Глава 14
Случались в жизни моменты, когда Тиббет ненавидел свою профессию, и сейчас был один из них. Он с глубоким отвращением готовился к тому, что предстояло сделать в течение дня – провести окончательную проверку, выполнить последние действия и стянуть сеть улик вокруг человека, которого лишь отчаяние привело к ужасному поступку.
Генри решил взбодриться, самостоятельно спустившись в деревню на лыжах.
На полпути он догнал свою группу, члены которой доблестно, хотя и не очень успешно пытались освоить поворот на параллельных лыжах. Пьетро помахал ему, и Генри, вихляя, остановился возле Каро, ожидавшей своей очереди. Группу пополнили новички – итальянская супружеская пара и молодой немец, поэтому Пьетро был очень занят: выкрикивал указания и советы на трех языках.
– Это чертовски трудно, – сказала Каро. – Похоже у меня никогда не получится. Вы к нам присоединитесь?
– Добро пожаловать обратно, Энрико! – крикнул Пьетро, с неправдоподобной легкостью перебирая лыжами, словно танцор, исполняющий шуплаттлер. – Вы приехали учиться повороту на параллельных лыжах? Как раз вовремя.
– Боюсь, что нет, – ответил инспектор. – Мне нужно в деревню. Смешная была идея, будто на лыжах я спущусь быстрее, чем на подъемнике.
– Ага! Храбрец-одиночка на горных лыжах! – Пьетро очаровательно рассмеялся. – Значит, занятия больше не нужны? Сегодня спуск по первому маршруту, завтра по третьему, а послезавтра, глядишь, и с Галли?
– Хорошо вам смеяться, – сказал Генри. – Как, черт возьми, вы это делаете? – воскликнул он, когда Пьетро, воткнув палку в снег, одним молниеносным движением, удерживая лыжи строго параллельно, в прыжке обернулся вокруг нее.
– Просто вот так! – Инструктор повторил свой номер на одной ноге, сорвав аплодисменты всего класса.
– Вы в этом сезоне еще не спускались с Галли, Пьетро? – спросил Джимми. Все с благоговейным ужасом посмотрели на устрашающее ущелье неподалеку от трассы подъемника, которое было немногим шире трещины и обрушивалось вниз белым пенистым водопадом.
– Нет, это пока запрещено. Там небезопасно. Но скоро я по нему спущусь – вы увидите. Теперь уже очень скоро. Вжик! – Пьетро сделал быстрое, как вспышка света, движение от плеча к колену. – Вот так. Почти отвесно. Benissimo!
– Ужасно! – возразил Джимми. – Не вздумайте повести нас туда.
– Возможно, уже на следующей неделе, – поддразнил его Пьетро. – Когда вы научитесь хорошо делать поворот на параллельных лыжах. Теперь – очередь мистера Джимми. Согните колени и – оп-ля!
Генри оставил их совершенствовать свои умения, а сам осторожно продолжил путь. Если не считать дюжины падений и едва ли не смертоносной встречи с конной упряжкой, тащившей сани с бревнами, он благополучно доехал. Весьма довольный собой, снял лыжи, оставил их у нижней станции подъемника и направился в «Олимпию».
Кроме нескольких посетителей, заглянувших среди дня выпить кофе, там никого не было. Альфонсо тепло поприветствовал его.
– Кофе? Конечно, синьор. Сию минуту.
Кофемашина зашипела, забулькала и извергла в чашку вкуснейший дымящийся кофе. Ловко, словно бы одним движением, Альфонсо собрал на маленьком подносе чашку, крохотную баночку сливок и пакетик сахара и эффектным жестом выставил его на стойку.
– Итак, убийца найден? Бедный синьор ди Санти – все страшно сожалеют. Зачем он это сделал?
– Ай-ай-ай, – укоризненно произнес Генри. – Вы же прекрасно знаете, я не имею права говорить о деле с посторонними. В любом случае придется еще доказать, что он это сделал.
– Ах, англичане, всегда такие правильные, – просиял Альфонсо. – Помните, вы как-то спрашивать меня про американцев? Я тогда по глупости забыть: здесь было много американцев – в прошлом году, и в позапрошлом… Дамы, знаете ли, одинокие и очень богатые. Много денег для лыжных инструкторов. Дурак я, забыть совсем.
– Спасибо, Альфонсо, – с улыбкой сказал Генри. – А сейчас скажите мне еще кое-что. Вы ведь хорошо знали герра Хозера в лицо, правда?
– Покойного? Ну конечно. Он много раз сюда заходить.
– А не приходил ли он сюда на ленч в тот день, когда его убили?
– Нет, нет, синьор. Его багаж был здесь – я сам принять его у Карло. Но самого его не было ни разу в тот день, я уверен.
Бармен наклонился через стойку и доверительно произнес:
– Американские дамы очень любить Джулио – сын Марио, тот, что умер. Давать ему много денег.
– Не сомневаюсь, – сказал Тиббет.
– Все это знать, – добавил Альфонсо, как бы оправдываясь.
– Во всяком случае, теперь это знают все, – согласился Генри. – Пока, Альфонсо. Увидимся.
Потом он посетил маленькую автобусную станцию в центре деревни. В деревянном зальчике ожидания были вывешены расписания как автобусов, так и поездов. Инспектор внимательнейшим образом изучил их. Он выяснил, что один автобус отправляется в Монтелунгу без десяти минут двенадцать, а другой – в Имменфельд в двенадцать. Поезд отправляется в Имменфельд в половине двенадцатого и на обратном пути в Монтелунгу останавливается в Санта-Кьяре в двадцать минут первого, после чего пассажиры должны ждать какого бы то ни было транспорта до половины третьего, потому что наступает священный для всех цивилизованных стран двухчасовой перерыв на ленч.
Хотя мысль о предстоящих еще нескольких чашках кофе подряд и не радовала его, Генри добросовестно продолжил выполнение поставленной им самим задачи. Он побывал во всех кафе в деревне, в каждом задавал один и тот же вопрос и в каждом получал один и тот же ответ: в день своей смерти Хозер туда на ленч не приходил.
Раздувшись от кофе и чувствуя себя все более и более подавленным, Тиббет направился к следующему пункту своего назначения – магазину синьоры Веспи. Покупателей не было, и разговорить хозяйку не составило ни малейшего труда. Досконально обсудив состояние своей нервной системы, вызванное шоком от ареста Франко, невозможность заработать на жизнь при нынешней цене на салями, а также установившуюся превосходную погоду, синьора Веспи сделала паузу, чтобы набрать воздуха в легкие, и Генри воспользовался этим и сказал:
– Кстати, синьора Веспи, вы мне не говорили, что герр Хозер приходил сюда на ленч в тот день, когда его убили.
Неудержимый поток речи Розы вмиг иссяк, словно кто-то завернул кран, и вид у женщины сделался крайне смущенным.
– Я… то есть, синьор… он не…
– Да-да, приходил, – повторил инспектор. – Почему вы мне этого не сказали?
– Я не думала… Марио сказал…
– В конце концов, в этом не было ничего необычного, не так ли? Вы же говорили, он часто здесь бывал.
– Si, signore… то есть только изредка…
– Вы можете припомнить, о чем он говорил в тот день? – спросил Генри. – Это может оказаться важным.
– Ни о чем, синьор… просто зашел попрощаться. Мы немного поели, я после этого вернулась в магазин, а мужчины остались поговорить. О чем – не знаю, я их не слышала.
– «Мужчины» – это значит Марио, Пьетро и Хозер?
– Si, signore.
– Возможно, они говорили о Джулио? – предположил Тиббет.
– Да-да, о Джулио, – с готовностью подтвердила Роза. – Герр Хозер так нам сочувствовал… Наверняка они разговаривали о бедном Джулио.
– Понятно, – сказал инспектор. – Спасибо, синьора. Вы мне очень помогли.
Он снова вышел на слепящий солнечный свет и медленно побрел к подъемнику. Там стояла очередь, и Карло был занят. Какое-то время Генри наблюдал, как лыжники садятся в кресла; время от времени он посматривал на часы. Потом развернулся и направился в контору горнолыжной школы.
Дежурный за столом был рад поболтать. Чудовищное убийство, а теперь арест – такие происшествия в маленькой тихой деревне…
– Вообще-то, – сказал Тиббет, – в настоящий момент меня интересует другая смерть. Смерть Джулио Веспи.
– О, бедный мальчик! Наш лучший инструктор. И тем не менее следует признать, что это была его собственная вина. Роза мне рассказывала – Марио сделал все, что мог, чтобы отговорить сына от этого опасного спуска, даже поссорился с ним, но ничего не помогло. Джулио никто не мог остановить, если он чего-то хотел.
– Расскажите мне, что случилось, – попросил Генри. – Когда он начал спуск и когда пропал?
Дежурный поразмыслил, потом сказал:
– Он отправился туда после ленча. Это случилось в воскресенье, занятий в школе не было. Джулио собирался вернуться на поезде, который приходит в пять часов. Когда в поезде его не оказалось, семья забеспокоилась, потому что по воскресеньям это единственный поезд. И они отправились на поиски.
– Семья? – резко перебил Тиббет. – Не поисковая группа?
– Поисковая команда выехала позднее. Но эти Веспи, они все сумасшедшие. Брата нашел младший, Пьетро – он последовал по тому же маршруту вечером, сразу после пяти. То есть большую часть пути он проделал еще до темноты, но все равно это было безумием. Повезло, что он тоже не сломал себе шею.
– Как Пьетро его нашел?
– Он ехал по лыжне, проложенной Джулио, и остановился на краю расселины, в которую упал брат. Увидел тело на скалах внизу. Конечно, если бы Джулио упал в глубокий снег, его могли бы не найти еще несколько месяцев, а так Пьетро его увидел и помчался в Имменфельд за помощью. Потом на то же место вышла поисковая команда. Единственное, что мы смогли сделать, – это не дать Марио поехать вместе с ней.
– Ясно, – задумчиво произнес Генри. – Спасибо.
– Не за что, синьор.
Инспектор уныло побрел обратно в «Олимпию» – теперь она была битком набита вернувшимися с катания лыжниками – и заказал ленч, к которому почти не притронулся. Приступая к кофе, он с удивлением увидел, как в кафе вместе входят полковник Бакфаст, Роджер и Герда. После успешных утренних занятий спортом к полковнику в значительной мере вернулась его жизнерадостность. Бакфаст подошел к столику Генри.
– Ездили куда-нибудь сегодня утром? – поинтересовался он.
Тиббет с небольшим опозданием догадался, что полковничье «ездили», конечно же, означает «ездили на лыжах», поэтому ответил:
– Да. Но мне, разумеется, далеко до вас – просто спустился по первому маршруту. Вижу, вы привели с собой фройляйн Герду, – добавил он.
– Не то чтобы мы ее привели, – ответил полковник, тактично понижая голос. – Мы ее встретили на Альпийской розе, она там каталась в одиночестве, бедная девочка. Знаете, мне ее жалко. Ну мы и предложили ей к нам присоединиться.
– Я очень рад, что вы это сделали, – сказал Генри. – Она кажется очень одинокой.
– Она отличная лыжница! – воскликнул полковник. – Я, конечно, не очень-то могу с ней поговорить – не знаю немецкого. Но молодой Стейнз болтал с ней всю дорогу. Ну а теперь – ленч! Не хочу упускать хорошую погоду.
Трое лыжников быстро съели свой ленч и покинули кафе еще до двух часов. Вскоре после них ушел и Генри. Он уже стоял в очереди на подъемник, когда вспомнил, что Эмми просила его купить зубную пасту, поэтому пошел на дальний конец деревни в лавку бытовой химии. По возвращении увидел, что очередь на канатную дорогу значительно увеличилась, так что, забрав лыжи, подъем в «Белла Висту» Тиббет начал только в половине третьего.
День был превосходным. Солнце ярко освещало трассу маршрута номер один, рельефно выделяя лыжни, проложенные на девственной поверхности одинокими лыжниками. Оно вонзало свои лучи в розовые пики, возвышающиеся над головой Генри, скользившего между соснами, и заставляло сверкать снег, покрывающий платформы пилонов, которые одна за другой уплывали вниз под болтающимися в воздухе ногами инспектора. Весь окружающий пейзаж излучал беззаботную радость, и это лишь усугубляло печаль Генри. Оставалось надеяться лишь на одно, но по всем законам – человеческим и божеским – он не имел права на это надеяться.
Наверху он выпрыгнул из кресла, взвалил лыжи на плечо и начал подниматься к отелю, когда его остановил Марио.
– Синьор Тиббет!
– Да, Марио? – Генри посмотрел на старика с сочувствием – тот тоже казался подавленным и озабоченным.
– Синьор Тиббет, я не могу сейчас отойти от подъемника, но должен кое-что вам сказать. Кое-что очень важное. Можем мы с вами вечером встретиться в отеле?
– Конечно, Марио. Приходите сразу после того, как остановите подъемник.
– Спасибо, синьор Тиббет. Я приду.
Тем временем подъехало очередное кресло, и Марио, хромая, вернулся к работе. Генри медленно пошел по тропе к отелю.
Синьор Россати сидел у себя в кабинете и писал письма. В ответ на вопрос инспектора он сообщил, что фройляйн Книпфер отправилась на занятия с инструктором, а ее родители отдыхают на террасе. Барона тоже не было в номере. Да, врач приезжал, но владелец отеля понятия не имел, какой диагноз тот поставил. Анна сказала, что баронесса бодра и, сидя в кровати, съела свой ленч.
Тиббет поднялся по лестнице, но вместо того чтобы войти в свою комнату, прошел на самый верхний этаж и открыл дверь в комнату Труди Книпфер. По расположению комната соответствовала гостиной барона, но находилась двумя этажами выше и, в отличие от нее, имела скошенный потолок и не имела балкона. В номере царил безупречный порядок. На туалетном столике не было ничего, кроме фотографии герра Книпфера в рамке из тисненой кожи, жесткой щетки для волос и гребня. Рядом с кроватью на тумбочке стояли маленькие дорожные часы. Помимо этого, не наблюдалось никаких признаков присутствия человека, если не считать непромокаемого клетчатого мешочка с туалетными принадлежностями, висевшего возле умывальника. Генри с задумчивым видом быстро осмотрел комнату, после чего прошел к окну.
Отсюда открывался еще более прекрасный вид, чем из окон нижних этажей. Санта-Кьяра казалась совсем маленькой и совершенно игрушечной, а на фоне темного неба сияли вершины гор, громоздившихся за деревней. Взглянув вниз, инспектор увидел балкон барона. Ниже – две пары обутых в прочные ботинки ступней, удобно устроившихся на скамеечках для ног, – Книпферы принимали на террасе солнечные ванны. Еще ниже вилась дорожка к подъемнику – темная лента, окаймленная крутыми высокими сугробами. А еще ниже Генри увидел Марио на площадке подъемника.
Тиббет вернулся в комнату и, чувствуя себя вором, стал открывать ящики туалетного стола. В них не было ничего, кроме аккуратно сложенных стопок белья и носовых платков, а также огромного количества шпилек для волос. С большим интересом он отметил, что один из маленьких ящичков, расположенный рядом с зеркалом, заперт.
Бросив последний оценивающий взгляд на непривлекательный лик герра Книпфера в кожаном обрамлении, инспектор тихо вышел в коридор, спустился на второй этаж и постучал в дверь Марии Пиа.
– Кто там? – крикнула она.
– Генри. Можно войти?
– Конечно.
Баронесса, бледная, но очаровательная в своем пышном бело-розовом пеньюаре, полулежала на ворохе подушек и просматривала журнал. В изножье кровати одеяло было отброшено, обнажая маленькую ступню медового цвета, торчащую из гипсового панциря.
– Видите, Генри, – гордо сказала итальянка, – я таки сломала ее.
– Вы несносны, – ответил тот. – Как вы себя чувствуете?
– Теперь прекрасно. Вы видели Франко?
– Сегодня утром – нет. Но о нем не беспокойтесь. Он в хороших руках.
Баронесса хихикнула.
– Герман в бешенстве, – сообщила она.
– Ничего удивительного, – сурово произнес Тиббет. – Вы нас всех ужасно напугали. Неужели нужно было заходить так далеко?
– Генри! – Она укоризненно посмотрела на него. – Как я могла уехать из Санта-Кьяры, если бедный Франко томится здесь в заключении? Если мне придется… давать показания… я должна быть здесь, под вашей опекой. Окажись мы в Инсбруке, Герман тотчас придумал бы что-нибудь, чтобы не позволить мне говорить с полицией.
– Я полагал, что ваша сила словесного убеждения…
– Против мужа?! Это показывает лишь то, как мало вы его знаете. В любом случае у меня действительно случился обморок, – словно бы оправдываясь, сказала баронесса.
Инспектор усмехнулся.
– Это было великолепное представление. Вы даже меня одурачили. Но ведь вы могли и шею сломать, вы это знаете?
Внезапно Мария Пиа помрачнела, ее глаза наполнились слезами.
– Может, так было бы лучше.
– Ну-ну, перестаньте.
– Генри, Франко ведь этого не делал, правда? Поклянитесь, что он не виноват…
– Я ни в чем не собираюсь клясться. Но если я мыслю правильно, сегодня к вечеру все закончится.
– А после?.. Что будет со мной после этого? Генри, вы должны мне помочь. Вы обещали.
– Милая моя девочка, – беспомощно сказал Тиббет, – с вашей личной жизнью вы должны разобраться самостоятельно. Никто за вас не сможет решить такую проблему.
– Но, Генри…
– И помните: хоть я и согласен, что характер у барона тяжелый, но ваш муж искренне предан вам – по-своему. Не раньте его больнее того, без чего нельзя не обойтись.
– Ранить его?! – вскинулась итальянка. – Да его ничто и никто не может ранить.
– Вы можете, – парировал Генри. – Вы ранили его уже тем, что вышли за него, и с тех пор постоянно растравляли рану, пока он не дошел до полного отчаяния. Не думайте, – поспешно добавил инспектор, увидев слезы, заблестевшие в ее глазах, – что я вам не сочувствую. Но… трудно может быть и Герману. Постарайтесь помнить, что ситуация мучительна для обеих сторон.
Мария Пиа шмыгнула носом.
– Вы не знаете, каково это – жить с ним, – сказала она.
– Я все понимаю, – ответил Тиббет, встал и взял ее за руку, лежавшую на белом одеяле, словно нежный золотистый листок. – Вы невероятно отважная женщина. Держитесь.
С этими словами он покинул баронессу и спустился по лестнице в холл.
В кабинете Россати Генри с удивлением обнаружил капитана Спецци. Тот держал в руках какую-то бумагу и сосредоточенно изучал открытую перед ним на столе толстую книгу. Когда Тиббет приблизился, он закрыл ее – теперь Генри увидел, что это была книга регистраций – и положил под мышку. Коротко кивнув на прощание Россати, капитан вышел из его кабинета в холл. Его приятное лицо было мрачнее тучи.
– События повернулись неожиданным образом, – сказал он инспектору. – Где мы можем поговорить?
– Пойдемте ко мне.
Когда они вошли и закрыли за собой дверь, Спецци сообщил:
– Во время обеденного перерыва я получил известия из Рима.
– О Хозере?
– Ах, это… Да, о нем куча всего, но это только подтверждает то, о чем мы уже и сами догадались. В числе прочего они нашли в его квартире достаточное количество доказательств, связывающих Россати с делом Карони.
Генри кивнул.
– Это я знал, просто не успел еще вам рассказать.
Капитан посмотрел на британского коллегу с изумлением, но продолжил:
– Нет, главная сенсация касается Роджера Стейнза.
– Вот как? – воскликнул Тиббет. – И каков же вердикт?
– Записка поддельная, – коротко ответил Спецци.
Генри почувствовал невероятное облегчение.
– Рад слышать. Тогда что вас беспокоит?
Вместо ответа капитан протянул ему опись багажа Роджера Стейнза, которую тоже посылали в Рим.
– Вот это, – сказал он.
Тиббет заглянул в опись.
– Две пары брюк, – начал он читать вслух, – четыре свитера, четыре пары нижнего белья… – Он поднял взгляд. – Не вижу ничего особенного.
– А вы переверните, – подсказал Спецци.
На обратной стороне описи другим почерком в явной спешке было нацарапано: «Коктейли, четверг, леди Флойд, Гайд-парк-гроув, 181. Не забудь».
– И что? – непонимающе поинтересовался Генри.
– Тот, кто написал это, – сообщил капитан весьма театрально, – написал и поддельную записку.
– И кто это? Вы уже знаете? – выпалил Тиббет.
Спецци открыл книгу регистраций, положил ее на кровать, а опись багажа лицевой стороной вниз выложил рядом с одной из записей в книге. Никаких сомнений не оставалось: ошибиться в том, кому принадлежал этот размашистый почерк с крупными петлями, было невозможно. Надпись на обороте описи багажа Роджера и запись в книге – «Кэролайн Уиттакер, подданная Великобритании, Лондон» – были сделаны одним человеком.
Генри долго молча созерцал запись в книге и замусоленный листок бумаги, потом произнес:
– Боже мой! До каких же пределов может простираться человеческая глупость?
– Но что это значит? – Капитан, углубившись в размышления, мерил шагами комнату. – Какой здесь смысл? – словно бы про себя вопрошал он. – Чтобы мисс Кэролайн состряпала такую фальшивку!.. Это было бы смешно, если бы не было очевидной правдой. А мы все это время воображали, будто она в него влюблена…
– Так. В данный момент мы ничего не можем предпринять, – сказал Тиббет. – Каро катается на лыжах. Я допрошу ее сразу, как только она вернется, и Стейнза тоже. Хотелось бы надеяться, что ей хватит здравого смысла сказать правду, хотя я в этом весьма сомневаюсь. По крайней мере, это объясняет, почему она всю неделю была как кошка на раскаленной крыше. Услышала, что вы отправили опись в Рим, и испугалась: мол, наверняка найдется какой-нибудь умник, который догадается перевернуть листок обратной стороной и увидит написанное там. Есть и еще одна странность.
Он передал Спецци рассказ Герды о визите Роджера в комнату Хозера.
– Этому я бы не придавал большого значения, – сдержанно ответил капитан. – Девушка сама виновата, поэтому, естественно, пытается бросить тень подозрения на других.
– Вы все еще так думаете? – удивился Генри. – Интересно. В любом случае я надеюсь, что вся эта история прояснится окончательно и бесповоротно сегодня вечером.
– Сегодня вечером? Вы хотите сказать, после того как вы допросите мисс Кэролайн?
– Нет, – ответил Тиббет. – После того, как поговорю с Марио: он придет ко мне, когда подъемник закончит работу. Хочет мне что-то сообщить.
– Марио? – изумился Спецци. – Что он может вам сообщить?
– Имя убийцы, – ответил Генри.
Следующие два часа тянулись невыносимо долго.
В пять инспектор услышал голоса в холле и, спустившись, увидел английскую лыжную группу, возвращавшуюся с занятий. Пьетро был с ними. Пока все ходили ставить лыжи в сарай, инструктор направился в кабинет Россати. Он вышел оттуда через минуту, мрачный и сердитый.
– Ох уж эти австрийцы, – сказал он Генри. – Меня от них тошнит.
– Что случилось? – спросил тот.
– Я притащился в отель, чтобы навестить баронессу – мы знакомы с ней несколько лет, когда-то я был ее инструктором. Услышав, что произошел несчастный случай, я хотел повидать ее, принес подарок. – Пьетро извлек из кармана своего анорака маленькую коробочку перуджийского шоколада, обернутую в бело-золотую бумагу. – А Россати сказал, что ее муж уехал и оставил строгий приказ никого к ней не пускать. Она ведь не умирает, правда? Почему ей нельзя видеться с друзьями?
– Баронесса сломала ногу и… еще не отошла от шока, – миролюбиво объяснил инспектор. – Вероятно, она сама пока не хочет никого видеть. Но это очень любезно с вашей стороны. Хотите, я отнесу ей шоколад? Я, видите ли, пользуюсь преимуществом, – поскольку я полицейский, ее муж не может запретить мне посещать баронессу.
Пьетро улыбнулся.
– Спасибо, Энрико. И передайте Марии Пиа самые добрые пожелания… добрые пожелания от всей деревни. Мы понимаем, как ей сейчас грустно.
– Непременно передам, – пообещал Тиббет, убирая коробку в карман как раз в тот момент, когда, оставив лыжи в сарае, в холл вошли Джимми и Каро.
– Уже выразили свои соболезнования пострадавшей, Пьетро? – весело спросил Джимми. – Быстро вы. Привет, Генри, старая калоша. Как идет одинокая охота?
– Мне не позволили повидать баронессу, – не вдаваясь в подробности, ответил Пьетро. – Ее муж запретил.
– Не скажу, что я его осуждаю, – улыбнулся Джимми. – Будь у меня жена, я бы тоже не допускал вас в ее комнату. Слишком рискованно. Пойдемте выпьем чаю или еще чего-нибудь.
Джимми и Пьетро ушли в бар. Каро, не двигаясь с места, смотрела на инспектора.
– Боюсь, я должен поговорить с вами, Каро, – сказал Тиббет.
– Понятно, – ответила она. – Очень хорошо.
Ни тени удивления в ее голосе не было.
– Пойдемте-ка туда.
Генри повел ее в помещение, которое называлось здесь комнатой отдыха, хотя никто никогда там не отдыхал. Это было маленькое помещаение, заставленное большими темными креслами и столами в стиле ар-нуво из светлого блестящего дерева. Инспектор включил свет – сумерки быстро сгущались – и закрыл дверь.
– Сядьте.
– Спасибо, я лучше постою, – тихо ответила Каро.
– Как угодно.
Генри сел в кресло и закурил. Он предложил сигарету и Каро, но та покачала головой.
– Видите ли, – начал он после нескольких секунд раздумья, – мне бы очень хотелось, чтобы вы мне все рассказали. Будет лучше, если вы сами сбросите с плеч этот груз, нежели подвергенесь моим расспросам. Мы ведь все равно узнаем, вы же понимаете.
Каро молчала.
– Эта записка, которую Роджер якобы написал в Танжере… – продолжил Тиббет. – Римская полиция установила, что она написана вашим почерком.
– Какая записка? Не понимаю, о чем вы говорите.
Генри достал из кармана опись багажа Роджера и протянул ее Каро оборотной стороной вверх.
– Это вы писали?
– Не помню.
– О, дорогая, вы все усложняете, – вздохнул Тиббет. – Ну, по крайней мере, то, что вы сами расписались в книге регистраций отеля, вы не будете отрицать?
– Не буду, – нехотя признала Каро.
– Тогда вы написали и это. – Он постучал пальцем по описи. – А также вы пытались – не очень успешно – скопировать почерк Роджера в записке, которую мы нашли в бумажнике Хозера.
Каро, глядя ему прямо в глаза, заявила:
– Докажите.
– Послушайте, Каро, – в отчаянии воскликнул Генри, – я не жажду вашей крови, можете мне поверить, – и крови Роджера, кстати, тоже. Но подлог – деяние очень серьезное, и если вы не представите хоть какого-то объяснения…
Он замолчал. Каро, стоявшая за спинкой одного из больших кресел, опустила свою коротко остриженную светловолосую голову и принялась нервно выщипывать плюшевую шоколадно-коричневую обивку, но по-прежнему молчала.
– Господи! – раздраженно воскликнул инспектор. – У меня есть все основания передать вас в руки Спецци и предоставить вам вариться в собственном соку.
Каро подняла голову, взгляд ее голубых глаз был трагическим.
– Пожалуйста, Генри, – умоляюще произнесла она. – Я не могу вам ничего расскать. Просто не могу.
– Одно вы можете сказать: вы все еще любите Роджера?
– Конечно.
– Не решили ли вы случайно, что предпочитаете Пьетро Веспи? Нет?
– Разумеется, нет.
– В таком случае, – продолжил Тиббет, – если вы не скажете мне правду, я вынужден буду считать, что вы либо сумасшедшая, либо преступница. Кстати, что делал Роджер в комнате Хозера вечером накануне убийства?
Видно было, что Каро страшно испугалась.
– Не знаю, – ответила она.
– Но вы знали, что он там был.
– Нет. Не знала. Вы навязываете мне свои слова!
Наступила тишина. После долгого молчания Генри сказал:
– Мне очень жаль, Каро, но я ничего не смогу для вас сделать, если вы будете продолжать в том же духе. Отныне вами займется капитан Спецци со своими ребятами, и единственное, что я могу вам посоветовать, – нанять хорошего адвоката, причем немедленно. Он вам понадобится в ближайшее время.
– Я могу сама о себе позаботиться, – ответила Каро.
– Это, дитя мое, как раз то, чего вы явно не умеете делать, – возразил Тиббет. – Даже Роджеру хватило здравого смысла говорить правду, когда его допрашивали.
– Неужели? Это он вам сказал, что был в комнате Хозера?
– Не ваше дело, – перебил ее Генри. – Идите. С меня довольно. Надоело мне все это. Если одумаетесь, дайте мне знать.
С минуту Каро колебалась, и инспектору показалось, что девушка что-то хочет сказать, но она передумала, быстро развернулась, выбежала из комнаты и помчалась вверх по лестнице.
В холле стояли Джимми и Пьетро.
– Что с Каро на этот раз? – спросил Джимми, глядя вслед удаляющейся фигуре.
– Потеря памяти, – коротко сообщил Генри. Он был утомлен и разочарован.
– Мисс Каро плохо себя чувствует? – участливо спросил Пьетро.
– С ней все в порядке, – ответил Тиббет. – Просто немного расстроена.
– Я уже это понял. – Выражение лица Пьетро стало озабоченным. – Когда она только приехала сюда, то так хорошо каталась на лыжах и была веселой. Но после этого убийства… Я тревожусь. Не понимаю.
– С ней все в порядке, – повторил инспектор, а Джимми спросил:
– Вам действительно надо идти, Пьетро? Останьтесь, выпьем еще.
Инструктор посмотрел на часы.
– Нет-нет, – сказал он, – уже почти полшестого, видите? Я имею… как это сказать по-английски? – свидание в деревне. – И он ослепительно улыбнулся.
– Совсем темно, – заметил Джимми. – Луна еще не взошла. Как вы поедете?
– За меня не беспокойтесь, – непринужденно ответил Пьетро. – Я много раз спускался здесь в темноте – не так быстро как днем, конечно. Но вы можете пойти со мной и посмотреть, как я буду отъезжать, – увидите, что я в порядке.
– Ладно, – согласился Джимми. – Генри, не хотите подышать свежим воздухом?
Втроем они дошли до отправной точки первого маршрута. Генри и Джимми помахали Пьетро на прощание, и тот отправился в деревню. Когда быстро удаляющаяся фигура скрылась из виду за деревьями, они повернулись, и Тиббет бросил взгляд на подъемник. Сейчас он был пуст, хотя кресла продолжали, цокая, вращаться по замкнутому кругу. Он увидел Марио, входящего и выходящего из своей будки и дующего на пальцы, чтобы согреть их, – вечерний воздух был морозным. «Интересно… – подумал он. – Да ладно, скоро узнаю…»
Генри нашел жену в их комнате; шлепая босыми ногами, Эмми искала чулки, которые – она готова была поклясться в этом – повесила на спинку стула.
– Привет, дорогой. Есть новости?
И очень огорчилась, когда Генри рассказал ей о Каро.
– Глупый ребенок… – вздохнула Эмми.
– Хорошо если это только глупость, – мрачно прокомментировал Генри. – Может быть и нечто худшее.
Оставив свои поиски, Эмми сказала:
– Ты о Каро? Ну конечно же, нет, Генри. Она такое славное существо. А, черт, куда Анна дела мои чулки?
В конце концов чулки нашлись под одной из рубашек Генри, но к тому времени он обнаружил пропажу одной из своих запонок. Однако им все же удалось переодеться в свои après ski. Когда Эмми сидела и решительными движениями расчесывала свои густые черные волосы, Генри, поправляя галстук, сказал:
– Ну, я готов. Думаю, мне стоит пойти поискать Спецци, если он еще здесь, и рассказать ему о провале с допросом Каро. Который час?
– Пять минут седьмого, – ответила Эмми, взглянув на часы.
– Значит, до прихода Марио больше часа. Пойду найду капитана, чтобы покончить с этим.
– Марио?
– Он придет поговорить со мной, когда подъемник закончит работу. И я надеюсь, что это станет завершением дела. Видишь ли, он…
Генри не успел закончить фразу. Раздался оглушительный стук в дверь, и в комнату, не дожидаясь разрешения, ворвался Спецци.
– Энрико! – закричал он. – Пойдемте немедленно! Случилось ужасное!
Генри почувствовал, как ледяная рука сжала его сердце.
– Что?! – спросил он.
– Марио… бедный старик! Он мертв – застрелен на подъемнике, точно так же, как Хозер!
