Армстронг сунул щенка за пазуху, в тепло, оставив верхнюю пуговицу пальто расстегнутой, чтобы он мог высунуть нос и дышать свежим воздухом. Щенок уютно свернулся и затих.

– Думаю, мне лучше пойти с вами, – сказала Рита. – Миссис Уайт может переполошиться, увидев чужака в столь поздний час, тем более после такого беспокойного вечера.

В молчании они направились к мосту; каждый по-своему переживал неудачу предприятия, на которое было потрачено столько времени и сил. Они пересекли реку, в этот час полную отраженных звезд, и на другой стороне вскоре дошли до места, где недавний оползень отхватил большой кусок берега. Дальше пришлось двигаться с осторожностью, переступая через узловатые корни и ползучие стебли плюща. Внезапно сквозь шум реки до них донесся голос.

– Она знает, что это была я! Она сердится из-за того, что я ее унесла и потом утопила, – она подняла палец! Она указала на меня! Она знает, что это сделала я!

Невольно подслушав чужой разговор, они замерли в ожидании ответа второго собеседника, так пристально вглядываясь во тьму, словно напряжение глаз могло обострить их слух. Но никакого ответа не последовало. Рита уже шагнула вперед, однако Армстронг задержал ее, положив руку на плечо. Только что до него долетел другой звук. Приглушенное фырканье. Этот звук издавало животное. А именно – свинья.

В нем шевельнулось предчувствие.

Когда свинья отфыркалась, Лили продолжила:

– Она никогда меня не простит. Что же мне делать? Такие ужасные злодеяния не прощаются. Сам Господь прислал ее, чтобы меня покарать. Остается поступить, как тот корзинщик, да вот беда: я жуткая трусиха. И все-таки я должна это сделать, чтобы потом терпеть вечные муки, потому что не заслуживаю жизни в этом мире, ни единого дня больше…

Монолог перешел в сдавленные рыдания.

Армстронг напряг слух, улавливая звуки, которые издавало животное в ответ на слова Лили. Неужели?.. Это невозможно. Однако…

Щенок тявкнул спросонок. Так они выдали свое присутствие, и теперь медлить уже не имело смысла. Выйдя из тени прибрежных тополей, они двинулись вверх по склону.

– Это друзья, миссис Уайт, – подала голос Рита. – Мы только хотим вернуть вам щенка. Вы оставили его в «Лебеде» после вечернего представления с волшебным фонарем. – Теперь можно было уже разглядеть испуганное лицо Лили. – Нет-нет, щенок не пострадал. Мы о нем позаботились.

Рита медленно приближалась, продолжая ее успокаивать, и тут Армстронг внезапно перешел на бег и, миновав Лили, устремился к загону для свиней. Там он упал коленями в грязь, протянул руки сквозь ограду и возопил:

– Мод!

Радуясь и не веря своим глазам, он всматривался в знакомые черты. Хоть она постарела и похудела, хоть она выглядела усталой и печальной, хоть ее кожа утратила розовый блеск, а ярко-рыжая щетина потускнела, он узнал ее сразу же. И свинья, в свою очередь, не отрывала глаз от Армстронга. Если еще и оставались какие-то сомнения, их развеяла последующая реакция свиньи, которая резво поднялась, потрусила к нему, пританцовывая от возбуждения, и просунула рыло между жердями, чтобы он мог ее приласкать, почесать за ушами и поскрести щетинистую щеку. Она навалилась на ограду с такой силой, словно хотела ее опрокинуть, чтобы добраться до своего старого, дорогого друга. При этой трогательной встрече глаза Мод влажно заблестели, тогда как Армстронг захлебывался от прилива чувств.

– Что с тобой произошло, моя милая? Какими путями ты очутилась здесь?

Он выгреб из кармана желуди, и когда Мод начала их поедать, аккуратно и бережно прикасаясь пятачком к его ладони, как умеют лишь очень немногие свиньи, сердце его возликовало.

Между тем Лили продолжала тереть кулаками глаза, повторяя:

– Я этого не хотела. Я не знала!

Рита переводила взгляд с Лили на Армстронга, потом на свинью и вновь на Лили. С кого из них начать?

– Лили, о чем вы говорили, когда мы сюда подошли? Что такого вы сделали, сами того не желая?

Но Лили, словно ее не слыша, твердила свое:

– Я не знала! Я этого не знала!

Рите пришлось еще несколько раз повторить свой вопрос, прежде чем он дошел до ее сознания.

– Я уже рассказала об этом свинье, – прохныкала Лили. – Она говорит, что теперь я должна во всем сознаться пастору.