Книга первая Незнакомцы

Книга первая
Незнакомцы

«Ушли под пенье, — так он объяснил, —
толпою, молодежь и перестарки.
Ах, дьявол!» — и плевком сопроводил. —
«Уроды, но бестрепетны и ярки».

Гумберт Вулф. Странники

Глава 1
Азбука глухонемых

Или вниманию позволили задержаться на руинах… или же промежуточные наслоения нетерпеливо разрушили, чтобы добраться до древнейших и наиболее примитивных свидетельств человеческой жизни.

Мартин П. Нильссон. История греческой религии (пер. Ф. Дж. Филден)

Если и существует в цивилизованной жизни патология, несправедливо обделенная вниманием в английской беллетристике, то это катастрофическое обретение заново в зрелом возрасте давних школьных приятелей. Наиболее наглядные, по мнению миссис Брэдли, примеры облечены в язык комедии и фарса соответственно: визит Сисси Крабб к Провинциалке и ужасающее вторжение в блаженство супружеской жизни Ричарда (Бинго) Литтла ненавистной Лауры Пайк.

«…и возвращается вместе с Сисси Крабб, которая располнела и несколько раз повторяет, что мы оба так изменились…»

Миссис Брэдли вздохнула. Только что прочитанное и отложенное письмо казалось ей написанным Сисси Крабб собственноручно. По-видимому, мир кишмя кишит всевозможными сисси крабб.

«Раз уж ты все равно направляешься в наши края, я непременно хотела бы, чтобы ты приехала повидаться со мной. Несомненно, мы обе сильно изменились, но старые добрые времена хоть что-нибудь да значат. Буду ждать тебя на следующей неделе. Сообщать мне день приезда незачем, так как я всегда на месте, а в деревне есть неплохой отель, куда я вожу всех гостей обедать. Это избавляет от стольких хлопот, и поскольку сама я на диете…»

Ох уж эти мне диеты, удрученно подумала миссис Брэдли. «Полнейшая невозможность раздобыть чечевицу или лимоны по первому же требованию…» И довольно о диете Сисси Крабб, а что касается Лауры Пайк, «она не смущаясь говорила о протеинах, углеводах и физиологических потребностях человеческого организма. Эту девицу, видимо, мало заботили правила приличия, и пикантный анекдот о человеке, отказавшемся есть чернослив, который она рассказала…»

Миссис Брэдли покачала головой. В последний раз она виделась с Мейбл Паркинсон, кажется, в 1922 году и вообразить себе не могла, что именно у них могло остаться общего, — кроме, само собой разумеется, проклятия «старых добрых времен», уже упомянутого Мейбл. В доказательство его власти миссис Брэдли спустя полчаса обнаружила, что пишет ответное письмо, принимая приглашение.

Мейбл Паркинсон проживала в деревне Ветвоуд — небольшой и разнородной, на берегу реки Беруотер. На одном ее краю располагалась основная часть деревни с единственным отелем, который избегал разорения только благодаря туристам, путешествующим по шоссе и по реке, на другом краю — новый, но почти не вызывающий нареканий жилой район, где предпочла поселиться Мейбл. Вдоль реки разместилась пара шлюпочных верфей, склад пиломатериалов, киоск, где продавали почтовые карточки с видами, сигареты, карты Великобритании, газеты и головоломки-пазлы, а на противоположном берегу, за мостом, на расстоянии пары миль ниже по течению, — несколько сырых с виду бунгало для отдыхающих, каждый со своим лодочным сараем и маленьким причалом.

Оказалось, что дом Мейбл Паркинсон — первый в новом жилом районе, если ехать со стороны деревни, поэтому шофер миссис Брэдли без труда нашел его. На калитке белела записка:

«Такая жалость. Сестра вдруг заболела в Гейтсхэде. Обязательно приезжай в другой день».

Миссис Брэдли, мысленно и с привычной машинальностью отдавая дань уважения болезни, в то же время вздохнула с облегчением оттого, что ей не придется наносить заранее условленный визит. По пути к дому машина проехала мимо отеля. Миссис Брэдли предложила заглянуть туда на обед, побродить по деревне и ее окрестностям, выпить чаю в ее любимом отеле в Норидже и вернуться к друзьям в Кингс-Линн, где она гостила, как раз к купанию и ужину.

Июнь близился к концу, установившуюся погоду можно было с осторожностью назвать идеальной. Обед в отеле оказался неплохим, а после его завершения миссис Брэдли выпила кофе в саду над рекой, где высилось раскидистое дерево для тех, кто предпочитал тень. На длинной и ровной лужайке там и сям радовали глаз розами в цвету круглые цветочные клумбы. Для развлечения служили подплывающие и отплывающие лодки, ласковая кошка, лодочник из отеля, который, пока горничная забирала у миссис Брэдли поднос, предложил приятно провести день на реке. Миссис Брэдли оглядела два небольших катера. Поблескивающие начищенной медью и отполированным красным деревом, они уже обольстили ее и ослабили ее решимость сегодня днем держаться от воды подальше. Она сдалась почти сразу.

— Управлять будете сами, мадам, или дать вам сопровождающего?

— О, нас скорее всего будет двое. Мы справимся, — отозвалась миссис Брэдли, которая представить себе не могла почти ничего менее заманчивого, чем поездка на катере вместе с неизвестным сопровождающим мужского пола.

— В таком случае, поручаю катер вашим заботам, мадам. Какой из них предпочитаете?

Краем глаза миссис Брэдли заметила своего шофера. Тот беседовал с садовником, направляясь в сторону кустов, заслоняющих ворота гаража при отеле. Миссис Брэдли окликнула шофера по имени:

— Джордж!

— Да, мадам? — Джордж подошел к ней. Он был коренастым малым, учтивым, услужливым и тактичным.

— Который из этих катеров мне выбрать?

— «Торникрофт», мадам. Я осмотрел их оба, пока вы заканчивали обед. У этого лучше мотор, он соответствует конструкции судна и закреплен надежнее.

— А-а, — откликнулась миссис Брэдли, выражая сдержанное восхищение, которое питала ко всем, кто разбирался в бензиновых или дизельных двигателях. — Вы едете, Джордж? Если вы не в настроении — не надо. Я сама сумею вести катер, если от меня не потребуется ничего, кроме как завести его, порулить и остановить.

— Если я не помешаю, я буду счастлив сопровождать вас, мадам.

— Отлично. Тогда я только повяжу шарфом голову, и можем отправляться.

Сделав это, она приобрела некоторое сходство с колдуньей, и дружелюбно заулыбалась, наблюдая, как лодочник отвязывает катер. Менее чем через пять минут катер с Джорджем, расположившимся на заднем сиденье, и самой миссис Брэдли, занятой управлением, уже тарахтел мотором, поднимаясь вверх по течению со скромной скоростью не более четырех узлов, которой придерживались из осторожности, помня об илистых берегах реки.

— Дальше уже нельзя, мадам, — предупредил Джордж по прошествии трех четвертей часа. — Наша осадка не позволит. Здесь начинается мелководье.

— Ладно, — согласилась его работодательница, — поворачиваем обратно. Только разверните катер лучше вы сами, — она заглушила двигатель и освободила место за рулем. К отелю они приблизились, едва пробило три.

— А не сплавать ли нам вниз по течению, мадам? Вам было бы интересно взглянуть, что там, за мостом.

— Правда? Хорошо, давайте. Времени у нас хоть отбавляй.

Угадав их намерения, лодочник крикнул им с берега:

— Держитесь как можно правее, если что — сигнальте. И не забудьте, что до самого Броуда все причалы — частные!

Под центральной аркой старинного моста катер с еле работающим двигателем неспешно пронесло течение, затем Джордж снова прибавил ходу. Они миновали киоск, склад пиломатериалов и шлюпочные верфи, и по истечении минут двадцати обнаружили, что приближаются к первому из прибрежных бунгало. Небольшая лужайка спускалась от него к причалу для яхты или прогулочного катера, на берегу стояли женщина средних лет и стройный, привлекательный юноша. Неподалеку от бунгало река делала заметный поворот, и хотя на воде этим днем движение было оживленным, имелись все шансы, что катер миссис Брэдли, достигнув поворота, сможет быстро пройти его.

Женщина на берегу, отвернувшись, смотрела вниз по течению, юноша стоял совсем рядом за ее спиной. На глазах у миссис Брэдли он вдруг выбросил вперед обе руки и столкнул женщину в воду.

Джордж сдавленно вскрикнул. Юноша развернулся и бегом припустил к бунгало, бросив женщину на произвол судьбы. Вскоре стало ясно, что она умеет плавать и что опасность утонуть ей пока что не грозит, но ее движения сковывала отяжелевшая от воды одежда, и без посторонней помощи выбраться на берег незнакомка была не в состоянии. Джордж заглушил двигатель, подвел катер к берегу, выскочил на лужайку с причальным тросом, наскоро обмотав его вокруг столба, лег на живот и, протянув руку, вскоре помог женщине благополучно выбраться из воды.

Тем временем миссис Брэдли также сошла на берег. Незнакомка сидела на траве, выжимая мокрую юбку. Она кашляла и отплевывалась, и с благодарностью приняла сухой платок, в который сразу высморкалась.

— Спасибо, — произнесла она. — Знаете, он ведь прежде никогда так не делал.

Миссис Брэдли не удалось в полной мере восхититься этим философским взглядом на ситуацию. Джордж держался на почтительном расстоянии, готовый отвязать катер, как только понадобится. Через несколько минут юноша вышел к женщине, взглянул на нее и неспешной походкой направился к воде. Он был рослым, с виду лет семнадцати, с тонким лицом и удивительно большими глазами. Они придавали ему сходство со святым, которое не вязалось с его намерениями и поступками. Джордж настороженно следил за ним, но юноша, бросив беглый взгляд на катер, невозмутимо повернулся к нему своим тонким профилем, совершенно не обращая внимания на окружающих.

Женщина, отклонив новые предложения помощи, ушла в бунгало, — видимо, чтобы высушить волосы и сменить мокрую одежду. Миссис Брэдли вернулась к катеру, а юноша отошел в дальний конец лужайки.

— Не хочется мне оставлять их вдвоем после того, что мы видели, Джордж, — призналась миссис Брэдли, — но эта женщина утверждает, что произошел несчастный случай. Нам не остается ничего другого, кроме как уехать.

Джордж отвязал катер, и через минуту они уже неторопливо плыли вверх по течению к отелю.

— Эти бунгало… — заговорила миссис Брэдли, расплатившись с лодочником отеля и прибавляя ему на чай. — Кто в них живет?

— О, почти все они сдаются только на три летних месяца, мадам. Вот только в первом с этой стороны постоянно живут арендаторы. Глухонемой паренек и женщина по фамилии Хиггс, которая за ним присматривает, — они там и живут. Он из очень хорошей семьи, как мне говорили, но, видно, родным он не нужен.

— И давно они там?

— Лет десять уже живут или даже дольше.

— Вы часто видитесь с ними?

— Довольно часто. Она делает покупки в основном в деревне, иногда они заезжают сюда на обед или на чай. А парень — тот одиночка. Почти все время он сам по себе.

— Этот юноша душевнобольной?

— Нет. И, похоже, он довольно умен, только вот не слышит и не говорит, как полагается.

— Вот как? Мы видели их. Женщина упала в воду, и мой спутник вытащил ее.

— Значит, молодого мистера Кокса рядом не было? Он ведь прекрасно плавает. Здесь у нас на Броуде проходит регата и состязания по плаванию, так вот он всякий раз выигрывает.

— Любопытно. Как же он узнает, когда надо стартовать, если, как вы говорите, ничего не слышит?

— Он смотрит на мисс Хиггс. А она роняет платок.

— Ясно. Насколько я понимаю, она к нему привязана? А не просто присматривает за ним?

— О да. И гордится им. Они хорошо уживаются вдвоем.

— Что скажете, Джордж? — спросила миссис Брэдли у своего спутника, который слышал этот разговор, стоя неподалеку. Джордж покачал головой.

— Очень странно, мадам. Этот парень определенно толкнул женщину. Может, сгоряча, потому что она чем-нибудь разозлила его.

— Объяснение выглядит вполне логичным. Но меня оно не совсем устраивает, так как юноша явно не предпринимал никаких попыток вытащить ее.

— Возможно, он просто понятия не имел, какой обузой в воде могут стать дамские юбки, мадам.

— Верно. Ну что ж, больше мы все равно ничего не можем поделать.

Но на этот счет она заблуждалась. За ужином она рассказала о случившемся хозяевам дома, где гостила.

— Кокс? Вы сказали — Кокс? О да, лет четырнадцать назад здесь разразился возмутительный скандал. Подробности я позабыл, но его отца судили за непреднамеренное убийство. По-моему, ему еще повезло, что убийство не признали умышленным.

— Вот как?

— Да. А-а, теперь припоминаю: этот случай имел некое отношение к кому-то из женской прислуги, и слуга-мужчина узнал об этом. Он пытался шантажировать Кокса, терпение Кокса лопнуло, и он разбил о голову этого слуги графин с портвейном. Графин был очень тяжелый, из граненого хрусталя, он проломил бедняге череп. Защите удалось доказать, что черепная кость оказалась тонкой и что любого другого человека убить таким ударом было бы невозможно.

— Стало быть, если я правильно понимаю, мистер Кокс попал в тюрьму?

— Всего на год. А потом, три или четыре года спустя, погиб в автоаварии. Вместе с женой. У них осталось двое сыновей, один из которых, если не ошибаюсь, в момент аварии находился с родителями в машине. Поговаривали, что от потрясения он оглох и онемел. Так или иначе, его дед отделался от несчастного, а второго внука назначил своим наследником. Поместье майоратное, а мальчики — близнецы, и по округе ходили мрачные слухи, будто бы отвергнутый, Фрэнсис, как раз и был старшим из близнецов, но достоверно я об этом ничего не знаю.

— Как же вы узнали то, что вам известно?

— Ведь поместье находится в Хэмпшире. Раньше я жил в соседней деревне и часто наведывался в местный паб. Любой паб кишит сплетнями — и правдивыми, и нет. И само собой, раньше мы играли вместе в крикет.

— Совпадение настолько удивительное — раньше вы жили в той же деревне, а я стала свидетельницей того, что выглядело попыткой убийства, — что у меня нет ни малейшего желания не вмешиваться и поскорее забыть об этом случае, — задумчиво произнесла миссис Брэдли. — Интересно, что можно было бы…

Хозяин дома переглянулся с женой и подмигнул.

— Вам лучше было бы снять бунгало по соседству, — ради шутки предложил он, но миссис Брэдли, заметившая, как переглянулись супруги, энергично закивала.

— Вот именно! — заявила она. — Узнать бы еще, кто его сдает? А, в отеле наверняка знают. Завтра же побываю там и спрошу. Хотя и не припомню, чтобы видела объявление о сдаче.

Как обычно, ей повезло. Приезду семьи, которая арендовала бунгало на июль, что-то помешало, и миссис Брэдли удалось сторговать его по выгодной цене. Переезд состоялся в субботу.

К удивлению миссис Брэдли, жительница первого бунгало радушно встретила ее, пригласила на чашку чая и внезапно принялась изливать душу:

— Как я понимаю, вы видели, что в тот день натворил Фрэнсис. На него это совсем не похоже. Его что-то гнетет. Что-то связанное с рекой, но он, конечно, ничего не может мне объяснить. Он ведь, понимаете, не говорит.

— А он умеет читать и писать?

Лицо женщины омрачилось.

— Этот старый негодяй, его дед, пальцем о палец не ударил ради него, а я себе ничего такого позволить не могу на деньги, которые мне платят. Я пыталась было учить его, да способностей у меня нет. Все, что я могу, — любить его и пытаться понять.

— Вид у него на редкость разумный.

— Так и есть. Я в этом уверена. Но понимаете, так трудно знать наверняка, когда нет словесного общения, и он все равно ничего не слышит. Я учила его читать по губам, но для него это ничего не значит.

— Я была бы не прочь познакомиться с ним. Он очень застенчив?

— Мне кажется, на него заметно влияют его ограниченные возможности, и само собой, ему известно, что родные не хотят видеть его дома. Поэтому он немного… странный. Не представляю, что и как он думает. Но прошу вас, подружитесь с ним. Если бы только вы или кто-то другой, хоть кто-нибудь, сумели выяснить, что его тревожит! Я точно знаю, что все дело в реке, потому что он больше не желает купаться и кататься на ялике.

— Я психиатр. Поэтому я особенно заинтересована в знакомстве с ним. Он с рождения глухонемой?

— Нет, стал таким после того, как в раннем детстве пережил страшное потрясение. Он увидел, как погибли его отец и мать. С этого все и началось. Я всегда надеялась, что рано или поздно все наладится, но он уже почти взрослый, и до сих пор…

— До сих пор ничего не произошло… точнее, чуда не случилось. У него серьезная травма. Вполне возможно… — миссис Брэдли сморщила небольшой крючковатый нос. — Расскажите мне о нем подробнее.

— Рассказывать почти нечего. Разумеется, его настроение переменчиво, как и аппетит. Бывает, за целый день он не съест ни крошки, а потом в нем вдруг просыпается голод. Иногда… я имею в виду — еще до того, как начались эти волнения, связанные с лодкой и рекой… так вот, иногда его было невозможно убедить искупаться, а порой в воде он прямо оживал и явно наслаждался. Удивительно.

— Он занимается еще каким-нибудь спортом?

— Один год он играл в крикет за команду деревни, и отлично играл, но с тех пор его ни разу не смогли уговорить снова поддержать команду даже в ответном матче. Переупрямить его просто невозможно.

— Он выказывает какие-либо признаки интереса к девушкам?

— Да кому же из девушек он приглянется? Но однажды, примерно год назад, вышла неприятность. Чей-то отец явился сюда, желая задать Фрэнсису взбучку. Я пригрозила вызвать полицию. И ужасно перепугалась, как и Фрэнсис. Он убежал и спрятался, и мне стоило немалых трудов выманить его из убежища, когда этот человек ушел. Наверняка Фрэнсис вел себя неподобающе, но, к счастью, обошлось без последствий, а девушка месяц назад вышла замуж и переселилась в Норидж, так что все уладилось. Думаю, Фрэнсис усвоил урок, но я долго переживала за него. Я никогда не считала его скверным мальчишкой, и, как мне кажется, была права. Он, наверное, просто забылся, или девушка увлекла его. Ведь ей девятнадцать, а ему шестнадцать, казалось бы, она должна понимать, что к чему, но, как видите, пожаловалась, что он застал ее врасплох и вел себя грубо. Разумеется, среди юношей встречаются похотливцы, природа берет свое, и это так обременительно. Я написала сэру Адриану, — то есть его деду, так его зовут, — обо всем, что произошло, не выбирая выражений, и предположила, что за Фрэнсисом пора присматривать мужчине, но не получила ответа, кроме прибавки к сумме в чеке на мое имя. Эти деньги мне не лишние, но я бы лучше получила их по какой-нибудь другой причине.

— А карманные деньги? Дед снабжает ими юношу?

— О да. Порой я даже гадаю… — она смутилась, потом добавила: — Раз уж начала, так докончу: порой я даже гадаю, откуда у Фрэнсиса столько денег. Сэр Адриан посылает их ему раз в квартал, и Фрэнсис всегда поручает мне получить наличные по чеку, поэтому я знаю, сколько у него денег. Но иногда у меня возникают подозрения, что у него есть какой-то другой источник.

— Вы полагаете, его брат-близнец?

— Нет, вряд ли. Конверт с чеком — единственная почта, которую он получает, и подпись на чеке всегда одна и та же — «Адриан Кокс». Письма внутри нет… по крайней мере, мне кажется, что нет, потому что если бы оно было, Фрэнсис попросил бы меня прочитать его, но в любом случае не узнал бы, о чем в нем сказано, ведь он не слышит.

— Задача у вас не из легких. Не завидую вам.

— Это кусок хлеба, — сказала мисс Хиггс, — и потом, я все-таки привязана к мальчику.

Глава 2
Статус любителя

Они изображены так, какими видит их взор воображения.

Нильссон

Через несколько дней после того, как миссис Брэдли поселилась в деревушке Ветвоуд, молодой школьный учитель Том Донах просматривал объявления в педагогическом еженедельнике, когда вдруг наткнулся на одно, чрезвычайно его заинтересовавшее.

— Послушайте, Бишоп, — обратился он к еще одному наставнику, присутствующему в учительской, — что вы на это скажете? «Репетитор на каникулы требуется к одному мальчику, слегка отстающему, на время Недели крикета в Миде. Предпочтителен стартовый бэтсмен или слип-филдер. Строго выпускник частной школы и университета. Назвать средние результаты последнего сезона, есть ли награды высшего уровня, взять пижаму и смокинг в случае вызова на собеседование. Обращаться к сэру Адриану Коксу, Мид, Хэмп.».

— Сомнительный способ хоть немного повысить класс деревенской команды, — отозвался Бишоп.

— Пожалуй, я отзовусь на объявление.

— С чего вдруг?

— Не знаю. Но если мне заплатят за неделю игры в крикет, я не против, а дело явно к этому идет.

— Там не указана дата, а семестр заканчивается лишь через неделю.

— Как будто я не знаю! Я еще не закончил с отчетами, а старик еще не подписал мерзкие бумажонки. Отчет по Мастерсу я переделывал трижды. Ну а что можно сказать о безобидном недоумке так, чтобы не оскорбить его родителей?

— Я всегда пишу, что Мастерс «старается», и дело с концом. Он ведь и вправду может стараться. У нас нет никаких доказательств тому, что он этого не делает. Если кто и беспокоит меня, так это Грегори. Он блестящий математик, но в голове у него не задерживается ни единого слова из английской литературы, по крайней мере достаточно надолго, чтобы экзаменаторы могли выудить его оттуда. Боюсь, общие вступительные он провалит.

— Я бы лучше позанимался с обоими парнями по особой программе, если уж берусь учить отстающего. Интересно, какой будет оплата?

— Да ведь вы же еще даже работу не получили!

— Но откликнуться по этому объявлению все-таки попробую. Меня заинтриговал привкус откровенно лживых махинаций, который в нем ощущается. Не терпится познакомиться с этим скользким и чваным баронетом. Пожалуй, отвечу сегодня же вечером, как только вернусь к себе в берлогу. Газета сегодняшняя, может, мне повезет оказаться первым.

Он отозвался на объявление и на следующей неделе получил телеграмму, которая гласила: «Ватерлоо четыре тридцать субботу встречает машина Брокенхерст. Кокс».

Поезд был переполнен, но Донаху удалось занять место в углу, а поездка получилась недолгой. В Брокенхерсте его встречали большой автомобиль и маленький, похожий на хорька шофер.

— Вы мистер Донах, сэр?

— Да.

— У вас есть другой багаж, сэр?

— Нет.

— Хорошо, сэр.

— Далеко нам?

— Миль девять, сэр.

Они проехали через открытую местность Нью-Фореста, через деревню с живописными улочками к приземистому, невысокому мрачному дому.

Первым впечатлением Тома было легкое разочарование. Дом вовсе не создавал ощущения богатства, которого он ожидал. Ничто в нем не указывало на праздность и комфорт, и когда Том вошел в сумрачный холл, слабый свет в который проникал лишь через уродливое витражное окно в дальнем углу, куда солнце в конце дня словно уже отчаялось заглянуть, к малообещающему внешнему виду дома приятных впечатлений не прибавилось.

Дверь открыл слуга, он же провел Тома через холл к витражному окну. Там он поставил чемодан Тома, чтобы открыть окно, и атмосфера внезапно изменилась. Неказистое окно было обращено к огромному зеленому полю, позолоченному предвечерним солнцем. С одной стороны поле окаймляли огромные вязы, с остальных трех — высокая изгородь, выкрашенная в лимонный цвет и прерывающаяся только у большого павильона, примыкающего к дому. Сетки для отработки подач, моторная газонокосилка, большой каток и брезент, разложенный в центре поля, не оставляли никаких сомнений.

— Да, сэр, это наше поле для крикета, — подтвердил догадку Тома слуга. — Нам казалось, что вы будете не прочь увидеть его до того, как осмотрите свою комнату, так как ее окно выходит на другую сторону.

— Мы?.. Значит, и вы в команде?

— О да, сэр. Мы все в команде, сэр. Именно так мы сохраняем за собой наши места здесь и получаем вознаграждения.

— Все, насколько понимаю, любители? — иронически осведомился Том.

— Да, но увлеченные, сэр. Страстно увлеченные, если мне позволено так выразиться. Своим присутствием мы вас не опозорим.

Слуга отвернулся от окна, оставив его открытым, и поднял с пола чемодан гостя. Том с сумкой для крикета последовал за ним влево и вверх по темной лестнице. На верхней площадке лестницы было тоже сумрачно. На дверях спален значились имена. Слуга остановился у двери с табличкой «Невилл Кардус», толкнул дверь и посторонился, пропуская Тома.

Шторы на окне здесь были плотно задернуты, создавая впечатление, что в доме покойник. Слуга пристроил чемодан Тома на широкую деревянную подставку, подошел к окну и открыл его.

— Сейчас солнце мало чем может навредить, сэр.

— А я ничего такого и не говорил.

— У хозяина есть теория, согласно которой глаза игрока в крикет не следует подвергать воздействию яркого света. Поэтому вы сами убедитесь, сэр, что в этом доме царят тени и покой.

Том уже пришел к выводу, что покой в этом доме, вероятно, сведет его с ума, но из вежливости и благоразумия воздержался от подобных замечаний, только кивнул и спросил:

— Куда я должен явиться после того, как переоденусь?

— Я сам провожу вас, сэр. А если вы дадите мне свою одежду, я отутюжу ее, пока вы купаетесь, сэр.

— О, моя одежда в порядке. Я старательно укладываю ее.

— Отлично, сэр. Не будете ли вы так добры позвонить в четвертый звонок, когда я вам понадоблюсь? Первый звонок — заказ напитков, второй — связь с гаражом, третий — вызов горничной, а четвертый — мой личный звонок, сэр.

Он удалился, бесшумно прикрыв дверь. Том взглянул на часы, выждал пару минут, а затем ради эксперимента позвонил в первый звонок. На вызов почти моментально явился рослый молодой человек с грифельной доской и мелом.

— Желаете что-нибудь выпить с дороги, сэр?

— Да, будьте добры.

— Немного бренди, сэр?

— Нет, что-нибудь, что можно пить подольше.

— «Джон Коллинз», сэр?

— Да, пожалуйста.

Коктейль был доставлен, не прошло и пяти минут.

— А где ванная? Совсем забыл спросить.

Когда он наконец собрался позвонить в четвертый звонок, была уже половина восьмого, и он сильно проголодался. Слуга, которого, как выяснилось, зовут Уолтерс, проводил его вниз и направо, в просторную, наводящую уныние столовую. Она была отделана в серовато-зеленых тонах и украшена портретами игроков в крикет. Том без труда узнал Хаттона, Хендрена, Сатклиффа и Хоббса и потерпел поражение с еще двумя портретами, лица на которых должен был узнать, однако не смог, пока не обратился за помощью к хозяину.

Хозяином дома оказался человек, с виду достигший самой середины средних лет, хотя, как позднее оказалось, ему уже минуло шестьдесят три года. Тучный и краснолицый, он обладал профилем жестокого злодея и фасом себялюбца. Том мгновенно проникся к нему глубокой неприязнью.

— Вижу, вы смотрите на наши фамильные портреты, — заговорил сэр Адриан. Том подтвердил это и добавил, что, к сожалению, не видит среди них Ларвуда. — Нет, он тоже здесь, — возразил сэр Адриан. — Вы еще не заглядывали в оконную нишу.

Том исправил это упущение и спросил:

— Ваша неделя крикета начинается с понедельника, сэр?

— Ну вот еще! Какой я вам «сэр»! Я еще не настолько стар! А вам сколько лет?

— Двадцать четыре.

— Правильно. Я, видите ли, навел о вас справки.

— Ни за что бы не подумал, что у вас нашлось на это время.

— О, я пристально слежу за вами. Вы Т. П. Ст. К. Донах, который набрал пятьдесят семь очков при еще не выбывших бэтсменах в винчестерском матче 1945 года и неоднократно имел средний результат сорок три ноль шесть очков в сезоне 1948 года. Прошу заметить, не самые блестящие достижения. Вам ни в коем случае не следовало пробовать боковой удар с Чейвли. С ним нельзя действовать наспех. Длина его бросков поразительна.

— Порой бывает полезно рискнуть.

— Ха! Значит, риск вы признаете, юноша, а критику — нет, так?

— Только когда я уверен, что сделал все, что мог.

— Отлично. Великолепно. Ну что ж, наша неделя начинается в понедельник, с товарищеского матча против команды лорда Авердона. Это совершенный пустяк. Во вторник… но об этом потом. Всего пара иннингов с каждого в понедельник — ну, вы понимаете. Если вторые иннинги по каким-то причинам не удастся завершить, мы, конечно, пойдем на ничью. А вот четверг — это важно. В четверг и субботу мы играем с соседней деревней Брук. В прошлом году они нас разгромили. Потому я и дал объявление. Здесь нет ни требования постоянного местожительства, ни тому подобной чепухи. Как в профессиональном футболе. Что тебе удалось раздобыть, с тем и будешь играть в команде. Ну, а я добыл вас, и боже вас упаси не отработать свое содержание!

— Кстати, какое оно, мое содержание?

— А, вы об этом. С Дереком вы вскоре познакомитесь. Мы ведь исключительно любители, мистер Донах. Не хочу, чтобы возникали подобные вопросы. Вы здесь, чтобы заниматься с моим внуком. А крикет — это так, между прочим… то есть, разумеется, официально. Дерри вам понравится.

— В объявлении вы упомянули, что он из отстающих учеников.

— Не глупите, юноша. Если бы он не был отстающим, ему не понадобился бы репетитор на каникулы. Он спустится через минуту. Но на самом деле вас интересует не это. Вы хотите узнать о том, сколько я намерен платить вам. Так вот, что вы скажете на такие условия: полный пансион на неделю, десятка, а если мы побьем Брук — еще двадцать фунтов?

— Так я на собеседовании, сэр Адриан, или уже получил работу?

— Получили, разумеется. Я думал, вы уже поняли.

— В таком случае я возьму десять фунтов за репетиторство вашего внука, а в остальном мне нет дела до того, выиграем мы или проиграем, при условии, что игра будет честной.

— По рукам, — живо подхватил сэр Адриан. — Хотя знаете, двадцать фунтов не нанесут ущерба вашему статусу любителя. Это всего лишь гонорар.

Прежде чем Донах успел согласиться с этим мнением, дверь открылась, и вошел самый красивый юноша, какого он когда-либо видел. Юноша был рослым и грациозным, обладал благородным профилем, золотистыми волосами, маленьким греческим ртом и большими карими глазами. Улыбнувшись сэру Адриану, он направился прямиком к Тому.

— Здравствуйте, мистер Донах, как дела? Как хорошо, что вы приехали, сэр. Поездка выдалась приятной?

Голос звучал изысканно и казался таким же нереально прекрасным, как и его внешность.

— Да, — озадаченно ответил Том, так как если перед ним был отстающий ученик, то тогда сам он — круглый болван. — Вы ведь, если не ошибаюсь, не мой ученик?

— А вы, стало быть, мой наставник? О да, разумеется. Знаете, сэр, боулеры наверняка были рады вашему возвращению, когда вы сделали сто двадцать одно очко на «Лордсе» в прошлом сезоне!

Том, который поймал себя на размышлениях о том, какой реакции можно добиться от этого фарфорового мальчика неожиданным пинком, вежливо улыбнулся, ибо неприкрытое восхищение обезоруживает.

— Ну, не знаю, — скромно отозвался он, — я предпочитаю считать, что мне невероятно повезло. Я же промахнулся во второй раз.

— Поймать такой мяч было немыслимо, сэр. Вы не упустили ни единого шанса. Только вы смогли бы взять такой мяч, но кому еще это было бы под силу, даже представить себе не могу. Ты согласен, дедушка? Знаете, в то время мы говорили…

— Не захваливай его, Дерри, — перебил сэр Адриан. — В крикет он играет неплохо, но вовсе незачем поклоняться ему, как кумиру. Будем надеяться, он сделает нам сотню и двадцать одно в четверг, да так, чтобы наверняка, и хватит.

Эти слова прозвучали довольно резко, но взгляд, которым они сопровождались, был полон такого обожания и преобразил мясистое лицо и выпученные глазки сэра Адриана настолько, что Том вдруг заметил фамильное сходство между юным Нарциссом и его дородным дедом. Но лишь мельком. Послышался гонг. Сэр Адриан, потирая брыли, заметил, что умирает с голоду, схватил бокал хереса с подноса, принесенного по первому звонку, жестом предложил Тому угощаться, опустошил один бокал, схватил другой, выпил и этот, надул щеки, причмокнул губами и направился к столу.

Ужин был хорош, но запить его оказалось нечем, не подали даже кофе в конце. Сэр Адриан ел с аппетитом, как и Том, а Дерек ограничился лишь небольшой порцией супа и кусочком камбалы, отказавшись от ростбифа. Том заметил, что его дед с беспокойством взглянул раз или два на внука, но промолчал. Орехи, консервированный имбирь и засахаренные каштаны появились на столе вместе с виноградом и персиками, на этой стадии ужина Дерек ел жадно, и у его деда, видно, от сердца немного отлегло.

— Что означают буквы «Ст. К.» в вашем имени? — внезапно спросил он у Тома.

— Сент-Ксавер.

— Католическое имя.

— Да, я ирландец.

— Ах да, конечно. Как правило, они не очень-то сильны в крикете.

— Эта игра их мало привлекает, дедушка, — сказал Дерек, поднимая взгляд от персика, который чистил, и доверчиво улыбаясь Тому. — Она не слишком соответствует их складу характера.

— Слишком грубы и нетерпеливы, — заявил сэр Адриан, — чтобы преуспевать хоть в чем-нибудь, кроме охоты на лис и уличных драк. А вы что скажете, Донах?

— Я не бывал в Ирландии с шести лет, — ответил Том, к своей досаде обнаружив, что страшно разозлился.

— Ну, вы ведь вправе иметь свое мнение, верно?

— В таком случае, вот оно: нет, я не считаю ирландцев особо терпеливым народом, а данный конкретный его представитель терпения вообще лишен — кроме как по отношению к животным и младшим ученикам частной школы. Что же касается крикета…

— А я хотел бы учиться в школе, — сменил тему Дерек, демонстрируя недюжинный светский такт. — Она всегда была предметом споров между мной и дедушкой. Мне нанимают частных учителей. От этого мне кажется, что я не у дел.

— Для английских школ ты недостаточно крепок здоровьем, — объяснил его дед, любовно взглянув на внука. — Но в Оксфорде ты будешь учиться, только повзрослей еще на пару лет. Тебе ведь хочется туда, верно?

— Очень, дедушка. Спасибо. Ты так добр ко мне, — Дерек вытер губы и пальцы столовой салфеткой, положил ее на стол, прошел к тому месту, где сидел его дед, и, к изумлению Тома, поцеловал старика в лоб, взъерошив жесткие темные волосы тонкой, почти девической рукой.

Когда ужин закончился, Том был рад услышать высказанное резким тоном объяснение сэра Адриана, что он может пойти в библиотеку, если пожелает, а в остальном волен поступать на свое усмотрение при условии, что успеет выспаться, чтобы быть в хорошей форме к матчу в понедельник.

Том ответил, что хотел бы написать несколько писем, а потом размять ноги, прогуляться и заодно отнести их на почту.

— Неплохо придумано, — сказал сэр Адриан. — За воротами поверните направо. Почта на другом конце деревни. Отсюда примерно полторы мили. Такая разминка принесет вам массу пользы. Люблю людей, которым не нужна машина, чтобы проделать полмили.

— Хотел бы я составить вам компанию, мистер Донах, — подхватил Дерек, — но мне пора браться за свой китайский.

— Китайский?

— Да, я сам изучаю китайский язык. На мой взгляд, он предпочтительнее русского, хотя и тот интересен.

Том, весьма удивленный еще одним свидетельством отсталости его ученика, поднялся к себе в комнату, написал письмо матери, взял письмо и трубку и направился в деревню. Его целью была не столько почта, сколько паб.

Глава 3
Киль мертвеца

…и свершилось бы тяжкое дело.

Гомер. Илиада

Миссис Брэдли, не подозревающая, что скоро их с Томом Донахом пути пересекутся, медленными темпами осваивалась на небольшой территории Ветвоуда. Поселившись в снятом бунгало у реки, она начала с того, что послала за своим внучатым племянником Годфри Лестрейнджем, восемнадцатилетним юношей с явной склонностью к механике, объяснив его родителям по телефону, какую задачу возложит на него, если Годфри будет позволено приехать к ней.

Годфри приехал на следующий день на мотоцикле своего старшего брата, после обеда вывел свою машину на лужайку к реке и принялся разбирать. (Миссис Брэдли пообещала хозяину купить ему новый мотоцикл, если нынешний в процессе разборки постигнет печальная участь.)

Фрэнсис Кокс, слоняющийся по соседней лужайке, подошел посмотреть, что происходит, и через два часа Годфри явился в дом за едой, двумя высокими стаканами и полным кувшином шандигаффа. С припасами он снова ушел на лужайку и к пяти часам смог отчитаться о том, как продвигаются дела.

— В мотоциклах он ничего не смыслит, но все схватывает на лету. Он смотрит, что и как я делаю, и когда мне нужна какая-нибудь деталь или инструмент, я указываю на нее и говорю, как она называется. Так что в целом работа продвигается неплохо.

Миссис Брэдли, тайком наблюдавшая за процессом, пришла к выводу, что ее внучатому племяннику удалось добиться немалых успехов в поисках общего языка с Фрэнсисом. Об этом она умолчала, зато похвалила своего родственника за терпение и доброту и посоветовала продолжить работу на следующий день.

— О, с удовольствием. Это очень интересно, — ответил Годфри. — Конечно, трудно сказать, каким бы он был, будь с ним все в порядке, но…

К тому времени, как мотоцикл был снова собран, Фрэнсис свободно перемещался между обоими бунгало и питался провизией из двух кладовых.

Однако решение самой насущной из задач так и не стало ближе. Несмотря на пример и уговоры Годфри, Фрэнсис не купался в реке и не садился в ялик, поэтому однажды дождливым утром миссис Брэдли развернула большой и бугристый сверток, который Джордж доставил на машине из Нориджа, затем — еще один, тоже большой, но плоский, и наконец, маленький, обычного вида.

Оба юноши сидели у нее в бунгало за маленьким столом, играя в шахматы. То есть Годфри учил Фрэнсиса, переставляя оба комплекта фигур и выбрав для начала королевский гамбит, а потом возвращая фигуры Фрэнсиса на прежние места каждый раз, чтобы тот сам мог сделать ход.

Не обращая внимания на мальчишек, миссис Брэдли неторопливо разворачивала свои свертки на большом обеденном столе, пока наконец на нем не появились деревянная доска, брусок пластилина и несколько инструментов для лепки. Фрэнсис сидел спиной к ней, но Годфри видел, чем она занята. Игра в шахматы продолжалась еще некоторое время, потом Годфри, подученный заранее, поднял голову и спросил:

— Что это ты делаешь, тетя Адела?

С жутковатой усмешкой миссис Брэдли показала им ведерко для угля, рыбку неопределенного вида, весло и кролика, вылепленных из обычного детского пластилина. Фрэнсис протянул руку к рыбке, взглянул на миссис Брэдли, получил в ответ ободряющий кивок, смял рыбку в руке и быстро вылепил щуку, пользуясь инструментами с явной ловкостью и художественным мастерством.

Он остался на обед, за которым во главе стола восседала миссис Брэдли. Мисс Хиггс, обрадованная тем, что ее на время избавили от подопечного, проводила день у родственников в деревне. После обеда миссис Брэдли мимоходом отметила, что узнала от мисс Хиггс, как Фрэнсис в детстве любил лепить из пластилина. По этому сигналу Годфри перенес доску для лепки обратно на стол, отщипнул кусочек пластилина и принялся лепить примитивную фигурку, смутно напоминающую лошадку. Фрэнсис внимательно наблюдал за ним, а миссис Брэдли — за Фрэнсисом.

Годфри поставил на стол свою неумело слепленную фигурку, посмотрел на Фрэнсиса и засмеялся. Фрэнсис взял фигурку и движениями длинных пальцев превратил ее в поразительно точное изображение человека, но с руками, выставленными вперед и чуть изогнутыми, словно обхватывающими бочонок. Рассмеявшись, Годфри тут же взялся лепить сам бочонок.

Миссис Брэдли предоставила их самим себе. Дождь кончился, ни с чем не сравнимый запах чистой речной воды смешался с ароматами лесной зелени. Миссис Брэдли отвязала каноэ, пришвартованное к ее причалу, и тихонько поплыла вниз по течению. Она отсутствовала около двух часов. А когда вернулась, мальчики все еще сидели за столом. Фрэнсис лепил ялик и уже почти заканчивал работу. На глазах миссис Брэдли он слепил второе весло и осторожно положил его на сиденья. Ранее сделанный человечек лежал на столе. Фрэнсис взял его, нерешительно перевел взгляд с миссис Брэдли на Годфри, а потом сделал очень странную вещь.

Он приделал к ялику выдвижной киль и прилепил пластилинового человечка под дном лодки. Всю эту нелепую конструкцию он поставил на стол так, что человечек был не виден. Посмотрев на миссис Брэдли, Фрэнсис вдруг заморгал, губы задрожали. Он смял фигурки в бесформенную массу, издал нечто среднее между фырканьем и всхлипом и выбежал из комнаты.

— Господи! — воскликнул Годфри. — Что это с ним стряслось?

— Он объяснил нам, что его тревожило, — ответила миссис Брэдли.

— Неужели ты думаешь, что он видел… вот это? — Годфри указал на комок пластилина, который еще недавно был яликом.

— Во всяком случае он видел то, что воспринял именно так. Пожалуйста, помоги мне еще немного. Будь добр вести себя естественно, и если ты не против, свози его сегодня вечером поужинать в Норидж, а потом на пару часов в кино. Там тебе не будет за него стыдно. А вот с ужином сложнее.

— Нет, вряд ли. Надо всего лишь сделать заказ. Пойду помогу ему выбрать одежду. Кстати, мы опять немного поиграли в шахматы, пока тебя не было, а не только лепили все это время. Посмотри на доску. А я-то думал, что я учу его играть!

Миссис Брэдли уже заметила расставленные на доске фигуры, подошла и внимательно осмотрела их.

— Довольно каверзное положение, — высказалась она.

— Примерно так я и подумал. Как видишь, я сдался, моя ситуация абсолютно безнадежна.

— Нет, не абсолютно, — задумчиво произнесла миссис Брэдли и вытянула палец с желтым ногтем. — А вот и решение, — она переставила фигуры внучатого племянника. — И если это не послужило ему предостережением, он и вправду очень глуп.

— Предостережением? О чем ты хочешь его предостеречь?

Миссис Брэдли кашлянула и не ответила. Внимательно посмотрев на нее, Годфри ушел одеваться. Примерно полчаса спустя оба юноши показались ей — Фрэнсис, золотоволосый и нежный, как девушка, и Годфри с его грубоватой и сумрачной мужской красотой, свойственной всем мужчинам семьи Брэдли. Оба были в смокингах и имели тот свежевыбритый вид, который, как правило, сочетается со смокингами и только что отутюженными рубашками. Миссис Брэдли ласково попрощалась с обоими. Годфри окинул ее взглядом, поцеловал, задержал на мгновение на расстояние вытянутой руки, а потом произнес ни с того ни с сего:

— А улыбка — у тигра на морде.

— Как ты убедил Фрэнсиса одеться? — спросила миссис Брэдли.

— Пантомимой. Он сообразил, что к чему, как только увидел мои костюмные брюки, и судя по виду, заупрямился. Тогда я мастерски изобразил, как поедаю большой и шикарный ужин, и он широко ухмыльнулся. Красавец и щеголь, верно? Чего нам сейчас не хватает, так это пары хорошеньких подружек.

— Фрэнсис не очень любезен с красивыми девушками.

— Да? Весьма бестактно с его стороны. Ладно. Буду иметь в виду. Хорошенькие подружки отпадают. Как удержать их на расстоянии — вот в чем вопрос, — он весело рассмеялся, взял Фрэнсиса за рукав и повел из дома.

Для своей экспедиции юноши позаимствовали автомобиль миссис Брэдли, так что ей осталось выбирать между поездкой в деревню на мотоцикле и прогулкой пешком. Она собиралась нанести визит Мейбл Паркинсон, ибо давние школьные подруги обладают по меньшей мере одним достоинством: обеспечивают предысторию и рекомендации — иными словами, задушевный ореол респектабельности. Она знала, что Мейбл уже вернулась в Ветвоуд, так как об этом сообщил ей Джордж, раздобыв данные сведения на почте.

Безлюдными тропинками миссис Брэдли прошла к деревне, потом по мосту и до ухоженного дома Мейбл. После того как завершился обмен фальшивыми комплиментами и древними воспоминаниями, Мейбл Паркинсон предложила поужинать вместе в отеле.

— Пожалуй, в другой раз. Не желаешь взглянуть на мой труп? — оживилась миссис Брэдли.

Она думала, что Мейбл вряд ли воспримет это приглашение всерьез, и оказалась права. Однако Мейбл заинтересовалась бунгало на берегу реки.

— Мне всегда хотелось там побывать, — сообщила она. — Они и вправду настолько крошечные, какими кажутся?

Миссис Брэдли ответила, что на самом деле они еще меньше, и добавила, что ей приходится устраивать Джорджа на ночлег в деревне, но, к счастью, у нее в бунгало есть телефон, поэтому она может позвонить ему, если понадобится.

— Он в восторге от рыбалки, — объяснила она.

К бунгало они приблизились около семи вечера. Река притихла, большинство яхт и катеров уже вернулись на ночь к своим причалам. Не было ни ветерка. Лес подступал к бунгало вплотную, спали ветви деревьев, запустивших корни глубоко в илистую почву.

Джордж поставил машину, а затем присоединился к двум пожилым дамам возле лодочного сарая. С ним явился деревенский юноша лет двадцати.

— Все готово, Джордж? — спросила миссис Брэдли.

— С вашего позволения, мадам. Нырять будет вот он, Малакай. Он знает, что его ждет.

— Хорошо.

Лодочный сарай, или эллинг, тянулся вдоль бунгало, но был отделен от него полосой лужайки футов двенадцати шириной. У соседнего бунгало располагался такой же сарай, и именно на него, а не на свой, миссис Брэдли указала Малакаю. У нее в сарае не было ничего, кроме каноэ, а в соседском стоял широкий парусный ялик.

— Он там, Малакай, — сказал Джордж. — Ну как, парень, не боишься?

— Нет, — ответил тот. — Я уже доставал двоих утопленников, так что мне не впервой, а водорослей здесь, у причалов, нет. Отец их чистит.

Он снял куртку, рубашку и брюки, демонстрируя крепкое молодое тело, аккуратно и привлекательно обтянутое узкими купальными трусами очень удачно подобранного оттенка шоколада. Пройдя к дальнему краю причала, он вгляделся в темную воду, пошевелил сильными и длинными пальцами ног на досках, набрал воздуха в легкие и нырнул плавным и уверенным движением угря.

Зрителям показалось, что он пробыл под водой очень долго. А когда вынырнул, то отвел со лба мокрые волосы, сплюнул воду, потом посмотрел на остальных и кивнул:

— Он точно там. Я его нащупал. Что теперь с ним делать?

— В настоящий момент — больше ничего, Малакай. Вылезайте и одевайтесь. Я позвоню в полицию, а вы, пожалуйста, останьтесь здесь в качестве свидетеля, — попросила миссис Брэдли.

Она ушла в бунгало. Малакай поднял свое полотенце и, виновато взглянув на мисс Паркинсон, принялся вытирать голову, руки и плечи. Мисс Паркинсон поняла намек и последовала за миссис Брэдли. Несколько минут спустя мужские голоса в кухне и звон стаканов дали понять, что ныряльщик уже вытерся, оделся и теперь получает вознаграждение за свои труды.

Полиция прибыла из деревни в лице констебля Татта, который опросил всех присутствующих и сразу же затем позвонил в Норидж и сжато, точно передал суть услышанного.

Явившись домой к десяти, мисс Хиггс обнаружила, что ее бунгало наводнила полиция, которая успела к моменту ее возвращения провести тщательный осмотр места. Поскольку с трудом верилось, что женщина ее возраста и телосложения сумела бы закрепить труп под дном ялика, ее допросили вежливо и выяснили одну важную подробность. Бунгало пустовало в течение недели в начале июня, когда на скопленные остатки жалованья, полученного за присмотр за Фрэнсисом, мисс Хиггс возила его в Грейт-Ярмут.

— Понадобится еще консультация врача, чтобы выяснить, когда именно произошло убийство, — ответил инспектор, — но в любом случае это уже кое-что, мадам.

— Как бы там ни было, ничто не заставит меня остаться здесь, — заявила мисс Хиггс.

— И я предпочел бы то же самое, мадам. Видите ли, я могу поставить здесь охрану. Так что с моей стороны возражений нет. Ваше беспокойство вполне понятно.

— Вы хотите сказать, что я под подозрением, — догадалась мисс Хиггс. — Ну что ж, я вас не виню. Но я плаваю не настолько хорошо.

— Основная работа была проведена отнюдь не под водой, мадам, и, к вашему сведению, обычно с действиями такого рода дамы справляются неважно. Кто бы ни спрятал труп таким образом, это и вправду был человек либо очень ловкий, либо точно знающий, чего он хочет, и способный заставить кого-нибудь другого выполнять его распоряжения.

— А, понятно. Ну, а я, наверное, вообще не смогу сомкнуть глаз, если останусь здесь. Вдобавок надо подумать и о мальчике.

Фрэнсис вернулся вместе с Годфри в двенадцатом часу, но задолго до этого времени труп извлекли из его неожиданного тайника, и после того как врач произвел осмотр, а полиция — замеры и фотосъемку, находку отправили в морг. Ялик оставили на лужайке под охраной; эллинг, где он стоял, огородили. Терпеливый полицейский, которого предусмотрительная мисс Хиггс снабдила шезлонгом и пледом, всю ночь должен был стоять на страже обоих вещественных доказательств.

Утром допросы продолжались. Полиция так и не смогла примириться с тем фактом, что Фрэнсис обнаружил труп, но не нашел способа сообщить о нем мисс Хиггс, однако из юноши ничего не вытянула. Годфри привел его к ялику, который к тому времени перевернули, но Фрэнсис не внес никакого вклада в расследование, только издал несколько нечленораздельных звуков и с неподдельным ужасом уставился на ялик.

Полицейские взяли отпечатки пальцев как у него, так и у мисс Хиггс. И тот и другой набор отпечатков вместе с третьим, пока что неидентифицированным, как и отпечатки самого мертвеца, нашли на мачте и веслах. Мисс Хиггс сумела припомнить, когда именно Фрэнсис впервые отказался пользоваться яликом или купаться в реке, и эта дата почти совпала с приблизительным временем смерти, которое определил врач, — оно пришлось как раз на неделю, проведенную Фрэнсисом и мисс Хиггс в отъезде. Стало совершенно ясно, что юноша обнаружил труп сразу же после возвращения из Ярмута.

— В том, когда это случилось, почти нет сомнений, — сказал Годфри миссис Брэдли, — но мне жаль, что мисс Хиггс не разрешили увезти отсюда Фрэнсиса. Для бедного малого это чересчур. Он ведь уже рассказал все, что знал, слепив эту фигурку из пластилина. Судя по виду, он еле держится. Ты не могла бы что-нибудь сделать, чтобы его отпустили отсюда? Ясно же, что полицейские не такие тупицы, чтобы подозревать его, так?

— Его причастность не исключена, и бедная мисс Хиггс тоже места себе не находит. Я советовала ей послать за родными Фрэнсиса, но, по-моему, она не решается беспокоить их.

— Казалось бы, им давным-давно пора было появиться здесь. Как-никак, о находке напечатали во всех газетах.

Так и было. Река и ее берега кишели репортерами, осаждающими просьбами взять интервью у мисс Хиггс, обитателей соседних бунгало, агента, который сдавал их в аренду, и вообще всякого, кто предположительно мог хоть что-нибудь сообщить. Но прежде чем они успели подстеречь миссис Брэдли или Годфри, полиция перехватила их и выпроводила с обещанием предоставить подробный отчет о деле, когда появится такая возможность. Коронерское расследование завершилось, как только были сделаны предварительные выводы, и его, как обычно, закрыли после выслушивания официальных показаний. Тем не менее дело представляло исключительный интерес, ибо установленной оказалась не только причина смерти, но и личность убитого.

Из медицинского свидетельства следовало, что его ударили по голове каким-то тяжелым предметом, и в сознание он больше не приходил. Что это мог быть за тяжелый предмет, врачи не говорили, а полицейские были достаточно благоразумны и осмотрительны, чтобы не подавать никому идей на столь раннем этапе расследования.

Способ крепления трупа к дну ялика также не описывался подробно, так как полиция считала, что он сам по себе может оказаться ценной уликой.

Личность убитого помогли установить два человека, имеющие все основания быть уверенными в том, что они не ошиблись. Одним был агент, сдающий внаем бунгало; другим — сестра убитого, письмо от которой нашли среди его бумаг. Оказалось, что покойный — натуралист-мизантроп по фамилии Кэмпбелл, который большую часть года снимал бунгало, ныне арендованное миссис Брэдли.

Когда миссис Брэдли услышала об этом, то по наитию после коронерского расследования она разыскала мисс Хиггс и задала ей вопрос, оказавшийся чрезвычайно важным:

— Полагаю, ялик, на котором закрепили труп, — на самом деле ваш ялик?

— М-м… и да, и нет, — ответила мисс Хиггс. — Он прилагался к бунгало, которое снимаете вы, но с тех пор, как мы здесь живем, мы с Фрэнсисом пользовались им летом, пока мистер Кэмпбелл… вы ведь уже знаете?..

— Это фамилия убитого.

— Да, пока он уезжал отдыхать и, разумеется, в других случаях. Он прекрасно умел управляться с яликом. Иногда они с Фрэнсисом ходили на нем вместе.

Миссис Брэдли была настолько заинтригована, что продолжала собственное расследование, ибо ее впечатлил тот же факт, который заинтересовал и полицию — а именно, что кто-то настолько хорошо разбирался в местной жизни, что знал, когда бунгало будет пустовать, а также что ялик останется на месте всю неделю, в которую свершилось убийство.

— Как думаете, сколько людей могло знать об этом? — спросила она мисс Хиггс.

Увы, догадаться об их точном количестве не представлялось возможным, поскольку к нему относились не только все деревенские лавочники, не имевшие причин хранить эти сведения в тайне, но и всякий, кому они могли об этом обмолвиться.

— Пожалуй, побываю-ка я в Миде. Это недалеко от моего дома, — сказала миссис Брэдли, обращаясь к Годфри. — Я должна своими глазами увидеть этого противоестественного деда. А ты чем займешься?

— Останусь здесь со стариной Фрэнсисом. Он оправился от потрясения и сегодня утром назвал меня по имени. Вышло хрипло и смешно, но это было все-таки мое имя. Мисс Хиггс пообещала готовить на мою долю и следить за чистотой, так что, может быть, ничего, если я останусь?

Миссис Брэдли уклончиво поджала похожий на клюв ротик и с нежностью взглянула на внучатого племянника. У нее не было ни малейшего намерения втягивать его в дело, обещающее стать неблагодарным и опасным. Но объяснять это теперь пылкому юноше ей и в голову не пришло. И вместо этого она сказала, что отказывается от аренды бунгало, щедро вознаградила мальчишку и отослала его домой.

Глава 4
Калитка боулера

…он вызывал ведь на битву храбрейших.

Гомер. Илиада

В воскресенье утром, в половине седьмого Тома Донаха разбудил лакей, который внес напитки вместе с ранним чаем и двумя тонкими ломтиками хлеба с маслом.

— Доброе утро, сэр. Сэр Адриан передает вам привет и ждет вас у сетки через полчаса. Завтрак в девять, сэр, церковь в одиннадцать, обед в половине второго, остальное время свободное.

— О, благодарю, — ответил Том, садясь в постели. — Значит, два часа у сетки, так?

— Как обычно по воскресеньям, сэр. Мы все сменяемся по очереди, кроме викария, у которого ранняя служба и о чьих взглядах на воскресный крикет сэр Адриан еще не пытался выяснить.

— Ясно. Так вы тоже в команде?

— Да, сэр. Защищаю калитку.

— Как ваше имя?

— Генри, сэр.

— В таком случае объясните мне, Генри… этот матч в четверг и в субботу. Что в нем такого важного?

— Это ежегодная традиция и способ сэра Адриана разрешить давние распри, сэр. Если не ошибаюсь, одно время две деревни ежегодно проводили футбольный матч, но он вызывал столько нездорового ажиотажа, вдобавок калечилось столько народу, что сэр Адриан решил, что крикет будет предпочтительнее.

— А что насчет бодилайна? Или его нет в местном репертуаре?

— О нем знают, сэр. Но в такой игре можно отплатить мерой за меру. Пэрриш расквитался со старым Уилером, их лучшим бэтсменом, ударом по ребрам и большому пальцу в позапрошлом году, после того, как их Билл Берт вывел из строя Триппа.

— А кто такой Трипп?

— Шофер, сэр.

— Боже милостивый! И он играет в крикет?

— Он поймал семь мячей на дурацкой левой позиции в прошлом году, сэр. Бэтсмен он так себе, зато как филдер даже пулю двадцать второго калибра поймает, если она полетит в его сторону. Проворный, как кошка, юркий, как ласка. Вам и с Триппом играть понравится, сэр. Жалко только, что вы не боулер. А то сразу поняли бы, чего стоит Трипп.

— Кто еще в команде?

— Так, поглядим… я, вы, Трипп, сэр Адриан, мистер Дерек и Уолтерс — это его вы видели здесь первым, сэр, еще викарий. Об этих вы уже знаете. Потом Джон, на нем ножи, обувь и дрова, Инч — он пахарь у фермера Сомерса, Коттон — он держит лавку в деревне, и Пэрриш, наш второй садовник. Дальше еще Корниш, хозяин постоялого двора «У француза»…

— А, да, я встречался с ним прошлым вечером. Он говорил мне, что его номер двенадцатый. И вроде был этим недоволен — или он всегда такой?

— Он судит, если команда и без него справляется. А если он выходит играть, тогда судит доктор Бэзил, а если доктор на поле, тогда кто-нибудь из нас надевает длинный белый халат и продолжает не засчитывать очки команде гостей.

— У вас, похоже, все просчитано.

— Приходится, сэр. Те, другие, они ведь тоже привозят с собой судью. Никто не уступит просто так, за здорово живешь.

Он ушел, а Том съел хлеб с маслом и налил себе вторую чашку чаю. Потом поднялся, наскоро принял чуть теплую ванну и явился к сетке в семь тридцать три. Сэр Адриан выразительно взглянул на свои часы.

От посещения церкви Том рассчитывал увильнуть, но его работодатель на этот счет оказался непреклонным. На словах посочувствовал, на деле приструнил.

— Я знаю, как вы, молодежь, относитесь к посещению церкви, но позволить себе нанести оскорбление викарию не могу. Его бита — лучшая из всех, какие у меня есть, без исключения (если только вы его не затмите), и толкать его под руку я не намерен.

Тренировочных сеток здесь было три. Тому, Триппу, сэру Адриану и юному Джону досталась первая, Дереку, Уолтерсу, Инчу и Коттону — вторая, а третья — Пэрришу и Генри. В третьей сетке битой никто не орудовал. Генри защищал калитку, а Пэрриш, которого время от времени подменяли Джон и сэр Адриан, бросал йоркеры, гугли и угловые в никем не защищаемые стойки, пока его не звали в какую-нибудь из других сеток к бэтсмену или не отпускали перевести дух.

Сомнений не вызывали два момента. Первым было то, что сэр Адриан сколотил команду, способную заявить о себе на первенстве графства. Сам он был сильным и надежным бэтсменом и искусным медленным боулером. В лице Пэрриша он нашел одного из самых сокрушительных быстрых боулеров, каких когда-либо видел Том, — человека, который умел так же точно рассчитывать длину броска и чередовал свои подачи самым неожиданным и разумным образом. (Том узнал позднее, что Пэрриш наверняка стал бы профессиональным крикетистом, если бы не истерические протесты его матери, уверенной, что играть за деньги — грех.)

Дерек, хотя ему недоставало веса и силы его деда, в роли бэтсмена держался стильно и грациозно, демонстрировал превосходный набор ударов и умение к месту пользоваться каждым из них. Вместе с тем он мужественно противостоял весьма устрашающим подачам Пэрриша. Юный Джон, умеющий запускать мяч в полет всеми мыслимыми способами, не раз заставлял его нервничать, но Дерек, играя против него, оказывался прав чаще, чем ошибался.

Второе, что заметил Том, — сэру Адриану, если капризная удача отвернулась от него, свойственно впадать в отчаяние, но это не особенно обеспокоило Тома. Он доказал это, без обид приняв брюзгливые и желчные замечания сэра Адриана, когда против Джона он упустил верный и легкий мяч, а потом еще раз, когда отбитый мяч Джона застал его врасплох. Тому показалось, что сэр Адриан с явным подозрением воспринял его невозмутимое отношение к упрекам, которые он слышал каждый раз.

Завтрак и трубка после завтрака были более чем кстати, когда тренировка закончилась, но ровно без двадцати одиннадцать сэр Адриан вызвал его и велел отправляться в церковь. Том не возразил даже, когда его вместе с Дереком подтолкнули в ту сторону, откуда слышался звон колоколов.

Приход был примечательно большим для деревенской церкви. Викарий производил впечатление ученого и спортсмена. Проницательные глаза поблескивали на его худом лице аскета, тонкие руки, обхватившие выступающие края кафедры, были явно сильными и крупными. Даже двигался викарий с грацией военного, и плечи, которые не скрывало его облачение, отличались шириной.

— Для пары сотен очков — в самый раз, — пробормотал Том, когда в разгар службы Дерек шепотом спросил, какого он мнения о «Везунчике» Блэке.

— Само собой, сэр, — продолжал шепотом Дерек, довольно улыбаясь от такого ответа, — в воскресенье все, кто приходит в церковь, молятся за команду. Очень мило с их стороны, сэр, не правда ли?

На его лице по-прежнему играла девичья улыбка, церковным гимнам он подпевал высоким и нежным альтом, за который Тому стало неловко. Однако домой на обед они вернулись друзьями. Как только обед завершился, сэр Адриан напомнил Тому, что остатком дня он может распоряжаться по своему усмотрению.

— Чай, если захотите, вам подадут в любое время и в любом месте, — продолжал сэр Адриан. — Достаточно только позвонить Уолтерсу. Летом по воскресеньям ужин в девять. Допоздна не засиживайтесь. Завтра утром в десять мы играем с командой лорда Авердона. Заурядный матч. Товарищеский, ничего более. Выиграем, проиграем, сыграем вничью — никакой разницы. Если какой-нибудь мяч покажется вам слишком быстрым или опасным, даже близко к нему не подходите. В четверг мне не нужны синяки на боках, руках или еще что-нибудь в этом роде.

На следующий день игра доставила Тому огромное удовольствие, хоть он и заслужил гневный взгляд от своего неуживчивого и целеустремленного хозяина — за то, что взял мяч, поданный ему под левую руку, хотя ожидалось, что бэтсмен отобьет его подальше.

— Хм! — сказал сэр Адриан, когда они встретились по окончании овера. — Очень неплохо. Ушиблись?

Вопрос был задан с сомнением, так как сэр Адриан всерьез подозревал, что Том намеренно ослушался приказа.

— Да, — ответил Том и заработал от сэра Адриана еще один пронзительный взгляд.

— Не наглейте.

— Я и не собирался, — ответил Том с широкой улыбкой, полной антипатии и непочтительности. Сэр Адриан фыркнул и прошел мимо, но Дерек, который играл справа от боулера, озабоченно произнес:

— Надеюсь, ваша рука не слишком пострадала, сэр. Но сказать по правде, поймали вы его здорово.

Матч закончился ничьей, что явно устраивало обе стороны.

— Побить команду лорда Авердона — значит, сделать ошибку, сэр, — сообщил Генри в тот же вечер, когда в половине восьмого принес Тому большой стакан с напитком. — По-моему, приятная выдалась игра, сэр.

— И вправду очень приятная, — согласился Том. — А почему выиграть было бы ошибкой?

— Потому что это поставило бы под угрозу ежегодное приглашение для хозяина поохотиться во владениях лорда Авердона, сэр. Такому испытанию сэр Адриан еще ни разу не подвергался.

— А, понятно, — кивнул Том, который с оттенком иронии начинал ценить менталитет своего работодателя. — А что насчет завтрашнего матча?

— Сэр Адриан известит вас за ужином, сэр. А мне позвольте поздравить вас с тем, что вы поймали мяч мистера Девайзеса.

— Не знаю точно, стоило ли.

— Поступок был не такой уж опрометчивый, сэр. Несомненно, он впечатлил сэра Адриана.

Тому не хотелось откровенничать с Генри, однако он не удержался и добавил:

— А я бы нипочем не догадался, особенно после того, что вы только что мне рассказали.

— Чтоб мне провалиться, да я еще не то мог бы вам рассказать! — воодушевился Генри.

В тот вечер за ужином сэр Адриан сделал довольно громкое заявление. Тома, который глазел в окно столовой на лужайку и ясное небо, вдруг вернул к действительности иного рода голос хозяина дома, заметившего:

— Та-ак, завтра Колни Хэтч. Помнишь этого малого, который чуть не прихлопнул Триппа, Дерри?

— А как же, дедушка. Интересно, в команде ли он еще, — Дерек торопливо проглотил полную вилку семги с майонезом, чтобы незамедлительно ответить на вопрос деда. Сэр Адриан от души расхохотался.

— А то где же? Такой игрок заработает ранов тридцать на иннингах, пока его не выбьют на поданных, принятых, полевых мячах или даже не освищут, — ответил он.

Том попросил пояснений.

— Не хотите ли вы сказать, что нам предстоит играть с командой безумцев, сэр?

— Ежегодная традиция, мой мальчик, — это обстоятельство, казалось, доставляло сэру Адриану удовольствие. — Большая лечебница для душевнобольных примерно в двадцати милях отсюда. Команда приезжает в автобусах с примерно пятьюдесятью болельщиками и полудюжиной надзирателей… только называются они в наши дни пациентами и сестрами милосердия. Судья у них тоже полоумный, и если заметите, что он подкрадывается к вам сзади, как только их боулер приступит к рану, бегите к питчу во всю прыть. В прошлом году он припас шелковый чулок и чуть не удавил Генри. Все они склонны к убийствам, само собой. Это что-то вроде лечебницы Бродмур, только классом пониже.

Том решил, что сэр Адриан, вероятно, упражняется в том, что считает остроумием. Он усмехнулся, но ничего не ответил. Сэр Адриан хмыкнул и перевел взгляд на пустую тарелку внука.

— Съешь хоть кусочек цыпленка, Дерри, — предложил он. — Ты ведь нагулял аппетит.

— Пожалуй, попробую, дедушка. Спасибо, что заметил, что я проголодался. Ты всегда ужасно добр ко мне.

У Тома, в котором начинала просыпаться безотчетная привязанность к подопечному, эти замечания вызвали неприязнь. Он нахмурился, глядя в свою тарелку, но дед с внуком смотрели только друг на друга, полностью игнорируя его.

Матч на следующий день хоть и не был ни опасным, ни экзотическим, как следовало из слов сэра Адриана, тем не менее имел свои странности. Команда выглядела вполне нормальной… в сущности, человек из первого автобуса, которого Том мысленно классифицировал как судью с шелковым чулком, оказался психиатром, возглавляющим группу. Переоделись все они в превосходно сшитые и красивые фланелевые костюмы и элегантные кепки с великолепными козырьками, алыми сверху и зелеными снизу.

Сэр Адриан и капитан другой команды бросили жребий и после того, как один из игроков расплакался, потому что на поле не обнаружилось ромашек, матч начался с разгромного удара сэра Адриана, отправившего быструю подачу противника на соседний выгон. Судья подошел и предупредил, чтобы он больше так не делал. К изумлению Тома, сэр Адриан внял совету и до конца овера только ставил блоки или бил еле-еле.

Когда пришла очередь Тома взяться за биту, счет достиг двадцати трех ранов и трех калиток. Сэр Адриан все еще был в игре, но викария, играющего слева, вывел специалист по плетению венков из ромашек, а Дерек, явно нервничающий, потерял свою калитку из-за мяча, посланного издалека, с которым справился бы и десятилетний мальчишка.

— У нас все идет прекрасно, — сообщил сэр Адриан, подойдя к Тому. — Жаль только, я забылся с этим первым мячом. Только помните: вы выходите из игры, как только счет достигнет шестидесяти. Я всегда делаю объявление при шестидесяти, иначе эти ребята совсем падают духом.

— А-а, так значит, они выигрывают? — Только теперь Том понял, почему сэр Адриан так кротко выслушал упреки судьи после того, как заработал шесть очков.

— Конечно, конечно! Незачем расстраивать их, бедолаг.

Том, которого арбитр с шелковым чулком засудил за нарушение положения относительно стоек калитки, уже не в первый раз решил, что ему нечего и надеяться когда-нибудь понять, как работает ум сэра Адриана, хотя порой у него появлялись догадки.

Гостей, всех с восторженными улыбками на лицах, кроме одного, который заявил, что еще не бил ни разу и потому был отправлен подавать Джону, на поле с которым играли викарий, Том и Дерек, наконец выпроводили под радостные возгласы. Сэр Адриан со вздохом облегчения объявил, что на следующий день крикета не будет и что Том может провести его, как пожелает, лишь бы он только не переутомился, не получил травм, не пил и не ел слишком много и не завалился в постель с какой-нибудь девчонкой.

— У меня нет знакомых, которые согласились бы на такое, сэр, — любезно ответил Том. Матч развеселил его, а известие о дне без крикета оказалось определенно кстати. Он непринужденно чувствовал себя со всеми, даже со своим малосимпатичным работодателем.

— Чем займемся? — спросил Том у Дерека.

— Только осторожнее теперь, Дерри, — вмешался его дед. — Имей в виду, никакого перенапряжения! В четверг ты нужен мне на пике формы.

— Я бы повалялся в гамаке возле выгона и поел малины, — сказал Дерек. — А вы могли бы почитать мне, пока я ем, — добавил он, повернувшись к Тому. — Вы наверняка прекрасно читаете вслух, сэр.

— Ладно, — согласился Том, которого начинала мучать совесть оттого, что они с Дереком оба пренебрегали их совместными занятиями. — Но я не намерен читать вам ни сенсационных романов, ни еще какой-нибудь такой же ерунды. Это будет чтение, так или иначе связанное с вашей работой… по крайней мере, часть времени.

— О да. Пусть будет Геродот. Обожаю этого старика, а вы? Или вы считаете историю слишком легким предметом?

Том заподозрил было в словах юноши иронию, но выражение на прекрасном, девически нежном лице Дерека было настолько невинным и вопросительным, что он лишь рассмеялся и ответил, что Геродот будет в самый раз, хотя он, Том, и не разделяет его мнение о своих талантах чтеца.

— Я сразу скажу вам, если чего-нибудь не пойму, — пообещал Дерек. Том нацелился дать ему шутливого шлепка — и вдруг заметил красные искры почти маниакальной ярости в маленьких рыбьих глазках сэра Адриана.

«Боже милостивый! Значит, среди моих знакомых есть еще один безумец — кроме тех, кто приезжал на матч», — мелькнуло в голове у Тома.

Из затеи с Геродотом ничего не вышло. Следующий день выдался дождливым. Том проснулся в шесть, выбрался из постели и подошел к окну. Небо было беспросветным, низким и серо-стальным, вдобавок дождь лил как из ведра.

Одетый в пижаму, Том стоял и мрачно смотрел в окно. Как всякому бэтсмену, летний дождь внушал ему ужас. Он не слышал даже, как вошел Уолтерс, и вздрогнул от неожиданности, услышав ровный голос слуги:

— Завтра калитка в распоряжении боулера, сэр. Джон в восторге, скакал на лужайке с пяти часов. Его разбудил дождь, и он пустился под ним в пляс, как помешанный. Он большой любитель мокрых калиток, сэр.

— Будем надеяться, что он схватит простуду, — угрюмо отозвался Том. Уолтерс с сочувственным взглядом поставил поднос на столик у кровати. Том вернулся в постель и налил себе чаю. В семь зашел Дерек.

— Дедушка рад дождю, — сообщил он, сел поверх стеганого покрывала на кровати и взял ломтик хлеба с маслом. — А я рад тому, что он рад, хотя сам разочарован до глубины души. Я-то надеялся завтра сделать сотню очков.

— Слова истинного мужчины, — заметил Том. — Чем займемся сегодня?

— Я думаю насчет паба, сэр, а вы?

— Вас не обслужат, вы слишком молоды. И потом, ваш дед сразу уволит меня, и правильно сделает, если я поведу вас в такое место.

— Нет, не уволит. Мне же не обязательно что-нибудь пить. Мы могли бы поиграть в дартс и на автоматах, которые Корниш поставил прошлой зимой. Как вам Корниш в роли судьи?

— Да вроде бы ничего. А что в нем особенного?

— Я бы назвал его зловещей личностью.

— Чушь. Он обычный славный малый. Грубоватый, но надежный.

— О да, с виду.

— Да будет вам! Вы рассуждаете, как девчонка!

— А я и должен был быть девчонкой. Мои родители молились о дочери. В прямом смысле. Так что мне не очень-то повезло родиться мальчишкой. Вдобавок я скучаю по своему брату-близнецу. Знаете, у близнецов такое бывает.

— Брату-близнецу?

— Да, именно. У меня был брат. Я хорошо его помню. Нам было семь лет, когда его увезли от меня.

— То есть как это?

— Сам не знаю. Я был тогда слишком мал. Все, что я помню, — его имя. Его звали Фрэнсис. Я заговаривал о нем с дедушкой несколько раз, но он лишь отмахивался, хотя наверняка знает об этом все.

— Может, он и вам объяснит, когда вам исполнится двадцать один год, — отозвался Том почти шутливым тоном, потому что, к своему удивлению, посочувствовал несносному юнцу. Дерек вздохнул, провел ладонью по своим сияющим волосам, отвернулся от окна и совсем по-детски спросил:

— Ну что, в паб или не в паб? Наверное, все-таки нет?

— Верно.

— Что ж, ладно. Тогда вы придумайте, чем нам заняться.

— Мы могли бы все-таки почитать Геродота.

— В дождь?

Том рассмеялся. Строчка из давнего рассказа лорда Дансени всплыла в его памяти, и он процитировал ее вслух:

— «Иметь бы мне божка, чтоб было кому поклоняться в сырые дни».

Дерек рассмеялся пронзительным фальцетом, словно взвизгнул.

— И мне, и мне! — воскликнул он. — Знаете, что я вам скажу? Давайте его сотворим! Ну давайте же сотворим, ладно?

Тому, который отнюдь не был приверженцем десяти заповедей, это времяпрепровождение показалось ничем не хуже любого другого.

— Из чего же мы его сотворим? — спросил он.

— Сначала из глины, а потом, если он нам понравится, — из дерева. А если он получится очень удачный, отправим его на выставку скульптуры. В Швейцарии мужчины постоянно выстругивали что-нибудь из дерева, и у меня тоже неплохо получалось. У нас был инструктор, который таким способом зарабатывал на летних приезжих больше денег, чем получал в качестве жалованья. Вот только он обычно продавал вместе со своими изделиями и наши, а это, по-моему, не совсем честно, ведь он ни разу не купил нам из этих денег даже шоколадки.

Так что когда завтрак был кончен и сияющий сэр Адриан провел что-то вроде совета директоров с одиннадцатью игроками своей команды и Корнишем, судьей из Мида (который не открывал свое заведение до одиннадцати), Том и Дерек занялись чурбаками, отобранными в дровяном сарае, и комком глины для лепки, чтобы сотворить себе кумира.

Дождь продолжался всю среду. Приличия (точнее, этика английского крикета) побудили сэра Адриана накрыть брезентом участок у калитки начиная с полудня, но к тому времени непогода уже успела нанести ему ущерб. Однако в четверг на заре небо было ясным, так как в четыре утра дождь прекратился, а к семи ликующий сэр Адриан распорядился убрать брезент, чтобы питч успел просохнуть — так он объяснил, но на самом деле чтобы убедиться, что питч, к недовольству бэтсменов, остался непоправимо вязким и липким.

— Мы выиграем жеребьевку и будем подавать первыми, — заявил сэр Адриан.

— Но ведь мы можем и не выиграть, — возразил Том.

— Я возьму свой новый счастливый флорин, — пообещал сэр Адриан. — И поскольку Уитт, их капитан, наверняка воспользуется той же монетой, что и в прошлом году, подачу мы выиграем несомненно.

Помимо ощущения разбоя среди бела дня, Том ничего не извлек из этого пророчества и предпочел не развивать эту тему. Однако ему выпала честь увидеть, как была выиграна первая подача.

Капитан противника Уитт, крупный, белобрысый и краснолицый тип, которого Том незамедлительно и бесповоротно занес в категорию хамов в мысленном списке, извлек из кармана спортивной куртки серебряную монету и подбросил ее на пробу.

— Нет, — отказался сэр Адриан, — теперь моя очередь бросать жребий. В прошлом году вы бросали, а я выбирал.

— Да как хотите, — отозвался Уитт, протягивая монету. Сэр Адриан посмотрел на нее.

— Счастливая, да? — спросил он, любезно засмеялся и показал монету Тому, прежде чем Уитт смог помешать ему. — Неплохо бы и нам иметь такую — да, Донах? Ценная реликвия, верно?

Уитт забрал монету, нахмурился, бросил ее обратно в карман, схватил другую, протянутую ему сэром Адрианом, и подбросил ее в воздух так высоко, как только мог.

— Орел! — крикнул сэр Адриан. Орел и выпал. Сэр Адриан сцапал монету, бросил ее в свой карман и рявкнул: — Мяч наш, и вам не на что жаловаться. Я же дал вам сделать бросок.

— Значит, вы были правы, сэр, — сказал Том, нехотя восхищаясь неспортивной предусмотрительностью своего работодателя. — Видимо, ваша монета тоже с двумя орлами?

— Вы-то сами как думаете, мой мальчик? — добродушно откликнулся сэр Адриан. — А этот… нечего было надеяться, что эта дрянная уловка сойдет ему с рук второй год подряд!

С этого момента игра продолжалась в атмосфере враждебности и упрямства, совершенно чуждых Тому. Судья из Брука объявлял боулерам ноу-бол всякий раз, как только представлялась возможность, но в целом действовал довольно справедливо, а судья из Мида, хозяин постоялого двора Корниш, верно истолковывал недвусмысленные сигналы сэра Адриана и принимал решения согласно правилу «нога перед калиткой», так что Тому оставалось лишь дивиться. Свои аргументы и контраргументы выдвигали как судьи, споря друг с другом, так и игроки, споря с судьями.

Несмотря на все старания хозяина Корниша, к обеду счет составлял восемьдесят ранов и три калитки. Во время перерыва снова зарядил дождь.

Сэр Адриан распорядился о прекрасном обеде, которому команды, сидя за отдельными столами в интересах мира и пищеварения, были рады воздать должное. Продолжающий бдительно следить за погодой сэр Адриан при первой же возможности поднялся из-за стола и собрал свою команду подальше от ушей команды из Брука.

— Итак, ребята, — заговорил он, — нам надо как следует постараться. Еще не все калитки повалены, но нам их падения пока не нужны. Питч сейчас особенно коварен. На нем они много очков не наберут, но и мы тоже, поэтому вот мой приказ: тяните время с их последними игроками, как только можете, лишь бы у них не прибавлялось ранов. Нам надо, чтобы питч как следует развезло, прежде чем мяч перейдет к нам. Далее, филдеры: не ловите мячи вообще, пока я вам не скажу. Не давайте им зарабатывать раны, и только. Никаких эффектных бросков в защиту калитки или тому подобной чепухи. Вы, Пэрриш, посмотрите, нельзя ли изловчиться и как следует размесить грязь ближе к концу поля. Вы знаете, где обычно любит разбегаться их быстрый боулер, а вашим пробежкам это не повредит, если вы все сделаете с умом. А тебе, Дерри, мальчик мой, в сырую погоду лучше не высовываться. Это вредно для твоей груди. Пойди приляг ненадолго. Отдых тебе пойдет только на пользу.

А от вас, бэтсмены, я жду, что с началом игры вы будете набирать раны. Восемьдесят-три — не бог весть какой счет. Нам бы только затянуть время, пока калитка не вымокнет как следует, и тогда в субботу стереть их в порошок — раз плюнуть. Их питч безнадежен, стоит только ему раскиснуть. Их игрокам с медленным и средним темпом будет уже не до выкрутасов, а если повезет, их быстрый боулер свернет себе шею. Ладно, Уолтер, скажите викарию, пусть уже возвращается. Только рассказывать ему про стратегию игры ни к чему, — добавил он в сторону Тома. — Он все равно не понимает всех тонкостей. А вы играйте, как велено. И чтоб без этих фокусов, не вздумайте снова ловить мяч левой рукой, как в тот день, юноша. Капитан здесь я, мое слово закон.

Спустя десять минут возобновилась игра… или, скорее, побоище. Уитт, капитан противника, выбил вторую калитку и был все еще в игре. Он не упускал ни единой возможности и, демонстрируя поразительную ловкость и проворство прима-балерины, свойственные ему, не давал даже Корнишу признать правоту особо громогласных требований уикет-кипера засудить его за «ногу перед калиткой». Вместе с тем он успевал следить за погодой, и меньше чем через десять минут после возобновления игры легким ударом послал мяч так, что тот застрял в воротнике рубашки Генри.

— Аут! — непреклонным тоном объявил судья из Брука, и Уитт, который тоже был стратегом, отошел от калитки, прежде чем негодующий Генри успел поспешно вытряхнуть злополучный мяч на траву.

— Нот-аут! — взревел сэр Адриан, которого умело поддержал судья Корниш. Но было уже слишком поздно. Следующий бэтсмен рванулся к калитке. Сэр Адриан потратил добрых три минуты, заново расставляя своих полевых игроков, а Корниш — еще полторы, утаптывая два воображаемых бугра, хотя не имел никаких оснований брать на себя эту дополнительную обязанность. Однако игру все-таки пришлось возобновить, в чем, несомненно, и заключались намерения оставшихся бэтсменов. И они старались изо всех сил, чтобы их вывели из игры в результате кота, боулда или ран-аута. В качестве ответных мер боулеры подавали мячи как можно дальше от калитки, но не настолько далеко, чтобы увеличить счет, а если бэтсмены предлагали поймать мяч, то как бы ловко и незаметно они это ни делали, филдеры отходили в сторону или засовывали руки в карманы. А дождь все лил. Том начинал завидовать Дереку Коксу.

Внезапно, когда этот фарс продолжался уже три четверти часа, сэр Адриан замахал руками, подавая знак своим боулерам. Калитка уже достаточно раскисла. Пэрриш, рискуя сломать шею — риск, которым с точки зрения сэра Адриана можно было пренебречь, поскольку бэтсменом Пэрриш считался никудышным, — поднапрягся, отбивая мертвые мячи, и иннинг команды Брука завершился.

— Но какого черта их капитан не делал объявлений, когда стало ясно, чего мы добиваемся? — спросил Том у Уолтерса, пока они шли к павильону.

— В этом матче было решено не делать объявлений, сэр, — ответил Уолтерс. — Однажды Брук набрал четыреста и десять за шесть подач, и сэр Адриан был вне себя. В том матче у нас не было ни единого шанса отбить мяч до субботнего вечера, и поскольку ничьих в матчах против Брука мы не признаем, а за две игры набрали только несколько ранов каждый, пришлось отдать победу Бруку. Давненько такого не случалось. Ну, хозяин полумер не признает. Поначалу я уж боялся, что он выгонит нас всех, но наверное, потом передумал. Так что похоже, сегодня он возьмет реванш. А жаль, что нам нельзя играть, как полагается. Сам я не из Мида и не из Брука, так что мне-то нет дела до того, кто выиграет. Но нам, видите ли, надо держаться за свою работу, так что сэр Адриан не проиграет… если только он сам не захочет.

В перерыве, во время которого команды менялись местами, судьи остались на поле — под предлогом осмотра питча, но на самом деле, несомненно для того, чтобы бдительно приглядывать друг за другом и не допустить, чтобы кто-нибудь намудрил с калиткой.

Как раз тогда, когда сэр Адриан (которому вместе с Томом предстояло первым выйти на поле) сидел перед павильоном, к счастью, уже надев щитки, чернявый и смуглый игрок из команды Брука широкими шагами приблизился к нему.

— Я посылаю за констеблем, — объявил он с искаженным яростью лицом. — Мистер Уитт лежит там мертвый. Кто-то из ваших св… убил его.

А затем ударил сэра Адриана в глаз.

Глава 5
Ветвоуд

Там, где все были искренними, общительными и любезными, распознавание различных степеней обязанности может оказаться трудной и оскорбительной задачей.

Джеймс Ингрэм, доктор богословия. Воспоминания об Оксфорде

В Ветвоуде, Норфолк, миссис Брэдли, независимо от планов полиции, продолжала вести собственное расследование. Судя по тому, что выяснилось во время коронерского дознания, ни Фрэнсис, ни его опекунша (если удостоить этого звания мисс Хиггс) не могли быть причастными к убийству натуралиста Кэмпбелла, труп которого обнаружили закрепленным на дне ялика, поскольку в момент его смерти они оба отсутствовали в Ветвоуде. То, что они действительно провели неделю в Грейт-Ярмуте в числах, указанных мисс Хиггс, не вызывало ни тени сомнения.

С другой стороны, очевидным и безусловным фактом оставалось то, что между Грейт-Ярмутом и Ветвоудом регулярно курсировали автобусы, и они, как правило, были переполнены. Следовательно, мисс Хиггс или Фрэнсис (или они оба, действуя по предварительному сговору) вполне могли попытать удачу и остаться незамеченными, если бы решили вернуться в Ветвоуд и убить своего соседа.

Кроме того, не обязательно было садиться на автобус, размышляла миссис Брэдли. Взятая напрокат машина без шофера еще больше отвечала бы этой цели, особенно если бы в прокатную контору обратилась мисс Хиггс — неприметная, похожая на мышку женщина, а Фрэнсис присоединился к ней где-нибудь по дороге. Едва ли таким транспортным средством могло послужить такси. Старую деву средних лет таксист мог и не вспомнить, зато вряд ли забыл бы красивого юношу-инвалида.

Более конкретные расспросы привели к некоторым любопытным, но не обязательно полезным открытиям. Всего у реки располагалось семь бунгало. Первое от деревни, выше прочих по течению, занимали Фрэнсис и мисс Хиггс. Следующее, снятое самой миссис Брэдли, обычно находилось в распоряжении натуралиста Кэмпбелла, который летом уезжал на север и, как правило, отсутствовал в Ветвоуде по меньшей мере три месяца. Третье бунгало занимали, по-видимому регулярно, два любителя рыбалки на мокрую мушку, некие Тэвис и Грендолл. В сезон ловли пресноводной рыбы они приезжали каждую пятницу и каждый понедельник утром возвращались в Лондон на машине. Таким образом, если только убийство не было совершено на выходных, они не могли считаться важными свидетелями, и если только они сами не были убийцами, из списка их полагалось бы вычеркнуть.

Четвертое бунгало принадлежало семье местных судостроителей. Летом им время от времени пользовался кто-нибудь из представителей клана, но посторонним его никогда не сдавали. Пятое бунгало представляло еще меньше интереса. Непригодное для проживания и нежилое, оно пустовало с тех пор, как шесть лет назад в нем вспыхнул пожар. Там искать было нечего.

О шестом бунгало удалось собрать массу сведений. Оказалось, что его круглый год снимал некий человек по фамилии Дарнуэлл: приезжал из Лондона, производил впечатление достаточно обеспеченного и принимал у себя дам того рода, которых люди сведущие, но сдержанные или обладающие ограниченным словарным запасом, именуют «красотками».

Бунгало номер семь каждое лето снимала приятная пара средних лет, обычно приглашая своих знакомых молодых людей, особенно их сына и его друзей, проводить с ними выходные в июне, июле и августе.

Миссис Брэдли, которая, когда хотела, могла выманить даже жабий камень у жабы, вскоре уже была в превосходных отношениях со всеми своими соседями. Семь бунгало, какими бы изолированными они ни были от остальной деревни, к почтовому адресу которой относились, стали замкнутым и самостоятельным сообществом, где мирились даже с неразборчивым в связях мистером Дарнуэллом и его многочисленными «племянницами». Этот маленький форпост, в сущности, интересовался личностью миссис Брэдли настолько же, насколько сама она интересовалась его обитателями, и она без малейших затруднений познакомилась с каждым из них.

Ей казалось маловероятным, чтобы труп ко дну ялика мог прикрепить кто-нибудь из посторонних. Любой человек со стороны стал бы объектом слишком пристального внимания, и поскольку для его задачи, как выяснилось, требовалось некоторое время стучать молотком, при дневном свете она могла быть выполнена лишь в том случае, если бы выглядела совершенно безобидно.

Вскоре миссис Брэдли обнаружила, что починка лодок в настоящее время является запретной темой в кругу жителей бунгало. И она едва ли могла винить их. Как умные люди, они понимали (так же отчетливо, как и она), что сознаться в ремонте лодки, состоявшемся в ту же неделю, когда Фрэнсис и мисс Хиггс находились в Грейт-Ярмуте, — значит обречь себя на объяснения о характере этого ремонта в суде.

Но за исключением этой темы убийство обсуждалось совершенно свободно и беспрепятственно. В каждом бунгало придерживались своих взглядов, подробности которых усердно и скрупулезно собирала миссис Брэдли. Единственными людьми, мнение которых она не спросила, были мисс Хиггс и Фрэнсис. Первая, тревожась за своего подопечного, запросила и получила разрешение полиции увезти его к деду в Хэмпшир. Тому, что сэр Адриан не ответил на ее письмо, она не удивилась, но поделилась с миссис Брэдли намерением все равно отправиться туда.

Миссис Брэдли, отправив внучатого племянника домой, увлеченно занялась делом. Она вела тщательные записи своих бесед с жителями бунгало и расспрашивала их, — на редкость эффективно и не вызывая явных подозрений, — начиная с пары средних лет, фамилия которой была Коппингер. У нее возникло сильное желание вычеркнуть их из списка (по психологическим причинам), особенно после того, как подтвердилось то, что они рассказали о себе.

Они были вполне заурядными людьми. Мужчина управлял фабрикой купальных костюмов. В голове у него существовала некая связь между его работой и водой, в которую рано или поздно попадала его продукция. Плавать он не умел, но любил бывать возле реки или моря. Эта любовь однажды летом привела его в Ветвоуд, и с тех пор он не провел ни единого отпуска в другом месте. Его жену вполне устраивала возможность быть рядом с ним, а их сын являлся для них светом в окошке. У этой семьи не было ни врагов, ни долгов, ни секретов (насколько удалось определить), зато имелось множество друзей.

Помимо контактов, предписанных добрососедскими отношениями, миссис Брэдли решила больше их не тревожить. Их сын, юноша двадцати двух лет, общался в своем кругу юношей и девушек и неизменно избегал Фрэнсиса, подозревая, что у того не все в порядке с головой. Застенчивый паренек-инвалид с трудным характером явно понимал это, поэтому не делал ни малейших попыток познакомиться с соседями.

К Моррису Дарнуэллу, снимавшему соседнее бунгало, миссис Брэдли была гораздо менее снисходительна, как и менее уверена в нем. Прежде всего потому, что он сам по себе был загадкой, даже если бы не возникало вопросов об убийстве. Едва ли можно было вообразить нечто более далекое от расхожих представлений о располневшем Лотарио с барашковым воротником, а тем более — от белокурой бестии из тевтонской идеологии. Дарнуэлл был похожим на обезьянку человечком с грустным выражением лица, свойственным всем обезьяноподобным, с тихим и вежливым голосом, скромными манерами и обширными познаниями в искусстве острова Пасхи.

Подозрения миссис Брэдли он возбудил, с жаром заявив о своей неприязни к покойному. Ей показалось, что он слишком уж откровенен и прям, чтобы поверить в его искренность. Но это еще не значило, что он причастен к убийству.

— Кэмпбелл? Несносный тип, — заявил Дарнуэлл. — Он такой же натуралист, как я. Даже в меньшей степени. Эти его бинокли многое объясняют. Я знавал женщину, которая из-за них покончила с собой. Он был ищейкой, шантажистом и частным осведомителем. Его смерти могла желать сотня человек. Но этот способ прибить труп под дном ялика своеобразен. Полиция наверняка сделает из этого какие-то выводы. Чудовищно, не правда ли? Дно ялика — не тот тайник, который всякому придет в голову. Вы ведь психолог. Как по-вашему, это что-нибудь означает?

Миссис Брэдли вежливо улыбнулась и честно ответила, что главный интерес для нее представляла реакция юного мистера Кокса.

— Да, странный он малый, — согласился Дарнуэлл. — Превосходный пловец и ныряльщик, — он многозначительно посмотрел на миссис Брэдли, но она не клюнула на эту удочку и ровным тоном отозвалась:

— Природа всегда компенсирует и телесные, и умственные недостатки, верно?

На вопрос о своем собственном местопребывании в ту неделю, когда было совершено убийство, Дарнуэлл ответил обескураживающе честно:

— Это, наверное, случилось на той неделе, когда здесь у меня была Энни. Макхит был прав насчет женщин: ничто так не облегчает душу, как они. Если я тогда спал с Энни, а она часто отвергает мои авансы, слишком часто, этот человек мог бить в барабан Дрейка прямо под моими окнами, а я бы ничего не заметил.

— Предположительно это было сделано днем, — сообщила миссис Брэдли. Дарнуэлл замахал тонкими руками, такими же изящными с виду, как усики бабочки, и решительно покачал головой.

— Тем больше у меня причин ничего об этом не знать. Мы с Энни оставались в постели до двенадцати, а затем шли в деревню или уезжали на машине куда-нибудь обедать. Это местные вечно возятся со своими лодками рано утром. И все-таки повторю, что вряд ли что-нибудь заметил бы. Такова расплата за любовь.

На этом миссис Брэдли и оставила его, но поставила вопросительный знак против имени Морриса Дарнуэлла в своей записной книжке. Его замечания, однако, подсказали еще одну линию расследования. Надо полагать, с полицией он поделился теми же сведениями, что и с ней, но чутье детектива, присущее миссис Брэдли (или, как она со всей честностью предпочитала называть это, ее ненасытное любопытство), побудило ее к независимым действиям в связи с тем, что она узнала.

Эти независимые действия вскоре принесли плоды. Оказалось, что убитый и вправду был и частным осведомителем, и шантажистом. Его жертвы исчислялись сотнями. Если бы не жгучее желание узнать правду о его смерти, миссис Брэдли утратила бы к нему всякий интерес. Она сделала вывод, что некто неблагоразумно дал волю своему гневу и решил положить конец своим невыносимым мукам. Теперь она уже не испытывала ни малейшего сочувствия к покойному. По ее мнению, шантажисты гораздо хуже убийц, но это конкретное убийство вызывало у нее острый интерес.

Затем она переключила внимание на жителей четвертого бунгало, принадлежащего семье судостроителя. В ту неделю, о которой шла речь, бунгало занимал кузен судостроителя по фамилии Лафферти, его жена и двое дочерей. Услышав эту фамилию, миссис Брэдли наморщила желтоватый лоб и задала собеседнику прямой, но не вызывающий возмущения вопрос:

— Всемирно известный пловец?

— Раньше был им. А теперь уже слишком стар. Мне сорок пять. Но я все еще выступаю за свой клуб, и девочки тоже делают успехи. Познакомьтесь с моей женой — Джейн Корт. Вы, наверное, про нее тоже слышали. Президент Клуба плавания «Нереида» и звезда 1930–1931 годов. Чуть не попала в олимпийскую сборную. Лично я бы включил ее, но я, наверное, сужу предвзято.

Миссис Брэдли тоже была предвзята. И обнаружила, что ее разум решительно отказывается записывать этих людей в возможные убийцы. Во всяком случае такая дикая затея, как закрепление трупа под дном ялика железными скобами и штырями, с наибольшей вероятностью была осуществлена на суше. Справиться с нею под водой просто невозможно. Следовательно, доказанная способность плавать и нырять не играет роли, разве что в том случае, если бы оказавшись на месте убийцы, миссис Брэдли пожелала бы убедиться, что труп все еще в тайнике и надежно закреплен, после того как ялик поставили обратно в эллинг.

Ей казалось, что вся работа была проделана в том же лодочном сарае. Он обеспечил бы достаточную (хотя и не самую надежную) защиту для сомнительных и тайных действий, для которых понадобилось бы только поднять ялик по доскам, пологим пандусом спускающимся с бетонных блоков вокруг воды. Из такого положения сильному и решительному мужчине было бы довольно легко снова перевернуть ялик и спустить его на воду, даже с дополнительным весом мертвеца и железного крепежа, — впрочем, с помощью второго мужчины, мальчика или даже женщины задача оказывалась еще более простой. Поэтому миссис Брэдли не стала отвергать свою первоначальную мысль о том, что к преступлению причастны двое, но предположила, что один из них был идейным вдохновителем.

Зацепкой, за которую особенно рьяно ухватилась полиция, стало то, что труп закрепили на днище ялика явно специально подготовленными железными деталями. Его прихватили скобами за шею, за обе руки выше локтя и за каждое бедро, и штыри для скоб были настолько острыми, что одного удара молотка наверняка хватало, чтобы вогнать их в прочный деревянный каркас ялика. Посовещавшись, полицейские решили, что если удастся узнать, где был изготовлен или куплен весь этот крепеж, тогда выяснится также, как выглядел человек, который им воспользовался.

Миссис Брэдли не хотела продвигаться дальше по этой линии расследования. Ее интересовала прежде всего психология убийцы. Убийца, как она полагала, не предвидел одного: что труп сравнительно быстро найдут. Должно быть, он надеялся, что к моменту обнаружения тело успеет измениться до неузнаваемости, и опознать его не удастся. Однако она знала, подобно Руперту Бруку с его непоэтической сущностью, что сомнения нельзя отрицать.

Некоторое время она размышляла об этом просчете со стороны убийцы. Казалось, как будто бы он все-таки мог и не принадлежать к сообществу жителей бунгало, если только не был Фрэнсисом. Окружающие знали Фрэнсиса как хорошего пловца, знали, что он умеет ходить на ялике и на веслах, и под парусом, и посторонний предмет под днищем ялика и его изменившееся благодаря новому ужасному килю поведение должны были немедленно привлечь внимание Фрэнсиса. Вместе с тем тот же самый довод говорил в пользу убийцы из числа местных, хорошо знакомого остальным жителям бунгало, ибо иначе, доказывала самой себе миссис Брэдли, он вряд ли сумел бы явиться сюда и уйти незамеченным. А в то, что со своим делом он справился под покровом темноты, ей по-прежнему не верилось.

Несколько часов миссис Брэдли посвятила осмотру развалин сгоревшего бунгало — после того, как полиция бросила (возможно, на время) поиски улик в непосредственной близости к месту преступления, — но этот осмотр ничем ей не помог. Следы пожара и еще более плачевные лужи воды, которой его тушили, — вот все, что она обнаружила. Убитого оглушили ударом по голове, размозжив череп. Его могли убить и в сгоревшем бунгало, вот только следов крови там не оказалось, но с таким же успехом его могли убить совсем в другом месте, а затем привезти сюда труп на машине.

Единственными жителями бунгало, которые все еще значились в списке миссис Брэдли, были два любителя рыбалки, Грендолл и Тэвис, но полиция со всей определенностью установила, что ни того, ни другого в момент убийства в Ветвоуде не было. Грендолл находился в Швейцарии, где у его тяжелобольной матери случился серьезный рецидив, потому он и уехал так поспешно, а Тэвис остался в Лондоне потому, что не пожелал уезжать в Ветвоуд один. Однако миссис Брэдли их алиби не удовлетворило. И хотя полиция уже вычеркнула этих двоих из своего списка возможных подозреваемых, она лишь ограничилась признанием того факта, что для Тэвиса и Грендолла серьезная болезнь матери последнего и ухудшение ее состояния оказались очень кстати.

Полиция вскоре разыскала кузнеца, который изготовил железные скобы и штыри к ним, с помощью которых убийца закрепил труп под дном ялика. Кузнец этот жил менее чем в десяти милях от Ветвоуда. Он заявил, что никто из жителей бунгало — ни мужчина, ни женщина, ни подросток, — не были тем самым покупателем, которому он продал скобы. Причины полагать, что он либо лжет, либо ошибается, отсутствовали, вдобавок кузнец смог довольно подробно описать этого покупателя. К сожалению, в эпоху готовой одежды массового производства описание румяного мужчины среднего роста и крепкого сложения, одетого в твидовый пиджак, шерстяной пуловер, фланелевые брюки, мягкую шляпу и плащ, мало что дало дальнейшему расследованию. Полиция продемонстрировала кузнецу всех возможных подозреваемых одного за другим, но тот, будучи невпечатлительным, здравомыслящим, не поддающимся внушению жителем Норфолка, твердо стоял на своем. Его покупатель, подтвердил он со всей определенностью, не был даже отдаленно похож на кого-нибудь из подозреваемых. Правда, в его показаниях была одна зацепка, но не очень полезная. По мнению кузнеца, у покупателя был западный выговор. То есть он родом не из Норфолка и не из Лондона.

От попытки изобразить этот выговор он отказался, и миссис Брэдли подумалось, что это даже к лучшему, поскольку его попытка могла оказаться еще более бесполезной, чем его отказ.

Как раз в этот интересный, но мало чем полезный момент мисс Хиггс, отправившись вместе с Фрэнсисом в деревню за покупками, поскользнулась на крыльце универсального магазина и сломала левую ногу. Кроме того, она ударилась головой, и сотрясение мозга, полученное ею при этом, лишило ее возможности принимать посетителей в больнице, куда ее увезли.

Миссис Брэдли не только посочувствовала ей в записке, но и предложила отвезти Фрэнсиса к его деду по адресу, который она ранее выяснила у мисс Хиггс. Однако казалось маловероятным, чтобы мисс Хиггс в ближайшие несколько дней оправилась настолько, чтобы получить ее послания или прочитать их.

Несмотря на то что, по словам мисс Хиггс, сэр Адриан даже не удосужился ответить на ее письма, миссис Брэдли не сомневалась в своей способности вернуть ему внука теперь, когда мисс Хиггс была уже не в состоянии нести ответственность за юношу. О том, что ее может постигнуть неудача, она, как обычно, даже не задумывалась. Так или иначе, становиться ангелом-хранителем в ее намерения не входило. За Фрэнсиса несет ответственность сэр Адриан, вот она и доставит юношу к тому, кто за него отвечает. Даже не пытаясь объяснить свои намерения Фрэнсису, она просто уложила его вещи, послала за своим шофером и назвала адрес в Миде.

Назад: Эхо незнакомцев

Дальше: Глава 6 Мид

Глава 1 Азбука глухонемых

Глава 2 Статус любителя

Глава 3 Киль мертвеца

Глава 4 Калитка боулера

Глава 5 Ветвоуд