Он добрался до места с чувством, похожим на облегчение. Сумбур в голове, так долго не прекращавшийся, отныне свелся к одной конкретной цели. Он ничего не планировал и не обдумывал заранее. Это не было его волевым решением, ибо он уже утратил волю и отказался от самостоятельного принятия решений. Сейчас он был слишком измучен, чтобы проявлять хоть какую-то инициативу, и мог только подчиняться неизбежному. И сюда его привело нечто, от его желаний не зависящее. Воган был не из тех, кто по всякому поводу употребляет слова «судьба» или «Провидение», но он вряд ли стал бы отрицать, что без чего-то подобного не обошлось, когда в конце пути увидел перед собой знакомую калитку, а затем плиточную дорожку и безупречно выкрашенную дверь дома миссис Константайн.

– Вы говорили, что я могу навестить вас вновь, если пожелаю. И еще вы говорили, что сможете мне помочь.

– Да, – сказала она, глядя на его перевязанную руку.

Комнату, которую он помнил пахнущей жасмином, теперь украшала ваза с розами, и аромат здесь был соответственный. Когда они уселись, Воган сразу перешел к делу.

– В реке была найдена утонувшая девочка, – начал он. – Это случилось во время зимнего солнцестояния. Девочка прожила с нами полгода. Возможно, вы слышали эту историю.

По ее лицу ничего нельзя было сказать определенно.

– Расскажите мне об этом, – попросила она.

И он рассказал. О том, как поехал в трактир «Лебедь» вслед за своей женой и нашел ее там с ребенком на руках. Об ее уверенности в том, что это их дочь, и о своей уверенности в обратом. О других претендентах на девочку. Об ее жизни в их доме. О том, как с течением времени его уверенность постепенно слабела.

– То есть вы все-таки поверили, что она ваша родная дочь?

Он наморщил лоб:

– Почти… Да… Не совсем. В прошлый раз я, кажется, говорил вам, что не могу вспомнить лицо Амелии.

– Да, говорили.

– Ну так вот, пытаясь ее вспомнить, я видел лицо этой девочки. Но сейчас она уже не с нами. Ее забрали в другую семью. На летней ярмарке мы встретили одну женщину, которая заявила, что это не Амелия. По ее утверждению, девочку зовут Алиса Армстронг. И все люди в округе ей верят.

Она молчала, тем самым предлагая ему продолжить.

Он посмотрел ей прямо в глаза:

– Эти люди правы. Я знаю, что они правы.

Он продолжил рассказ и вернулся наконец в то место, которого так долго избегал даже в мыслях. Но теперь за ним со стороны наблюдала миссис Константайн.

Его речь потекла гладко и связно. История сходила с его уст в последовательном порядке. Начало во многом совпадало с его предыдущим рассказом (пробуждение среди ночи от крика жены и т. д.), но слова были другие – не те сухие, заученные фразы из полицейского отчета. Теперь они возникали спонтанно – свежие, полные жизни и смысла – и уносили Вогана обратно в ту ночь, с которой все началось, в ночь похищения. Бег по коридору от своей спальни до детской комнаты, шок при виде распахнутого окна и пустой постели. Подъем по тревоге всех слуг, поиски в ночи. Он рассказал о послании, полученном под утро. Рассказал о мучительно тянувшемся времени вплоть до назначенного похитителями часа.

Он глотнул воды из стакана; поток слов прервался лишь на секунду.

– Я отправился туда в одиночку, как было условлено. Поездка оказалась не из легких – на небе не было ни звездочки, чтобы осветить дорогу, а сама эта дорога, как нарочно, вся состояла из ям и бугров. Местами приходилось спешиваться и вести коня в поводу. Иногда я переставал понимать, где нахожусь, поскольку в темноте не узнавал местность, которую привык видеть только при дневном свете. Моими главными ориентирами были время, проведенное в пути, характер почвы под ногами и, разумеется, река. У реки есть собственный свет, видимый даже безлунной ночью. Я хорошо изучил все изгибы ее русла и в большинстве случаев мог сориентироваться по знакомым очертаниям берега. А когда речное мерцание впереди рассекла широкая темная полоса, я понял, что достиг моста.

Я спешился. Вокруг не было видно никого и ничего – хотя с десяток мужчин вполне могли бы стоять всего в нескольких шагах от меня, оставаясь незамеченными.

Я крикнул: «Эй!»

Никто не отозвался.

Тогда я крикнул: «Амелия!» – рассчитывая этим ее ободрить. Пусть знает, что я близко. Я надеялся, что похитители предупредили ее о скором приезде папы, который отвезет ее домой.

Я прислушался, ожидая ответа или хоть какого-то ответного звука: топота ног, шороха или вздоха. Но там был только плеск мелких волн на фоне другого, особого звука реки – низкого глубокого шума, который мы обычно не улавливаем.

Я ступил на мост. Прошел по нему до другого берега. И там положил сумку с деньгами на опорный камень, как было велено в письме. Распрямляясь, я вроде бы что-то услышал. Не голоса и не шаги, а что-то менее отчетливое. Мой конь тоже это расслышал, судя по его короткому ржанию. Я с минуту простоял в ожидании, а затем решил отойти подальше, чтобы похитители могли незаметно взять деньги. Я подумал, что они, вероятно, захотят проверить сумму, прежде чем отпустить Амелию. И я пошел обратно через мост, я ускорился, перебежал на другую сторону – и вдруг с разбега рухнул ничком, ничего не видя перед собой.

Этот рассказ буквально выплеснулся из Вогана без малейших усилий с его стороны. В нем не было ничего отрепетированного или заготовленного. Изложение обладало собственной энергией и само задавало темп, и с каждой фразой прошлое возвращалось в эту комнату, наполняя ее тьмой и холодом. Вогана начала бить дрожь, а его глаза остекленели, как бывает с людьми, когда они заглядывают вглубь своей памяти.

– После падения я не сразу пришел в себя. А когда дыхание восстановилось, я осторожно пошевелил руками и ногами, проверяя, нет ли каких травм. В темноте мог скрываться кто-то, готовый меня добить. Я медленно приподнялся, в любой миг ожидая нового удара, но его не последовало, и только тут до меня дошло, что я всего-навсего споткнулся и упал без постороннего вмешательства. Я постарался взять себя в руки. Подождал, когда исчезнет головокружение. И медленно поднялся с земли. При этом моя нога что-то задела. Я сразу же понял, что этот мягкий, но вполне увесистый сверток посреди дороги и стал причиной моего падения. Нагнувшись, я попытался на ощупь определить, что это такое, но в перчатках сделать это было сложно. Сняв их, я попробовал снова. Что-то мокрое. Холодное. Плотное.

Я испугался. Еще даже не успев зажечь спичку, я уже испугался того, что мог увидеть.

Когда вспыхнул огонек, я обнаружил, что она не смотрит на меня. Иначе было бы еще хуже. Ее голова была отвернута от меня, а неподвижный взгляд направлен в сторону реки. Это казалось невероятным, но форма глаз у нее была точь-в-точь как у Амелии. На ней были одежда и обувь Амелии. Черты ее лица также имели сходство с Амелией. Поразительное сходство. И все же для меня было совершенно очевидным – как тогда, так и впоследствии, – что она не была Амелией. Это была не моя девочка. Да и как она могла ею быть? Я знал свою дочь. Я знал, как загораются ее глаза при общении со мной, как она потешно пританцовывает при ходьбе, как тянутся, хватают и теребят все подряд ее ручонки. Я взял ее за руку, но она не обхватила мои пальцы, как сделала бы настоящая Амелия. При свете от спички что-то блеснуло. Ожерелье Амелии с серебряным якорем было у нее на шее.

Я поднял с земли девочку, которая не могла – не должна была – быть Амелией. Я нашел место, где берег был не слишком крут, и спустился к реке. С нею на руках я зашел в воду по пояс, а потом отпустил ее. И почувствовал, как река забирает у меня эту девочку.

Воган сделал паузу.

– Существовал только один способ избавиться от этого кошмара: верить в то, что моя настоящая дочь, моя Амелия жива. Вы меня понимаете?

– Понимаю, – произнесла миссис Константайн печально, по-прежнему не сводя с него глаз.

– Но теперь я знаю – и знал это уже давно, – что там действительно была Амелия. Моя бедная девочка была мертва.

– Да, – сказала миссис Константайн.

Тут плотину прорвало, и слезы рекой хлынули из глаз Вогана. Его плечи тряслись, он всем телом раскачивался вперед-назад, и этим рыданиям, казалось, не будет конца. Слезы текли по щекам, увлажняли его воротник и капали с подбородка ему на колени. Он прижал к лицу ладони, и слезы намочили его пальцы, а потом запястья и манжеты. Он плакал и плакал, пока этот поток не иссяк.

Понимающий и доброжелательный взгляд миссис Константайн не отпускал его ни на секунду, как и на протяжении всего рассказа.

– Когда эта девочка из реки поселилась в нашем доме, меня начали посещать странные мысли. Иной раз я думал… – Воган смущенно качнул головой, но он уже знал, что миссис Константайн можно рассказать всю правду без опасения показаться безумцем. – Иной раз я думал: а вдруг она не умерла? Вдруг после того, как я пустил ее по течению реки, она очнулась? Вдруг река отнесла ее куда-то – к кому-то – и там она прожила два года, а потом – непонятно как – или почему – вновь очутилась в реке и таким образом вернулась к нам? Конечно, это кажется невозможным, но мысли вроде этой… Когда человек хочет найти объяснение…

– Расскажите мне об Амелии, – попросила она, когда последняя пауза затянулась. – Какой она была при жизни?

– Что именно вы хотите узнать?

– Решайте сами.

Он задумался.

– С самого начала она была очень подвижным ребенком. Даже еще не родившись, она активно шевелилась в материнской утробе – так говорила повитуха, – а когда после родов ее положили в колыбель, ее ручки и ножки беспрестанно двигались таким манером, будто она пыталась плыть по воздуху и притом удивлялась, что у нее это не получается. Она могла подолгу смотреть на свою ладонь, то ее раскрывая, то сжимая в кулачок, а когда пальцы раздвигались в стороны, ее лицо выражало полнейшее изумление. Она рано начала ползать, и это, по словам моей жены, укрепило ее ноги. Бывало, схватит меня за руку и ждет, когда я приподниму ее так, чтобы только ступни касались пола, – ей нравилось чувствовать опору под ногами. Конечно, мы не могли делать это все время. Однажды я просматривал какие-то документы, сидя в гостиной, а она подползла и начала теребить меня за лодыжку – хотела, чтобы я ее приподнял, – но я был слишком занят. Потом вдруг чувствую, как меня кто-то дергает за рукав, – и вот она, стоит рядом! Самостоятельно поднялась на ноги, цепляясь за ножку кресла, и на лице ее – такой восторг и удивление! Ох, вы бы видели ее в ту минуту! Тысячу раз она пыталась это сделать и падала навзничь, но никогда при этом не плакала, а просто начинала все заново. А с тех пор как встала на ноги, ее уже было трудно убедить хоть ненадолго присесть.

Он улыбнулся при этом воспоминании.

– А сейчас вы ее видите? – Голос миссис Константайн был таким мягким и тихим, что едва поколебал воздух.

Да, сейчас Воган видел Амелию. Он видел ее сбившийся на лицо локон, идеально загнутые ресницы неопределенного цвета, точку засохшей слизи в уголке глаза, округлость щеки и разлившийся по ней румянец, припухлость нижней губы, короткие пальчики с ровными и гладкими ноготками. Он видел ее не в этой комнате и не в эту самую минуту, а в бесконечности своей памяти. Она была потеряна для этой жизни, но продолжала существовать, присутствовать в его памяти. На миг он встретился с ней глазами, увидел ее улыбку. Потом снова поймал и почувствовал на себе ее взгляд. Отец и дочь. Он знал, что она мертва, что она бесследно исчезла, но сейчас он ее видел, а значит, на какое-то время – только на это время – они с дочерью воссоединились.

– Да, я ее вижу, – сказал он, улыбаясь сквозь слезы.

Его легкие снова могли свободно дышать; тяжесть головы уже не давила на плечи. Сердце в груди билось ровно. Он не знал, что ждет его впереди, но он хотя бы знал, что у него есть будущее. В нем пробудился интерес к жизни.

– У нас будет еще один ребенок, – сообщил он миссис Константайн. – В конце года.

– Поздравляю! Это прекрасная новость. – В ее ответе чувствовалась искренняя радость.

Он сделал глубокий, даже очень глубокий вдох, а после выдоха уперся руками в колени, готовясь встать.

– О, – слегка встрепенулась миссис Константайн, – разве мы уже закончили?

Воган прервал свое движение и на секунду задумался. Что еще он собирался сказать? И тут до него дошло. Как он мог об этом забыть?

Он рассказал о лжегадалке на ярмарке, о возможности выкупить девочку у Робина Армстронга, об угрозе незнакомца раскрыть его жене всю правду о смерти Амелии.

Она слушала очень внимательно, а когда Воган закончил, кивнула:

– Это не то, что я ожидала услышать, когда спросила, закончен ли разговор. Насколько помню, в свой прошлый визит вы попросили меня об одной услуге…

Он мысленно вернулся к их предыдущей беседе. Это было так давно. Что же побудило его прийти сюда в тот раз?

– Это касалось вашей супруги… – подсказала она.

– Я попросил вас убедить Хелену в том, что Амелия мертва.

– Верно. Помнится, вы предложили мне назвать цену. А сейчас вы собираетесь заплатить незнакомому человеку очень большую сумму только за то, чтобы Хелена не узнала от него то же самое.

– Ох. – Воган поглубже уселся в кресле. Об этом он еще не думал в таком ключе.

– Мне вот что интересно, мистер Воган: а сколько это будет стоить, если вы сами расскажете жене всю правду о случившемся в ту ночь?

Позднее, когда он допил освежающую жидкость с огуречным привкусом, сполоснул лицо теплой водой и утерся мягким полотенцем, он стал прощаться с миссис Константайн.

– Значит, вот в чем заключается ваша помощь? Теперь я понимаю. А я-то сначала представлял себе клубы дыма, зеркала и прочие фокусы в таком роде. Вы и вправду возвращаете мертвых к жизни, но другим способом.

Она пожала плечами:

– Смерть и память всегда взаимодействуют. Но иногда что-то идет не так, и тогда скорбящим людям требуется наставник или же просто вдумчивый слушатель. Мы с мужем вместе учились в Америке. Там недавно появилась наука, суть которой можно описывать разными словами, но не будет большой ошибкой, если назвать ее «наукой человеческих эмоций». Муж получил должность в Оксфордском университете, а я использую свои знания на практике. Помогаю людям как могу.

Воган оставил чек на столике в прихожей.

Выйдя из дома на улицу, он внезапно ощутил влажную прохладу в районе коленей и воротника. А также на запястьях. Его одежда в этих местах все еще не просохла после пролитых на нее потоков слез. «Поразительно, – подумал он. – Кто бы мог подумать, что человеческое тело способно вместить такое количество воды?»