальную нарезку. Затем и обговорим конкретно стоимость и систему аренды… Участки-то разные по качеству земли. М-да… катавасия будет еще та, и не на один день разборок. Но катавасия вельми нужная. Ибо владетельный сеньор зависит от своих сервов точно так же, как и они от него. Симбиоз, однако…
– Рыбаки прибыли, монсьор! – почему-то торжественно доложил Иост. – И госпожа Матильда сказала, что готова, а остальные поименованные ждут вас в солильне.
Госпожа? Ну да… Быстро же народ понял истинную роль фламандки в этом замке… Но, собственно, препятствовать пока не буду. Посмотрю, как дальше все сложится.
– Моргенштерна ко мне… – распорядился я. – Застоялся, наверное, мальчик. Распорядишься конюхам, чтобы его обязательно по два часа в день на лонже выгуливали.
– Сделаю, монсьор, – ответил Иост и солидно добавил: – Так я его уже выставил вам.
– Молодец… – Я вышел из шатра и, немного потрепав по холке и охлопав шею довольно всхрапывающего гигантского жеребца, скормил ему прошлогоднее яблоко и сел в седло.
– Госпожа Матильда… – шутливо поклонился я фламандке, гарцевавшей рядом на ладной иберийской кобылке, и невольно залюбовался девицей.
Хороша, стерва!
Моя конкубина ловко сидела в дамском седле, несмотря на его жутко неэргономичную конструкцию. Чесслово, я в таком седле и ста метров не проеду, грохнусь. Представьте себе: всего одна лука крючком под правую ногу, хорошо хоть посадка параллельно плечам лошади, а не боком, как еще пару десятков лет назад дамы ездили.
Матильда ради торжества надела сегодня красивое черное платье из шелкового атласа с серебряной вышивкой по лифу. А на прелестную головку – большой итальянский бархатный берет малинового цвета, под который спрятала волосы, и украсила головной убор пышным белым страусовым пером. Так что выглядела она истинной благородной дамой, никто не смог бы и подумать, что она из подлого сословия.
Фламандка, услышав, как я ее назвал госпожой, взволнованно покраснела, но в тон мне ответила, слегка наклонив голову:
– Господин барон…
Я послал ей воздушный поцелуй и пришпорил Моргенштерна. Застоявшийся жеребец мигом домчал меня до места, где рыбаки солили рыбу. Впрочем, Иост и Матильда от меня не отстали, а фламандка, задорно вскрикивая и понукая свою лошадку, еще и обогнала на завершающем отрезке пути.
Эх, хороша фемина! Я подавил в себе желание срочно уединиться с девушкой, и решил устроить на днях парфорсную охоту, заодно и объехать свои владения. Там и забурюсь с ней в какие-нибудь дебри. Лямур на природе, так сказать, устрою… Ух, поскорей бы…
Солильню расположили неподалеку от стоянки рыбацких баркасов, и представляла она собой ветхий навес с пристроенным покосившимся амбаром. Куча серой грязной и крупной соли, пирамида бочонков, несколько больших, сложенных из бутового камня ванн и дикая вонь из овражка, куда сбрасывали протухшую рыбу. Вот, собственно, и все. Ну и пара громадных бронзовых котлов, в которых с раннего утра кипятят воду, согласно полученным от меня распоряжениям.
М-дя… завтра же все здесь снесут нахрен и начнут строить порядочный солильный цех. Тьфу, мля, засранцы…
Бросил поводья Иосту и помог спрыгнуть с лошади Матильде, затем направился к телеге, в которой привезли свежую рыбу.
– Вот, ваша милость… – с поклоном презентовал мне улов старшина рыбацкой артели Якоб Бейкельцон.
Кряжистый бородатый мужик лет сорока. Он заведовал солильней и раньше, потому я его и определил в старшие при новом производстве. Под надзором моей фемины, конечно. Он уже подобрал себе в помощь с десяток пареньков из деревни, и они, сбившись в кучку, робко переминались возле телеги.
– Одна в одну, ваша милость… – Якоб выудил из кучи рыбы здоровенную сельдь и тряхнул ее в руке.
Ну да, ну да… рыбка, конечно, знатная. Сантиметров по сорока пяти длиной, широкоспинная, кондовая, действительно одна в одну, и ее здесь не меньше чем на десяток сорокалитровых бочонков. И это на промысел сходил всего один баркас! Интересная коммерция намечается… Но все это позже.
– Что еще в сети попало?
– Да с десяток штук краснорыбицы еще вытянули, сам не знаю, как ее к нам занесло, она обычно ближе к норвегам держится. Ну и трески два мешка да мелочи разной… – засуетился Якоб. – Оно все здесь. Согласно вашим приказам, ваша милость…
Рыбак сдернул мешок со здоровенной семги чуть ли не в метр длиной, и похвастался ею передо мной.
– Ух ты… – Я стянул перчатку, провел пальцем по серебристой в крапинку спинке рыбины и спросил у рыбака:
– Вот такой мне целый баркас на завтра сделаешь?
Якоб побледнел и собрался падать на колени.
– Встань, рыбак. Я не гневаюсь, просто скажи: в чем проблема?
– Случайно оно… – Рыбак уже был не рад, что выловил эту злополучную краснорыбицу. – Рано еще для нее, да и идти далеко на норд за ней надо. Сам не знаю, как она в сети затесалась… Вот тресочки и селедочки – это мы завсегда, пожалуйста. Можем и переметы на палтуса поставить…
– Ладно. О краснорыбице позже поговорим. Строй в рядок всю свою команду.
Быстренько принял от каждого персонально строжайшую клятву под страхом смерти и разных других ужасных кар не разглашать великую тайну засола, которую я им собирался открыть. Рыбачки клялись и крест целовали на том. Ну и руку… куда без этого… Может, и выглядит сия мера идиотизмом с моей стороны, но ей есть вполне практическое объяснение. Я просто собираюсь узурпировать производство в этой местности и даже наладить поставки рыбки Бургундскому Отелю. А в случае успешности проекта желающих перенять секрет найдется множество, да вот только хрен им. Секрет специй они, может быть, и отгадают, а вот способ посола – вряд ли. Весь секрет в том, что рыбу укладывают в бочонки не навалом как попало, а особым способом, в результате которого рыба «дышит» в рассоле и не преет. Опять же жабры надо убирать, тоже особой методой – зябрение называется. Я, будучи еще Александром Лемешевым, прочитал на досуге кучу специализированной литературы. Вот люблю я кулинарить, и все тут.
Так вот… Есть легенда, в которой говорится, что способ засола, при котором рыба долго хранится, открыл фламандский рыбак Якоб Бейкельцон где-то примерно в это время. Вот с тех пор качественную сельдь такого посола и называют в его честь бейкелем…
Что?!
– Быстро, еще раз – как тебя зовут?! – гаркнул я на рыбака.
– Якоб, ваша милость… – Лицо старшины рыбаков опять приняло радикально белый цвет. – Бейкельцоны мы…
Вона как… Я, не обращая внимания на перепуганного мужика, отошел в сторонку. Мама дорогая… вот как это называется… рехнуться же можно и охудеть три раза. Выходит, и не легенда это, как утверждают некоторые знающие товарищи. Вот он – Якоб Бейкельцон, живой и здоровый. Для потомков он как раз, получается, этот посол и откроет… А я? Я так и останусь безвестным. Стоп… Селедку пряного посола не он изобретал! Значит, есть небольшие несоответствия, и виной этим несоответствиям уже я. Но с другой стороны, совсем не факт, что… А вообще, какого хрена я нервничаю и, собственно, что я хочу? Известности? Да пошла она кобыле в трещину, эта известность. Вернее – такая известность. Изобретатель соленой рыбы! Невместно мне. Значица, так и оставляем эти лавры Якобу…
Вернулся и скомандовал:
– Все к котлам, будете учиться готовить рассол. Да… и пару лопат прихватите.
Через некоторое время в солильне закипела работа. Рассол приготовили, добавили нужные специи и сняли котлы с костров охлаждаться. Пара человек драила песком бочонки, а остальные дружно потрошили рыбу.
Ну вот… примерно часика через три-четыре можно будет приступать и к главному действу. А пока есть время, наведаюсь-ка я в бухту и осмотрю шебеку. Мэтр Пелегрини уже туда отправился для инспекции судовой артиллерии.
Да и проведать моих будущих крестников мне не помешает. Как мне доложили, фра Георг уже просвещает мавров. По католическому обряду перед самим крещением проходит так называемый катухуменат. Подготовка, на которой рассказывается о догматах веры, объясняется порядок церковной жизни и обязанности христианина. Ну, всякое такое… Честно говоря, я не совсем понимаю, как доминиканец с ними общается, но проконтролировать этот процесс не помешает. Очень уж этот фра Георг… мутный.
Вопреки ожиданиям, картинку, которая открылась мне, вполне можно было назвать идиллической. Доминиканец сидел на песке, вокруг него полукругом расположились бывшие пленники. Фра Георг благостным тоном что-то вещал. Один из ломбардцев переводил им на португальский. А главнегр Мвебе уже окончательно растолковывал суть сказанного остальным неграм… В движениях.
Увидев меня, фра Георг легко поднялся с песка и подошел.
– Я смотрю, вы преуспели в деле просвещения. – Я склонился для благословления.
– Господь вразумляет, – сухо буркнул монах и благословил меня. – У меня есть вопросы к вам, барон!
– И у меня тоже есть вопросы к вам, фра Георг, – так же сухо ответил я.
– Но… – В глазах монаха блеснул огонек.
– Что «но»? – Я подошел вплотную. – Как вы объясните мне то, что мои сервы на протяжении нескольких лет торговали людьми, в том числе и христианами! Как-то это не вяжется с позицией Матери нашей святой католической церкви, которую вы как раз и представляете в моей деревне.
Я решил раз и навсегда поставить все на свои места. Воинствующих фанатиков в баронии мне даром не надо. Я решаю, что правильно, а что нет, а дело священника – как раз и укреплять веру пейзан в Бога… и в меня. И по-другому не будет.
– Я не знал… – тихо сказал монах и потупил голову. – Они скрывали…
– Значит, плохо работаете, фра Георг. Очень плохо. Как же вы исповедь принимали? Мимоходом? И где была ваша проповедь для оступившихся душ?
– Я не работаю! – вскинул голову доминиканец. – Нести веру – не работа, а моя святая обязанность и призвание.
– Тем более! Объяснитесь!
– На людей дурно влиял некий эконом…
– Он уже в цепях и за свои преступления завтра будет повешен, – перебил я его. – Что дальше?
– Я надеялся словом Божьим вразумить чад сих… – запнулся доминиканец. – Они, несмотря на свое занятие, добрые католики.
– То есть другими словами – вы, монах-доминиканец, способствовали преступному промыслу! – надавил я на монаха. – Вы, слуга церкви, потворствовали нечестивой торговле христианами! Как это могло статься? Может, вы были с ними в сговоре?
– Я еще раз повторяю, барон! – У священника стала судорожно подергиваться правая сторона лица. – Мне не ведомы были случаи продажи в рабство христианских душ. А язычники и магометане получили то, что заслуживали! А теперь скажите вы мне, барон, почему до сих пор вы не отдали приказ отпустить вот этих людей?! – Монах красивым жестом обличающе ткнул пальцем в ломбардцев.
– Да как же я могу их отпустить, святой отец, когда их сегодня продадут? – Я пожал плечами. – Зачем освобождать?
Не перебарщиваю? Вроде нет…
– Да как вы смеете?! – взвился монах. – Это кощунство! О вашем поступке немедленно узнают в Антверпене! У викария в епархии! В Ватикане, в конце концов! Вас отлучат…
– Евреям их продадут, – с совершенно спокойным лицом добавил я, – за золотую монету. И мавров тоже. Конечно, только после того как вы их окрестите.
– Вы сам дьявол…
Священник от ярости запнулся, потерял дар речи, захрипел и потянулся ко мне скрюченными пальцами, затем неожиданно повалился на песок и застыл в неестественной позе, слабо подергивая конечностями.
Твою же мать! Дошутился… Кто бы мог подумать?
– Иост, скачи в замок, и Самуила сюда ко мне! – приказал я пажу и добавил, повышая голос: – Галопом! Скажешь: у человека удар случился, лекарь знает, что с собой взять.
А сам склонился и приподнял голову монаху.
– И лейтенант Логан пусть сюда сам поспешит, и Бромеля с собой прихватит! – крикнул уже вдогон.
У доминиканца судорогой свело все тело, из страшно исказившегося щербатого рта безвольно потянулась струйка тягучей слюны.
Взял его ледяную руку и нащупал пульс, бившийся с бешеной частотой…
Капец. Сдохнет же так, падла…
– Разойтись, вашу мать! – заорал я собравшимся вокруг нас рыбакам, и с треском рванул у доминиканца рясу на груди.
Коричневая ткань была ветхой и легко разодралась.
– Охренеть…
Ударил в лицо омерзительный смрад застарелых ран… Под сутаной у монаха оказались плотно намотанные на тело вериги, скрепленные большим ржавым замком. Кожа под ними была вся в язвах, потеках запекшихся крови и гноя.
Сука, фанатик долбаный… Но что делать надо в таких случаях? Кто бы подсказал… Твою же мать…
– Ваша милость, надо перенести его. Здесь песок холодный… – через толпу протолкался Веренвен.
Рыбаки осторожно подняли и перенесли доминиканца выше по берегу и положили на траву.
– Было с ним уже такое? – спросил я у Тиля.
– Было… два раза. – Фламандец кивнул головой. – Мы ничего не делали… само проходило.
Монах сипло и редко дышал, но в сознание не приходил.
Я от злости ходил кругами, посрубал эспадой все кусты возле бухты и чуть не наорал на Матильду, пытавшуюся меня успокоить.
Не виноват я… Просто хотел сбить с него спесь. Кто мог знать, что у этого фанатика со здоровьем так хреново. Помрет же, ищи потом священника в деревню… А без него никак.
Наконец-то послышался торопливый перестук копыт и показались Тук с Бромелем и Иостом. За ними на некотором расстоянии поспешал мой обер-медикус Самуил. Почтенный лекарь не питал никакого почтения к верховой езде и еле удерживался в седле, но тем не менее доехал благополучно.
– Ну и что тут за кипеж?.. – Медикус встал на колени перед телом доминиканца, оттянул ему веко вверх, затем послушал пульс и спросил меня: – И кто это довел почтенного святого отца до такого печального состояния?
– Не до шуток. Говори, что с ним?
– Ничего особенного. Удар… – Самуил пожал плечами. – Просто удар… Ну и, кажется, одновременно приступ падучей… неявный.
– И что? – Я от нетерпения повысил голос.
– Ну вот зачем, капитан, сразу кричать на бедного Самуила… – Медик, не оглядываясь на меня, рылся в своей сумке и выудил оттуда флакон из черного камня с притертой пробкой. – Я таки попробую, но ничего не гарантирую… Ну-ка, ну-ка…
Медикус разжал зубы монаха деревянной ложкой и влил ему в горло тягучее, остро пахнущее содержимое каменного фиала.
Несколько секунд ничего не происходило, затем доминиканец сильно вздрогнул всем телом и резко открыл глаза. Непонимающе повел зрачками и остановился взглядом на Самуиле – типичном носатом и губастом еврее с вьющимися пейсами и большими карими глазами, в которых была запечатлена все вековая печаль еврейского народа.
– Агрх-х-х… – Фра Георг издал каркающий звук, потянул руки к Самуилу, из его рта повалила пена, после чего доминиканец вздрогнул и забился в конвульсиях, выгибаясь всем телом.
А еще через несколько минут затих и… умер.
– И как это понимать?.. – Самуил попытался нащупать у него пульс и непонимающе пожал плечами. – И кому я вот это старался? Что он такое страшное увидел, хотел бы я знать?..
– Тебя, идиот… – Мне неожиданно захотелось расхохотаться, но стиснув зубы, неимоверным усилием я заставил себя заткнуться.
Парадокс. Трагический, но парадокс. Началось все с упоминания евреев, а закончилось все как раз их присутствием. И надо же было доминиканцу увидеть, после того как он очнулся, физиономию Самуила… Его больным мозгам, скорее всего, причудилось то, что мерзкий барон и его хочет продать иудеям.
Хоть бы теперь среди сервов слушок не пошел о том, что мой лекарь траванул святого человека. А что… вполне может и такая сплетня пойти. Иудеи во все времена были ответственны за все грехи, даже за те, которых не совершали… А уж в Средние века!..
– Отмучился святой отец… – печально произнес Тиль Веренвен и откинул назад капюшон.
– Хороший был. Молился много… – добавил кто-то из рыбаков.
– Больной, наверное, был… – прибавился еще один голос.
– А может, просто Господь призвал его к себе… – вступил в разговор другой моряк, – за святость жизни.
– Теперь домик его освободился… – прозвучала следующая мысль.
– А у Брандта сын собрался жениться, а молодым жить-то негде… – сказал старик Адрис Тильгаут, штурман пиратов.
Я поднял голову, обвел взглядом своих рыбаков и сурово спросил:
– У кого тут сын женится?
– У него…
– Вот он…
Из толпы вытолкнули низенького крепыша, испуганно мявшего в руках шапку.
– Падай на колени… – зашипели на него из толпы.
– Проси господина…
– Моли…
Брандт, наконец решившись, рухнул на колени и так пополз ко мне.
– На месте! – приказал я и на всякий случай убрал руки за спину, а после паузы сказал как отрезал: – Дом не отдам…
М-да… Был бы поэтом, сказал бы так: «Мертвое молчание и грустные взоры – вот их красноречивый ответ на мои слова…»
– Где тогда будет новый священник жить?
По физиономиям душегубов я понял, что им глубоко наплевать, где будет жить их новый духовный отец. Какое-то странное отношение к церкви, которая всем сейчас вроде как рулит… Интересно, но пока не важно. Потом разберусь.
– Но…
Оживившиеся взгляды…
– Но препятствовать свадьбе не буду и участок земли для постройки дома выделю. Построитесь сами. Или скажете, что денег у вас нет? Только попробуйте! Вытряхну все до последнего медяка! Ну?
– Ура господину!!! – первым крикнул сообразительный Тиль Веренвен.
И через мгновение хором славили меня и бросали шапки в воздух все разом.
А потом дружно наладились в рядочек, опять конечности мои в очередь лобызать.
Первым очередь занял Веренвен, затем штурман Адрис Тильгаут, ну а третьим поставили того самого Брандта как виновника события. Остальные выстроились уже по старшинству и только им самим известным заслугам.
– Опять? – грустно пробормотал я и послал Иоста за латной перчаткой, лежавшей в переметной суме.
Ладно ужо – пускай целуют. Ну как я могу отказать верным рабам в таком пустяке…
– Ну ты смотри, как все хорошо закончилось… – Самуил закрыл глаза мертвому священнику и, что-то бормоча, пошел к своему коню.
М-да… я уже это «м-да» в различных вариантах в каждой фразе произношу, прицепилось вот… Да… жизнь такая штука… особенно моя. Но дела делать надо. Как там в прошлой жизни говорили – помирать собрался, а рожь сей.
– Ко мне, – поманил пальцем Тука и Бромеля, стоявших неподалеку. – Ну и кому стоим? Для чего я вас сюда позвал? Кто мавров крестить будет? То-то же… быстро за облачением, и чтобы через час я здесь ни одного язычника не наблюдал. Время пошло́…
