Сандра Борн съежилась на стуле, зажав ладонью рот, глаза широко раскрылись от ужаса. Казалось, страх парализовал ее.

Мордекай Тремейн продолжил:

– Вы ее ненавидели. Ненавидели потому, что завидовали ей. А завидовали потому, что у нее было все, чего хотели вы сами. Лидия Дэр умела легко заводить друзей, находилась в центре внимания, ее расположения добивались, мужчины восхищались ею. А вы твердили себе, что вам приходится выполнять нудную и тяжелую работу и мужчины вами совершенно не интересуются.

Все считали вас преданной, покладистой, безропотной Санди, берущей на себя заботы, от которых отказываются остальные, выполняющей самые неприятные поручения ради блага окружающих. Вас воспринимали как надежную опору всей деревни, к вам всегда можно было обратиться, когда требовалось что-либо организовать или оказать кому-то помощь. Люди думали, что вам нравится заниматься подобным, быть в гуще событий: то участвовать в местных благотворительных мероприятиях, то устраивать цветочные выставки, справляться с рутинными обязанностями, каких хватает в любой деревне, и не требовать ни похвал, ни наград.

Но никто и не подозревал, что все это время зависть точила вас изнутри, медленно отравляя сердце. Вы приветливо улыбались, произносили дружеские слова, однако завидовали тем, к кому обращались, ненавидели их, желали уничтожить – за то, что они вели жизнь, которая казалась вам интереснее и богаче вашей собственной. Вы завидовали тому, что они будто бы обладают всем, чего желают, не прилагая к этому никаких усилий. Я говорю «будто бы», потому что на такие рассуждения способен лишь порочный, извращенный разум; только его хозяин полагает, что никто другой в мире не знает ни трудов, ни горестей, ни тревог.

Со временем вы возненавидели всех, кто принадлежал к кругу ваших знакомых, – считали их более удачливыми, думали, что жизнь к ним гораздо более благосклонна, чем к вам. Вы ненавидели Карен Хэммонд, потому что она была счастлива и у нее был муж, который любил ее. Ненавидели Лидию. Ненавидели всех остальных.

Мало того, вы лелеяли свою ненависть. Лелеяли ее и растили, пока она не разрослась, не овладела вашей душой и не привела вас наконец к стремлению убивать. Убивать не внезапно, не в состоянии аффекта, а хитро, изворотливо, после того как вы безжалостно, на протяжении недель и месяцев, строили планы.

Видимо, ваша зависть достигла наивысшей точки, когда вы услышали, что Лидия собирается замуж за Джералда Фарранта. Вы знали, что Мартин Воэн влюблен в нее. И когда поняли, что сразу двоим она нужна настолько, что они готовы жениться на ней, а вам никто и никогда не делал предложения, это унижение стало последней каплей для вашего злого, извращенного ума. И вы решили отомстить.

Вы написали пьесу «Для убийства есть мотив». Сочинили ее с явным умыслом провести параллель между убийствами в пьесе и убийствами в жизни. С таким расчетом, чтобы она указала полиции на виновных, когда начнутся расследования.

И тут, несмотря на ваш план, стали допускать ошибки. Вы отвезли рукопись пьесы в Кингсхэмптон, чтобы перепечатать. В машинописном бюро объяснили, что тираж этой пьесы уже распродан, а вам нужен экземпляр. Этот шаг был непродуманным, тем более что Эдит Лоррингтон дружила с владельцами этого самого машбюро, – так уж получилось, что оно оказалось единственным в здешних краях. Но вы наверняка рассчитывали, что, если начнутся расспросы о том, откуда взялся оригинал рукописи, вы всегда сможете ответить, что отвезли его на перепечатку по просьбе своей подруги Лидии. А Лидия, будучи мертвой, уже не опровергнет этого. Но вы упустили из виду один маленький нюанс. Много кто в деревне мог бы написать те или иные фрагменты пьесы «Для убийства есть мотив». Многие подозревали или догадывались о том, что Мартин Воэн влюблен в Лидию Дэр. Но к моменту написания пьесы только один человек в деревне был настолько посвящен в подробности жизни обитателей Далмеринга и вместе с тем знал, что Лидия любит другого, и этот человек – ее ближайшая подруга, Сандра Борн, которой она доверяла. В то время никто другой в деревне не знал, что Лидия Дэр вообще знакома с Джералдом Фаррантом, а тем более что любит его!

Тремейн сделал паузу. Во всем зале не слышалось ни звука – только хриплое, неровное, преувеличенно громкое дыхание женщины, которую он обвинял. Остальные сидели совершенно неподвижно, не глядя на Сандру Борн и ожидая, когда Тремейн поведает им финал трагедии, в зловещей тени которой они жили.

– Не так давно, – продолжил Тремейн, – я возил рукопись пьесы в Лондон, чтобы показать ее театральному и кинематографическому критику Аните Лейн. Поскольку мы с ней друзья, я попросил ее прочитать пьесу и высказать свое мнение. От нее я услышал, что автор пьесы – женщина, и кое-где в диалоги вкрались ее собственные мысли и желания, которыми она наделила своих персонажей. Это подкрепило мою убежденность в том, что искать Алексиса Кента долго не придется – это не кто иной, как Сандра Борн.

Однажды, когда я находился в доме у доктора Расселла, в разговоре вы пытались создать у окружающих впечатление, будто долго не знали о существовании Фарранта, и Лидия не рассказывала вам о нем. Это случилось почти сразу после моего прибытия сюда, поэтому особых подозрений не вызвало, но как-то не сочеталось с тем, что мне говорили о ваших близких отношениях с Лидией Дэр. А когда один за другим стали выясняться и прочие сомнительные моменты, я понял, что вы солгали.

Вы помните, зачем пришли к доктору в тот вечер? Якобы для того, чтобы излить и облегчить душу, поскольку вы не были откровенны в разговоре с инспектором Бойсом. Вы сказали, что утаили от него правду, чтобы не пострадала репутация вашей подруги и тень подозрения не пала на Мартина Воэна. Но на самом деле вы дали инспектору понять, что Мартин Воэн любил Лидию, чтобы его взяли под подозрение. Вы знали: если явитесь к доктору Расселлу, ему придется из чувства долга посоветовать вам рассказать полиции все, что известно.

Ограничиваться убийством Лидии вы не собирались. Вам хотелось прикончить и Мартина Воэна, чтобы его приговорили к повешению за убийство. Вы знали, куда направилась Лидия тем вечером и в какое время обещала вернуться. Нож вы украли из дома Воэна – у вас была масса возможностей сделать это во время одного из ваших визитов к нему вместе с Лидией. А из сарая в саду доктора Расселла вы позаимствовали пару садовых башмаков и надели их в ночь убийства. Башмаки оказались настолько вам велики, что пришлось надеть их прямо на туфли – у вас очень маленькая ножка, – и они оставили отпечатки, которые сбили полицию со следа, как вам и требовалось. С вашей стороны было умно наступить на единственный клочок мягкой сырой земли, чтобы полиция восприняла оставленный на ней след как ценную улику, но, пожалуй, тут вы перестарались. Слишком уж неправдоподобной удачей выглядело то, что преступник стоял, будто в задумчивости, только на одном месте. А это место находилось слишком далеко от кустов и вряд ли могло служить ему укрытием продолжительное время. Эти два отпечатка с самого начала показались мне подозрительными. И окурок – еще один элемент местного колорита, который как-то выбивался из общего ряда. Его не втоптали в землю, как сделал бы человек, куривший так часто, что не смог обойтись без сигареты даже в напряженные моменты ожидания. Сигарета была выкурена лишь наполовину, на ней виднелись отчетливые вмятины, словно ее сжимали в пальцах, – казалось, ее оставили на месте преступления умышленно.

Когда Лидия Дэр появилась на тропе через рощу, вы накинулись на нее и убили. Она была вашей подругой, но вы жестоко прикончили ее. Ненависть придала вам сил, и вы вонзили свое оружие глубоко в ее податливое тело. Нож оставили на месте преступления; в соответствии с вашим планом, он должен был привести полицию к Мартину Воэну. А садовые башмаки, которые украли за несколько дней до убийства, вы вернули при первом же удобном случае. Для этого понадобилось выбрать время, когда ни доктора Расселла, ни его жены не было дома, и такая возможность вам представилась, пока они вдвоем ездили на станцию встречать меня. При нашей с вами первой встрече, когда меня только представили вам, вы появились из-за гаража в «Стране роз», то есть явно вышли из сада. В тот момент я не придал этому значения, но теперь мне ясно, что именно тогда вы вернули на место башмаки. Сарай был заперт, и вы забросили их в окно. Потом доктор Расселл нашел их валяющимися на полу.

Пол Расселл вздрогнул при упоминании Тремейном садовых башмаков. Пока он слушал объяснение их загадочной пропажи и возвращения, в его глазах удивление сменилось пониманием.

– Все шло согласно вашему плану, – невозмутимо продолжил Тремейн. – Лидия умерла, и вы сделали так, чтобы навлечь подозрения на Мартина Воэна. Вы знали: если всплывет вопрос о пьесе «Для убийства есть мотив», подозрение падет опять-таки на него, поскольку его имя изначально ассоциировалось с пьесой. Вся деревня знала, что данную пьесу предпочли потому, что так пожелал Воэн. На самом же деле Лидия просила его повлиять на выбор, чтобы поставили не какую-нибудь другую пьесу, а вашу, но попросила не упоминать об этом. У меня состоялась… беседа с мистером Воэном, – Тремейн многозначительно потрогал свою шею, – и он объяснил мне, как все это произошло. Он выступил в поддержку пьесы потому, что об этом попросила Лидия. А она попросила его ради вас. Не знаю, какие доводы вы пустили в ход, чтобы уговорить ее, но она, считая вас своей ближайшей подругой, была только рада помочь вам и в то же время сохранить тайну пьесы в ваших интересах.

Следующим шагом стало убийство Филиппа Хэммонда. Вы знали, что у него роман на стороне, поэтому сделали вид, будто намерены шантажировать его, и велели ему прийти одному в деревенский клуб после окончания репетиции. Вы ждали его в темноте, и прежде чем он успел опомниться, нанесли ему удар молотком. Вы миниатюрны, однако от ненависти и отчаяния у вас прибавилось сил и молоток оказался достаточно опасным оружием. Вы втащили Хэммонда в комнату за сценой и, убедившись, что он мертв, спрятали труп в кофре, который служил реквизитом для постановки.

В день похорон Лидии Дэр состоялась репетиция. Все считали, что ее не отменили, потому что забыли об этом в горе и суматохе, но вы ничего не забыли. Репетицию вы не отменили потому, что знали: в кофре лежит труп Филиппа Хэммонда. Вам хотелось эффектно обставить его находку. Из своей мести вы стремились извлечь все, что только можно: желали напугать и шокировать, увидеть страх и ужас на лицах людей.

Вы понимали: рано или поздно выяснится, что у Филиппа Хэммонда был роман. Рискну предположить, что вы приложили бы все старания, чтобы эта правда вышла на свет. Это подготовило бы почву для мучений Карен Хэммонд и стало следующим этапом вашего дьявольского плана. Вы хотели, чтобы она поплатилась смертью за убийство своего мужа.

К тому времени для меня стало кое-что проясняться. Мне показалось, будто я уже знаю, что вы сделали и что намерены совершить далее. А также еще одно – кого вы избрали следующей жертвой. Я принял меры, чтобы помешать вам вновь достичь успеха: не позволить погубить еще одну человеческую жизнь, – но что-то разладилось, и вы нанесли удар не там, где я ожидал. Вашей жертвой стала Эдит Лоррингтон.

Поначалу я решил, что моя версия ошибочна и все это время я шел по ложному пути, но потом вспомнил кое-что и понял, почему вам пришлось убить не заранее выбранную жертву, а Эдит Лоррингтон. Она представляла для вас угрозу. Сама Эдит об этом не подозревала, но вы не могли поручиться, что однажды она не поймет всю важность того, что ей известно. И тогда ее знания приведут вас на виселицу.

Эдит Лоррингтон страдала бессонницей. В ночь убийства Лидии Дэр она гуляла по окрестностям, и ей довелось пройти мимо вашего коттеджа. Она подтвердила, что вы находились дома – как вы и сообщили полиции, – потому что видела в окнах свет и слышала звуки радио. Но сама не понимая, что это означает, Эдит рассказала доктору Расселлу и мне, что по радио в это время передавали свинг. А всем известно, что вы не выносите свинг и, когда передают подобную музыку, выключаете радиоприемник!

В голосе Мордекая Тремейна зазвучал триумф. Это был триумф человека, который видел, что его целенаправленный, упорный труд наконец принес плоды. Он продолжил:

– Кроме того, Эдит Лоррингтон рассказала нам, что хотела повидаться с вами и отдать новый роман, который, как она думала, вам понравится. И упомянула, что раньше уже пыталась занести его вам, но вас не застала. Подробности она опустила, но, зная, какой Эдит человек, я убежден, что она увидела свет у вас в коттедже и решила отнести вам книгу сразу, а не просто прошла мимо. Попыталась привлечь ваше внимание, вызвать вас из дома. Но не сумела, потому что, хотя радио играло громко и горел свет, все это просто создавало вам алиби. А вас самой в доме не было. Вы поджидали в темноте Лидию Дэр, замышляя убийство!

К сожалению, эта истина дошла до меня, когда спасать Эдит Лоррингтон было уже поздно. Но когда инспектор Бойс сообщил, что она убита, я вдруг связал воедино факт, что все знали о вашей неприязни к свингу, с тем, что сказала Эдит, и понял, почему вы убили ее. На виселицу преступников чаще всего приводят мелочи, – мрачно добавил Тремейн. – Вам следовало изучить программы передач радио на тот период, когда намеревались отсутствовать, и убедиться, что среди них нет тех, какие вы не стали бы слушать, чтобы не оказаться в щекотливой ситуации.

В этих негромких словах прозвучала леденящая душу нота, и от них словно дохнуло мертвенным ветром, который предвещал гибель Сандры Борн. Бесстрастный, как судья, Мордекай Тремейн стоял, глядя на нее сверху вниз. Помолчав, он продолжил:

– Лидия Дэр жаловалась, что чувствует, будто в Далмеринге таится некий ужас, какое-то зло нависло над деревней. Об этом упоминали и другие местные жители, и даже газетные статьи, и поначалу мне казалось, будто я ощущаю то же самое, что и остальные.

Но вскоре я обнаружил, что у всех опасений, испуганного шепота и кошмара, о котором говорили лишь намеками, есть один общий источник – Сандра Борн! Это вы создали атмосферу боязни и подозрений. Постепенно разносили страх по деревне. Вы заронили его в первую очередь в голову Лидии. Делали вид, будто ни в чем не уверены, притворялись, что вам самой страшно, и расшатали ее нервы. А после смерти Лидии, разумеется, вам стало гораздо легче. Нашлось множество легковнушаемых людей, которые охотно действовали согласно вашему плану, сами о том не подозревая, и распространяли слухи о том, что деревня очутилась под воздействием некоего зла. Вам осталось лишь ждать и наблюдать, как начатая вами кампания набирает обороты.

Это и вправду было воздействие зла, но в человеческом облике. – Голос Тремейна становился все более твердым, ледяным и обличающим. – В Далмеринге действительно было зло. И это зло таится в вашем сердце!

Сандра Борн подняла голову.

– Будьте вы прокляты, – процедила она. – Будьте вы прокляты. Вы все знали с самого начала!

В ярости она бросилась вперед.

– Берегитесь, Пол! – прозвучал возглас Тремейна, резкий как удар хлыста.

Пол Расселл отреагировал мгновенно: отшатнулся и одновременно выбросил поднятую левую руку в сторону женщины, в руке которой зловеще блеснул нож. Ее новой попытке нанести удар помешал быстрый топот бегущих ног за сценой. Словно загнанная в угол бестия из ада, Сандра Борн кусалась, шипела, визжала, но ее сопротивление было подавлено усилиями Джонатана Бойса и двух его подчиненных.

– У меня есть ордер на ваш арест по обвинению в умышленном убийстве, – объявил инспектор. – Предупреждаю: все сказанное вами будет принято во внимание и использовано в качестве свидетельства.

Мордекай Тремейн облегченно вздохнул.

– Думаю, именно это вам требовалось. Верно, Джонатан?

Инспектор Бойс кивнул:

– Да, именно это.

Растрепанная, с упавшими на искаженное яростью лицо волосами, Сандра Борн уставилась на них.

– Ладно, – заявила она, – да, это сделала я! Я убила их! Я все заранее продумала, как вы и сказали! Я их ненавидела. Мечтала увидеть, как они корчатся в муках. Хотела уничтожить все их самодовольство, их благодушную, устроенную жизнь! – Сандра Борн рванулась из рук детективов, державших ее, и запрокинула голову. От прежней старательной маленькой женщины, которую знала деревня, не осталось ничего. Она превратилась в злобную фурию. – Ненавижу вас всех! Всех вас, слышите?

И она выплюнула гадкое слово. Мордекая Тремейна слегка затошнило, и он отвернулся. Джонатан Бойс подал знак подчиненным.

– Уведите ее, – негромко распорядился он.

Долгое время все молчали. Потом Пол Расселл тихо промолвил:

– Спасибо, Мордекай. Она ведь не шутила, она действительно задумала убийство. Меня спасло лишь ваше предостережение. Не знаю, как вам удалось так быстро сообразить, что она нападет на меня.

– Я объяснял, что Сандре Борн пришлось поменять свои планы, когда она убила Эдит Лоррингтон. В качестве третьей жертвы поначалу она наметила другого человека.

– Вы хотите сказать, что следующим в ее списке был я? – воскликнул Расселл.

– Косвенным образом – да. Вы – часть пьесы «Для убийства есть мотив», Пол. В ней вам предстояло убить актрису, потому что она бросила вас ради другого мужчины, после того как вы долгое время распоряжались ее жизнью. – Тремейн многозначительно взглянул на Полин Конрой и Сержа Галески. – Возможно, вы уже поняли, что должно было случиться? Мисс Конрой погибла бы. И подозрение пало бы на вас. Не знаю, как именно вы оказались бы замешанным в этом деле, но, полагаю, Сандра Борн нашла бы способ связать вас с мисс Конрой. Все выглядело бы так, будто вы убили ее, потому что она бросила вас ради мистера Галески. Третья параллель осуществилась бы, и ее автор был бы отмщен трижды. Полин Конрой была бы мертва, вы предстали бы перед судом по обвинению в убийстве, и счастью Джин тоже пришел бы конец.

Расселл с трудом пытался осмыслить его слова:

– Звучит невероятно, однако… нет, пожалуй, логично. Теперь припоминаю, что у нее была привычка сводить меня с Полин, в том числе на репетициях. В то время я об этом не задумывался, но сейчас мне кажется, что на то у нее имелась своя причина. – И он добавил: – Так вот что я принял за ваши подозрения в мой адрес! Вот почему мне казалось, будто вы следите за мной! Вы ожидали убийства Полин и считали, что, если будете рядом со мной постоянно, это обеспечит мне алиби!

Тремейн улыбнулся:

– Наконец-то вы немного оттаяли, Пол, – сказал он, и на лице его друга смешались растерянность и раскаяние.

– Простите, Мордекай, я думал…

– Вы думали, что я пытаюсь отправить вас на виселицу. И я вас не виню. У вас были все причины так полагать!

Полин Конрой внимательно слушала их разговор. Она казалась притихшей, непохожей на себя. Наконец она произнесла:

– Я тоже должна принести вам свои извинения. Я считала, что вы подозреваете меня, поэтому полиция и стала наблюдать за мной. Но на самом деле вы распорядились, чтобы детективы следовали за мной по пятам, потому что думали, что моя жизнь в опасности, и пытались защитить меня.

– Вам действительно грозила смертельная опасность, мисс Конрой. В сущности, я даже боялся, что если сильно разозлю сегодня Сандру Борн и вытяну из нее признание, то она предпримет последнюю попытку добиться своего и нападет либо на вас, либо на доктора Расселла. Но вы сидели далеко от нее, она не могла рассчитывать хотя бы ранить вас, прежде чем ее схватят, поэтому жертвой должен был стать доктор Расселл. Вот почему мне удалось предостеречь его так быстро.

Мордекай Тремейн обвел сидящих за столом пристальным взглядом и остановил его на Филлис Голуэй.

– Теперь вам уже незачем медлить с объявлением, – произнес он и подмигнул. – Наверное, вы уже поняли, почему я просил вас какое-то время умалчивать о нем. Если бы Сандра Борн узнала вашу тайну, от зависти она могла бы в очередной раз прибегнуть к насилию. Но сейчас эта опасность миновала.

– Спасибо вам! – с жаром воскликнул Джеффри Маннинг. – Боюсь, вам порой было со мной нелегко. Я постоянно помнил, что где-то рядом рыщет убийца, и сходил с ума от беспокойства за Филлис.

– Вы же влюблены, – промолвил Тремейн, – вот вам и оправдание. – И он продолжил: – Итак, мы знаем ответ на вопрос, который задавали себе. Мы пережили горестный и трудный период, но теперь преступления раскрыты. Больше вопросов нет, – он поискал взглядом Говарда Шеннона, – ни единого, – твердо добавил он, и упитанный мужчина вздохнул с облегчением.

На выходе из зала Мордекая Тремейна ждала Карен Хэммонд. Он знал, что она будет ждать. Она шагнула к нему из тени у дверей и нерешительно коснулась его руки:

– Вам известно… про нас?

– Да, – тихо подтвердил Тремейн. – Я виделся с его женой.

– И вы… не осуждаете меня?

– У меня нет права на это.

– Все потому, что я любила Филиппа.

– Я не сомневаюсь, что вы его любили. Именно поэтому вы сказали, что в ночь убийства Лидии Дэр он находился дома, с вами. Вы знали: стоило вам признаться, что Филипп был в Лондоне, у него потребовали бы объяснений, и тогда выяснилось бы, что он провел это время с женой – со своей законной женой. Вы могли потерять его.

Карен кивнула. Он заметил на ее лице горестные морщины и понял, что в последнее время она много плакала. Не сумев найти слов утешения, достойных ее трагедии, Тремейн лишь спросил:

– Вы, конечно, уедете из Далмеринга?

– Да, завтра же. Я решила сделать это как можно скорее. Официально я еду на… похороны Филиппа. Они состоятся в Харфорд-роу. Обратно не вернусь. Я… только хотела поблагодарить вас за понимание и за то, что вы ничего не сказали.

– Меня незачем благодарить, – произнес он и взял Карен за руку. – У меня не было причин что-либо говорить.

Она высвободила свою руку, повернулась и двинулась прочь. Выждав несколько минут, Тремейн тоже вышел на улицу.

Через пять минут он увидел впереди Джонатана Бойса: инспектор Скотленд-Ярда уверенно шагал навстречу ему. Он курил трубку и имел вид человека, с души которого свалился тяжелый камень. В сущности, так оно и было.

– Ну что ж, Мордекай, – улыбнулся Бойс, – способ сработал. Получилось театрально, зато эффективно.

– Он сработал именно потому, что был театральным, – заметил Тремейн. – Все, что я сказал на этой сцене, – правда, но доказать это мне было нечем. Бо́льшую часть составляли домыслы. Оставалось одно: сделать вид, будто мне известно все, и надеяться, что у Сандры Борн не выдержат нервы. Риск был велик, конечно, но я наблюдал за ней и знал, что она на грани срыва. Рано или поздно она сорвалась бы.

Инспектор удовлетворенно попыхивал трубкой, выпуская дым.

– Признаться, у меня вплоть до последнего момента возникали сомнения на ее счет. В том, что эта женщина хладнокровно замыслила убийства еще несколько месяцев назад. С трудом верилось, что она способна на такое. До сегодняшнего вечера. Сегодня маска была сброшена.

– Женщина, одержимая завистью, способна на многое. Я же говорил, когда вы только приступали к расследованию: для убийства всегда есть мотив. Возьмите зависть, ненависть и женщину, – и вот вам мотив с невероятной взрывной силой.

– Теперь картина совершенно ясна, – заметил инспектор. – Кстати, как вы и предполагали, настоящее имя Говарда Шеннона – Герберт Ройдейл. Он отбыл срок и поселился здесь под вымышленным именем. Жил честно, но в постоянном страхе, что кто-нибудь выяснит, кто он на самом деле, и когда Хорнсби явился и устроил слежку за Филиппом Хэммондом, опасения Шеннона сбылись, причем худшим образом. Как говорил Энстон, Хорнсби не брезгует шантажом, когда представляется шанс, и едва он узнал, что Герберт Ройдейл, получивший пятнадцать лет тюрьмы за аферу с Трастовой компанией Ройдейла, живет в Далмеринге под фамилией Шеннон, то сразу взялся за него – вдобавок к своей деятельности детектива. Ройдейл, или Шеннон, не желал разоблачения – он неплохо устроился, встал на ноги и хотел остаться в Далмеринге, – поэтому согласился заплатить. Шеннон сел на лондонский поезд, словно туда и направлялся, но сошел в Колминстере, встретился с Хорнсби, заплатил ему за молчание, а на следующий день продолжил поездку. Так он провел вечер, когда убили Лидию Дэр. Сказать правду Шеннон не мог, потому что неизбежно выдал бы себя, и выдумал историю о деловой встрече. Вот почему он так нервничал.

В довершение его бед Мартин Воэн выяснил, что ночь убийства Шеннон провел в Колминстере, и решил сам предпринять расследование. Конечно, в то время Воэн старался справиться с потрясением после смерти Лидии Дэр, потому и вел себя так странно. Но не был ни в чем уверен, пока случайно не обнаружил, что Шеннон что-то скрывает, и счел его главным подозреваемым.

Когда после смерти Эдит Лоррингтон я отправился к нему и потребовал рассказать мне во всех подробностях, как именно он настоял на постановке пьесы «Для убийства есть мотив», Воэн в свою очередь попытался обратить мое внимание на Шеннона. Думаю, сотрудничать со следствием он отказывался отчасти потому, что был оскорблен в лучших чувствах и не понимал, как окружающие могли подозревать его в убийстве Лидии Дэр, которую он любил.

– Кстати, о подозреваемых, – сказал инспектор. – По-моему, ваш друг врач по вашей милости пережил немало неприятных минут.

– Да, – кивнул Тремейн. – Бедняга Пол, он ведь всерьез поверил, что я заподозрил его. Но я просто не решался открыть ему правду, опасаясь, что она может случайно дойти до Сандры Борн и заставить ее насторожиться. Это наследство осложнило его положение, хотя и не имело никакого отношения к убийству. По замыслу Сандры, Мартина Воэна должны были повесить за убийство Лидии Дэр, а Пола – за убийство Полин.

Они приблизились к калитке «Страны роз». Инспектор остановился и произнес:

– Я представлю комиссару подробный отчет. Поблагодарить вас, Мордекай, я еще не успел, но вы знаете, как я вам признателен. И тот факт, что я рискнул своим положением, желая убедить всех этих людей прийти сегодня в деревенский клуб, служит доказательством, что я был в отчаянии. Никогда не забуду, что вы для меня сделали.

– Пустяки, – смутился Тремейн, зная, что Джонатана Бойса нельзя назвать эмоциональным человеком, тем не менее его чувства глубоки. – Это был просто блеф, который, к счастью, сработал.

Он пожелал инспектору спокойной ночи и толкнул калитку, открывая ее. Но в дом не вошел. Остановившись в саду, Тремейн запрокинул голову и засмотрелся на звезды, усеявшие ясное небо. На душе у него было неспокойно, он ощущал неудовлетворенность.

В призрачном свете молодой луны Далмеринг казался тихим и мирным. Воздух был неподвижен, слышался далекий шум прибоя. Тремейну вспомнилась прелесть здешних окрестностей, какими он видел их в тот давний день, когда в маленьком автомобиле Пола Расселла въехал на гребень холма и взглянул сверху на раскинувшуюся у его подножия деревню.

Однако теперь Тремейн знал, что эта безмятежная прелесть лишь иллюзия, а под внешней красотой скрываются зло и упадок. Алчность, ненависть и зависть, страх и убийства прятались за мирным, но ложным фасадом.

Ему вспомнилась истерически кричавшая женщина, которую под руки вывели из зала. Говард Шеннон, живущий в страхе, что соседи, уважающие его, узнают, что на самом деле по его вине разорились тысячи людей, и готовый откупаться от шантажиста, лишь бы сохранить свою тайну и по-прежнему жить в обретенном убежище под вымышленным именем. Полин Конрой и ее предосудительная связь с Галески. Филипп Хэммонд и прекрасная, но несчастная женщина по имени Карен, обреченная на душевные муки.

Все, с чем Тремейн соприкасался, под его рукой обращалось в прах. Его расследования выявили гниль под маской счастливой и мирной маленькой общины. Здесь обнаружились козни и интриги, ревность и безжалостные преступления. Неужели душа человека насквозь порочна, несмотря на внешнюю благопристойность?

Неожиданно легкая прохлада коснулась его лица. Тремейн распрямил плечи, словно стряхивая с себя уныние. Конечно, это был лишь ночной бриз, налетевший с моря: магической силой он не обладал, – но в голове Тремейна внезапно прояснилось.

Нельзя искать в мире одну красоту. Надо видеть и то, что уродует его, то, что есть в нем хаотичного и низменного. Такова жизнь. Жизнь не только прекрасное, чудесное и удивительное, но и неприглядное и безобразное. Приходится смотреть как на звезды, так и на грязную землю. Замечать грязь, не опускаясь до цинизма, оберегать идеалы, хранить веру в человеческую порядочность – вот подлинная цель жизни.

Тремейн медленно повернул обратно к дому и зашагал по негромко хрустевшему под его ногами гравию дорожки.