– Тут очень приятно, – сказала Фрэнсис. – И чай отличный. Наверное, его готовил сам этот маленький лорд Фаунтлерой?

– Тсс, ради бога, он тебя услышит! Он говорит, если понадобится, только крикни – и он будет тут как тут. А кроме того, он довольно симпатичный. Я просто влюбилась в него.

– Я еще не видела мужчины, в которого бы ты не влюбилась, – сказала Фрэнсис. – Я бы подумала, что ты заболела, если бы у тебя не было очередного романа. Я даже научилась различать стадии. Ну, ну, ведь это же на самом деле так приятно, верно?

Мы сидели в саду гостиницы в тени виноградной лозы. Поблизости никого не было. Позади нас за раскрытой дверью – пустой коридор. Тони был в глубине бара. Едва-едва слышался разговор за столиками на веранде.

Солнце быстро клонилось к западу. Мелкая рябь бежала по бледному шелку моря, бриз доносил дурманящий запах гвоздик в винных кувшинах. На краю усыпанной песком площадки стоял на самом солнцепеке большой горшок с лилиями.

Фрэнсис вытянула длинные ноги и попросила сигарету.

– Да, эта твоя идея оказалась оч-чень хорошей. Афины в Пасху, я понимаю, это было бы слишком. Я и забыла, пока ты не напомнила в письме, что греческая Пасха позднее, чем наша. У нас она пришлась на ту неделю, когда мы были в Риме. Представляю себе, что греческая Пасха будет от нашей сильно отличаться, и с нетерпением жду ее. О, спасибо, с удовольствием, еще чашечку. Так сколько же времени я тебя не видела? Боже мой, почти полтора года. Рассказывай теперь о себе.

Я с любовью разглядывала ее.

Фрэнсис, моя двоюродная сестра, намного старше меня. В ту пору ей было слегка за сорок, и хотя я знала, что это свойство юности – считать такой возраст солидным, но именно так мне тогда и казалось. С самых ранних лет я помню Фрэнсис. Когда я была маленькой, я называла ее «тетя Фрэнсис», но три года назад, когда я после смерти матери переехала жить к ней, она положила этому конец. Некоторые, я знаю, считают ее очень важной; она высокая, смуглая, немного угловатая, и в голосе, и в манерах ее чувствуется решительность, а что касается шарма – она презирает его: это не по ее части. Работа на открытом воздухе сделала цвет ее лица, что называется, «здоровым», она сильна как лошадь и в высшей степени деловая женщина. Одевается она хорошо. Но ее «важный» вид обманчив, на самом деле она самый терпимый человек, какого я знаю, и подчас принцип «живи и дай жить другим» распространяет настолько широко, что меня это начинает тревожить. Она не переносит только жестокости и претенциозности. Я ее обожаю.

Вот почему по ее команде рассказать о себе без лишних мудрствований сделала сбивчивый, но достаточно правдивый доклад о своей работе и о своих афинских друзьях. Я не стала его «редактировать», хотя знала, что кое-что будет не по душе степенной беркширской натуре Фрэнсис.

Она молча выслушала меня, попивая третью чашку чая и стряхивая пепел в ближайший пифос.

– Ты, кажется, веселишься на всю катушку, впрочем, именно за этим ты и ехала. А как Джон? Ты ничего о нем не упомянула.

– Джон?

– Или Дэвид? Я забываю их имена. Да и как их запомнить, ведь твои письма напичканы ими, как пирог смородиной. Этот разве не Джон был, репортер из «Афенс ньюс»?

– Ах этот! Да он сто лет назад был. В Рождество, во всяком случае.

– Вот именно. Призадумайся. Твои последние два письма были удивительно пустые. С глаз долой – из сердца вон?

– Точно сказано. – Я притянула к себе поближе гвоздику на качающемся стебле и понюхала ее.

– Это меняет дело, – умиротворенно сказала Фрэнсис. – Конечно, очень хорошо иметь сердце как разогретый воск, но когда-нибудь из-за своих импульсов ты попадешь в такой переплет, что не очень-то легко будет выбраться. Ну что ты смеешься?

– Просто так. Паоло зайдет за нами в понедельник?

– Если все будет хорошо – да. Ты ведь поедешь с нами на Родос? Хорошо. Хотя в данный момент мне не хочется больше никуда двигаться. Это то, что в путеводителях обозначают словом «обычное», но это не обычное, а удивительное место, такое успокаивающее… Ты только послушай…

Пчела в лилиях, тихое бормотание моря, накатывающегося на гальку, приглушенный греческий говор…

– Вот я и говорю Тони, было бы здорово, если бы все сохранилось как есть, – сказала я. – Это прямо божественно.

– Мм. И ты была права, дорогая. Даже тех цветов, что я видела вдоль дороги, достаточно, чтобы довести женщину до опьянения.

– Но ты же приплыла на лодке!

– Да. Но когда мы в воскресенье вечером торчали в Патрах, я и еще двое моих друзей наняли машину и отправились посмотреть окрестности. Мы не смогли до темноты поехать далеко, но я так часто останавливала машину и мчалась в поля, что водитель, наверное, подумал, что я сумасшедшая или что у меня заболевание мочевого пузыря. Но как только он понял, что это из-за цветов, ты знаешь, что он сделал?

– Нарвал тебе цветов? – Я засмеялась.

– Вот именно. Я вернулась к машине, а тут и он – больше шести футов ростом, великолепный экземпляр мужчины-эллина, ты бы это признала, – ждет меня с букетом орхидей и анемонов и таких фиалок, от которых у меня температура подскочила на несколько градусов. Ну разве они не прелестны?

– Ну, я не знаю, смотря какие фиалки…

– Не фиалки, глупая, греки. – Она еще раз сладко потянулась. – Боже мой, как я рада, что приехала! Я буду наслаждаться каждой минутой, я уже представляю себе это. И зачем только мы живем в Англии, когда могли бы жить здесь? И между прочим, почему Тони живет здесь, а не в Англии?

– Он сказал, что здесь скоро можно будет делать хорошие деньги, когда они построят новое крыло или, если говорить без обиняков, построят гостиницу, которую можно будет назвать настоящей. Я поинтересовалась, есть ли у него самого деньги. Он говорит, что у него слабые легкие.

– Хм. На вид он слишком городской, чтобы обосновываться здесь даже на непродолжительное время… разве только из-за beaux yeux хозяина… Тони приехал с ним из Лондона, верно? Что он собой представляет?

– Стратос Алексиакис? Как ты… Ох да, я же не сообщила тебе в письме ситуацию, я и забыла. Скажу только, что он представляется мне очень милым.

– Мм.

– Ты не хочешь прогуляться по берегу? Здесь темнеет очень рано. Я… не прочь прогуляться.

Это была неправда, но то, что мне нужно было сказать, нельзя было говорить под распахнутыми окнами.

– Хорошо, – согласилась она, – только допью чай. Что ты там делала в Чанья, так, кажется, это произносится?

– Не говори «ч», как у нас; это «ха» с придыханием, как в слове «страх»… Ханья.

– Ну и как там?

– О, очень интересно. Есть турецкие мечети.

И еще что нужно сказать о Фрэнсис – ее не проведешь. Я, во всяком случае, не могу. У нее очень большая практика в разоблачении моих маленьких, но не совсем невинных детских обманов. Она взглянула на меня, вытряхивая из пачки еще одну сигарету.

– Так где ты там жила?

– О, такой большущий отель в центре города, я забыла название. Ты куришь одну сигарету за другой, у тебя будет рак.

– Несомненно. – Голос ее уже был заглушен: в этот миг она прикуривала сигарету, потом взглянула на меня сквозь пламя и встала. – Тогда пойдем. Почему на берег?

– Потому что там никого нет.

Она ничего не сказала. Мы выискивали проходы сквозь яркие заросли ледяных маргариток и обнаружили, что неровная, еле заметная тропка вела по галечнику вдоль невысоких скал. Дальше пошел гребень плотного песка, и мы смогли идти бок о бок.

– Я хочу тебе кое о чем рассказать, – начала я.

– О вчерашней остановке в Ханье?

– Ты почти угадала.

– Так поэтому ты и смеялась, когда я сказала, что твои импульсы доведут тебя когда-нибудь до беды?

Я молчала, и она посмотрела на меня искоса, с насмешкой:

– Не мне судить, конечно, но Ханья не кажется мне подходящим местом для легкомысленных похождений.

– Я не была в Ханье вчера вечером! И я не… – Тут я замолчала и глупо захихикала. – Собственно, если подумать, я ведь в самом деле провела ночь с мужчиной. Я и забыла об этом.

– Он, кажется, произвел на тебя сильное впечатление, – спокойно заметила Фрэнсис. – Ну, продолжай.

– О Фрэнсис, дорогая, я тебя так люблю! Нет-нет, это не какая-нибудь безнравственная постыдная любовная интрижка – когда я себе позволяла такое? Это… я попала в беду. Вернее, не я, другой человек, и я хочу тебе об этом рассказать и спросить, есть ли на свете что-нибудь такое, что бы я могла тут сделать.

– Если это не твоя беда, надо ли тебе что-нибудь делать?

– Да…

– Сердце как теплый воск, – примирительно сказала Фрэнсис, – да и чувства тоже. Хорошо, как его зовут?

– Почему ты решила, что это он?

– По всему видно. Кроме того, я думаю, что это тот, с кем ты провела ночь.

– Ах да…

– Кто же это?

– Инженер-строитель. Его зовут Марк Лангли.

– А-а…

– При чем тут твое «а». И кстати, он мне неприятен, – довольно категорично произнесла я.

– О господи, – сказала Фрэнсис. – Я же говорила, что когда-нибудь такое случится. Нет-нет, не смотри на меня так, я тебя просто поддразниваю. Продолжай. Итак, ты провела ночь с внушающим отвращение инженером по имени Марк. Начало интригует. Выкладывай все.

Ее совет, когда я наконец все рассказала, был кратким и по существу.

– Он же сказал тебе – ступай прочь и не вмешивайся, и у него есть этот Ламбис, который ухаживает за ним. Они довольно приятная пара. И твоему Марку сейчас, наверное, уже значительно лучше. Они, уверяю тебя, доберутся вдвоем до своей лодки и со всем справятся. Мне тут вмешиваться ни к чему.

– Да… наверное, так.

– А кроме того, что ты можешь?

– Я могла бы сообщить им то, что удалось выяснить. Я думаю и даже абсолютно убеждена, что это Тони, Стратос и София.

– Вполне вероятно. Допустим, что твой Марк хорошо помнит все, что видел и слышал, и то, что при убийстве присутствовал, кроме грека, женщины и человека в критском наряде, еще и англичанин… – Она на мгновение остановилась. – Да, раз ты решила, что Тони в этом замешан, то остальные, само собой разумеется, – тоже. Это маленький замкнутый круг: Тони, Стратос, София, Джозеф и незнакомец, то ли англичанин, то ли грек, которого Тони, конечно, знает и с ним разговаривал.

Я остановилась и уставилась на нее:

– Кто же это еще? Больше никого там не было. Только грек, критянин…

– Дорогая моя, – ласково сказала она, – ты настолько прониклась переживаниями Марка, что забыла, с чего все началось.

– С чего началось?

– С убитого, – сказала она.

Молчание нарушалось только легким похрустыванием гальки у края воды. Я наклонилась, подняла плоский голыш и запустила его по поверхности воды. Он тут же и утонул. Я выпрямилась и обтерла руки.

– Я была так глупа, – смиренно сказала я.

– Ты была в самом центре событий, и ты была напугана. Это мне легко рассуждать в перерыве между таймами. Мне все проще понять. Кроме того, мне не мешают эмоции.

– Кто говорит, что мне они мешают?

– А разве нет?

Я еще продолжала следить за тем местом, где шлепнулся камешек.

– Фрэнсис, Колину Лангли всего пятнадцать.

– В том-то и дело, дорогая, – мягко сказала Фрэнсис. – Вот почему я и говорю: держись в стороне, пока не выяснишь точно, что с ним случилось. Иначе ты можешь только навредить. Слушай-ка, тебе не кажется, что нам пора возвращаться? Солнце почти скрылось, и идти будет очень нелегко.

Она была права. Пока я рассказывала свою историю, мы шли по берегу бухточки и достигли подножия больших утесов на дальней ее стороне. То, что издалека казалось полоской галечника у их подножия, на самом деле было большими валунами, нагроможденными южным ветром и морем. Между самыми верхними валунами и утесом проходила узенькая тропка. Она огибала мыс, затем круто ныряла вниз к песчаному пляжу совсем небольшой бухточки, имевшей форму полумесяца.

– Тут очень мило, – сказала Фрэнсис. – Интересно, не это ли твой дельфиний залив?

– Я думаю, он дальше по берегу, здесь слишком мелко с краю, а Георгий говорил, что можно проходить по камням до глубокой воды и даже нырять там. Смотри, должно быть, залив там, за следующим мысом. Видишь выступающие в море камни? Когда заходящее солнце освещает их сзади, они выглядят прямо как тени.

Мы постояли несколько минут в тишине, прикрывая глаза от блеска сверкающего моря. Потом Фрэнсис отвернулась.

– Пойдем, ты устала. Судя по твоему виду, тебе не мешало бы выпить чего-нибудь крепкого перед обедом.

– Это идея. – Но я и сама не уловила энтузиазма в своем голосе.

Я обернулась, чтобы взглянуть вместе с ней туда, откуда мы пришли.

– Не думай, будто я не понимаю, что ты сейчас чувствуешь. – Она произнесла это сухо, но удивительно успокаивающе. – Я уговариваю тебя не только для того, чтобы уберечь от беды. Могу привести тебе и другие серьезные причины держаться в стороне от Марка. Если примешься выслеживать и искать его, тебя могут заметить, начнут преследовать… ты можешь привести их к нему. Или, если они заподозрят неладное, ты можешь – и это еще более важная причина – испугать их, так что они решатся убить Колина… если он еще жив.

– О боже! Наверное, ты права. Я… я как следует не подумала. – Я схватилась за голову. – Если бы ты видела Софию… вот что меня по-настоящему напугало… когда Джозеф не пришел домой. Ты бы видела ее лицо!

Несмотря на всю бессвязность моей речи, она меня поняла.

– Ты хочешь сказать, что ее не беспокоит, что он свернул себе шею в горах, но она боится того, что он может сделать?

– Да. И есть, как я предполагаю, только две вещи, которые он может сделать.

Фрэнсис не замедлила сказать:

– Если Джозеф и есть твой критский убийца, бьюсь об заклад, что он продолжает охотиться за Марком, чтобы его убить, или где-то охраняет Колина.

– А Софию мучают ужасы. – Я слегка вздохнула. – Если он с Колином и она об этом знает, то боится того, что он может с ним что-нибудь сделать… Вот в том-то все и дело.

Мой голос печально замер. Она не ответила, и мы устало брели несколько минут молча. Солнце заходило, быстро опускаясь в море, и скалы позади нас погружались в тень. Бриз стих. По другую сторону бухты в гостинице горел свет. Казалось, далеко.

– Ты, конечно, права, – наконец сказала я. – Марк просил меня держаться в стороне, и он имел в виду, что если я не найду Колина…

– Вот именно, ты сама понимаешь. Вот поэтому он и не хочет обращаться к властям, он тебе об этом говорил. Если бы стали задавать вопросы, или если бы Марк и Ламбис явились сюда, или если бы кто-то довел дело до предъявления обвинения, я бы и двух пенсов не дала за шанс парня выжить и рассказать свою историю. Он – заложник.

– Я это понимаю. Во всяком случае Марк мне об этом говорил. Хорошо, Фрэнсис, я не буду лезть на рожон, не волнуйся. Но все равно…

– Что?

– Меня ничто не заставит перестать его разыскивать, ничто. Вести себя осторожно? Как я могу выбросить его из головы.

– Что ж, милая, действуй. Я не понимаю, как бы ты могла остановиться, если бы даже захотела. Это не то, что можно взять и забыть, не карандаш потерять. Все, что ты можешь сделать ради собственного спокойствия, это считать, что он еще живой, и глядеть в оба. И для начала еще вот что: если он живой, его надо кормить.

– Конечно! И чтобы при этом он был не очень далеко. Если не сводить глаз с Софии… Могу поспорить: именно она кормит его… хотя, пожалуй, может быть, и Тони…

Фрэнсис улыбнулась:

– Я ставлю на Софию. И кто бы это ни был, вероятно, ему приходится вставать на рассвете, чтобы его не увидели, и мне просто не представить себе маленького лорда Фаунтлероя, бегущего по росе кормить мальчишку.

– Хорошо, я завтра, как обычно, с утра пораньше пойду купаться около гостиницы и буду держать ухо востро.

– Так и сделай, – сказала Фрэнсис. – Смотри, там сейчас кто-то есть. Это маленькая лодка выходит в море, да? А человек в ней не Стратос Алексиакис?

В быстро сгущающихся сумерках фигура мужчины, склонившегося над маленькой лодкой, теперь причаленной около камней у гостиницы, была трудноразличима. Он забрался в лодку и оттолкнулся, потом занялся чем-то на корме, и вскоре мы услышали треск мотора. Лодка направилась в нашу сторону, придерживаясь берега.

– Я думаю, он, – ответила я. – Он, должно быть, установил навесной мотор… Интересно, куда он направляется?

Мы остановились понаблюдать за ним. Когда он приблизился, мы увидели, что к рулю прикреплен длинный рычаг, который позволил ему управлять лодкой и заглядывать через ее борта в освещенную воду. Огромные лампы на носу пока еще не были включены.

Лодка поравнялась с нами, и он увидел нас. Это был Стратос. Он усмехнулся, помахал рукой, потом перешел на корму. Двигатель замедлил свою работу до тихого пух-пух-пух, и показалось, что лодка дрейфует. Я могла разобрать на ее носу белые буквы: ΨΥΧΗ.

– Эгей, привет! – весело прозвучал над водой его голос. – Не хотите со мной?

– В следующий раз! – Мы обе тоже усмехнулись и помахали, стараясь изобразить благодарность, чтобы смягчить отказ. – Все равно спасибо! Хорошего улова!

Он поднял руку, опять наклонился к двигателю, и «Психея», сделав длинный красивый разворот, направилась к окончанию мыса. Волна от нее набежала на берег рядом с нами, и зашумела, зашуршала мелкая галька.

– Хм, такой компанейский, – сказала Фрэнсис.

– Я как-то говорила с ним о ловле рыбы на свет.

– Для нас тут есть кое-что в любом случае. Открытие без лишних хлопот. Колина там нет, иначе Стратос вряд ли приглашал бы гостей. – Она повернулась, потом быстро спросила: – В чем дело?

Я стояла не шевелясь, как истукан, прикрыв тыльной стороной ладони рот.

– Фрэнсис! «Эрос»!

– Что?

– У него есть еще большая лодка, в гавани! Вот он где!

Она с минуту ничего не говорила, нахмурившись, смотрела на меня, и трудно сказать, что было в ее взгляде. Потом кивнула:

– Да. Это мы могли бы попытаться выяснить. Если нас подпустят поближе к «Эросу», мы можем быть уверены, что они не прячут там Колина. Если нет, тогда я думаю, ты можешь сразу идти к Марку. Для тех двоих это очень просто: когда стемнеет, прийти сюда на своем каике, подняться на «Эрос» и обыскать его. Им бы и времени на это понадобилось немного. А мы бы могли предпринять что-нибудь, чтобы удержать Стратоса и компанию подальше от гавани – поджечь гостиницу или еще что-нибудь в этом роде.

Я засмеялась, потом посмотрела на нее с любопытством:

– Ты это серьезно?

– Если это единственный способ обмануть их, то почему бы нет? – решительно заявила Фрэнсис. – Есть мальчик, которого напугала и обидела банда головорезов, к тому же он, вероятно, считает, что его брат умер. О, если небольшой поджог может помочь, я совсем не против поджечь гостиницу господина Алексиакиса вместе с ним. Между тем мы, несомненно, можем взглянуть на «Эрос». Сегодня вечером прямо и отправимся, хотя бы только ради твоего спокойствия.

– Мы?

– А почему нет? Это будет выглядеть вполне естественно. Посмотри, Тони на террасе нас ждет?

– Да.

– Тогда веди себя естественней. Я ведь ботаник, ты, кажется, создала мне такую рекламу, что сам Линней был бы польщен. Итак, будь добра, остановись на минуту и очень внимательно вглядись в это растение. Не в это, глупая, в то, которое на скале!

– Оно редкое?

– Прелесть моя, оно растет на каждой стене на юге Англии. Это постенница, но можно держать пари, что Тони она неизвестна! Давай, собери их немного или вон возьми одну из тех мезембриантемум, или как их там. Покажи интерес.

– Ледяные маргаритки? – Я послушно наклонилась: Тони ждал теперь под тамарисками, меньше чем в пятидесяти ярдах. – Смотри, – сказала я, протягивая ей цветы. – Они закрылись. Разве не похожи они на маленькие пластиковые зонтики?

– Боже милостивый, а я-то надеялась сделать из тебя натуралиста! – с сокрушенным видом произнесла Фрэнсис. – И еще одно: о той белой цапле, о которой ты мне говорила. Если верить книгам, в Греции нет белых цапель.

– Я читала об этом. – Даже не глядя в его сторону, я знала, что Тони вышел из-под тамарисков и стоит у кромки гравия – мой голос должен был доноситься до него ясно и отчетливо. – Точно так же, согласно научным данным, нет золотых иволг, но я видела их в Эпидаурусе, и, честно говоря, Фрэнсис, здесь, между Ханьей и Кастелли, я тоже видела пару. Насчет золотых иволг я вряд ли ошиблась, иначе что же это тогда были за птицы? Но я допускаю, что могла ошибиться в отношении белой цапли. И опять-таки, не могу понять, что же тогда было?

– Желтая цапля? В полете они кажутся белыми. О нет, ты сказала, черные ноги… А, привет, Тони, чем-то вкусным пахнет.

– Надеюсь, это не осьминог, которого я сегодня видела в гавани? – бодро проговорила я.

– Нет, мои дорогие, это фрикасе из телятины, приготовленное по моему особому рецепту… и с вином, и с грибами, и с мелким-премелким горошком. У меня это называется veau à jouer.

– Как-как?

– Телятина с азартом, – объяснил Тони. – Итак, дамы, обед почти готов. Напитки будут поданы, когда вы спуститесь. Чего бы вы хотели выпить?