Описанное многими классиками жанра изумленное молчание воцарилось после сделанного Круком признания. Даже умудренные жизненным опытом братья Лэйси казались глубоко пораженными. Прежде чем кто-то заговорил, открылась дверь и вошел полицейский, а затем и врач, представившийся как доктор Мартин.

– Все в порядке, – сказал сержант.

– Вы уверены, что ее можно оставить одну? – спросил Крук.

– Полагаю, да, – ответил полицейский. – А вы собрали всех, кто нам нужен, как я замечаю?

– Верно, – кивнул Крук. – Только сдерни с себя эти дурацкие усы, Билл. Они все равно выглядят на тебе неестественно.

Доктор приложил ладонь к лицу, а когда убрал ее, оказалось, что он чисто выбрит.

– Познакомьтесь с Биллом Парсонсом, – представил его собравшимся Крук. – Мы с Биллом работаем в одной команде. А это Уоткинс, – он указал на сержанта. – Он тоже приглашенный сотрудник фирмы Артура Крука.

Компания гостей все еще никак не могла справиться с ошеломляющими новостями. Дар речи обрел только Гарт, и сразу стало ясно, в каком бешенстве он находится.

– Есть закон, запрещающий гражданским лицам выдавать себя за полицейских, – выдавил он из себя с заметным трудом.

– Не порите чепухи, – успокоил его Крук. – Подобное происходит на сценах десятков лондонских театров в эту самую минуту. И если где-то устраивают маскарады с танцами, то среди участников вы наверняка обнаружите двух-трех, переодетых в полисменов. Это вас не тревожит? Меня – нисколько.

– Послушайте, – сказал Хью тихим голосом, обратив на себя всеобщее внимание. – Думаю, теперь мы должны получить от вас исчерпывающие объяснения. Вы утверждаете, что сами ударили ножом мисс Кэппер?

Крук обратился к «сержанту»:

– Нож при тебе? Спасибо. – И он показал оружие так, чтобы его могли рассмотреть все. – А теперь самое интересное.

Он повернулся к Биллу и внезапно нанес ему сильный удар в плечо. Лезвие вошло в тело по самую рукоятку.

– Театральный реквизит, – пояснил Крук. – Я не знаю, многие ли фокусники прибегают к такому трюку, зато в театре такое «холодное оружие» используется сплошь и рядом. Вы тоже могли приобрести такой нож, чтобы разыграть приятелей. Вот только сейчас правительство, полагаю, наложило запрет даже на такие невинные забавы. Лезвие попросту прячется внутрь рукоятки, когда концом касается чего-либо твердого, а небольшое приспособление удерживает нож на месте, пока кому-то не захочется убрать его. Так что все очень просто.

Но Хью оставался все таким же мрачным.

– Остается надеяться, что ваш розыгрыш был абсолютно необходим, – сказал он с выражением крайнего недовольства.

Крук отреагировал молниеносно.

– Чем я, по-вашему, здесь занимаюсь? – задал он риторический вопрос. – Я предупредил мисс Кэппер, что она подвергается крайней опасности, но обещал проследить за ней и уберечь от угрозы. И она сейчас уже может быть спокойна за свою жизнь, поскольку я вовремя убрал ее со сцены.

– Вы хотите сказать, что кто-то непременно покусился бы на нее? – воскликнул Сесил своим тонким, негодующим голосом.

– Я в этом более чем уверен. Слишком благоприятный шанс, чтобы упустить его. Пока не знаю, какой способ собирались пустить в ход, но уже скоро мы и это выясним.

И он сделал то, чего никто не мог от него ожидать: сделал шаг вперед и выхватил сумку из рук мисс Карбери. С яростным воплем она попыталась вернуть ее, но Крук быстро отошел в сторону и встал вне досягаемости для нее. Одновременно оба его помощника схватили за руки мисс Карбери, не давая той снова пустить их в ход.

– Игра закончена, – произнес Крук.

Он открыл сумку и начал изучать ее содержимое. Уже через несколько секунд адвокат вынул оттуда нечто небольшое и блестящее.

– Очень умно, – отметил он. – Снова шприц с гиподермической иглой. Как я полагаю, ее вонзили бы в Дороти, дождавшись подходящего момента, и держу пари, – он повернулся к Сесилу, – тень подозрения могла пасть только на вас. Мисс Кэппер непременно обвинила бы вас во всем.

– Эта женщина сошла с ума, – Сесил говорил так же пылко, но заикался от волнения. – Я даже понятия не имею, как этой штуковиной пользоваться.

– Очень просто, – сказал Крук. – Я вас при случае научу обращению со шприцами и с иглами к ним.

– А с какой стати ей возлагать вину на меня?

– Потому что Дороти утверждает, что вы однажды пытались убить ее с помощью инъекции в день концерта в «Александра-Холле».

– Никогда не слышал более нелепой клеветы. Я, конечно, заметил тогда, что мисс Кэппер была не в себе, после того как она ни с того ни с сего тигрицей набросилась на меня, а потом буквально слетела вниз по лестнице. У нее явно что-то не в порядке с головой. Нужно показать ее психиатру. И, быть может, упечь в больничную палату с решетками или…

– В красивый ящик длиной шесть футов, – добавил Крук. Он не имел улик, подтверждавших слова Дороти о происшествии в концертном зале, и решил на данный момент оставить этот вопрос как второстепенный. – Не думаю, что вы сами оставались бы в ясном и светлом уме, если бы вокруг постоянно крутились люди, желающие погубить вас. Нет, она не безумна, но до предела взвинчена, и ее трудно винить за это. – Он мрачно посмотрел на блестящую игрушку в своей руке. – Странные формы порой принимает смерть. Одно легкое движение, и… Вероятно, его обнаружили бы в кармане чьего-то еще плаща после окончания вечеринки. Следует теперь дать возможность полиции расследовать это дело дальше.

– Очень правдоподобная версия! – выкрикнула Джулия в таком гневе, что ее невиданная прежде злоба поразила всех. – Но я хочу заявить, что шприц не мой и его подсунули мне в сумку, когда я на время отвлеклась! Да вы сами способны были проделать такой трюк!

– Действительно, у меня была такая возможность, – согласился Крук. – Но как тогда насчет яда в квартире? Да, да, пока мы тут с вами ужинали, стоящий сейчас рядом со мной человек тщательно обыскал квартиру номер тридцать в доме по Блейксли-авеню и обнаружил немало интересного. Не правда ли, Уоткинс?

– Верно. Этой леди придется еще многое объяснить, – бесстрастно сказал Уоткинс.

– И прежде всего, – продолжил Крук, который, казалось, полностью овладел создавшейся ситуацией, – наличие небольшого инструмента для просверливания особо узких отверстий. Например, для проникновения внутрь шоколадной конфеты и добавления к начинке определенного вещества. Мне даже стало интересно, на что еще годится такое миниатюрное сверло. Но знаете, вы допустили совсем уж непростительную ошибку. Зачем вы сохранили вот это?

Он раскрыл свою большую ладонь, на которой лежало нечто коричневое, блестящее глянцем, но уже не сохранившее свой первоначальный вид из-за отчетливо видных отметин на поверхности.

– Узнаете? – спросил Крук. – Это шоколадка, которую мисс Кэппер успела сунуть в рот, но так и не съела. Вот чем страдают все дилетанты. Они неизменно допускают самые элементарные промахи. Вам следовало избавиться от нее как можно быстрее, если вы не хотели попасться с поличным.

– Вы меня за полную идиотку принимаете? – заорала Джулия, вне себя от ярости и унижения. – Разумеется, я уничтожила шоколад. Часа не прошло, как его уже не существовало! Это подлог! Вы проделали еще один трюк, а потому…

И в этот момент она сразу замолкла, поняв, как радикально изменилось после этих слов ее положение, что хладнокровно отметил Крук. В ней произошла внешняя перемена, словно ее крупное, полное жизни тело моментально лишилось всей своей энергии и силы. На крупном красноватом лице возникли складки обвисшей кожи. Джулия полностью обмякла.

– Ради всего святого, пригласите наконец настоящую полицию, – вмешался Кристофер. – С нас довольно этого зрелища. Мы же не на арене для гладиаторских боев в Древнем Риме!

– А здесь присутствует настоящий полицейский, – невозмутимо ответил Крук. – Я ведь, знаете ли, тоже не дурак, чтобы допускать протокольные промашки.

– Но вы сами сказали… – хотел напомнить ему Сесил прежние высказывания.

– Разве вы не слышали своего кузена, который настаивал на том, что выдавать себя за представителя полиции противозаконно? А в этом случае закон так или иначе нарушали слишком часто. Теперь я полностью передаю дело в ваши руки, сержант. Мне нет необходимости предъявлять вам какие-либо еще улики или рисовать схему преступления. Моя задача заключалась в том, чтобы мисс Кэппер не постигла печальная участь до назначенного в завещании дня, и с этой задачей я вполне успешно справился.

– Что теперь с ней будет? – спросила все еще испуганная Дороти, когда они чуть позже остались наедине. Она… Они же не повесят ее? Не казнят, верно?

Крука ее вопрос искренне удивил.

– А за что? Джулия никого не убила, так ведь? Невиновна в подстрекательстве к бунту, не мародерствовала на руинах бомбардировок и не ударила старшего по званию офицера.

– Но она не совершила убийства лишь по случайности, а не потому, что не предпринимала попыток, – возразила Дороти уже более решительно.

– Это не имеет значения. Попытка не карается смертным приговором, – объяснил Крук. – К примеру, если я берусь защищать клиента в суде, но проигрываю процесс, разве что-то меняется от того, что мне очень хотелось его выиграть?

– Нет, – задумчиво сказала Дороти. – Вероятно, не меняется.

– Но тебе больше не надо страшиться ее, – продолжал Крук. – Некоторое время Джулии все же предстоит отбыть в тюрьме, а когда она выйдет, для нее уже не будет важно, жива ты или мертва.

Дороти передернуло.

– Проклятые деньги!

– Я не уставал повторять тебе, что ты не можешь рассчитывать получить огромное состояние, ничем не пожертвовав, – мягко напомнил Крук.

– Не желаю притрагиваться ни к единому пенни, – заявила Дороти. – Отправлю все мистеру Черчиллю на военные расходы. Сто тысяч фунтов ровно.

– Сто тысяч послать не выйдет, – снова внес пояснение Крук, – потому что целиком эту сумму ты не получишь.

Дороти покраснела.

– Да, разумеется. Мне же предстоит оплатить кое-какие счета и отдать долги.

– И не забудь доли миссис Хоуп в наследстве, – быстро добавил Крук.

– Какой миссис Хоуп? – Дороти оказалась опять сбитой с толку.

– Той, которую ты называла Джулией.

– Но ведь она… То есть… Я хочу сказать, что никакие деньги не принадлежат ей.

– Не забывай, – как можно мягче постарался пояснить ей Крук, – что она приходилась покойному старику женой, и если пожелает получить из оставленных им средств пенсию, то вполне может рассчитывать на нее. По закону Джулии может причитаться до трети дохода с усадьбы. В конце концов, формально она материально зависела от мужа.

– Она честно отрабатывала свое жалованье, – заметила Дороти чуть более теплым тоном.

– В том-то и суть дела. Джулия являлась женой Эверарда Хоупа. Хотя я не уверен, что она подаст ходатайство в суд или получит компенсацию, если даже пойдет на это, но такую возможность ты должна учитывать.

– Пусть забирает хоть все. Мне безразлично! – внезапно вспылила Дороти. – Я ни у кого не выпрашивала денег, и они мне не нужны.

– Ну-ну, моя милая, – умиротворяюще сказал Крук. – Так горячиться я тебе не советую. Ни к чему разбрасываться доставшимися деньгами, пусть ты и не желала завладеть ими.

Но Дороти не нуждалась в его уговорах.

– Я говорю совершенно серьезно. Не оставлю себе ни пенни. Мне жилось гораздо счастливее без этого наследства.

Недоумение Крука граничило со страхом за Дороти. Она вбила себе в голову, что не понимает, почему простые люди завидуют богатым. Для нее ответственность состоятельного человека значительно перевешивала все преимущества обладания состоянием. Имея дело с большими деньгами, требуется энергия, предприимчивость, а порой и храбрость, какими она никогда не обладала. Куда лучше и значительно безопаснее тихо жить мышкой в своей норке. Никто не завидует и тебя не замечает. А стать «влиятельной фигурой» значило для нее подвергаться огромному риску. Обладание деньгами, считала Дороти, означало принимать участие во всех событиях – как приятных, так и не слишком. Она уже попыталась, к примеру, воспользоваться своим новым статусом, чтобы сойтись поближе с викарием, установить с ним более доверительные отношения, но из этого ничего хорошего не вышло. Ее начали постоянно преследовать люди, исполненные решимости отнять у нее деньги, готовые на все для достижения своих целей. Подобно многим робким и нерешительным людям, мисс Кэппер предпочла убедить себя, что в бедности определенно заключалась добродетель. Дороти поверила: добродетель и богатство несовместимы. Кротким и приниженным легче было оставаться незаметными, то есть пребывать в полнейшей безопасности. Не для них яркий свет солнца, полная красок, но и некоторого риска полнокровная жизнь. «Я вполне довольна тем, что и дальше останусь в тени», – нашептывала про себя Дороти.

И потому она сказала:

– Никому нет надобности обращаться в суды. Я удовлетворю любые требования сама. Уверена, именно этого хотела бы от меня моя мама.

Странно, но Круку пришли в голову те же мысли, которые посетили Хью, когда Дороти предпочла в ресторане простое мороженое, имея возможность заказать crepes suzettes. Подобные люди заслуживали смерти.

– Что ж, – сказал он ей, даже не пытаясь скрывать презрения, – я в таком случае не пойму только одного. Почему вы так отчаянно сопротивлялись всем покушениям на свою жизнь? Вам ведь только и нужен добротный гроб.

Больше она ни на что не годилась. Как только он получит свой гонорар, решил адвокат, она для него умрет. Чем скорее, тем лучше.

Наступило очередное воскресное утро. Викарий спустился по ступенькам от алтаря и направился к своей кафедре. Его взгляд, в чем-то схожий с взглядом поэта, мог становиться пристальным и быстрым, охватывая разом всю аудиторию, почтительно ожидавшую от него наставлений и откровений. Перед ним представали давно знакомые лица, и он перестал ожидать хотя бы какой-то новизны. Викарий заметил мисс Кэппер, сидевшую на своем привычном месте на скамье и облаченную в обычную воскресную тщательно ухоженную одежду. Опрятное коричневое платье в греческом стиле, выстиранное; блестящая соломенная шляпка, чуть подлатанная; коричневые ботинки на шнуровке после замены набоек; чулки из искусственного шелка, умело местами заштопанные; простые замшевые перчатки, купленные за один купон уже очень давно. При этом Дороти была абсолютно довольна собой. Краткий период беспокойства закончился, к ее несказанной радости. Дороти вновь почувствовала, насколько же приятно вернуться на прежнее место, только здесь она чувствовала себя спокойно. Пусть другие люди призваны стать вольными лесными птицами и парить в Небесах, но ей самой жизнь отвела роль обычной домашней курицы. Один из ее любимых писателей-романтиков отметил однажды, что нет более отчаянного одиночества, чем одиночество птицы, оторвавшейся от стаи и взлетевшей слишком высоко. А прожитая жизнь подсказывала мисс Кэппер, что романтики, считавшиеся многими людьми оторванными от действительности, зачастую оказывались правы.

– «Книга Иова», глава девятнадцатая, стих двадцатый, – монотонно произнес викарий. – «И я остался только с кожею около зубов моих».

Близнецы, сидевшие на скамье позади Дороти, со вздохами закрыли Библии. Они снова проиграли святому отцу. Как всегда.

– Вы когда-нибудь задумывались, мои братья и сестры во Христе, о чрезвычайной важности вещей, на первый взгляд самых несущественных? – вопрошал викарий, перегнувшись через край кафедры и переходя на свой знаменитый проникновенный тон, словно обращался к каждому отдельно.

Его паства заметно оживилась и заинтересовалась подобным странным началом, которое многие прихожане назвали бы многообещающим.

– К примеру, – продолжал мистер Брис, – что сталось бы с Иовом, не имей он кожи хотя бы около зубов?