Глава 12
НФД
I
Когда они надвинулись на него, он издал пронзительный визгливый рык и потянулся за чернильницей на столе.
– Будет вам, милорд, не делайте ничего, о чем потом пожалеете, – посоветовал Фокс и отодвинул чернильницу подальше.
Быстрым движением лорд Пастерн втянул голову в плечи. За их спинами Эдвард Мэнкс произнес:
– Не знаю, зачем вы это делаете, Аллейн. Ничего вам это не даст.
– Заткнись, Нед! – рявкнул лорд Пастерн и свирепо воззрился на Аллейна. – Я добьюсь, чтобы вас вышибли со службы. Богом клянусь, вас вышибут! – И, помолчав, добавил: – Вы ни слова из меня не вытянете. Ни словечка.
Пододвинув стул, Аллейн сел лицом к нему.
– Это очень нас устроит, – сказал он. – Вы будете слушать, и советую вам слушать настолько вежливо, насколько вы способны. Когда вы выслушаете, что я хотел сказать, можете прочесть заявление, которое я с собой принес. Вы можете его подписать, изменить, продиктовать другое или отказаться делать что-либо из вышеперечисленного. А пока, милорд, вы будете слушать.
Лорд Пастерн крепко обхватил себя руками, упер подбородок в узел галстука и жмурился. Достав из нагрудного кармана сложенный листок, Аллейн его развернул и закинул ногу на ногу.
– Настоящее заявление подготовлено, – сказал он, – исходя из предположения, что вы тот человек, который называет себя Н.Ф. Друг и пишет статьи, подписанные НФД, для «Гармонии». Здесь излагается то, что мы считаем фактами, и опущены мотивы. Однако я остановлюсь на мотивах подробнее. Запустив это издание и составляя свои статьи, вы сочли необходимым соблюдать полную анонимность. Ваша репутация, вероятно, самого склочного человека во всей Англии, ваши громко разрекламированные семейные ссоры и известные чудачества превратили бы ваше появление в роли Наставника, Философа и Друга в фантастически глупую шутку. А потому мы предполагаем, что через надежного агента вы разместили должные суммы в подходящем банке на имя Н.Ф. Друга. Затем вы создали легенду о собственной анонимности и начали выступать в роли советника и оракула. С громадным успехом.
Лорд Пастерн не шевельнулся, но по лицу его разлилось самодовольство.
– Следует помнить, что этот успех, – продолжал Аллейн, – зависит исключительно от сохранения вашей анонимности. Едва поклонники «Гармонии» узнают, что НФД не кто иной, как дурнославно негармоничный пэр Англии, чьи скандальные выходки неизменно поставляли пищу для дешевой прессы в мертвый сезон, едва это станет известно, НФД и «Гармония» пойдут на дно, а лорд Пастерн потеряет целое состояние. До времени все идет отлично. Несомненно, вы много пишете в доме на Дьюкс-Гейт, но также регулярно посещаете редакцию, предварительно облачившись в шляпу с обвислыми полями, шарф, висящий на стене вон там, черные очки и старый пиджак, который на вас в настоящий момент. Вы работаете за закрытыми дверями, а Эдвард Мэнкс, возможно, единственное ваше доверенное лицо. Вы получаете громадное удовольствие и зарабатываете приличные деньги. Как, вероятно, до некоторой степени и мистер Мэнкс.
– У меня нет акций издания, если вы это имеете в виду, – вмешался Мэнкс. – Мои статьи оплачиваются по обычной ставке.
– Заткнись, Нед, – автоматически буркнул его кузен.
– Издание, – продолжал Аллейн, – взяло эксцентричный, но весьма выгодный курс. Оно взрывает бомбы. Оно разоблачает противозаконный рэкет. Оно смешивает «мыльную оперу» с цианидом. В особенности оно публикует весьма действенные и довольно откровенные нападки на лиц, подозреваемых в торговле наркотиками. Оно задействует экспертов, оно выдвигает обвинения, оно бросает вызов и напрашивается на судебные преследования. Предоставляемая им информация достоверна и иногда подрывает его собственные профессиональные цели, заранее предупреждая преступников еще до того, как полиция успевает их арестовать. Впрочем, его владелец закусил удила от фанатичного рвения и желания поднять тиражи, чтобы об этом задумываться.
– Послушайте, Аллейн… – сердито начал Мэнкс, и тут же лорд Пастерн рявкнул:
– К чему это вы, черт побери, клоните?
– Минутку терпения, – попросил Аллейн.
Сунув руки в карманы, Мэнкс принялся расхаживать по комнате.
– Наверное, лучше все-таки его выслушать, – пробормотал он.
– Гораздо лучше, – согласился Аллейн. – Я продолжу. «Гармония» процветала до того, как вы, лорд Пастерн, обнаружили в себе тягу пустить в ход ваши таланты барабанщика и сошлись с Морри Морено и его «Мальчиками». Сложности возникли почти сразу же. Во-первых, ваша падчерица, которую, как я полагаю, вы очень любите, увлеклась Карлосом Риверой, аккордеонистом оркестра. Вы человек наблюдательный, что удивительно для такого поразительного эгоиста. В какой-то момент вашего сотрудничества с «Мальчиками», не знаю точно когда, вы осознали, что Морри Морено принимает наркотики и, что важнее, поставляет их ему Карлос Ривера. Благодаря вашей работе в «Гармонии» вам прекрасно известны методы распространения наркотиков, и у вас хватило проницательности понять, что тут действует обычная схема. Положение Морено позволяет ему играть роль распространителя низшего звена. Его познакомили с наркотиками, он впал в зависимость и был вынужден поставлять их клиентам в «Метрономе», а в награду получал столько, сколько Ривера считал для него полезным, – по обычной завышенной цене.
Аллейн с любопытством глянул на лорда Пастерна, который на сей раз встретился с ним взглядом и дважды подмигнул.
– Странная сложилась ситуация, не так ли? – спросил Аллейн. – Перед нами человек, склонный к эклектичным, бурным и кратковременным увлечениям, внезапно оказывается в ситуации, когда в ярое противоречие вступают две главные его страсти и единственное неизменное дело его жизни.
Он оглянулся на Мэнкса, который застыл как вкопанный и глядел на него не отрываясь.
– Надо полагать, ситуация, сулящая большие возможности с профессиональной точки зрения, – продолжал Аллейн. – Падчерица, которую любит лорд Пастерн, увлекается Риверой, а тот занят отвратительной торговлей, которой лорд Пастерн объявил фанатичную войну. В то же время толкач Риверы – дирижер в оркестре, в котором лорду Пастерну страсть как хочется выступить. И дополнительное осложнение в и без того запутанной ситуации: Ривера обнаружил, возможно во время репетиции, среди нотных листов лорда Пастерна несколько черновиков колонки НФД, отпечатанных на писчей бумаге со штампом Дьюкс-Гейт. Несомненно, он употребил их, чтобы заручиться согласием милорда на помолвку с мисс де Суз. «Поддержите мои ухаживания, а не то…» Ведь в дополнение к торговле наркотиками Ривера умелый шантажист. Как лорду Пастерну сыграть на барабанах, разорвать помолвку, сохранить анонимность НФД и вывести на чистую воду торговцев наркотиками?
– У вас и для четверти этого бреда доказательств не найдется, – сказал Мэнкс. – Самые нахальные домыслы, какие я только слышал.
– До некоторой степени домыслы. Но у нас достаточно сведений и твердых фактов, чтобы продвинуться дальше. Думаю, пробелы восполните вы двое.
– Ну и надежда! – Мэнкс коротко рассмеялся.
– Хорошо, – согласился Аллейн, – посмотрим. Вдохновение нисходит на лорда Пастерна как гром с ясного неба, когда он работает над страницей НФД в «Гармонии». Среди писем алчущих наставлений, философии и дружбы оказывается послание от его падчерицы. – Он вдруг остановился. – Интересно, – сказал он помолчав, – не приходило ли в какой-то момент письмо и от его жены тоже? Например, с просьбой о совете в супружеских делах.
Мэнкс посмотрел на лорда Пастерна и быстро отвел взгляд.
– Это объяснило бы, – задумчиво продолжал Аллейн, – почему леди Пастерн так решительна в своем неодобрении «Гармонии». Если страница действительно написана НФД, то, полагаю, ответ был из разряда «Разговора по душам» и крайне для нее неприятный.
Разразившись коротким лающим смехом, лорд Пастерн глянул на кузена.
– Однако в настоящий момент нас занимает тот факт, что мисс де Суз писала с просьбой о совете. Из этого совпадения родилась идея. НФД отвечает на письмо. Она пишет в ответ. Переписка продолжается и, как выразилась при мне мисс де Суз, все более отдает флиртом. Он (опять же я цитирую мисс де Суз) разыгрывает пьесу в духе Купидона и Психеи, но по переписке. Она умоляет о встрече. Он отвечает пылко, но от встреч отказывается. Он ведь так веселится втихомолку, наблюдая за ней у себя дома. А тем временем перед Риверой он делает вид, будто поддерживает его ухаживания. Но лед становится все тоньше, выписываемые им на коньках фигуры все рискованнее. Более того, впереди маячит золотой шанс крупного журналистского разоблачения. Он мог бы разоблачить Морено, сам выступить в роли гениального сыщика, работавшего под прикрытием в оркестре, а теперь передавшего историю в «Гармонию». И все же… и все же… такие завлекательные барабаны, такие манящие тарелки, такие будоражащие душу маракасы. И опять же его собственное музыкальное сочинение. И его дебют. Он вертится, применяясь к обстоятельствам, но упивается этим. Он играет с мыслью отучить Морено от его порока и пугает его до чертиков, угрожая занять место Сида Скелтона. Он…
– Вы в полицейскую школу ходили, или как? – прервал лорд Пастерн. – В Хендон?
– Нет, – отозвался Аллейн. – Как-то не случилось.
– Ну продолжайте, продолжайте, – рявкнул его светлость.
– Мы подходим к вечеру дебюта и гениальной идеи. Леди Пастерн совершенно очевидно желает брака своей дочери с мистером Эдвардом Мэнксом.
Мэнкс издал невнятное хмыканье, Аллейн с секунду подождал.
– Послушайте, Аллейн, – сказал Мэнкс, – могли бы соблюсти хотя бы толику приличий. Я решительно возражаю… – Он свирепо уставился на Найджела Батгейта.
– Боюсь, придется потерпеть, – мягко сказал Аллейн, а Найджел добавил:
– Простите, Мэнкс. Я могу убраться, если хотите, но я ведь все равно услышу.
Повернувшись на каблуках, Мэнкс отошел к окну и стал там спиной к собравшимся.
– Лорд Пастерн, – продолжал Аллейн, – как будто разделял эти чаяния. А теперь, когда он окружил НФД фальшивой, но пылкой тайной, ему в голову вдруг приходит гениальная мысль. Возможно, он замечает, что мистер Мэнкс сразу же проникся неприязнью к Ривере, и, возможно, он считает, что эта неприязнь проистекает из нежных чувств к его падчерице. Так или иначе, он видит, как мистер Мэнкс вставляет в петлицу белую гвоздику, а тогда отправляется к себе в кабинет и печатает романтическую записку мисс де Суз, в которой НФД раскрывает себя как человек с белой гвоздикой. В записке он заклинает мисс де Суз сохранить тайну. Мисс де Суз, сразу после бурной ссоры с Риверой, видит белый цветок в петлице мистера Мэнкса и реагирует согласно плану.
– О боже ты мой! – произнес Мэнкс и забарабанил пальцами по стеклу.
– Но одно как будто ускользнуло от внимания лорда Пастерна, – невозмутимо гнул свое Аллейн, – а именно тот факт, что мистер Мэнкс питает глубокие чувства, но не к мисс де Суз, а к мисс Карлайл Уэйн.
– Вот черт! – резко вырвалось у лорда Пастерна, и он развернулся вместе с креслом. – Эй! – крикнул он. – Нед!
– Да бога ради, – раздраженно отозвался Мэнкс, – забудем. Решительно пустяки. – Он было осекся, но потом добавил: – В общем контексте.
Какое-то время лорд Пастерн крайне сурово созерцал спину кузена, а потом снова перенес свое внимание на Аллейна.
– Ну и?.. – сказал он.
– Ну, – повторил Аллейн, – вот вам и гениальная идея. Но ваша жажда деятельности на том не исчерпалась. Состоялась сцена с Морено в бальном зале, которую подслушал ваш лакей и которую частично пересказал мне сам злополучный Морено. В ходе этой сцены вы предложили себя на место Сида Скелтона и намекнули Морено, что знаете про его наркозависимость. Думаю, вы даже пошли дальше и заговорили про то, как напишете в «Гармонию». На той стадии идея показалась бы вполне логичной. Вы намерены запугать Морри настолько, чтобы он бросил кокаин, разоблачить Риверу и остаться в оркестре. Как раз в ходе этой беседы вы повели себя довольно странно. Вы развинтили один конец зонта от солнца леди Пастерн, сняли ручку и рассеянно затолкали кусок трубки из рукояти в дуло револьвера, придерживая при этом большим пальцем застежку. И вы обнаружили, что она входит как своего рода арбалетный болт. Или, если хотите, винтовочная граната.
– Я сам вам это рассказал.
– Вот именно. На протяжении всего расследования вашей стратегией было громоздить улики против себя самого. Человек в здравом уме, а мы предполагаем, что вы в здравом уме, так не поступает, если только не имеет в запасе еще фокуса-другого, каких-то неопровержимых доказательств или улик, которые совершенно очистят его от подозрений. Было очевидно, что вы полагали, что способны предъявить такие улики, и получали огромное удовольствие с ужасающей откровенностью выказывая полнейшую невиновность. Это еще одна разновидность катания по тонкому льду. Вы позволяли нам совершать оплошность за оплошностью, выставляя себя клоунами, а когда спорт утратил бы привлекательность или лед начал бы трескаться, вы, да простят меня за метафору, перескочили бы на другой плот.
На побелевших скулах лорда Пастерна проступила сетка тоненьких вен. Он расчесал усы и, поймав себя на том, что рука у него дрожит, глянул на нее сердито и быстро спрятал за лацкан пиджака.
– Нам показалось разумным, – сказал Аллейн, – дать вам идти своим аллюром и посмотреть, как далеко это вас заведет. Вы хотели, чтобы мы думали, что НФД – это мистер Мэнкс, а мы решили, что ничего не выиграем, зато, возможно, кое-что потеряем, если дадим вам понять: мы догадались, что и вы тоже с равной вероятностью подходите на роль НФД. И эта вероятность сильно укрепилась, когда среди документов, при помощи которых Ривера шантажировал своих жертв, обнаружились черновики для «Гармонии». Ведь вплоть до вчерашнего вечера Ривера никогда не встречался с Мэнксом, зато был знаком с вами.
Аллейн поднял глаза на своего коллегу.
– Как раз инспектор Фокс первым подметил, что у вас были все шансы – во время выступления, пока в центре внимания были другие – зарядить револьвер тем фантастическим снарядом. Но оставался еще первый ваш козырь – подмененное оружие. На первый взгляд налицо неопровержимое доказательство, что револьвер, который мы забрали у Морри, не был тем самым, который вы привезли с собой в «Метроном». Но когда мы обнаружили изначальное оружие в уборной при задней комнате позади офиса, оно тоже заняло свое место в общей головоломке. Теперь у нас имелись и достаточные мотивы, и отягощающие обстоятельства. Начала вырисовываться картина случившегося.
Аллейн поднялся, а вместе с ним и лорд Пастерн, наставивший на него дрожащий указательный палец.
– Вы чертов идиот! – заявил он, осклабившись. – Вы не можете меня арестовать… Вы…
– Думаю, я мог бы вас арестовать, – отозвался Аллейн, – но не за убийство. К сожалению, ваш второй козырь – правомерный и веский. Вы не убивали Риверу, потому что Ривера был убит не выстрелом из револьвера.
Он посмотрел на Мэнкса.
– А теперь, – сказал он, – мы переходим к вам.
II
Отвернувшись от окна и все еще держа руки в карманах, Эдвард Мэнкс шагнул к Аллейну.
– Ладно, – сказал он, – вы переходите ко мне. Что вы про меня вынюхали?
– То и сё, – отозвался Аллейн. – На первый взгляд против вас свидетельствует только то, что вы поссорились с Риверой и дали ему в ухо. Если вынюхивать, как вы выразились, дальше, налицо ваша связь с «Гармонией». Вы, и, возможно, вы один, знали, что НФД – это лорд Пастерн. Он сказал вам, что Ривера его шантажирует…
– Он мне не говорил.
– …и если в дополнение вам было известно, что Ривера торгует наркотиками… – Аллейн подождал, но Мэнкс молчал, – тогда, памятуя о вашем явном отвращении к этому омерзительному ремеслу, начинает вырисовываться подобие мотива.
– Ах, чушь, – беспечно ответил Мэнкс. – Я не выдумываю оригинальные смерти для тех, кого, так уж получилось, считаю хорошими или плохими людьми.
– Никогда не знаешь. Бывали случаи. И вы могли подменить револьвер.
– Вы только что сказали, что убит он был не из револьвера.
– Тем не менее подмену совершил его убийца.
Мэнкс ядовито рассмеялся.
– Сдаюсь, – сказал он и поднял руки. – Продолжайте.
– Оружием, которым убили Риверу, нельзя было выстрелить из револьвера, потому что в тот момент, когда лорд Пастерн спустил курок, Ривера держал аккордеон поперек груди, а аккордеон не поврежден.
– Это и я мог бы вам сказать, – сказал, собираясь снова ринуться в бой, лорд Пастерн.
– Так или иначе, это была чистой воды обманка. Как, например, лорд Пастерн мог быть уверен, что прикончил Риверу таким пустяковым снарядом? Шильце на конце трубки от зонта? Промахнись он хотя бы на долю дюйма, Ривера, возможно, не умер бы сразу, а возможно, вообще бы не умер. Нет. Надо наверняка знать, что попал в нужное место, и попал метко, самим острием.
Мэнкс нетвердой рукой прикурил.
– Тогда я решительно не понимаю… – он помолчал, – кто это сделал. И как.
– Поскольку очевидно, что когда он упал, Ривера был цел и невредим, – сказал Аллейн, – значит, его закололи уже после падения.
– Но ведь ему не полагалось падать. Они изменили ход программы. Мы этого до тошноты наслушались.
– Мы полагаем, что Ривера не знал, что программу изменили.
– Ерунда! – выкрикнул лорд Пастерн так неожиданно, что все подпрыгнули. – Он сам хотел ее изменить. А я нет. Изменений требовал Карлос.
– К этому мы вернемся попозже. Сейчас мы рассматриваем, как и когда он был убит. Помните, когда включился гигантский метроном? Стрелка ведь не двигалась во время всего концерта до того самого момента, когда Ривера упал. Когда он выгнулся назад, стальной конец довольно угрожающе нацелился ему в сердце.
– Ах ты боже мой! – с отвращением бросил Мэнкс. – Вы хотите сказать, что кто-то уронил снаряд с метронома?
– Нет, я стараюсь избавиться от излишних нелепостей, а не громоздить их. Сразу после того, как Ривера упал, стрелка метронома закачалась. Разноцветные лампочки мигали и гасли по всей ее поверхности и по металлической конструкции позади музыкантов. Она качалась взад-вперед с ритмичным лязгом. Общий эффект, разумеется тщательно спланированный, был ослепляющим и неожиданным. Внимание зрителей отвлеклось от распростертой фигуры, и то, что на самом деле происходило в следующие десять секунд, совершенно ускользнуло от публики. Затем луч прожектора, еще больше отвлекая внимание от центральной фигуры, сместился на барабаны, чтобы подсветить поразительное выступление лорда Пастерна. Но что же происходило в эти сбивающие с толку десять секунд?
Он еще подождал, потом продолжил:
– Вы оба, конечно же, помните. Официант бросил Морри комичный искусственный венок. Морри наклонился и, делая вид, что плачет, и обернув руку носовым платком, расстегнул на Ривере пиджак и нащупал его сердце. Повторяю, он нащупал его сердце.
III
– Вы ошибаетесь, Аллейн, – сказал лорд Пастерн, – вы ошибаетесь. Я его обыскивал. Клянусь, при нем ничего не было, и, клянусь, у него не было шанса что-то прихватить. Где, черт побери, было орудие убийства?! Вы ошибаетесь. Я его обыскивал.
– Как я и полагал. Да. Пока вы его обыскивали, вы обратили внимание на его дирижерскую палочку?
– Проклятие, я же вам говорил! Он держал ее над головой. Господи боже! – добавил лорд Пастерн, а потом снова: – Господи боже!
– Короткая черная палочка. Острый стальной конец, загнанный в пробку от пустого пузырька с ружейной смазкой из вашего стола, он зажимал в ладони. Сегодня утром Фокс напомнил мне про рассказ Эдгара По «Украденное письмо». Храбро покажите что-то ничего не подозревающим зрителям, и они решат, что перед ними то, что они ожидают увидеть. Вчера вечером Морри дирижировал вашим выступлением трубкой от зонта и шильцем. Вы видели обычный блеск стальной окантовки на конце черного предмета. Шильце было спрятано у него в руке. В целом очень напоминало его дирижерскую палочку. Вероятно, это и натолкнуло его на мысль, когда он вертел в руках разобранный зонт в бальном зале. Думаю, вы попросили его собрать его обратно, верно?
– Почему, черт побери, вы сразу нам этого не сказали? – вопросил лорд Пастерн. – Как можно мучить людей! Просто возмутительно. Вы мне еще за это ответите, Аллейн, богом клянусь, ответите!
– А разве вы лезли из кожи вон, чтобы нам довериться? – мягко спросил Аллейн. – Или вели своевольную и опасную игру в глупого одинокого волка? Думаю, мне простится, сэр, что я дал вам отведать вашей собственной пилюли. Но боюсь, на такое нечего и надеяться.
Лорд Пастерн надул щеки и цветисто выругался, а Мэнкс с улыбкой сказал:
– Знаете, кузен Джордж, я думаю, мы сами напросились. Мы препятствовали полицейским в отправлении их служебного долга.
– И поделом им.
– Мне все равно трудно поверить, – продолжал Мэнкс. – В чем мотив? Зачем убивать человека, который снабжает тебя наркотиками?
– Один слуга на Дьюкс-Гейт подслушал ссору между Морено и Риверой, когда они оставались одни в бальном зале. Морри просил у Риверы сигарет – разумеется, сигарет с наркотиком, – а Ривера отказался ему их дать. Он намекнул, что их сотрудничеству конец, и заговорил о том, чтобы написать в «Гармонию». Фокс вам скажет, что подобный гамбит обычное дело, когда ссорятся подобные типы.
– О да! – важно вставил Фокс. – Они то и дело такое проворачивают. Ривера заготовил непробиваемую историю, чтобы защитить себя и первым выдать нам информацию. Мы арестовали бы Морри, но дальше не продвинулись бы. Мы могли бы заподозрить Риверу, но у нас бы на него ничего не было. Ничегошеньки.
– Потому что, – указал лорд Пастерн, – вы слишком тупоумные, чтобы арестовать своего человека, когда он так и напрашивается на арест под самым вашим носом. Вот почему. Где ваша инициатива? Где ваше рвение? Почему вы не можете, – он начал бурно жестикулировать, – разворошить осиное гнездо? Насыпать соли им на хвост?
– А вот это, милорд, – безмятежно отозвался Фокс, – мы спокойно можем предоставить изданиям вроде «Гармонии», верно?
– Но убить… – пробормотал Мэнкс. – Нет, не понимаю. И выдумать всю эту чушь за какой-то час…
– Он наркоман, – объяснил Аллейн. – Он уже какое-то время был на грани, и в его сознании Ривера, наверное, все больше разрастался в злого гения. Для наркомана довольно обычно испытывать острую ненависть к поставщику, от которого он так рабски зависит. Этот человек становится для наркомана своего рода заместителем дьявола. А когда поставщик заодно и шантажист, да еще в таком положении, когда способен запугивать жертву абстиненцией, дело приобретает мучительный оборот. Думаю, образ вас, лорд Пастерн, стреляющего в упор в Риверу, начал манить Морено задолго до того, как он увидел, как вы вставляете в револьвер трубку от зонта. Вы только подлили масла в огонь.
– Будь проклят… – закричал было лорд Пастерн, но Аллейн безмятежно продолжил:
– Морри был в скверном состоянии. Он отчаянно жаждал кокаина, нервничал из-за своего шоу, был напуган до чертиков вашими угрозами. Не забывайте, и вы тоже, сэр, грозили ему разоблачением. Он планировал убить двух зайцев разом. Вам, знаете ли, было уготовано повешение за убийство. Он всегда обожал розыгрыши.
Мэнкс издал нервный смешок. Лорд Пастерн промолчал.
– Но, – продолжал Аллейн, – это было слишком уж киношным, чтобы походить на правду. Его обманки слишком уж кололи глаза. Весь антураж отличался нелогичностью и фантастической логикой, характерными для наркомана. Кольридж создает «Кюбла Хана», а Морри Морено – сюрреалистический кинжал, который мастерит из ручки зонта и вышивального шильца. Эдгар По пишет «Колодец и маятник», а Морри Морено крадет револьвер и слегка царапает изнутри дуло шильцем. Он пачкает дуло нагаром от свечки и прячет револьвер в карман пальто. Одержимый невыносимой жаждой действовать, подгоняемый жаждой кокаина, он планирует гротескно, но с лихорадочной точностью. Он в любую минуту может сломаться, утратить интерес или впасть в истерику, но в критически важный момент за дело берется с демоническим усердием. Все складывается как нельзя лучше. Он говорит оркестрантам – но не Ривере, – что выступать будут по второму варианту. Ривера уже ушел в ресторан, чтобы совершить свой выход. Он уговаривает Скелтона в последнюю минуту осмотреть револьвер лорда Пастерна. Он доводит до того, чтобы его обыскали, но при этом держит над головой импровизированный кинжал, содрогаясь от подавляемого смеха. Он дирижирует. Он убивает. Он нащупывает сердце Риверы и рукой, обернутой носовым платком, скрытой от зрителей за дурацким венком, вонзает шильце и его проворачивает. Он разыгрывает горе. Он идет в комнату, где лежит тело, и разыгрывает еще большее горе. Он осторожно подменяет револьвер, из которого стрелял лорд Пастерн, тем, который сам же поцарапал и держал в кармане пиджака. Он уходит в уборную и там издает громкое рыгание, а тем временем избавляется от непоцарапанного оружия лорда Пастерна. Он возвращается и, поскольку теперь его силы на исходе, лихорадочно обыскивает труп Риверы и, вероятно, находит наркотик, в котором так отчаянно нуждается. Он ломается, впадает в истерику. Вот как, на наш взгляд, выглядит дело против Морри Морено.
– Идиот несчастный, – пробормотал Мэнкс. – Если, конечно, вы правы.
– Идиот несчастный, о да, – отозвался Аллейн. – Идиот несчастный.
А Найджел Батгейт задумчиво протянул:
– Никто больше этого сделать не мог бы.
Лорд Пастерн глянул на него свирепо, но промолчал.
– Никто, – согласился Фокс.
– Но обвинительного приговора вам не добиться, Аллейн.
– Может, и так. Но нам это жизни не испортит.
– А в каком возрасте, – внезапно поинтересовался лорд Пастерн, – берут в полицию заниматься сыском?
– Если я вам больше не нужен, Аллейн, – спешно сказал Эдвард Мэнкс, – я, пожалуй, пойду.
– Куда ты собрался, Нед?
– К Лайл, кузен Джордж. У нас был, – объяснил он, – ленч, так сказать, с разными целями. Я решил, что она знает, кто на самом деле НФД. Я думал, она говорит про то письмо, которое вы отправили Фэ из «Гармонии». Но теперь я понимаю, она думала, что это я.
– О чем ты, черт побери?
– Не важно. До свидания.
– Эй, подожди минутку, я пойду с тобой.
Все вышли на пустую сумеречную улицу, и лорд Пастерн запер за ними дверь.
– Я тоже пойду, Аллейн, – сказал Найджел, пока они стояли, глядя, как по переулку быстро удаляются две фигуры – одна худощавая, размашистой походкой, другая кряжистая и щеголеватая, бодро семенящими шагами. – Если только… А вы что собираетесь делать?
– У вас ордер при себе, Фокс?
– Да, мистер Аллейн.
– Тогда поехали.
IV
– Правила, по которым судья решает, может ли то или другое признание быть допущено к рассмотрению в суде, гуманные, – размышлял вслух Фокс, – но временами просто из себя выводят, особенно когда долго с подозреваемым возишься. Полагаю, вы, мистер Аллейн, с этим не согласитесь?
– Они существуют для того, чтобы мы не выходили за рамки дозволенного, Братец Лис, и, на мой взгляд, это не так плохо.
– Дайте нам только предъявить ему обвинение, – вырвалось у Фокса, – и мы могли бы его сломать.
– Под давлением он может сделать истерическое признание. А вдруг он наврет с три короба? Такова, мне кажется, суть ненавистных вам правил.
Фокс буркнул что-то непечатное.
– Куда мы направляемся? – поинтересовался Найджел Батгейт.
– Заглянем к Морри, – хмыкнул Аллейн. – И если повезет, застанем у него посетителя. Цезаря Бонна из «Метронома».
– Откуда вы знаете?
– Одна птичка насвистела, – пояснил Фокс. – Они условились о встрече по телефону.
– А если так, что вы сделаете?
– Арестуем Морено, мистер Батгейт, за приобретение и распространение наркотиков.
– Фокс думает, – сказал Аллейн, – против него можно выдвинуть обвинение, опираясь на показания покупателей.
– Когда он будет у нас, – размечтался Фокс, – он, возможно, заговорит. Невзирая на всякие правила.
– Он жаждет быть в центре внимания, – неожиданно сказал Аллейн.
– И что с того? – поинтересовался Найджел.
– Ничего. Не знаю. На этом он может сломаться. Приехали.
В похожем на туннель коридоре, который вел к квартире Морри, было довольно темно. И пусто, только черная фигура полицейского в штатском, дежурившего в дальнем конце, маячила на фоне тусклого окна.
Беззвучно ступая по толстому ковру, они подошли к нему. Дернув головой на дверь, он пробормотал фразу, закончившуюся словами «между молотом и наковальней».
– Хорошо, – кивнул Аллейн.
Полицейский потихоньку открыл дверь в квартиру Морри.
Стараясь не шуметь, они вошли в прихожую, где застали второго полицейского, прижавшего к стене блокнот и занесшего над ним карандаш. Четверым молчащим мужчинам пришлось стоять почти вплотную в тесной прихожей.
В гостиной за ней Цезарь Бонн ссорился с Морри Морено.
– Огласка! – говорил Бонн. – А как же наша репутация! Нет, нет! Извини. От всего сердца сожалею. Как и для тебя, для меня это катастрофа.
– Послушай, Цезарь, ты кругом ошибаешься. Моя публика меня не оставит. Они хотят меня видеть. – Голос резко взмыл. – Они… меня любят! – крикнул Морри и добавил после паузы: – Любят, чертова ты свинья.
– Мне надо идти.
– Тогда иди. Ты еще увидишь. Я позвоню Кармарелли. Кармарелли годами меня добивался. Или в «Лотосовое дерево». За меня драка начнется. И твоя драгоценная клиентура уйдет со мной. Мой оркестр всем нужен. Я позвоню Штейну. В городе нет ни одного ресторатора…
– Минутку. – Цезарь был уже у самой двери. – Пожалуй, надо тебя предупредить… ну, чтобы избавить от разочарования. Я уже обсудил наше дело с этими джентльменами. Неофициальная встреча в неофициальной обстановке. Мы пришли к соглашению. Ты не сможешь выступать ни в одном первоклассном ресторане или клубе.
Послышался скулеж фальцетом, который прервал голос Цезаря:
– Поверь мне, я тебя предупредил только по доброте душевной. В конце концов, мы старые друзья. Послушайся моего совета. Уйди на покой. Ты ведь, без сомнения, можешь себе это позволить.
Он издал нервный смешок. Морри что-то зашептал. Очевидно, они стояли рядышком по ту сторону двери.
– Нет, нет! – сказал Цезарь громко. – Тут я ничего поделать не могу. Ничего! Ничего!
– Я тебя прикончу! – заорал вдруг Морри, и по блокноту полицейского в штатском заплясал карандаш.
– Ты самого себя прикончил, – нервно лопотал в ответ Цезарь. – Ты молчать будешь! Понял меня? Молчать как рыба! Для тебя больше света рампы не будет. Тебе конец. Убери от меня руки!!!
Послышались звуки борьбы и сдавленное восклицание. Что-то тяжело ударилось о дверь и соскользнуло вниз по ее поверхности.
– Все, тебе конец! – задыхаясь, произнес Цезарь, голос у него был одновременно шокированный и победный. А потом вдруг, после короткой паузы, он продолжил раздумчиво: – Нет, правда, ты слишком глуп. С меня хватит, я сообщу о тебе в полицию. Будет тебе дурацкое выступление, но только в суде. Все немного посмеются и забудут про тебя. Тебя отправят на виселицу или, возможно, в клинику. Если будешь примерно себя вести, через год-другой тебе позволят дирижировать тамошним оркестриком.
– Давай! Да донеси же! Донеси! – Морри за дверью поднялся на ноги. Его голос опять сорвался на фальцет: – Но рассказывать-то буду я. Я! Если я сяду, то сотру ухмылочки со всех ваших лиц. Ты еще главного не знаешь. Только попробуй меня подставить. Это мне-то конец?! Да я только начал. Вы все услышите, как я раскроил сердце проклятому даго!
– Вот оно, – сказал Аллейн и толкнул дверь.
