Глава 18
Только два часа спустя Спецци наконец встал из-за стола, закурил и сказал:
– Да. Да, конечно. Теперь все ясно. Я должен был сам до этого додуматься. Но что же теперь делать? И потом Марио… Как убили Марио?
– Именно этот вопрос я задаю себе весь день, – ответил Генри. – А насчет того, что делать… Вчера я сказал вам, что наша единственная надежда – это подсунуть убийце достаточно длинный конец веревки. Мы это сделали, но, думаю, следует пойти дальше. Я предлагаю освободить ди Санти, снять все ограничения – за исключением, разумеется, запрета покидать Санта-Кьяру – и ждать развития событий.
– Может, когда мы поговорим с Пьетро… – с надеждой предположил капитан.
– Очень сомневаюсь, что мы узнаем от него что-либо, что нам и так не было бы известно, – возразил Генри.
– Если бы только у нас было твердое доказательство первого убийства… – посетовал Спецци.
– Если бы, – повторил Тиббет. – Однако теперь, когда Марио мертв, предполагаю, что у нас его никогда не будет – достоверного доказательства. Но вы согласны с моими умозаключениями?
Спецци кивнул.
– У меня нет выбора.
– Есть еще кое-что, что я, с вашего разрешения, хотел бы сделать, – добавил Генри. Он коротко изложил свой план, и Спецци сказал:
– Конечно, Энрико. Все, что вам угодно.
– Ничего иного, кроме как ждать, я не вижу. Ждать и принимать меры предосторожности.
– Вы правы, – согласился Спецци. – Но выяснить, как произошло второе убийство, – это проблема. Интересно, удастся ли нам ее решить?
– Мне тоже интересно, – ответил инспектор.
Спустя несколько минут раздался стук в дверь, и в кабинет вошел молодой карабинер, ведя очень встревоженного Пьетро. Напряженное лицо инструктора немного расслабилось, лишь когда он увидел Генри.
– В чем дело, Энрико? – спросил он. – В лыжной школе мне сказали, чтобы я явился в полицейский участок…
– Простите, что пришлось вызвать вас сюда, – сказал тот, – но мы никак не могли вас найти. Просто нам необходимо задать вам несколько вопросов; вероятно, это поможет выяснить, кто убил вашего отца.
Пьетро явно испытал облегчение, взял у Спецци предложенную сигарету и сел.
– Вы будете задавать вопросы, капитан, или я? – спросил Генри.
– Вы, пожалуйста. Но по-итальянски, – добавил капитан с улыбкой.
Послали за стенографом, в ожидании его Генри разглядывал Пьетро. Смерть отца оставила на нем глубокий отпечаток. Молодой человек казался сейчас старше, чем прежде, в выражении его лица появились решительность и целеустремленность, словно бы изменившие саму его индивидуальность.
Когда все было готово, инспектор приступил к допросу.
– Сегодня утром я виделся с вашей матушкой, Пьетро. От нее я узнал, что между вашим отцом и вами вчера после обеда состоялся разговор, в результате которого Марио окончательно решил прийти ко мне и что-то рассказать. Естественно, нас интересует, о чем шла речь.
Пьетро нахмурился.
– То, что сказала вам мама, правда. Но с тех пор я все время прокручиваю в голове тот разговор и не могу понять, что же такое я ему сообщил.
– Тогда просто перескажите то, о чем говорили.
– Я не помню наш разговор дословно, – сказал Пьетро, – но отец расспрашивал меня обо всем, что было за чаем в «Олимпии» в тот день, когда застрелили Хозера. Он хотел знать, что говорили люди, когда кто приходил и уходил. Спрашивал про Россати и барона; тоже – когда пришли, что делали.
– Он знал, что Хозер носил в портфеле пистолет?
– Да. Мы все это знали. Фриц показывал его нам забавы ради.
– Отец задавал вам какие-нибудь другие вопросы?
– Нет. Только насчет того вечера.
– Больше ничего?
– Нет, это все.
– И вы не догадываетесь, какая кроха информации оказалась ему полезной?
– Абсолютно. После того как я закончил, он немного подумал и сказал: «Да, теперь все ясно. Сегодня я увижусь с синьором Тиббетом и скажу ему, кто убил Фрица».
– А вы пытались его отговорить. Почему?
Пьетро пожал плечами.
– Кто бы ни убил Хозера, он мог убить снова… Я не хотел, чтобы мой отец ввязывался в подобное дело, поэтому сказал: «Предоставь это полиции. Прав ты или нет, всем станет известно, что ты предоставил информацию, и ты можешь подвергнуть себя опасности».
– Вы не верили, что мы можем его защитить? – спросил Генри.
Пьетро посмотрел на него.
– Вы не смогли его защитить. Его убили. И все же, – тихо добавил он, – в конце концов это моя вина.
– Ваша вина?
– Да, – сказал Пьетро – Я сделал глупость. Мама умоляла меня отговорить отца встречаться с вами, и я пытался, когда приехал к нему наверх на подъемнике. Но нас подслушали – и вот он убит. Если бы я мог отомстить убийце… – Он замолчал, не закончив фразы.
– Откуда вы знаете, что вас подслушали?
– Я не заметил, что синьор Роджер находился прямо у меня за спиной. Когда я отвернулся от отца, тот стоял рядом и должен был все слышать, а он прекрасно владеет итальянским. Прошу понять меня правильно, – поспешно добавил Пьетро, – я его не обвиняю. Просто он наверняка рассказал другим о том, что узнал.
Генри поразмыслил над этим с минуту, потом сказал:
– Меня интересует еще один разговор. Тот, что состоялся между вашим отцом и Хозером в день первого убийства.
Пьетро насторожился.
– Ах, тот. Ничего особенного.
– Мне все же хотелось бы знать, что именно было сказано, – настаивал инспектор.
Пьетро немного подумал, потом сказал:
– Фриц Хозер очень любил моего брата Джулио. Он пришел, чтобы выразить нам соболезнования по поводу его смерти, и говорил в основном о нем.
– Понимаю, – кивнул Генри. – Кстати, насколько я знаю, вы первым обнаружили Джулио. Можете рассказать нам об этом?
Пьетро как будто удивился, но ответил:
– Да что тут рассказывать? Я ехал по его следу – было еще достаточно светло, лыжня была хорошо видна, и она привела меня на край расселины. Там я его и увидел.
– Как вы думаете, почему он сорвался?
– Точно этого уже никто не узнает, – ответил Пьетро, – но у меня есть догадка. Это очень коварный склон, со скрытыми расселинами, их не видно, когда подъезжаешь сверху. Когда спуск открыт, трасса ясно обозначена, но Джулио поехал тогда, когда вех не было. И оказался слишком близко к обрыву. Заметив опасность, он, скорее всего, попытался свернуть, но на пути оказался пень с разветвленными корнями, скрытый под снегом. Должно быть, он наткнулся на него, лыжа отскочила в сторону, и прежде чем он успел восстановить равновесие…
– Итак, вы его увидели. Вы к нему спускались?
Слабая печальная улыбка появилась на лице Пьетро.
– Вы, я вижу, разговаривали с членами поисковой группы… Да, я спустился к нему. Не мог же я оставить его там без…
Молодой человек запнулся, потом продолжил:
– Он был мертв, бедный Джулио. Тогда я поехал в Имменфельд, чтобы вызвать спасателей. Когда они прибыли со своими фонарями, то увидели, что я уже побывал внизу, но пообещали никому об этом не рассказывать. Ради мамы. Это было безрассудством, и она страшно расстроилась бы. Она всегда расстраивалась из-за подобных поступков – моего отца, брата, моих. Нам нравилось рисковать, но мама не должна была знать об этом.
– Пьетро, – неожиданно спросил Генри, – Джулио вез в Австрию контрабанду по поручению Фрица Хозера, когда погиб?
В глазах молодого человека вспыхнул неподдельный страх.
– Нет, нет, – сказал он. – Нет, брат бы никогда не стал этого делать.
– Насколько я знаю, у него всегда были деньги.
– Энрико, он был очень востребованным инструктором.
– Более востребованным, чем все остальные? Чем вы?
– Да, конечно. Он был чудом. И таким красавцем. Все эти американки…
– Послушайте, – перебил его Генри, – мне прекрасно известно, что не было никаких американок. Джулио зарабатывал деньги по-другому, и вы должны были об этом знать.
– Нет-нет, Энрико. Вы глубоко заблуждаетесь.
– Увидим, – строго заключил Тиббет. – Ладно, сейчас вы можете идти.
Вернувшись в отель, Генри нашел Россати, ожидавшего его в холле с печальным видом.
– Увы, синьор Тиббет, боюсь, у меня плохие новости…
У Генри упало сердце.
– Что?! – выкрикнул он.
– Бедная синьора Тиббет… так жаль… так жаль…
– Эмми! – Генри похолодел. – Что с ней?
– Несчастный случай, синьор… Говорят, это был несчастный случай…
Но инспектор уже не слушал его, он несся по лестнице, перескакивая через две ступеньки, потом по коридору, словно за ним гналась тысяча демонов. Облегчение при виде Эмми, лежащей в постели и спокойно читающей книгу, было так велико, что он расхохотался.
– Ты находишь это забавным? – обиженно спросила она. – Могу тебя заверить, мне чертовски больно.
– Прости, дорогая. Я смеюсь над собой, потому что ударился в страшную панику, думал, с тобой произошло… нечто более серьезное.
– Разве Россати не рассказал тебе?
– Да я его и не дослушал. – Генри подошел к кровати и нежно поцеловал жену. – Расскажи сама.
– Ах, это была такая глупость, – сказала та. – Мы спускались по третьему маршруту, а это оказалось не так просто из-за напáдавшего снега. В общем, я сделала поворот на слишком большой скорости, свалилась и подвернула чертову щиколотку.
Она подняла правую ногу, демонстрируя распухшую и перебинтованную щиколотку.
– Видел бы ты эту картину: одна лыжа у меня отстегнулась и с рекордной скоростью помчалась вниз сама по себе, человек десять французов – за ней вдогонку, а я рухнула на острое ребро другой лыжи и на обе палки. Мой задний фасад теперь напоминает те решетчатые платформы возле пилонов подъемника, а болит еще сильнее, чем щиколотка.
– Бедная девочка, – посочувствовал Генри. – Как же ты добралась до отеля?
– В карете «скорой помощи», – не без самодовольства сообщила Эмми.
– В чем?
– Это то, что они называют салазками и на чем доставляют вниз травмированных лыжников, – объяснила она. – Надо признать, у них тут все прекрасно организовано. Меня закутали в одеяла и привязали – я ощущала себя египетской мумией. А затем меня на фантастической скорости спустили с горы головой вперед. Это было захватывающе.
– Звучит ужасно, – сказал Генри.
– Ничего подобного, честно, – возразила Эмми. – Они такие умелые, эти люди, и мне ничуточки не было страшно. Мы сразу поехали к доктору, который оказался ангелом. Он зафиксировал мою лодыжку и отвез меня к подъемнику на своей машине, а Беппи встретил наверху и принес прямо сюда, как маленький чемоданчик с повседневными принадлежностями. Он невероятно сильный.
– Что сказал врач? – спросил Генри. – Это серьезно?
– Да нет, ерунда. Просто растяжение связок. Но покататься на лыжах в этом году мне уже не удастся, и это меня страшно огорчает.
– Какое невезение, дорогая. Ты должна оставаться в постели?
– Господи, конечно, нет, – бодро ответила Эмми. – Сегодня же собираюсь спуститься на ужин. Я умею очаровательно скакать, опираясь на лыжные палки.
Новость о травме миссис Тиббет быстро распространилась по отелю, и вскоре комната заполнилась сочувствующими. Джимми принес бутылку бренди и колоду карт, чтобы взбодрить инвалида. Выяснилось, что они с Каро – энтузиасты бриджа. Генри с сожалением отказался быть четвертым, сославшись на то, что у него еще много работы, но припомнил замечание миссис Бакфаст во время ее сенсационной беседы со Спецци и предложил ангажировать ее. Оставив довольную четверку игроков, поглощенную весьма сомнительным малым шлемом, который опрометчиво объявил Джимми («Всего десять очков, партнерша, но я подумал – чем черт не шутит», – весело заметил он, обращаясь к недовольной миссис Бакфаст и выкладывая карты), Тиббет отправился на поиски Роджера.
Он нашел его в его номере, тот переодевался.
– Садитесь, старина, – гостеприимно сказал он. – Я очень огорчился, услышав про Эмми. Как она?
– Спасибо, с ней все в порядке, – ответил Генри и добавил: – Боюсь, Роджер, что это не светский визит. Вам придется кое-что объяснить, и лучше сделать это немедленно.
– О? – Стейнз моментально перестал завязывать галстук и повернулся лицом к Генри. – Даже так? Ну и что вы хотите, чтобы я объяснил?
– Помимо прочего, вот это, – сказал инспектор, взяв с прикроватной тумбочки книгу «Cara Teresa» в бумажной обложке.
– Об этом я вам уже говорил.
– Боюсь, старое объяснение не пройдет. Нам известно, что эту книжку вы купили в Имменфельде. К несчастью для вас, продавщица все запомнила.
После довольно долгой паузы Роджер сказал:
– Понятно. Вы все тщательно проверяете, да?
– Это дело об убийстве, – ответил Генри. – И еще кое-что. Думаю, я обязан вас предупредить: Каро могут арестовать в любую минуту по обвинению в фальсификации – без вашего ведома и согласия – инкриминируемого вам документа. Вы от ее имени устроили отличный блеф вчера, но, боюсь, Спецци собирается его разоблачить. Я не должен был вам этого говорить, но случайно узнал, что он намерен произвести арест завтра утром. Так что, если у вас есть что нам сообщить, чтобы помочь ей…
Роджер побелел как полотно, с минуту смотрел на инспектора, потом сказал:
– Хорошо. Вы победили. Расскажу вам правду.
– Вы обещаете это уже третий раз, – любезно напомнил Генри. – Надеюсь, не ждете, что это произведет на меня очень уж сильное впечатление?
– Но на сей раз это действительно будет правда, – сказал Стейнз с оттенком отчаяния. – Вы не можете обвинить Каро в том, что она состряпала эту записку без моего ведома и согласия, потому что я сам попросил ее это сделать.
– Ценю ваш рыцарский порыв, – откликнулся Тиббет, – но вы, конечно, не ждете, что капитан поверит вам просто так.
– Это правда, говорю вам. Однажды вечером мы играли в дурацкую игру, пытаясь копировать почерк друг друга. Я вырвал для нее листок из своего ежедневника, и когда она спросила, что ей писать, я по какой-то необъяснимой причине продиктовал эти слова. Подсознательно, полагаю, – мысли о «Нэнси Мод» не шли у меня из головы. А потом бумажка попала к Хозеру.
Генри покачал головой.
– В этом не больше смысла, чем воды в решете. Почему именно эти слова? Как записка попала к Хозеру? Зачем вы нам сказали, что он начал вас шантажировать, как только вы приехали? Попробуйте еще раз. Вам не удастся вытащить Каро из беды с помощью подобных измышлений.
Роджер сверкнул на него глазами, но ничего не сказал, а инспектор продолжил:
– Может, вам будет легче, если я расскажу, что случилось на самом деле. А вы поправите меня, если что-то окажется не так.
Снова наступило молчание. Выражение лица молодого человека стало мрачным и опасным. Тем не менее Генри продолжил:
– Я как-то уже говорил вам, Роджер, что ваша беда – чрезмерное хитроумие. Никакой простой план вас не устраивает, в том числе обычная ложь. У вас отличный быстрый ум, который мог бы быть чрезвычайно полезным, если бы вы направили его на что-нибудь стоящее. Вы же только и делаете, что изобретаете замысловатые схемы, которые обычно рушатся под тяжестью собственной изощренности.
– Не понимаю, что вы имеете в виду, – едва ворочая языком, вставил Стейнз.
– Объясню. Записка, которая попала к Хозеру, была, разумеется, подлинной. Он был слишком опытным манипулятором, чтобы пользоваться подделкой. Что бы ни решил римский суд, в первую же минуту знакомства я понял, что вы именно тот человек, который с удовольствием поучаствовал бы в относительно безопасной контрабанде, особенно если это можно сочетать с катанием на небольшой яхте. В то же время, думаю, о том, что Донати украл «Нэнси Мод», вы сказали правду.
Роджер открыл было рот, чтобы что-то произнести, но передумал и закрыл.
– Вы, конечно, намеревались совершить путешествие сами и наняли Донати и остальных в качестве команды, потому что одному вам было бы не под силу загрузить и разгрузить яхту. Вы написали Донати записку на листке, вырванном из вашего именного еженедельника – кстати, вы каждый год пользуетесь одинаковыми еженедельниками, не так ли?
Нехотя молодой человек признал:
– Мой букмекер присылает их на каждое Рождество.
– Но, – продолжил Генри, – Донати перехитрил вас. Он не только отчалил раньше времени, надеясь продать груз и присвоить всю выручку, но также использовал вашу записку, чтобы обезопасить себя, если вы предпримете какие-нибудь действия.
– Тогда почему он не предъявил ее в суде? – вспыхнул Роджер.
Генри догадался, что это был момент, который чрезвычайно беспокоил Стейнза.
– Потому что, – ответил Тиббет с улыбкой, – к тому времени записки у него уже не было. Хозер забрал ее еще до суда. Именно Хозер был его настоящим боссом, а вас намеренно заманили в сеть. Видите ли, убитый любил, чтобы его подельники были полностью у него под каблуком. И он понял: раз вы охотно согласились нелегально возить часы и сигареты, то, вполне вероятно, пойдете и дальше, к наркотикам.
– Наркотикам? – переспросил Роджер. Теперь он выглядел искренне потрясенным.
– Конечно, – сказал Генри. – Это был его настоящий бизнес. А тут вы – оправданный по делу «Нэнси Мод», но, словно наскипидаренный, горящий желанием еще раз рискнуть. И Хозер с помощью Россати в прошлом году заманил вас сюда.
Стейнз беспомощно кивнул.
– Россати прислал мне проспект отеля, приложив к нему письмо, в котором говорилось, что они установили специальные цены для привлечения английских туристов. Те цены, которые он указывал, были смехотворно низкими, а поскольку я безумно люблю горные лыжи, но стеснен в средствах… – Он сделал паузу. – Но почему Хозер ждал так долго после дела «Нэнси Мод», чтобы связаться со мной?
– По двум причинам, – объяснил Тиббет. – Во-первых, чтобы затих интерес к тому делу, и во-вторых, потому, что он думал, будто здесь у него уже есть надежный исполнитель. Но в прошлом году у него зародились сомнения. И тогда Хозер вспомнил о вас. Следующий эпизод вы описали нам вполне достоверно. Все было оговорено. Вы несказанно радовались. Вам было велено приехать сюда снова на следующий год, а прикрытием служила респектабельная компания англичан. А когда Хозер предъявил записку, это стало для вас неприятным сюрпризом.
Генри вопросительно посмотрел на Роджера, ожидая подтверждения, но тот хранил угрюмое молчание, поэтому Тиббет продолжил:
– Большинство людей на вашем месте удовлетворились бы кражей записки. Но ваш не в меру хитроумный мозг выработал схему позаковыристей. Вы решили поменяться с Хозером ролями. Для этого вы уговорили Каро сделать фальшивую копию записки на страничке из вашего еженедельника и подменили оригинал. В сущности, вы сделали то, в чем сами обвиняли Хозера, – только наоборот. Потом вы бы спровоцировали его обнародовать записку. Ничто не могло доставить вам большего удовольствия, чем предъявление этой бумажки полиции. Она являла собой очевидную фальшивку, и Хозер попал бы впросак. Разумеется, вы рисковали тем, что руку Каро идентифицируют, но это было маловероятно. Чудовищным невезением оказалось то, что вы забыли о надписи, которую мисс Уиттакер сделала на обороте вашей багажной описи. Я вам еще не наскучил?
– Продолжайте, – сказал Роджер.
– Ваш план провалился, так как вы недооценили Хозера. Он был для вас слишком умен. Заметив подделку и обратив внимание на оброненное Каро в баре замечание о ваших «играх с карандашом и бумагой», он сложил оба факта. Не особо рискуя ошибиться, Хозер предположил, что Каро сделала это для вас. Таким образом, он мог теперь еще более надежно прижать вас, когда понадобится. Во время того знаменательного чаепития, о котором вы нам поведали, думаю, он пригрозил вам представить в полицию фальшивую записку вместе с образцом почерка Каро. В конце концов, ему не составило бы труда завладеть книгой регистраций отеля. Когда Герда увидела вас выходящим из комнаты Хозера, вы наверняка предприняли последнюю лихорадочную попытку найти подделку и уничтожить ее. Записку вы не нашли, но… пистолет лежал на столе.
– Я его не брал! – закричал Роджер.
– Возможно, не брали – тогда. Но у вас возникла идея. И на следующий день, увидев багаж Хозера в «Олимпии»…
– Неправда! – вскрикнул Стейнз. – Ладно, все остальное признаю, но пистолета я не брал! Я не убивал его!
– Но вы согласитесь, не правда ли, – мягко сказал Генри, – что у вас не то что не отсутствовал, а напротив, был самый сильный из всех возможных мотивов. Единственный, полагаю, какой может довести человека, подобного вам, до насилия: безопасность Каро.
– О господи! – Роджер тяжело опустился на кровать. – Говорю вам, я не брал пистолета… Что вы хотите, чтобы я сделал теперь?
– Хочу, чтобы вы написали заявление, – быстро сказал Генри, – с признанием… всего, в чем вы готовы признаться. Остальное можно добавить потом.
– Но… Каро? – Было очевидно, до какой степени Стейнз расстроен. – Что будет с ней?
– Вы сказали мне, – вкрадчиво произнес Генри, – что играли в игру, когда попросили ее написать ту записку, и что девушка не знала, зачем вам эта записка нужна. Если вы упомянете это в своем заявлении, это снимет с нее всякую вину. Конечно, в таком признании есть очевидные неудобства для вас самого, но…
– Я сейчас же все напишу. – Роджер встал, внезапно сделавшись спокойным и решительным. – И на сей раз это действительно будет правдой.
– Очень на это надеюсь, – без особого оптимизма ответил Генри.
Оставив молодого человека бешено строчащим, он пошел в бар.
В холле его поджидала Герда. На ней были облегающие черные брюки и белая хлопчатобумажная блузка, что делало девушку похожей на черно-белую фотографию.
– Герр Тиббет, – сказала она. – Я хочу попросить вас о помощи.
– Чем могу служить?
– Я оказалась в очень трудном положении, – спокойно продолжила Герда. – Мне хорошо известно, что капитан Спецци считает меня убийцей. Это не так. Но, герр Тиббет, мне нужно уехать из «Белла Висты». Барон меня уволил, как вы знаете, с уведомлением в одну неделю. Я не могу позволить себе жить в отеле, не имея работы. Мне нечем платить. Я должна вернуться в Германию и найти другую работу. Но капитан Спецци не позволит мне уехать.
– Вы его спрашивали?
– Звонила сегодня. Он решительно отказал.
– Понятно. – Генри задумался. – Да, ситуация сложная. Я скажу вам, что бы сделал на вашем месте. Я бы поговорил с бароном. Мне кажется, по справедливости он должен согласиться оплатить ваш счет за тот период, пока вы остаетесь здесь не по своей воле.
Герда нетерпеливо вздохнула.
– Это не главное, герр Тиббет. Я должна найти другую работу. Мне необходимо уехать отсюда.
– Очень сожалею, но не вижу, чем я еще могу вам помочь. Я согласен с капитаном – до окончания расследования мы никому не можем позволить уехать, особенно в другую страну.
Герда посмотрела на него в упор.
– Значит, вы мне не поможете? Что ж… Придется самой позаботиться о себе, как сумею.
Она резко развернулась, быстро пересекла холл и стала подниматься по лестнице.
Единственными посетителями бара были Книпферы, пившие пиво в своем углу, и полковник Бакфаст, сидевший у стойки с виски с содовой. Он тепло приветствовал Генри.
– Я начинаю чувствовать себя здесь лишним, – признался он. – Жена играет в карты с вашей женой… Сочувствую вам в связи с несчастным случаем… Хотелось бы думать, что ничего серьезного.
Генри заверил его, что Эмми на пути к выздоровлению, и полковник пробормотал что-то насчет того, как он рад, потом громко откашлялся и наконец сказал:
– Надеюсь, вы не обижаетесь… ну, за британского консула и прочее… я должен был как-то защищаться, знаете ли… Выпейте со мной.
– Спасибо, – принял его приглашение Генри. – Мне мартини, пожалуйста, чистый, без джина.
– Чудные все же напитки у этих итальянцев, – заметил полковник. – Анна, мартини! Терпеть их не могу. А что до виски… так этот «подлинный» скотч произведен в Неаполе, если вы меня спросите.
Пока Анна наливала инспектору мартини, в разговоре наступило затишье, потом полковник продолжил:
– Вы слышали про молодого Пьетро?
– А что с ним?
– Галли. Первое, что он сделал сегодня утром. Потрясающе. Я сам видел след от его лыж, когда катался утром, до снегопада, иначе ни за что бы не поверил. Снимаю шляпу. Потрясающе. Я бы взял его в команду.
Удостоив Пьетро высшей известной ему похвалы, полковник вернулся к своему виски.
– Он сделал это на спор, насколько я понимаю? – спросил Генри.
– Да. Карло мне рассказывал. Он и другие местные это видели. Вся деревня об этом говорит.
– А вы сами когда-нибудь там съезжали?
– Много лет назад, – ответил полковник. – Честно признаться, для меня это слишком крутой спуск. Старость, наверное. Скорость – это, конечно, прекрасно, но она может превратиться в одержимость.
– Мне очень-очень далеко до того, чтобы начинать об этом беспокоиться, – с улыбкой ответил Генри.
– Вот взять молодого Стейнза… Он помешан на скорости. Хочет каждый спуск превратить в гонки. Заявил, что может спуститься по первому маршруту за семь минут. Я не верю. Знаете, он измеряет свою скорость секундомером, – понизив голос, сообщил полковник; можно было подумать, что он обвиняет Роджера в некоем не поддающемся описанию извращении.
– А какое ваше лучшее время? – спросил инспектор.
– Для первого маршрута? Все зависит от условий. Десять или одиннадцать минут, полагаю, если ехать действительно быстро. При плохой видимости, конечно, гораздо больше – наверное, минут двадцать с лишком.
– У меня при идеальных условиях на это уходит час, – сокрушенно признался Генри.
– Не огорчайтесь, – по-доброму успокоил его полковник. – В конце концов, это же ваш первый сезон. Еще наберете.
Он окинул инспектора критическим взглядом и добавил:
– У вас крепкие ноги.
– Спасибо, – сказал Генри, истолковав это как комплимент.
Через некоторое время в бар явились Роджер и Каро, которые дали знак инспектору, что хотят поговорить с ним. Они втроем уселись за дальний стол, и Роджер передал Тиббету несколько плотно исписанных листов бумаги.
– Вот, – сказал он. – Подписано и скреплено печатью. Каро я это уже показал.
– Хорошо, – ответил Генри. Он бегло просмотрел рукопись и положил в карман.
– Ну, – обратился он к Каро, – и почему вы мне раньше об этом не рассказали? Глупышка… Но теперь вам не о чем беспокоиться.
– Мне – нет. Зато Роджеру есть о чем беспокоиться.
– Главное, что следует помнить, – наставительно произнес Тиббет, – всегда нужно говорить правду, особенно если речь идет об убийстве. Надеюсь, ни один из вас больше не совершит такой глупости.
– Но Генри, – озабоченно сказала Каро, – что будет с Родж…
Инспектор предупреждающе поднял руку.
– Больше ни слова об этом сегодня вечером, – сказал он. – Контора закрыта, официальный прием окончен. Предлагаю всем выпить.
