Суббота
24 февраля
Глава 46
МЕЖДУНАРОДНЫЙ АЭРОПОРТ ТЕГЕРАНА. 11:58. Дверь пассажирского салона 125-го закрылась за Робертом Армстронгом и полковником Хашеми Фазиром. В кабине пилота Джон Хогг поднял большой палец, показывая Гэваллану и Мак-Иверу, стоявшим на бетоне рядом с машиной, что все в порядке, и покатил на взлетную полосу, направляясь в Тебриз. Гэваллан только что прибыл из Эль-Шаргаза, и это был первый момент, когда они с Мак-Ивером остались одни.
– Как дела, Мак? – спросил он.
Ледяной ветер дергал за их теплую зимнюю одежду и подымал вокруг столбики снежной пыли.
– Проблемы, Энди.
– Это я знаю. Рассказывай быстро.
Мак-Ивер наклонился ближе к нему:
– Я только что узнал, что у нас не больше недели, потом запретят все полеты в ожидании национализации.
– Что? – Гэваллан вдруг перестал ощущать холод и вообще все вокруг. – Талбот тебе сказал?
– Нет, Армстронг, несколько минут назад, когда полковник ходил в туалет и мы остались наедине. – Лицо Мак-Ивера перекосилось. – Этот ублюдок сообщил мне со своей гладкой напускной вежливостью: «Я бы не рассчитывал больше чем на десять дней, будь я на вашем месте. Неделя у вас, пожалуй, точно есть. И не забывайте, Мак-Ивер, в закрытый рот мухи не залетают».
– Бог мой, ему известно, что мы что-то планируем?
Порыв ветра забросал их колючими снежинками.
– Не знаю. Я просто не знаю, Энди.
– А что насчет НВС? Он о нем упоминал?
– Нет. Когда я спросил у него про эти бумаги, он сказал лишь: «Они в надежном месте».
– Он не говорил, когда мы сегодня должны встретиться?
Мак-Ивер покачал головой:
– «Если вернусь вовремя, то свяжусь с вами». Сволочь! – Он резко распахнул дверцу автомобиля.
В смятении Гэваллан смахнул снег с куртки и скользнул в приятное тепло. Стекла машины запотели. Мак-Ивер включил обогреватель стекол и поставил обдув на максимум, печка уже работала на полную, потом он пихнул в щель магнитофонную кассету, сделал звук погромче, выругался, убавил его снова.
– Что еще не так, Мак?
– Да практически все! – выпалил Мак-Ивер. – Эрикки похитили Советы или КГБ, и он торчит где-то на севере возле турецкой границы со своим двести двенадцатым, занимаясь бог знает чем… Ноггер думает, что его заставили помогать им потрошить тайные американские пункты радиолокационного слежения. Ноггер, Азаде, два наших механика и британский капитан едва успели унести ноги из Тебриза, спасая свои жизни. Они вернулись вчера и сейчас сидят у меня в квартире. По крайней мере, сидели, когда я уходил сегодня утром. Бог мой, Энди, ты бы видел их состояние, когда они появились! Капитан оказался тем же самым, который спас Чарли в Дошан-Тапехе и которого Чарли тогда подкинул до Бендер-Энзили…
– Что он сделал?
– Это была тайная операция. Парень – капитан в гуркхском полку, его зовут Росс, Джон Росс, от него и от Азаде трудно было добиться чего-то толкового, Ноггер тоже был изрядно возбужден. Сейчас они, по крайней мере, в безопасности, но… – Голос Мак-Ивера вдруг сорвался. – Извини, что приходится говорить тебе это, но мы потеряли механика в Загросе, Долбаря Джордона, его застрелили, и…
– Боже милостивый! Старик Долбарь мертв?
– Да… да, боюсь, что так, и твоего сына задело… несильно, – торопливо добавил Мак-Ивер, когда Гэваллан побледнел. – Скот в порядке, с ним все нормально…
– Насколько несильно?
– Пуля прошла навылет через правое плечо. Кость не задета, только мягкие ткани… Жан-Люк сказал, что у них есть пенициллин, медик, рана чистая. Скот не сможет завтра вести двести двенадцатый в Эль-Шаргаз, поэтому я попросил Жан-Люка заменить Скота и забрать его с собой, потом вернуться в Тегеран со сто двадцать пятым, и мы перебросим его назад в Ковисс.
– Что, черт подери, там произошло?
– Точно не знаю. Сегодня утром я получил сообщение от Старка, который только что услышал обо всем от Жан-Люка. Похоже, в Загросе действуют террористы. Думаю, та же шайка, которая напала на «Белиссиму» и «Розу». Они, должно быть, прятались в засаде в лесу вокруг базы. Долбарь Джордон и Скот загружали запчасти в двести двенадцатый сегодня после рассвета, и по ним открыли огонь. Бедному старине Долбарю досталась бо́льшая часть пуль, а Скоту – только одна… – Увидев лицо Гэваллана, Мак-Ивер снова поспешил добавить: – Жан-Люк заверил меня, что Скот вне опасности, Энди, Богом клянусь!
– Я думал не только о Скоте, – тяжело произнес Гэваллан. – Долбарь был с нами почти с самого начала… У него ведь вроде трое детишек?
– Да, да, это так. Ужасно. – Мак-Ивер отпустил сцепление и аккуратно повел машину по снегу к зданию управления компании. – Они все еще в школе учатся, если не ошибаюсь.
– Я сделаю что-нибудь для них сразу же, как только вернусь. Продолжай про Загрос.
– Да больше рассказывать особенно нечего. Тома Лочарта там в тот момент не было: ему пришлось переночевать в Ковиссе из-за пятницы. Жан-Люк сказал, что никого из нападавших они не видели, никто не видел, выстрелы были сделаны прямо из леса. На базе в любом случае царила полная неразбериха, все вертолеты работают сверхурочно, доставляя людей с буровых, разбросанных по всей округе, и потом партиями переправляя их в Шираз, все торопятся успеть до крайнего срока, который наступает завтра на закате.
– Они успевают?
– Более-менее. Мы вывезли всех нефтяников и всех наших ребят, переправили самые ценные запчасти и все вертолеты в Ковисс. Вспомогательное оборудование на буровых придется оставить, но это не наша забота. Один Бог знает, что станется с буровыми и с базой без присмотра.
– Все площадки опять зарастут и одичают.
– Согласен, столько трудов коту под хвост! Полный идиотизм! Я спросил полковника Фазира, может ли он что-нибудь сделать. Этот сукин сын просто улыбнулся своей гнусной улыбочкой и сказал, что сейчас очень трудно выяснить, какого черта происходит даже в соседнем кабинете здесь, в Тегеране, не говоря уже о том, что творится так далеко на юге. Я у него спрашиваю, как насчет комитета в аэропорту, может, они смогли бы помочь? Он говорит, нет, комитеты почти ни с кем не поддерживают никаких связей, даже здесь, в Тегеране. Дословно: «Там, в горах Загрос, среди полуцивилизованных кочевников и горцев, если у вас нет автомата и вы не иранец, предпочтительно аятолла, вам лучше всего делать то, что они говорят». – Мак-Ивер закашлялся и нервно высморкался. – Этот сукин сын говорил серьезно, не смеялся над нами, Энди. При этом нельзя сказать, что он и не радовался.
Гэваллан был обескуражен: столько вопросов нужно задать, на столько ответить, все под угрозой, и здесь, и дома. Неделя до Судного дня? Слава богу, что Скот… Бедняга Долбарь, жалко старикана… Боже Всемогущий, в Скота стреляли! Он угрюмо посмотрел в ветровое стекло и увидел, что они приближаются к грузовой зоне.
– Останови машину на минутку, Мак, нам лучше поговорить без свидетелей.
– Извини, да, я не очень ясно соображаю.
– Ты в порядке? Я имею в виду здоровье?
– О, с этим все нормально, вот только от кашля надо избавиться… Просто… просто мне страшно. – Мак-Ивер произнес это ровным голосом, но его признание вонзилось в Гэваллана, как заточка. – Все вышло из-под контроля, я уже потерял одного человека, НВС по-прежнему висит над нашими головами, старина Эрикки в опасности, мы все в опасности, «С-Г» и все, ради чего мы работали. – Он в раздражении подергал рулевое колесо. – С Джен все хорошо?
– Да, да, с ней все в порядке, – терпеливо ответил Гэваллан, переживая за него. Он уже второй раз отвечал сегодня на этот вопрос. Мак-Ивер задал его, едва он спустился по трапу 125-го. – Дженни в полном порядке, Мак, – сказал он, повторяя то, что сообщил ему раньше. – Я привез от нее письмо, она разговаривала и с Хэмишем, и с Сарой, в обеих семьях все слава богу, а у крошки Ангуса прорезался первый зубик. Дома все хорошо, все в добром здравии, и у меня в дипломате бутылка «Лох-Вая» от нее. Она пыталась улестить Джонни Хогга и пролезть в самолет – просила спрятать ее в туалете, мол, я и не замечу, – даже после того, как я сказал ей «нет, прошу прощения». – Впервые на лице Мак-Ивера появилось подобие улыбки.
– С Джен в два счета не сладишь, это точно. Я рад, что она там, а не здесь, очень рад, любопытно, однако, как начинаешь по ним скучать. – Мак-Ивер смотрел прямо перед собой. – Спасибо, Энди.
– Не за что. – Гэваллан подумал минуту. – А зачем отправлять с двести двенадцатым Жан-Люка? Почему не Тома Лочарта? Разве было бы не лучше вытащить его отсюда?
– Разумеется, лучше, но он отказывается уезжать из Ирана без Шахразады… Тут еще одна проблема. – Музыка на кассете доиграла до конца стороны, он перевернул кассету и включил снова. – Я не могу ее разыскать. Том тревожится за нее, попросил меня съездить в дом ее семьи возле базара, что я и сделал. Сколько ни стучал, никто не отозвался, похоже, там не было ни одного человека. Том уверен, что она ходила на эту женскую демонстрацию.
– Господи! Мы слышали про волнения и аресты по Би-би-си и про нападения полоумных фанатиков на некоторых женщин. Ты думаешь, она в тюрьме?
– Всем сердцем надеюсь, что нет. Ты слышал про ее отца? А, ну конечно, я же сам тебе рассказывал в твой прошлый приезд. – Мак-Ивер рассеянно протер лобовое стекло рукавом. – Что ты хочешь делать? Подождать здесь, пока самолет не вернется?
– Нет. Давай съездим в Тегеран. У нас есть время? – Гэваллан посмотрел на часы – 12:25.
– О да. Тут целый груз «лишних» запчастей, которые нужно будет погрузить на борт. Время у нас будет, если поехать прямо сейчас.
– Хорошо. Я бы хотел повидать Азаде и Ноггера… и этого парня Росса. И особенно Талбота. Мы могли бы проехать мимо дома Бакравана, попытать счастья еще раз. А?
– Хорошая мысль. Я рад, что ты здесь, Энди, очень рад. – Мак-Ивер отпустил сцепление, колеса с визгом крутанулись на снегу.
– Я тоже, Мак. Вообще-то, я и сам никогда не чувствовал себя так хреново.
Мак-Ивер кашлянул и прочистил горло.
– Плохие новости из дома?
– Да. – Гэваллан рассеянно протер запотевшее боковое стекло тыльной стороной перчатки. – В понедельник назначено специальное заседание совета «Струанз». Мне нужно будет дать ответы по Ирану. Чертовски неприятно все это!
– Линбар там будет?
– Да. Этот ублюдок точно нацелился пустить Благородный Дом по миру. Глупо расширяться в Южной Америке, когда Китай вот-вот откроется для всего мира.
Мак-Ивер нахмурился, уловив новую натянутость в голосе Гэваллана, но промолчал. Многие годы он знал об их соперничестве и обоюдной ненависти, об обстоятельствах смерти Дэвида Мак-Струана и том, как все в Гонконге удивились, когда Линбар получил высшую должность. У него оставалось немало друзей в колонии, которые присылали ему вырезки с последними новостями или слухами – животворной кровью Гонконга – о Благородном Доме и его соперниках. Но он никогда не обсуждал их со своим старым другом.
– Прости, Мак, – как-то раз резко сказал Гэваллан, – не хочу обсуждать подобные вещи или то, что происходит с Иэном, Линбаром, или Квилланом, или кем-то еще, кто имеет отношение к Благородному Дому. Официально я больше не связан с Благородным Домом. Давай на этом и остановимся.
Ну и ладно, подумал тогда Мак-Ивер и продолжал хранить молчание на этот счет. Он искоса взглянул на Гэваллана на соседнем сиденье. Годы милостиво обошлись с Энди, сказал Мак-Ивер себе, он до сих пор выглядит все таким же импозантным мужчиной, даже несмотря на все его нынешние проблемы.
– Не о чем беспокоиться, Энди. Ничего такого, с чем бы ты не справился.
– Хотел бы я сейчас в это верить, Мак. Семь дней – это огромная проблема для нас, не так ли?
– Ну, это еще мягко сказа… – Мак-Ивер заметил, что датчик топлива замигал на нуле, и разразился проклятиями. – Кто-то, должно быть, слил бензин из бака, пока машина была на стоянке. – Он остановил машину, вышел на несколько секунд, потом вернулся и с треском захлопнул дверцу. – Замок сломал, гад проклятый! Мне придется заправиться. По счастью, у нас еще есть несколько бочек бензина, и в подземной цистерне вертолетного топлива наполовину на случай чрезвычайной ситуации.
Он замолчал, его мысли осаждали Джордон, Загрос, НВС и семь оставшихся дней. Кого мы потеряем следующим? Он уже начал чертыхаться про себя, когда услышал внутри голос Дженни: «У нас все получится, если мы захотим, мы сможем, я знаю, что мы сможем…»
Гэваллан думал о своем сыне. Я не успокоюсь, пока не увижу его своими глазами. Завтра, если повезет. Если Скот не вернется до моего самолета в Лондон, я сдам билет и полечу в воскресенье. И мне каким-то образом нужно суметь встретиться с Талботом. Может быть, он сможет чем-то помочь. Бог ты мой, всего семь дней…
Времени на заправку у Мак-Ивера ушло всего ничего, он вылетел с территории аэропорта и влился в поток машин. Огромный транспортный самолет ВВС США зашел на посадку совсем низко над ними.
– Они обслуживают примерно пять семьсот сорок седьмых «боингов» в день, все еще с помощью военных диспетчеров, «под присмотром» «зеленых повязок», каждый кому не лень отдает приказы, отменяет приказы, отданные другими, и никто никого все равно не слушает, – сказал Мак-Ивер. – «Британские авиалинии» пообещали мне три места на каждом их рейсе для наших британцев – с багажом. Они надеются проталкивать сюда свой семьсот сорок седьмой каждый второй день.
– А что они хотят взамен?
– Бриллианты короны! – сказал Мак-Ивер, попробовав немного развеять их угнетенное состояние, но шутка не удалась. – Нет, Энди, ничего не хотят. Здешний директор «Британских авиалиний» Билл Шусмит – классный мужик и здорово справляется со своим делом. – Он резко крутанул руль, объезжая сгоревший автобус, лежавший на боку и перекрывавший половину дороги так, словно был аккуратно припаркован. – Сегодня женщины снова выходят на демонстрацию. По слухам, они собираются делать это каждый день, пока Хомейни не уступит.
– Если они будут держаться все вместе, ему придется.
– Я уже не знаю, что думать в эти дни. – Некоторое время Мак-Ивер вел машину молча, потом дернул большим пальцем в сторону прохожих, шагавших туда и сюда. – Эти, похоже, знают, что в мире все в порядке. Мечети забиты народом, марши в поддержку Хомейни собирают огромные толпы, «зеленые повязки» бесстрашно сражаются с левыми, левые так же бесстрашно сражаются с «зелеными повязками». – Он сипло закашлялся. – Наши сотрудники, ну, они просто кормят меня обычной иранской лестью и вежливостью, и никогда не знаешь, что у них на самом деле на уме. В одном только можно быть уверенным: все они хотят, чтобы мы убрались отсюда В-О-Н! – Мак-Ивер свернул на тротуар, чтобы избежать лобового столкновения с машиной, которая выскочила на встречную полосу и, громко сигналя, неслась на скорости, слишком высокой для скользкой от снега дороги, потом покатил дальше. – Чертов полудурок! – выругался он. – Если бы не тот факт, что я люблю свою «Лулу», я бы махнул ее на битый-перебитый пикап и показал бы этим обормотам, где раки зимуют! – Он посмотрел на Гэваллана и улыбнулся. – Энди, я очень рад, что ты здесь. Спасибо. Мне теперь лучше. Извини.
– Нет проблем, – спокойно ответил Гэваллан, но внутри у него все кипело. – Как насчет «Шамала»? – спросил он, не в силах больше держать это в себе.
– Ну, семь там дней или семьдесят… – Мак-Ивер ловко свернул, избежав еще одной аварии, вернул встречному водителю его неприличный жест, потом опять двинулся дальше. – Давай притворимся, что все согласны и мы могли бы нажать кнопку, если бы захотели, в день «Д», через семь дней… Нет, Армстронг сказал, нам лучше не рассчитывать больше чем на неделю, поэтому давай скажем, шесть дней, считая от сегодняшнего, в следующую пятницу. Пятница все равно подходит лучше всего, так?
– Потому что это их священный день. Да, я тоже об этом подумал.
– Тогда, перекраивая то, что мы тут с Чарли наработали, получается следующее: фаза первая – с сегодняшнего дня мы вывозим из Ирана всех своих иностранцев и все запчасти, какие сможем, любым возможным способом, сто двадцать пятым, машинами через Ирак и Турцию и как багаж и избыточный багаж через «Британские авиалинии». Как-нибудь я добьюсь от Билла Шусмита увеличения числа мест на их бортах для наших людей и преимущественного права пользования грузовым пространством. Мы уже вывезли два двести двенадцатых «для ремонта», и третий должен вылететь из Загроса завтра. У нас остается пять птичек здесь, в Тегеране: один двести двенадцатый, два двести шестых и два «алуэтта». Мы пошлем двести двенадцатый и «алуэтты» в Ковисс якобы в ответ на просьбу Мастака, хотя зачем они могут ему понадобиться, один Бог знает. Дюк говорит, у них и те, что есть, не все задействованы. В любом случае оставим здесь два двести шестых для отвода глаз.
– Оставим их?
– Нам все равно никак не удастся вывезти все вертолеты, Энди, сколько бы времени у нас ни было. Так, за двое суток до дня «Д», в следующую среду, последние из наших иностранцев, которые работают в управлении, – Чарли, Ноггер, оставшиеся пилоты и механики и я – садятся в сто двадцать пятый, у которого рейс в этот день, и со всем скарбом перебираются в Эль-Шаргаз, если только, конечно, нам не удастся вывезти кого-нибудь из них раньше на рейсах «Британских авиалиний». Не забывай, мы должны сохранять свой численный состав, на каждого выехавшего один прибывший. Дальше мы…
– Как насчет бумаг, разрешений на выезд?
– Я постараюсь достать бланки у Али Киа. Мне понадобятся несколько незаполненных швейцарских чеков: он принимает пешкеш, но он еще и член правления. Али Киа очень умен, горяч и жаден, но вот шкурой своей рисковать не любит. Если с ним не получится, значит на сто двадцать пятый будем пробираться, рассовывая пешкеш людям в самом аэропорту. Наше объяснение для партнеров, Киа или кого там угодно, когда они обнаружат, что мы исчезли, будет заключаться в том, что ты созвал срочное совещание в Эль-Шаргазе. Объяснение не слишком убедительное, но это значения не имеет. На этом фаза первая заканчивается. Если нам не дадут уехать, это будет означать конец операции «Шамал», потому что тогда нас используют в качестве заложников, чтобы вернуть все вертолеты, а я знаю, что ты не согласишься пожертвовать нами. Фаза вторая: мы налажи…
– А как быть со всем твоим имуществом? И имуществом всех ребят, у которых есть дома или квартиры в Тегеране?
– Компания должна будет выплатить справедливую компенсацию. Это должно стать частью расчета прибыли и убытков по «Шамалу». Договорились?
– Во что все это выльется, Мак?
– В не слишком большую сумму. У нас нет других вариантов, кроме выплаты компенсации.
– Да, да, я согласен.
– Фаза вторая: мы налаживаем бизнес в Эль-Шаргазе, где к этому времени уже произойдет несколько вещей. Ты договоришься о прибытии в Эль-Шаргаз грузовых семьсот сорок седьмых. Они должны быть там в полдень в день «Д» минус один. Далее, к этому времени Старк каким-то образом тайно припрячет достаточно бочек с горючим, чтобы они могли перелететь через залив. Кто-нибудь еще припрячет дополнительные запасы топлива на каком-нибудь богом забытом островке у берегов Саудовской Аравии или Эмиратов, если оно ему понадобится, и для Руди и его ребят из Бендер-Дейлема, которым оно точно понадобится. У Скрэга проблем с топливом не возникнет. Тем временем ты договоришься об английских регистрационных номерах для всех птичек, которые мы планируем «экспортировать», и получишь разрешения на пролет через воздушное пространство Кувейта, Саудовской Аравии и Эмиратов. Я руковожу фактическим проведением операции «Шамал». На рассвете дня «Д» ты говоришь мне «да» или «нет». Если «нет», то это решение окончательное. Если «да», то я имею право отменить приказ на исполнение, если сочту, что это будет разумно, тогда мое решение тоже становится окончательным. Договорились?
– С двумя условиями, Мак: ты проконсультируешься со мной до того, как отменишь операцию, как и я проконсультируюсь с тобой до этого по поводу «да» или «нет». И второе: если у нас не получится провести операцию в день «Д», мы попробуем еще раз в день «Д» плюс один и в день «Д» плюс два.
– Хорошо. – Мак-Ивер сделал глубокий вдох. – Фаза третья: на рассвете в день «Д» или день «Д» плюс один или плюс два – думаю, три дня – это максимум, что мы сможем продержаться, – мы передаем по радио закодированное сообщение, которое означает «Поехали!». Все три базы подтверждают получение, и тут же все приготовленные к побегу птички поднимаются в воздух и направляются в Эль-Шаргаз. Вероятно, разница во времени между прибытием машин Скрэга и последними птичками, скорее всего машинами Дюка, составит часа четыре, если все пройдет нормально. Как только машины садятся где угодно за территорией Ирана, мы заменяем иранские регистрационные номера британскими, и это дает нам отчасти законный статус. Сразу же, как только они прибывают в Эль-Шаргаз, мы загружаем семьсот сорок седьмые и улетаем в голубую даль со всеми на борту. – Мак-Ивер выдохнул. – Все просто.
Гэваллан ответил не сразу, перебирая в уме детали плана, видя его многочисленные дыры – огромное пространство для всяческих опасностей.
– План хороший, Мак.
– Нет, Энди, он совсем не хороший.
– Вчера я виделся со Скрэгом, и у нас с ним был длинный разговор. Он говорит, что «Шамал» для него осуществим, и он согласен, если мы решим это провернуть. Он пообещал осторожно прозондировать остальных за этот уик-энд и дать мне знать, но он уверен, что в нужный день сумеет вывезти своих птичек и ребят.
Мак-Ивер кивнул, но больше не сказал ничего, просто вел машину – подмороженная дорога была опасно скользкой, – ныряя в узкие проулки, чтобы избежать основных улиц, которые, как он знал, будут запружены.
– Мы уже недалеко от базара.
– Скрэг сказал, что в следующие несколько дней у него, возможно, получится слетать в Бендер-Дейлем и повидать Руди, аккуратно поговорить с ним – письма писать слишком рискованно. Кстати, он передал мне записку для тебя.
– Что в ней говорится, Энди?
Гэваллан потянулся на заднее сиденье за своим дипломатом, нашел нужный конверт и надел очки для чтения:
– Адресовано Г. Д. капитану Мак-Иверу, эсквайру.
– Он у меня дождется, когда-нибудь я всыплю ему по полной за этого Грязного Дункана, – пробормотал Мак-Ивер. – Читай.
Гэваллан вскрыл конверт, вынул оттуда лист бумаги с прикрепленным к нему еще одним листом и крякнул.
– В записке значится: «Кукиш с маслом». К ней прикреплен медицинский отчет… – он прищурился, – подписанный доктором Дж. Гернином, консульство Австралии в Эль-Шаргазе. Старый сукин сын прозвенел на норму и по холестерину, и по сахару, давление сто тридцать на восемьдесят пять… Да у него тут вообще все в норме, черт возьми! И есть приписка, сделанная рукой Скрэга: «Я еще сам привезу тебя на свой долбаный семьдесят третий день рождения, старый хрен!»
– Надеюсь, что привезет, гаденыш, да только вряд ли, время работает против него. У не… – Мак-Ивер осторожно затормозил. Их улица выходила на площадь перед базарной мечетью, но выезд был запружен кричащими людьми, многие из которых размахивали оружием. Не было места ни свернуть, ни объехать их, поэтому Мак-Ивер замедлил ход и остановился. – Это опять женщины, – сказал он, разглядев впереди текущий поток демонстранток; их звучащие лозунги и протестующие крики становились все ожесточеннее.
Машины по обеим сторонам улицы внезапно скопились в длинный хвост, зло сигналя. Тротуаров здесь не было, только обычные заполненные отходами джубы и сугробы снега, за ними – несколько уличных лавок и прохожих.
Их зажали со всех сторон. Прохожие начали присоединяться к тем, кто стоял впереди. Среди них были мальчишки и парни постарше; один из них показал Гэваллану неприличный жест, другой пнул крыло машины, за ним – третий, потом все они со смехом отбежали подальше.
– Чертовы недоноски! – Мак-Ивер видел их в зеркало заднего вида; вокруг машины собирались другие молодые люди.
Все больше мужчин проталкивались вперед мимо них, бросая на них враждебные взгляды, а некоторые как бы случайно задевали борта их машины прикладами болтающихся на плечах винтовок и автоматов. Впереди через перекресток проходила основная колонна женщин, в которой преобладали крики «Аллах-у акбарррр…».
Внезапный грохот заставил их вздрогнуть: о машину ударился брошенный камень, едва не угодивший в стекло, потом весь автомобиль начал раскачиваться, когда мальчишки облепили его, запрыгивая на крылья и капот, делая непристойные жесты. Ярость Мак-Ивера прорвалась наружу, и он резко распахнул дверцу, отшвырнув в сторону пару парней, выскочил из машины и врезался в их стаю, которая тут же разбежалась. Гэваллан так же быстро вылез из машины и бросился на тех, кто пытался перевернуть автомобиль сзади. Он ударил одного из них, и парень полетел в снег. Большинство остальных отступили, скользя на снегу и громко крича, но двое из тех, что были покрупнее, набросились на Гэваллана сзади. Он вовремя увидел их, ударил одного в грудь и припечатал второго к грузовику, оглушив его; водитель грузовика расхохотался и начал молотить изнутри по дверце своей кабины. Мак-Ивер тяжело дышал. Мальчишки отбежали на безопасное расстояние, осыпая его непристойными ругательствами.
– Берегись, Мак!
Мак-Ивер пригнулся. Камень пролетел у него над самой головой и врезался в борт грузовика, и мальчишки, человек десять-двенадцать, бросились вперед. Деваться Мак-Иверу было некуда, поэтому он встал у капота, а Гэваллан, которому тоже негде было укрыться, прижался спиной к машине. Один из парней бросился на Гэваллана с куском деревянного бруска, поднятым над головой на манер дубинки, а трое других набегали сбоку. Гэваллан увернулся, однако дубинка краем достала его по плечу, и он охнул, бросился на парня, ударом в лицо сбил его с ног, но поскользнулся и растянулся на снегу. Остальные метнулись к нему, чтобы добить. Внезапно он ощутил, что уже не лежит и беспощадные ноги не топчут его, а вместо этого ему помогают встать. Вооруженный иранец с зеленой повязкой на рукаве поддерживал его за руку, мальчишки испуганно сгрудились у стены под дулом автомата другого бойца, а престарелый мулла гневно кричал на них; вокруг них собирались прохожие. Тупо моргая, он увидел, что Мак-Ивер тоже более-менее цел и стоит рядом с капотом, потом мулла вернулся к нему и заговорил с ним на фарси.
– Извините, я не говорю на вашем языке, ваше превосходительство, – прохрипел Гэваллан, превозмогая боль в груди.
Мулла, старик с белой бородой, в белом тюрбане и черном халате, повернулся и что-то крикнул, перекрывая гул голосов, прохожим и людям в других машинах.
Один из водителей стоявшего неподалеку автомобиля вылез из машины, подошел к ним, почтительно поприветствовал муллу, выслушал его, потом обратился к Гэваллану на хорошем английском, хотя и несколько запинаясь:
– Мулла сообщает вам, что эти юноши были не правы, напав на вас, ага, и нарушили закон и что вы, совершенно очевидно, не нарушали закона и не провоцировали их. – Он слушал муллу еще какое-то время, потом снова повернулся к Гэваллану и Мак-Иверу. – Он желает, чтобы вы знали: Исламская республика послушна безупречным законам Аллаха. Юноши нарушили закон, который запрещает нападать на невооруженных чужеземцев, занимающихся своими делами. – Иранец, с бородой, средних лет, в потертой одежде, повернулся к мулле, который в этот момент что-то громко говорил толпе и молодым людям; повсюду на лицах читалось одобрение и согласие. – Вы должны быть свидетелями того, как охраняется закон. Виновные понесут наказание, и правосудие свершится немедленно. Наказание – пятьдесят плетей, но сначала юноши должны молить о прощении вас и всех остальных, кто здесь присутствует.
Среди шума и криков проходившей рядом демонстрации насмерть перепуганных парней толчками и пинками подогнали к Мак-Иверу и Гэваллану, заставили встать перед ними на колени и смиренно умолять простить их. Потом их согнали назад к стене и высекли кнутами, которыми погоняют мулов и которые быстро отыскались среди заинтересованной и улюлюкающей толпы. Наказание исполнили мулла, двое «зеленых повязок» и еще несколько человек, выбранных муллой из толпы. Безжалостно.
– Бог мой, – пробормотал Гэваллан, морщась.
Водитель-переводчик резко произнес:
– Это ислам. В исламе один закон для всех людей, одно наказание за каждое преступление, и правосудие, осуществляющееся без промедления. Наш закон – это закон Бога, его нельзя касаться, он вечен, не как на вашем продажном Западе, где законы можно выворачивать наизнанку, а правосудие откладывать и вертеть им для пользы законников, которые жиреют на этих вывертах, на продажности, на пороках или несчастьях других людей… – Вопли некоторых из мальчишек прервали его. – Эти сыновья собаки не знают, что такое гордость, – презрительно бросил он и зашагал к своей машине.
Когда наказание закончилось, мулла мягко напутствовал юношей, которые были еще в сознании, потом отпустил их и прошел вперед со своими «зелеными повязками». Толпа понемногу разошлась, оставив Мак-Ивера и Гэваллана рядом с их машиной. Их обидчики теперь являли собой жалкие кучки окровавленного тряпья, неподвижного или со стонами пытающегося подняться с земли. Гэваллан шагнул было вперед, чтобы помочь одному из них, но юноша в ужасе начал отползать в сторону, поэтому Гэваллан остановился, а потом вернулся к машине. Крылья и бамперы были помяты, на краске виднелись глубокие царапины от камней, которыми мальчишки злобно швыряли в них. Мак-Ивер, казалось, постарел на несколько лет.
– Пожалуй, я не могу сказать, что они этого совсем уж не заслуживали, – произнес Гэваллан.
– Нас бы затоптали, и черт знает, чем бы все это закончилось, если бы мулла не вмешался, – сдавленно выговорил Мак-Ивер, радуясь, что Дженни здесь не было.
Она чувствовала бы на себе каждый удар кнута, который им достался, подумал Мак-Ивер; его спина и грудь ныли от полученных ударов. Он оторвал взгляд от машины и с болезненной гримасой повел плечами. Потом заметил человека, переводившего для них, тот все еще сидел в своей машине, застряв вместе с остальными в пробке; морщась, Мак-Ивер направился к нему по снегу.
– Спасибо, спасибо за то, что помогли нам, ага! – прокричал он ему в окно, напрягая голос.
Машина у иранца была старая и помятая, в ней вместе с водителем сидели еще четверо.
Иранец опустил стекло.
– Мулла попросил себе переводчика, я помогал ему, не вам, – сказал он, кривя рот. – Если бы вы не пришли в Иран, это юное дурачье не испытало бы искушения, которое вызывает ваше отвратительное хвастовство материальными ценностями.
– Извините, я просто хотел…
– И если бы не ваши столь же отвратительные фильмы и телевидение, которые воспевают ваши безбожные уличные банды и бунтарство в классных комнатах, которые шах привез сюда по указке своих хозяев, чтобы растлить нашу молодежь, включая моего собственного сына и моих собственных учеников, эти бедные дурни все бы выросли правильными, законопослушными людьми. Будет лучше, если вы уедете до того, как вас тоже поймают за нарушением закона. – Он поднял стекло и раздраженно надавил на клаксон.
КВАРТИРА ЛОЧАРТА. 14:37. Костяшки ее пальцев отбарабанили короткий условный стук в дверь пентхауса. Она была в чадре, лицо прикрывала вуаль.
Ей ответил стук изнутри. Она снова ударила в дверь: четыре раза быстро и один после паузы. Дверь тут же приоткрылась, через щель она увидела Теймура, целившегося ей в лицо из пистолета.
– Неужели ты никому не доверяешь, мой милый? – спросила она на палестинском диалекте арабского.
– Нет, Сайада, даже тебе – нет, – ответил он и, убедившись, что перед ним действительно Сайада Бертолен и что она одна, приоткрыл дверь пошире, а она откинула вуаль и бросилась в его объятия. Он ногой захлопнул дверь и снова запер ее на замок. – Даже тебе. – (Они жадно поцеловались.) – Ты опоздала.
– Я вовремя. Это ты рано пришел. – Она снова рассмеялась, отстранилась от него и протянула ему пакет. – Здесь примерно половина. Остальное принесу завтра.
– А где ты оставила остальное?
– В камере хранения во Французском клубе. – Сайада Бертолен сняла чадру, положив ее рядом, и преобразилась. Она была в лыжной куртке-пуховичке, теплом кашемировом свитере, юбке из шотландки, теплых носках и высоких меховых сапожках – все от дорогих кутюрье. – А где остальные? – спросила она.
Его глаза смеялись.
– Я их отослал.
– А-а, любовь при свете дня. Когда они вернутся?
– На закате.
– Отлично. Сначала – душ. Горячая вода еще есть?
– О да, и центральное отопление работает, и одеяло у них с электрическим подогревом. Такая роскошь! Лочарт и его жена умели жить. Это же настоящая – как это будет по-французски? – ах да, garçonnière, достойная паши.
Ее смех согрел его.
– Ты даже не представляешь, какой это пешкеш – горячий душ, мой дорогой, гораздо лучше ванны. Не говоря уже про отдых. – Она опустилась на стул, чтобы снять сапоги. – Но этот старый распутник Джаред Бакраван знал, как надо жить, а не Лочарт. Изначально здесь обитала его любовница.
– Ты? – спросил он безо всякой злобы.
– Нет, мой милый, ему требовались молоденькие, совсем молоденькие. Я ни для кого не любовница, даже для моего мужа. Шахразада мне рассказала. Старый Джаред умел жить, жаль, со смертью ему не так повезло.
– Он послужил своей цели.
– Такой человек должен был уйти по-другому. Глупо!
– Он был общеизвестным ростовщиком и сторонником шаха, даже если и щедро помогал Хомейни деньгами. Он презрел законы Аллаха и…
– Законы фанатиков, мой милый, фанатиков… Ведь и мы с тобой нарушаем целую кучу законов, а? – Она поднялась, легко его поцеловала, прошла по красивым коврам в коридоре и оказалась в спальне Шахразады и Лочарта, через нее попала в роскошную ванную, увешанную зеркалами, включила душ и встала рядом, ожидая, когда вода нагреется. – Я всегда любила эту квартиру.
Он прислонился к косяку:
– Мое начальство благодарно тебе за то, что ты ее посоветовала. Как прошла демонстрация?
– Ужасно! Иранцы – такие животные, осыпали нас проклятиями, бросали мусор, трясли пенисами – все потому, что мы хотим быть чуть более равноправными, хотим одеваться, как нам нравится, стараться быть красивыми, наша молодость так мимолетна. – Она протянула руку, пробуя воду. – Вашему Хомейни придется уступить.
Он рассмеялся:
– Никогда – в этом его сила. И только некоторые из нас животные, Сайада, остальные просто слишком забиты, чтобы знать разницу. Где твоя цивилизованная палестинская терпимость?
– Ваши мужчины, Теймур, затолкали ее всю в дыру, над которой садятся на корточки. Если бы ты был женщиной, то понял бы меня. – Она потрогала воду еще раз; та начала понемногу нагреваться. – Пора мне возвращаться в Бейрут. Здесь я постоянно чувствую себя грязной. Ни разу не было ощущения чистоты за долгие месяцы.
– Я тоже был бы рад вернуться. Здесь война закончилась, а в Палестине, Ливане, Иордании – нет; им нужны опытные бойцы. Там есть евреи, которых надо убивать, проклятие Сиона, которое надо изгнать, святые места, которые надо вернуть назад.
– Я рада, что ты вернешься в Бейрут, – сказала она, маняще посмотрев на него. – Мне тоже приказали возвращаться домой через пару недель, что чудесно меня устраивает. Я еще смогу принять участие в демонстрациях. Марш протеста, запланированный на четверг, будет самым огромным!
– Не понимаю, тебе-то что за дело. Иран не твоя проблема, и все эти ваши марши и митинги протеста не принесут никакого толку.
– Ты ошибаешься. Хомейни не дурак. Я принимаю участие в маршах по той же причине, по которой работаю на ООП: во имя нашего дома, во имя равенства для женщин Палестины… и да, для женщин всего мира. – Ее карие глаза вдруг вспыхнули; он никогда не видел ее такой прекрасной. – Женщины вышли на улицы, мой милый, и, клянусь Богом коптов, настоящим Единым Богом, и твоим марксистом Лениным, которым ты втайне восхищаешься, пора мужского господства закончилась!
– Согласен, – тут же сказал он и рассмеялся.
Она рассмеялась вместе с ним:
– Ты шовинист, и это притом, что ты знаешь истину. – Вода нагрелась до идеальной температуры, и Сайада сняла лыжную куртку. – Давай примем душ вместе.
– Хорошо, расскажи про бумаги.
– Потом.
Сайада разделась безо всякого смущения, и он тоже. Оба, опытные любовники, были возбуждены, но терпеливы. Они встречались уже три года в Ливане, Палестине и здесь, в Тегеране. Теймур намылил ее, а она – намылила его, и они играли друг с другом, их игра постепенно становилась более интимной, более чувственной, более эротичной, пока Сайада не вскрикнула раз, потом другой, и затем, когда он вошел в нее, они идеально слились друг с другом, делаясь все настойчивее, нетерпеливее, взорвавшись одновременно, а потом умиротворенно лежали вместе в постели, согреваемые электрическим одеялом.
– Который час? – сонно спросила она с глубоким вздохом.
– Час любви.
Сайада тихонько вытянула руку, и он дернулся, застигнутый врасплох, и отодвинулся с протестующим криком, потом перехватил ее руку и прижал ее к себе.
– Еще нет, даже в твоем случае, моя любовь! – промурлыкала она, нежась в его объятиях.
– Пять минут.
– Не меньше пяти часов, Теймур.
– Час…
– Два часа, – с улыбкой сказала она. – Через два часа ты снова будешь готов, но к тому времени меня уже здесь не будет. Тебе придется затащить в постель одну из своих боевых подруг. – Она подавила зевок и потянулась совсем как кошка. – О, Теймур, ты удивительный любовник, удивительный. – Тут ее уши уловили какой-то звук. – Это душ?
– Да, я не стал его выключать. Какая роскошь, а?
– Да-да, роскошь, но растрачиваемая впустую.
Она выскользнула из постели и закрыла за собой дверь в ванную, присела на биде, потом встала под душ и вымыла голову, затем обернула вокруг себя полотенце, высушила волосы феном и вернулась в спальню, ожидая найти его мирно спящим. Но он не спал. Он лежал на кровати с перерезанным горлом. Одеяло, которым он был накрыт до половины, промокло от крови, отрезанные гениталии аккуратно уложены на подушке рядом с ним. Двое мужчин стояли у кровати и смотрели на нее. Оба были вооружены револьверами с глушителями. Через открытую дверь спальни она видела третьего, охранявшего входную дверь.
– Где остальные бумаги? – произнес один из мужчин у кровати по-английски, но с необычным акцентом; его револьвер смотрел ей в живот.
– В… во Французском клубе.
– Где именно во Французском клубе?
– В ящике.
Сайада достаточно долго проработала в палестинском подполье и обладала слишком большим жизненным опытом, чтобы удариться в панику. Сердце ее билось медленно, и она пыталась решить, что ей делать, прежде чем умрет. В сумочке у нее был нож, но она оставила ее на прикроватной тумбочке, и сумка теперь лежала на кровати рядом со всем своим содержимым, и ножа там не было. Никакого оружия под рукой, которое могло бы ей помочь. Ничего, кроме времени, – на закате сюда вернутся остальные. Только до заката еще очень далеко.
– В женском гардеробе, – добавила она.
– В котором ящике?
– Я не знаю. На них нет номеров, и порядок такой, что, если нужно что-нибудь отдать на хранение, ты отдаешь это женщине – работнице клуба, вписываешь свое имя в журнал, она расписывается рядом и возвращает тебе то, что ты сдаешь, когда ты попросишь, но только тебе лично.
Мужчина бросил быстрый взгляд на своего напарника, тот кивнул. Оба были темноволосыми и темноглазыми, с усами, и ей никак не удавалось определить акцент. Они могли быть иранцами, арабами или евреями, могли быть откуда угодно, от Египта до Сирии или до Йемена на юге.
– Одевайся. Если попытаешься что-нибудь выкинуть, то твоя дорога в ад не будет такой безболезненной, как у этого человека. Мы не стали его будить. Ясно?
– Да.
Сайада вернулась в ванную и начала одеваться. Она не пыталась спрятаться или прикрыться. Человек стоял в дверях и внимательно наблюдал за ней, глядя не на ее тело, а на руки. Профессионалы, подумала она, почувствовав дурноту.
– Где ты раздобыла эти бумаги?
– У человека по имени Али. Я никогда не видела его ра…
– Стой! – Слово резануло, как бритва, хотя произнесено было негромко. – В следующий раз, когда ты солжешь, я отрежу этот прекрасный сосок и заставлю тебя его съесть, Сайада Бертолен. Одна ложь ради эксперимента тебе прощается. Больше не лги. Продолжай.
Теперь волна страха захлестнула ее с головой.
– Человека звали Абдолла бин Али Саба, и сегодня утром он пошел со мной на старую съемную квартиру рядом с университетом. Он провел меня в квартиру, и мы обнаружили все там, где нам было сказано.
– Кем сказано?
– Голосом. Голосом по телефону… Я знаю его только как голос. Время… время от времени он звонит мне и передает особые инструкции.
– Как ты его узнаешь?
– По голосу, и всегда есть код. – Она натянула свитер через голову и теперь была полностью одета, кроме сапожек; пистолет с глушителем смотрел на нее, ни разу не шелохнувшись. – Код заключается в том, что в течение первых нескольких минут он всегда так или иначе упоминает предыдущий день, какой бы день это ни был.
– Продолжай.
– Мы посмотрели под половицами и нашли эти материалы: письма, папки, несколько книг. Я сложила их в свою сумку и отправилась во Французский клуб… а потом у моей сумки лопнул ремень, и я оставила там половину и пришла сюда.
– Когда ты познакомилась с этим человеком, Дмитрием Язерновым?
– Я его не знаю. Мне просто сказали пойти туда с Абдоллой так, чтобы нас никто не заметил, найти бумаги и передать их Теймуру.
– Почему Теймуру?
– Я не спрашивала. Я никогда не спрашиваю.
– Разумно. Чем этот Теймур занимает… занимался?
– Я точно не знаю. Мне известно только то, что он был иранцем, прошедшим подготовку в ООП как борец за свободу, – сказала она.
– В каком подразделении?
– Не знаю.
За спиной мужчины ей была видна спальня, но Сайада старалась не смотреть на постель, она не отрывала взгляда от этого человека, который знал слишком много. Судя по вопросам, они могли быть агентами САВАМА, КГБ, ЦРУ, Эм-ай-6, Израиля, Иордании, Сирии, Ирака, даже экстремистских палестинских групп, не признававших Арафата своим лидером. Все они хотели бы заполучить содержимое сейфа американского посла.
– Когда возвращается француз, твой любовник?
– Не знаю, – тут же ответила она, позволив своему удивлению стать заметным.
– Где он сейчас?
– На своей базе в Загросе. Она называется «Загрос-3».
– Где этот пилот Лочарт?
– Думаю, тоже в Загросе.
– Когда он сюда вернется?
– Вы хотите сказать – в эту квартиру? Сомневаюсь, что он сюда вообще когда-нибудь вернется.
– В Тегеран.
Ее взгляд переместился в спальню, как она ни сопротивлялась, и она увидела Теймура. Ее желудок взбунтовался, она рукой нащупала смывную трубу унитаза и согнулась над ним в сильнейшем приступе рвоты. Человек невозмутимо наблюдал за ней, довольный, что один из ее барьеров сломан. Он привык к тому, что тела сами по себе реагируют на ужас. Но и в этом случае его пистолет не опустился, и он внимательно следил за ней на случай какой-нибудь уловки.
Когда спазм прошел, Сайада сполоснула рот водой, стараясь справиться с тошнотой, проклиная Теймура за то, что он оказался настолько глуп, чтобы отослать остальных. Это глупо! – хотелось закричать ей, глупо, когда тебя окружают враги и справа, и слева, и с центра. Разве я когда-нибудь стеснялась заниматься любовью, когда другие были тут же, лишь бы дверь была закрыта?
Она оперлась на ванну, глядя на орудие своей погибели.
– Сначала мы поедем во Французский клуб, – сказал он. – Ты заберешь остальные материалы и передашь их мне. Ясно?
– Да.
– С этого момента ты будешь работать на нас. Тайно. Ты будешь работать на нас. Договорились?
– У меня есть какой-то выбор?
– Да. Ты можешь умереть. По-плохому. – Губы человека стали еще уже, и глаза превратились в глаза рептилии. – После того как ты умрешь, ребенок по имени Яссар Бялик удостоится нашего внимания.
Кровь отхлынула от ее лица.
– А, хорошо! Значит, ты помнишь своего маленького сына, который живет в семье твоего дяди в Бейруте на улице Цветочников? – Человек в упор смотрел на нее, потом спросил: – Ну? Помнишь?
– Да-да, конечно, – произнесла она, едва в состоянии говорить; невозможно, чтобы они знали про моего дорогого Яссара, даже мой муж не зна…
– Что случилось с отцом мальчика?
– Он… Его убили… его… убили.
– Где?
– На… Голанских высотах.
– Печально потерять молодого мужа всего через несколько месяцев после замужества, – процедил человек сквозь зубы. – Сколько тебе тогда было лет?
– Се… семнадцать.
– Память тебя не подводит. Хорошо. Итак, если решишь работать на нас, тебе, твоему сыну, твоему дяде и его семье ничего не грозит. Если не будешь подчиняться нам беспрекословно, или попробуешь предать нас, или совершишь самоубийство, мальчик Яссар перестанет быть мужчиной и перестанет видеть. Ясно?
Она беспомощно кивнула; ее лицо посерело.
– Если мы умрем, другие позаботятся о том, чтобы мы были отомщены. Не сомневайся в нас. Итак, каков твой выбор?
– Я буду служить вам.
И спасу своего сына и отомщу, но как, как?
– Хорошо. Ты клянешься глазами, яйцами и членом своего сына, что будешь служить нам?
– Да. По… пожалуйста, кому… кому я служу?
Оба мужчины улыбнулись.
– Никогда не спрашивай об этом снова и не пытайся выяснить. Мы скажем тебе, когда это будет необходимо, если это будет необходимо. Ясно?
– Да.
Человек с пистолетом отвинтил глушитель и убрал его вместе с пистолетом в карман.
– Мы хотим знать немедленно, когда вернется либо француз, либо Лочарт, – ты позаботишься о том, чтобы это выяснить, – а также сколько вертолетов у них здесь в Тегеране и где они размещаются. Ясно?
– Да. Пожалуйста, как мне связаться с вами?
– Тебе дадут номер телефона. – Глаза сузились еще больше. – Только для тебя. Ясно?
– Да.
– Где живет Армстронг? Роберт Армстронг?
– Я не знаю.
Внутри Сайады запульсировал сигнал тревоги. По слухам, Армстронг был специально обученным наемным убийцей на службе у Эм-ай-6.
– Кто такой Джордж Телбот?
– Талбот. Он чиновник в британском посольстве.
– Что за чиновник? Чем он занимается?
– Я не знаю, просто чиновник.
– Кто-нибудь из них двоих является твоим любовником?
– Нет. Они… они иногда бывают во Французском клубе. Знакомые.
– Ты станешь любовницей Армстронга. Ясно?
– Я… я постараюсь.
– У тебя две недели. Где жена Лочарта?
– Я… я думаю, в доме Бакравана рядом с базаром.
– Выясни точно. И раздобудь ключ от входной двери. – Человек увидел, как дрогнули ее ресницы. Если это идет вразрез с твоими принципами, подумал он, не страшно. Скоро ты будешь с огромной радостью жрать дерьмо, если мы пожелаем. – Надевай свою куртку, мы отправляемся немедленно.
Чувствуя дрожь в коленях, Сайада прошла через спальню, направляясь к входной двери.
– Погоди! – Человек засунул рассыпанные на кровати вещи назад в ее сумку, потом, словно это только что пришло ему в голову, завернул то, что лежало на подушке, в одну из ее салфеток и положил ей в сумку. – Это напомнит тебе, что нужно подчиняться.
– Нет, пожалуйста. – Слезы хлынули у нее из глаз. – Я не могу… только не это.
Человек сунул сумку ей в руки:
– Тогда избавься от этого.
С несчастным лицом она проковыляла назад в ванную и выбросила сверток в унитаз; ее снова вырвало, сильнее, чем в первый раз.
– Живей!
Когда к ней вернулись силы, она подошла к нему:
– Когда остальные… когда они вернутся и обнаружат… если меня здесь не будет, они… они поймут, что… что я была с теми, кто… кто сделал все это, и…
– Разумеется. Ты считаешь нас дураками? Ты думаешь, мы здесь одни? Как только они вернутся, все вчетвером, они умрут, а квартира будет сожжена.
КВАРТИРА МАК-ИВЕРА. 16:20.
– Не знаю, мистер Гэваллан, – сказал Росс. – Я вообще мало что помню после того, как оставил Азаде на холме и проник на базу, более-менее до самого прибытия сюда. – Он был в одной из форменных рубашек Петтикина, в черных брюках и черном свитере, в черных ботинках, выглядел аккуратно и был гладко выбрит, но лицо его говорило о крайней степени измождения. – Но до того все происходило так… так, как я вам рассказывал.
– Ужасно! – произнес Гэваллан. – Но хвала Создателю, что вы оказались там, капитан. Если бы не вы, все остальные были бы мертвы. Без вас они бы пропали. Давайте выпьем, а то чертовски холодно. У нас есть виски. – Он посмотрел на Петтикина. – Чарли?
Петтикин подошел к буфету:
– Конечно, Энди.
– Я не буду, спасибо, мистер Гэваллан, – отказался Росс.
– Боюсь, я буду, хотя солнце еще не поднялось над нок-реей, – заявил Мак-Ивер.
– Я тоже, – поддержал его Гэваллан.
Они оба появились в квартире совсем недавно, все еще потрясенные едва не случившейся с ними катастрофой и немало встревоженные, потому что в доме Бакравана им так никто и не открыл, хотя они раз за разом стучали в дверь металлической колотушкой. Потом они приехали сюда. Когда открылась входная дверь, Росс, дремавший на диване, вскочил, до конца не вынырнув из своей полудремы, с угрожающе поднятым кукри в руке.
– Извините, – произнес он нетвердо, убирая кукри в ножны.
– Да нет, все нормально, – притворился невозмутимым Гэваллан, еще не оправившийся от пережитого страха. – Я Эндрю Гэваллан. Привет, Чарли! Где Азаде?
– Она все еще спит в комнате для гостей, – ответил Петтикин.
– Извините, что заставил вас понервничать, – сказал Гэваллан. – Что произошло в Тебризе, капитан?
И Росс рассказал ему, сбивчиво, перепрыгивая с одного на другое, возвращаясь назад, пока не закончил. Он еще не вполне пришел в себя после глубокого сна. Голова у него болела, болело вообще все, но он был рад возможности рассказать о том, что случилось, восстановив все события, постепенно заполняя пропущенное, складывая разрозненные кусочки в одно целое. Кроме Азаде. Нет, ее место во всем этом я пока определить не могу.
Сегодня утром, очнувшись от тяжелого, злобного полусна-полуяви, он был в ужасе, все перемешалось в сознании: гул реактивных двигателей, автоматная стрельба, камни, взрывы, холод. Он долго и тупо смотрел на свои руки, пытаясь отделить сон от яви. Потом увидел человека, который испытующе смотрел на него, и вскрикнул:
– Где Азаде?
– Она еще спит, капитан Росс. Она в комнате для гостей дальше по коридору, – объяснил ему Петтикин, успокаивая его. – Вы помните меня? Чарли Петтикин, Дошан-Тапех?
Росс порылся в памяти. Воспоминания возвращались медленно, чудовищные воспоминания. Большие пробелы, очень большие. Дошан-Тапех? Что там с Дошан-Тапехом? Они ходили туда, чтобы уговорить вертолетчика подбросить их, и…
– Ах да, капитан, как поживаете? Рад… рад вас видеть. Она спит?
– Как младенец.
– Это самое лучшее, самое лучшее для нее, пусть спит, – сказал он, его мозг еще не подчинялся ему с привычной легкостью.
– Сначала чашку чая. Потом – ванна и бриться. Я подыщу вам какую-нибудь одежду и дам все, что нужно для бритья. Размер у вас примерно мой. Вы голодны? Есть яйца и немного хлеба, правда, хлеб черствоватый.
– А, нет, спасибо, нет, я не голоден, вы очень добры.
– Я ваш должник, десять раз должник. Я чертовски рад вас видеть! Послушайте, как бы мне ни терпелось узнать, что произошло… ну, мистер Мак-Ивер отправился в аэропорт, чтобы встретить нашего босса Эндрю Гэваллана. Они скоро вернутся, вам нужно будет все им рассказать, поэтому я узнаю у них все попозже, так что сейчас – никаких вопросов до их приезда, вы, должно быть, совсем измотаны.
– Спасибо, да, это… это все еще немного… Я помню, как оставил Азаде на холме, потом – почти ничего, какие-то вспышки, как во сне бывает, пока я не проснулся минуту назад. Сколько я проспал?
– Вы были в отключке часов примерно шестнадцать. Мы, то есть Ноггер и два наших механика, почти на руках занесли вас обоих сюда, и потом вы и Азаде отключились. Мы уложили вас и Азаде в кровать, как малышей укладывают, Мак и я. Раздели вас, смыли грязь, где могли, отнесли вас в кровать – не слишком, кстати, аккуратно это у нас получилось, – а вы так и не проснулись, ни вы, ни она.
– С ней все в порядке? С Азаде?
– О да. Я проверял ее пару раз, но она все еще в полной отключке. Что вы… Извините, никаких вопросов! Сначала – бриться и мыться. Вода, боюсь, чуть теплая, но я поставил в ванную электрокамин, так что все получилось не слишком плохо…
Теперь Росс смотрел на Петтикина, который протягивал виски Мак-Иверу и Гэваллану.
– Вы уверены, что не будете, капитан?
– Нет-нет, спасибо. – Росс, не замечая этого, ощупал свою правую кисть и потер ее. Энергия быстро утекала из него.
Гэваллан видел его усталость и знал, что времени у него немного.
– Касательно Эрикки. Вы ничего больше не помните, что могло бы подсказать нам, где он сейчас может быть?
– Ничего, кроме того, что я рассказал вам. Может быть, Азаде сможет больше помочь. Советского звали как-то вроде Чертаги, это человек, с которым Эрикки заставляли работать в приграничной зоне. Как я уже говорил, они использовали ее, чтобы угрожать ему, и были еще какие-то осложнения с ее отцом по поводу поездки, в которую они должны были отправиться вместе. Извините, точно не помню. Второго человека, того, который ходил в друзьях у Абдоллы-хана, звали Петр Олегович Мзитрюк.
Это напомнило Россу о закодированном послании Вьена Роузмонта хану, но он решил, что Гэваллану об этом знать необязательно, как и обо всех убийствах, о том, как он толкнул старика под грузовик на холме, и о том, что однажды он вернется в деревню и отрубит головы мяснику и старосте, которые, если бы не милость Бога или горных духов, побили бы камнями ее и изувечили бы его. Он займется этим после того, как встретится с Армстронгом и все ему расскажет, или с Талботом, или с американским полковником, но перед этим он спросит их, кто предал всю операцию в Мекке. Кто-то это сделал. На мгновение мысль о Роузмонте, Тензинге и Гуэнге ослепила его. Когда пелена рассеялась, он увидел часы на каминной полке.
– Я должен попасть в здание рядом с британским посольством. Это далеко отсюда?
– Нет, мы могли бы вас подбросить, если хотите.
– А можно прямо сейчас? Извините, но боюсь, я опять отключусь, если не займусь этим сразу.
Гэваллан бросил взгляд на Мак-Ивера:
– Мак, поедем сейчас… Может быть, мне удастся перехватить Талбота. У нас еще есть время вернуться и повидать Азаде и Ноггера, если он здесь.
– Хорошая мысль.
Гэваллан встал и надел толстое пальто.
Петтикин сказал Россу:
– Я дам вам пальто и пару перчаток. – Он увидел, как взгляд капитана заскользил по коридору. – Вы хотите, чтобы я разбудил Азаде?
– Нет, спасибо. Я… я просто загляну тихонько.
– Вторая дверь по левой стороне.
Они наблюдали за тем, как он прошел по коридору, поступь у него была бесшумная, как у кошки, тихо приоткрыл дверь, постоял там мгновение, потом закрыл ее снова. Он взял свой карабин и оба кукри, свой и Гуэнга. Подумав секунду, он оставил свой на каминной полке.
– На случай, если я не вернусь, – сказал он, – передайте ей, что это подарок, подарок для Эрикки. Для Эрикки и для нее.
Глава 47
ДВОРЕЦ ХАНА. 17:19. Староста Абу-Мард стоял на коленях, каменея от страха.
– Нет, нет, ваше высочество, я клянусь, это мулла Махмуд приказал нам…
– Он не настоящий мулла, ты, шелудивый пес, всем это известно! Клянусь Аллахом, ты… ты собирался побить камнями мою дочь?! – вскричал хан; его лицо пошло пятнами, дыхание было прерывистым и хриплым. – Ты решил? Ты решил, что собираешься побить камнями мою дочь?
– Это все он, ваше высочество, – пролепетал староста, – это мулла решил, когда допросил ее и она созналась в прелюбодеянии с этим диверсантом…
– Сын собаки! Ты был в сговоре с этим ложным муллой… Лжец! Ахмед рассказал мне, как все было!
Хан оперся на подушки, позади него стоял телохранитель Ахмед, и еще два охранника находились рядом со старостой. Наджуд, его старшая дочь, и Айша, его юная жена, сидели по одну сторону, пытаясь спрятать свой ужас перед его гневом, замирая от страха, что он может обратиться на них. На коленях возле двери в грязной с дороги одежде и тоже наполненный страхом стоял Хаким, брат Азаде, который только что прибыл. Его без промедления доставили сюда под охраной по вызову хана. Хаким с тем же гневом слушал рассказ Ахмеда о том, что произошло в деревне.
– Сын собаки! – снова крикнул хан, брызжа слюной. – Ты позволил… ты позволил этому псу-диверсанту бежать… позволил ему утащить мою дочь с собой… Сначала ты укрываешь диверсанта у себя, потом… потом осмеливаешься судить члена моей… МОЕЙ… семьи и готов побить камнями… не испросив моего… МОЕГО… одобрения?
– Это все мулла! – воскликнул староста, повторяя эти слова снова и снова.
– Заткни ему пасть!
Ахмед с силой ударил старосту по уху, на мгновение оглушив его, потом грубо вздернул, опять поставил на колени и прошипел:
– Скажешь еще одно слово, и я вырежу тебе язык.
Хан пытался отдышаться:
– Айша, подай мне… подай мне одну из этих… этих таблеток…
Она торопливо придвинулась к нему, не поднимаясь с колен, открыла пузырек, положила таблетку ему в рот и вытерла слюну. Хан передвинул таблетку под язык, как говорил ему доктор, и через мгновение грудь отпустило, громовые удары в ушах ослабли и комната перестала покачиваться. Налитые кровью глаза хана обратились на старика, который плакал и дрожал всем телом и никак не мог унять дрожь.
– Ты, сын собаки! Значит, ты смеешь кусать руку, которая тобой владеет, – ты, твой мясник и вся твоя паршивая деревня. Ибрим, – приказал хан одному из своих охранников, – отведи его назад в Абу-Мард и побей камнями, пусть вся деревня побьет его камнями, побьет его камнями, потом отрежь руки мяснику.
Ибрим и еще один телохранитель подняли воющего старика на ноги, ударом кулака заставили его замолчать и открыли дверь, чтобы выйти, но остановились, когда Хаким хрипло произнес:
– Потом сожгите деревню!
Хан посмотрел на него, прищурившись.
– Да, потом сожгите деревню, – словно эхо, повторил он, не сводя глаз с Хакима, который не отвел глаз, стараясь найти в себе мужество. Дверь закрылась, и теперь тишина сгустилась, нарушаемая одним лишь натужным дыханием хана. – Наджуд, Айша, оставьте нас! – велел хан.
Наджуд замешкалась, ей очень хотелось остаться, хотелось услышать, как Хакиму будет вынесен приговор. Она злорадствовала, что Азаде застали за прелюбодеянием и поэтому накажут, когда бы ни поймали снова. Хорошо, хорошо, хорошо! Вместе с Азаде сгинут они оба, Хаким и Рыжий Нож.
– Я буду рядом, если ваше высочество соизволит позвать меня, – сказала она.
– Ты можешь идти в свои покои. Айша, ты жди в конце коридора.
Обе женщины ушли. Ахмед удовлетворенно закрыл дверь: все шло по плану. Два других охранника стояли в молчании.
Хан шевельнулся, болезненно поморщившись, и махнул им рукой:
– Подождите снаружи. Ахмед, ты останься. – Когда они ушли и в большой холодной комнате их осталось трое, взгляд Абдоллы опять вернулся к Хакиму. – «Сожгите деревню», – сказал ты. Хорошая мысль. Но это не извиняет твоего предательства или предательства твоей сестры.
– Ничто не может извинить предательства против отца, ваше высочество. Но ни Азаде, ни я не предавали вас и не замышляли заговора против вас.
– Лжец! Ты слышал Ахмеда! Она призналась в том, что предавалась блуду с диверсантом, сама призналась в этом!
– Она призналась в том, что любила его, ваше высочество, много-много лет назад. Она поклялась перед Аллахом, что никогда не совершала прелюбодеяния и не предавала своего мужа. Никогда! Перед всеми этими паршивыми псами, сыновьями собаки и еще хуже, перед этим муллой левого толка, что должна была сказать дочь хана! Разве она не старалась сберечь твое имя перед лицом этой подлой кучи дерьма?
– Все играешь словами, все пытаешься защитить шлюху, которой она стала?
Лицо Хакима посерело.
– Азаде влюбилась, как в свое время влюбилась мама. Если Азаде – шлюха, значит вы сделали шлюхой мою мать!
Кровь снова бросилась хану в лицо.
– Как ты смеешь говорить такое!
– Это правда. Вы возлегли с ней до того, как поженились. Потому что она любила вас, она тайно впустила вас в свою комнату, рискуя при этом жизнью. Она рискнула своей жизнью, потому что любила вас и потому что вы умоляли ее. Разве наша мать не убедила своего отца принять вас и уговорить вашего отца позволить вам жениться на ней вместо вашего старшего брата, который хотел взять ее второй женой? – Голос Хакима пресекся, когда он вспомнил ее умирающей, ему было семь, Азаде шесть, они еще мало понимали, видя лишь то, что их мама страдает от ужасных болей из-за чего-то, что все называли «опухоль», а снаружи, во дворе дворца, их отец Абдолла убивается от горя. – Разве она не вступалась всегда за вас перед вашим отцом и старшим братом, а потом, когда вашего брата убили и вы стали наследником, разве не она залечила разрыв между вами и вашим отцом?
– Ты… ты не можешь знать подобные вещи, ты был… ты был слишком мал!
– Старая нянька Фатима рассказала нам. Перед смертью она рассказала нам все, что смогла вспомнить…
Хан едва слушал его, тоже захваченный картинами прошлого, он вспоминал тот несчастный случай на охоте, стоивший жизни его брату, который он так тонко подстроил. Старая нянька могла знать и об этом тоже, а если это так, то об этом знает Хаким и знает Азаде, значит еще больше причин заставить их замолчать. Вспоминал он и все те волшебные мгновения, которые провел с Напталой Прекрасной, до и после брака и во все дни, пока не началась боль. Они были женаты меньше года, когда родился Хаким, два, когда появилась Азаде. Наптале тогда было всего шестнадцать, крошечная, телом похожая на Айшу, но в тысячу раз прекрасней, ее длинные волосы были как золотая канитель. Еще пять божественных лет! Детей больше не было, но это не имело никакого значения, разве у него не растет сын, крепкий и стройный, тогда как все его три сына от первой жены родились болезненными и быстро умерли, а его четыре дочери были уродливыми и сварливыми. Разве его жене не было всего двадцать два года, разве не была она полной здоровья, такой же сильной и чудесной, как двое детей, которых она произвела на свет? Времени полно, будут и еще сыновья.
Потом возникла боль. И сделалась страшной. Никакой помощи от врачей из Тегерана.
«Иншаллах», – сказали они.
Облегчение приносили только наркотики, все более сильные по мере того, как она иссыхала. Аллах, даруй ей покой райского сада и позволь мне отыскать ее там.
Он смотрел на Хакима и видел в нем Азаде, которая была копией своей матери, слушая, как тот продолжает говорить:
– Азаде просто влюбилась, ваше высочество. Если она любила того человека, неужели вы не сможете простить ее? Разве ей не было всего шестнадцать и она не была изгнана в школу в Швейцарии, как позже и я был изгнан в Хой?
– Потому что оба вы были коварными, неблагодарными и ядовитыми предателями! – прокричал хан, чувствуя, как в ушах снова начинается гром. – Убирайся! Ты… ты будешь жить здесь отдельно от всех остальных, под охраной, пока я не пошлю за тобой. Ахмед, распорядись, потом возвращайся сюда.
Хаким поднялся, подавляя слезы, зная, что теперь произойдет, и не имея сил предотвратить это. Он вышел, с трудом переставляя ноги. Ахмед отдал необходимые распоряжения охраннику у двери и вернулся в комнату. Хан теперь полулежал с закрытыми глазами, его лицо совсем посерело, дыхание стало более натужным, чем раньше. Молю тебя, Аллах, не дай ему пока умереть, помолился про себя Ахмед.
Хан открыл глаза и сосредоточился:
– Я должен решать, как с ним быть, Ахмед. И быстро.
– Да, ваше высочество, – начал его советник, с осторожностью подбирая слова, – у вас всего два сына, Хаким и младенец. Если Хакиму суждено умереть или, – он странно улыбнулся, – случайно ослепнуть и стать калекой, тогда Махмуд, супруг ее высочества Наджуд, будет регентом до тех по…
– Этот идиот? Наши земли и наша власть будут утрачены, не пройдет и года! – На лице хана заалели багровые пятна, ему было все труднее мыслить ясно. – Дай мне еще таблетку.
Ахмед подчинился и подал ему воды запить лекарство, успокаивая его:
– Вы в руках Аллаха, вы поправитесь, не волнуйтесь.
– Не волноваться? – пробормотал хан, борясь с болью в груди. – То была воля Аллаха, что мулла умер вовремя… Странно, Петр Олегович сдержал слово… хотя он… мулла умер слишком быстро… слишком быстро.
– Да, ваше высочество.
Через некоторое время боль утихла.
– Ка… каков будет твой совет насчет Хакима?
Ахмед какое-то время притворялся, что раздумывает.
– Ваш сын Хаким – правоверный мусульманин, его можно обучить, он управлял вашими делами в Хое хорошо и не сбежал, как, возможно, мог бы сделать. Он не вспыльчивый человек… разве что когда защищает сестру. Но это очень важно, потому что в этом лежит ключ ко всему. – Он подошел ближе и тихо проговорил: – Объявите его своим наследником, ваше вы…
– Никогда!
– …при условии, что он поклянется Аллахом оберегать своего младшего брата, как он оберегал бы сестру, а также при условии, что его сестра немедленно и по своей воле вернется в Тебриз. Если откровенно, ваше высочество, у вас нет никаких подлинных доказательств его вины, только показания с чужих слов. Доверьте мне выяснить всю правду про него и про нее и тайно доложить вам.
Хан следил за его мыслью, слушая сосредоточенно и внимательно, хотя это усилие давалось ему нелегко.
– А-а, брат будет приманкой для сестры, как она была приманкой, чтобы заманить в ловушку ее мужа?
– И как оба они являются приманкой один для другого! Да, ваше высочество, разумеется, вы подумали обо всем этом задолго до меня. В обмен на возвращение брату вашего благоволения она должна поклясться перед Богом, что останется здесь и будет помогать ему.
– Она это сделает, о да, она поклянется!
– Тогда они оба будут у вас под рукой и вы сможете играть с ними в свое удовольствие, давая и отказывая по своему желанию, будь они виновны на самом деле или нет.
– Они виновны.
– Если они виновны, а я узнаю это быстро, если вы дадите мне полную власть, чтобы провести расследование, тогда по воле Аллаха они умрут немедленно, а вы объявите, что ханом после вас станет муж Фазулии, немногим лучше, чем Махмуд. Если они не виновны, то Хаким и дальше будет наследником при условии, что она останется. И если уж так случится, опять по воле Аллаха, что она станет вдовой, то даже может быть выдана за человека по вашему выбору, ваше высочество, чтобы удержать Хакима здесь как вашего наследника, хотя бы и за советского, если он сумеет избежать ловушки.
Впервые за сегодняшний день хан улыбнулся. Сегодня утром, когда Армстронг и полковник Фазир прибыли, чтобы заполучить Петра Олеговича Мзитрюка, они притворились надлежащим образом встревоженными состоянием здоровья хана, как и он внешне притворился более больным, чем на самом деле чувствовал себя в тот момент. Он говорил голосом тусклым и неуверенным, отчего им приходилось подаваться в его сторону, чтобы услышать.
– Петр Олегович приезжает сюда сегодня. Я собирался навестить его, но вместо этого попросил его приехать сюда из-за моей… потому что заболел. Я послал ему просьбу приехать, и он должен быть на границе на закате. В Джульфе. Если вы отправитесь туда немедленно, то успеете с хорошим запасом времени… Он пересекает границу на маленьком советском военном вертолете, который садится рядом с боковой дорогой у шоссе Джульфа – Тебриз, где его ждет машина… Этот поворот пропустить невозможно, он там единственный… в нескольких километрах к северу от города… Это единственная боковая дорога, местность пустынная, быстро переходит в грунтовую. Как вы… как вы его будете брать – это ваше дело, и… и, поскольку сам я не могу присутствовать, вы передадите мне кассету с… с материалами расследования?
– Да, ваше высочество, – сказал ему Хашеми. – Как бы вы посоветовали нам взять его?
– Перекройте дорогу по обе стороны от поворота с шоссе парой старых, тяжело груженных фермерских грузовиков… дрова или ящики с рыбой… Дорога там узкая, извилистая, вся в рытвинах, и машин там всегда много, поэтому устроить засаду не должно составить большого труда. Только… только будьте осторожны. Там всегда есть машины с людьми из Туде, которые его прикрывают и следят, чтобы другие машины его не беспокоили, он человек мудрый и бесстрашный… В лацкан пиджака у него вшита капсула с ядом.
– С какой стороны?
– Не знаю… Я не знаю. Его вертолет приземлится незадолго до заката. Поворот вы не пропустите, он единственный…
Абдолла-хан вздохнул, погруженный в свои мысли. Много раз тот же самый вертолет подбирал его, чтобы доставить на дачу в Тбилиси. Много раз он хорошо там гостил: обильное угощение, женщины молодые и уступчивые, с сочными губами и стремящиеся услужить – потом, если ему везло, Вертинская, эта дикая кошка из преисподней, для дальнейшего развлечения.
Он увидел, что Ахмед наблюдает за ним.
– Надеюсь, Петр избежит ловушки. Да, было бы хорошо, если бы он… взял ее себе. – На него накатила усталость. – Теперь я посплю. Пришли охранника и, после того как я поем сегодня вечером, собери здесь мою «преданную» семью, и мы поступим так, как ты предложил. – Он цинично улыбнулся. – Это мудро – не питать никаких иллюзий.
– Да, ваше высочество. – Ахмед поднялся на ноги.
Хан позавидовал его гибкому и мощному телу.
– Погоди, было ведь… было кое-что еще. – Хан на минуту задумался, процесс оказался странно утомительным. – Ах да, где Рыжий Нож?
– С Чимтаргой, возле границы на севере, ваше высочество. Чимтарга сказал, что они, возможно, будут отсутствовать несколько дней. Они улетели ночью во вторник.
– Вторник? А какой сегодня день?
– Суббота, ваше высочество, – ответил Ахмед, скрыв свою озабоченность.
– Ах да, суббота. – Новая волна усталости. Его лицо вдруг показалось ему чужим, он хотел было поднять руку, чтобы потереть его, но обнаружил, что это усилие для него слишком велико. – Ахмед, выясни, где он. Если что-то случится… если у меня будет еще один приступ и я… в общем, проследи, чтобы… чтобы меня немедленно доставили в Тегеран, в Международную больницу. Немедленно! Ты понял?
– Да, ваше высочество.
– Узнай, где он, и… и следующие несколько дней держи его рядом… что бы ни говорил Чимтарга. Держи Рыжего Ножа под рукой.
– Да, ваше высочество.
Когда охранник вернулся в комнату, хан закрыл глаза и почувствовал, что проваливается в бездонные глубины.
– Нет божества, кроме Аллаха… – пробормотал он, сильно напуганный.
НЕДАЛЕКО ОТ СЕВЕРНОЙ ГРАНИЦЫ, К ВОСТОКУ ОТ ДЖУЛЬФЫ. 18:05. До заката оставалось немного времени, и 212-й Эрикки стоял под грубым, наспех возведенным навесом, на крыше которого уже лежало снега на один фут после вчерашней метели, и Эрикки знал, что, если его вертолет простоит на морозе достаточно долго, он его потеряет.
– Вы не можете дать мне одеял, или соломы, или чего-нибудь, чтобы согревать машину? – спросил он у шейха Баязида, едва они вернулись назад с телом старой женщины, их предводительницы, два дня назад. – Вертолету нужно тепло.
– У нас этого и для живых-то не хватает.
– Если вертолет замерзнет, он не сможет летать, – сказал Эрикки, опасаясь, что шейх не позволит ему тут же улететь в Тебриз, до которого было около шестидесяти миль; он смертельно тревожился за Азаде и спрашивал себя, что сталось с Россом и Гуэнгом. – Если он не сможет летать, как мы выберемся из этих гор?
Шейх с неохотой отдал приказание своим людям построить навес и дал ему несколько козьих и овечьих шкур, которые Эрикки использовал в тех местах, где, как он думал, они принесут наибольшую пользу. Вчера после рассвета он попытался улететь. Он пришел в полное смятение, когда Баязид сообщил ему, что собирается отдать его и 212-й за выкуп.
– Вы можете вести себя терпеливо, капитан, и свободно передвигаться по деревне в сопровождении спокойного охранника, заниматься своим вертолетом, – сердито объяснил ему Баязид, – или вы можете быть нетерпеливым и злым, и тогда вас свяжут и посадят на веревку, как дикого зверя. Мне не нужны проблемы, капитан, я не хочу их и не хочу никаких споров. Мы обратились за выкупом к Абдолле-хану.
– Но я же говорил вам, что он ненавидит меня. Он не станет помогать мне и платить вы…
– Если он откажется, мы обратимся куда-нибудь еще. К вашей компании в Тегеране или к вашему правительству. Может быть, к тем советским, которые вас наняли. Тем временем вы будете находиться здесь как гость, есть, что едим мы, спать, как спим мы, имея во всем равную долю. Или связанным, на привязи и голодным. В любом случае вы останетесь здесь, пока не будет заплачен выкуп.
– Но на это могут уйти месяцы, и…
– Иншаллах!
Весь день вчера и половину ночи Эрикки провел, пытаясь придумать, как ему выбраться из этой западни. У него забрали гранату, но оставили нож. Однако его стража была бдительной и все время находилась рядом. По такому глубокому снегу ему, в его летных ботинках и без зимней одежды, практически невозможно спуститься в долину внизу, да и в этом случае он оказался бы на враждебной территории. До Тебриза всего тридцать минут лета на 212-м, но пешком…
– Сегодня опять выпадет снег, капитан.
Эрикки оглянулся. Баязид стоял в шаге от него, а он и не услышал, как тот приблизился.
– Да, и еще пара дней на таком морозе, и моя птичка, мой вертолет, уже не взлетит: аккумулятор разрядится, бо́льшая часть приборов выйдет из строя. Я должен завести его, чтобы зарядить аккумулятор и прогреть оборудование, должен. Кто будет платить за сломанный двести двенадцатый в этих горах?
Баязид задумался на мгновение:
– Как долго должны работать двигатели?
– Десять минут в день, и это абсолютный минимум.
– Хорошо. Вы можете делать это каждый день сразу после наступления полной темноты, но сначала будете спрашивать у меня. Мы поможем вам выкатить вашу птичку… Кстати, почему «птичка», почему не «орел», почему женский род, а не мужской или средний?
– Не знаю, – нахмурился Эрикки. – В английском языке все корабли относятся к женскому роду, это тоже корабль, только воздушный. – Он пожал плечами.
– Очень хорошо. Мы поможем вам выкатить ее из-под навеса, и вы сможете ее завести, но пока двигатели работают, в пяти футах от вас будет пять стволов, чтобы вы не испытывали искушения.
– Тогда я не буду испытывать искушения, – рассмеялся Эрикки.
– Хорошо, – улыбнулся Баязид. Он был красивым мужчиной, хотя и с гнилыми зубами.
– Когда вы пошлете известие хану?
– Оно уже послано. При таком снеге уходит день, чтобы спуститься к дороге, даже верхом, но добраться оттуда до Тебриза не займет много времени. Если хан ответит положительно и сразу, возможно, мы узнаем об этом завтра или послезавтра. Это будет зависеть от снега.
– Или никогда. Как долго вы намерены ждать?
– Все люди с севера так нетерпеливы?
Эрикки вскинул подбородок:
– Древние боги были очень нетерпеливы, когда их заперли против их воли; они передали нам это качество. Это плохо, когда тебя удерживают против твоей воли, очень плохо.
– Мы бедные люди, сейчас идет война. Мы должны брать все, что истинный Бог посылает нам. Брать выкуп – древняя традиция. – Его губы тронула улыбка. – Мы научились у Саладина проявлять благородство по отношению к своим пленникам, в отличие от многих христиан. Христиане не славятся рыцарским благородством. С нами обраща… – Его слух был острее, чем у Эрикки, как и его глаза. – Смотрите, внизу, в долине!
Теперь Эрикки тоже слышал рокот вертолета. Через мгновение его глаза отыскали низко летящий вертолет с камуфляжной окраской, приближавшийся с севера.
– Ка-16, советский армейский вертолет непосредственной огневой поддержки… Что он здесь делает?
– Направляется в Джульфу. – Шейх сплюнул. – Эти сыновья собаки прилетают и улетают, когда им захочется.
– А много их теперь сюда проникает?
– Немного… но и один – уже слишком.
НЕДАЛЕКО ОТ ПОВОРОТА НА ДЖУЛЬФУ. 18:15. Извилистая боковая дорога, тянувшаяся через лес, была вся в снегу, ее не расчищали. Несколько следов от телег и грузовиков и одна пара – от старого полноприводного «шевроле», который был припаркован под соснами рядом с открытым пространством в нескольких шагах от главной дороги. В бинокли Армстронг и Хашеми отчетливо видели двоих в теплых пальто и перчатках, сидевших на переднем сиденье с открытыми окнами и напряженно вслушивавшихся в тишину.
– Времени у него остается немного, – заметил Армстронг.
– Возможно, он так и не приедет.
Они уже полчаса вели наблюдение с небольшой, заросшей деревьями возвышенности, с которой хорошо было видно посадочную площадку. Их машина с остальными люди Хашеми была неприметно припаркована на главной дороге внизу и позади них. Было очень тихо, почти безветренно. Над головой пролетели какие-то птицы, издавая жалобные крики.
– Аллилуйя! – прошептал Армстронг, приходя в возбуждение.
Один человек в «шевроле» открыл боковую дверцу и вышел из машины. Он стоял, вглядываясь в северный сектор неба. Водитель завел мотор. Потом поверх его урчания они услышали стрекот приближавшегося вертолета, увидели, как он появился из-за горы и нырнул в долину, скользя над самыми верхушками деревьев, его поршневой двигатель аккуратно сбросил обороты. Вертолет идеально приземлился посреди облака снежной пыли. Им был виден пилот и человек, сидевший в кабине рядом с ним. Пассажир, маленький человечек, вылез из кабины и пошел навстречу человеку из «шевроле». Армстронг выругался.
– Ты узнаешь его, Роберт?
– Нет. Это не Суслев, не Петр Олегович Мзитрюк. Я уверен. – Армстронг был сильно разочарован.
– Пластическая хирургия?
– Нет, дело совсем не в этом. Тот был здоровым сукиным сыном, плотно сбитым, одного со мной роста.
Они смотрели, как прилетевший подошел к вышедшему из машины человеку и что-то протянул ему.
– Это было письмо? Что он ему передал, Роберт?
– Выглядело как посылка. Могло быть и письмо, – пробормотал Армстронг, чертыхнувшись, и сосредоточился на их губах.
– О чем они говорят? – Хашеми знал, что Армстронг умеет читать по губам.
– Не знаю. Это не фарси и не английский.
Хашеми выругался и подправил свой и без того идеально настроенный бинокль.
– Мне показалось, что письмо.
Человек из вертолета произнес еще несколько слов и вернулся в кабину. Пилот тут же прибавил газу, поднял машину в воздух и улетел. Второй человек побрел по снегу назад к «шевроле».
– Что теперь? – Хашеми был расстроен.
Армстронг следил за человеком, шедшим к машине.
– Два варианта: перехватить машину, как запланировано, и выяснить, что им передали, при условии что мы сумеем нейтрализовать их быстрее, чем они успеют это уничтожить, – только подобные действия выдадут им то, что нам известно место приземления Большого Босса, – или просто проследить за ними, полагая, что это послание хану с указанием новой даты.
Он вполне оправился от разочарования, что Мзитрюк не попал в капкан. В нашей игре ты должен быть еще и везучим, напомнил он себе. Ладно, в следующий раз мы его заполучим и он приведет нас к предателю в наших рядах, к четвертому, пятому, шестому человеку, и я помочусь на их могилы и на могилу Суслева, или как там Петр Олегович Мзитрюк себя теперь называет, если удача будет со мной.
– Нам даже не нужно следить за ними: он отправится прямиком к хану.
– Почему?
– Потому что хан является жизненно важным стержнем всего Азербайджана как для Советов, так и против них, поэтому они захотят из первых рук узнать, насколько плохи дела с его сердцем и кого он выбрал в качестве регента, пока младенец не достигнет совершеннолетия или, что более вероятно, не вознесется на небеса. Разве власть не передается вместе с титулом, вместе с землями и богатством?
– И тайный номерной счет в швейцарском банке – лишний повод приехать немедленно.
– Да, но не забывай, что в Тбилиси могло произойти что-нибудь серьезное, что объясняет эту задержку: Советы так же злятся и нервничают по поводу того, что творится в Иране, как и мы.
Они видели, как человек уселся в «шевроле» и начал что-то подробно рассказывать. Водитель отпустил сцепление и выехал на главную дорогу.
– Давай вернемся к нашей машине.
Обратный путь вниз по склону был относительно легким, движение на дороге Джульфа – Тебриз внизу было плотным, некоторые машины уже включили фары, и их жертве никак не удалось бы избежать засады, если бы они решили ее устроить.
– Хашеми, другое возможное объяснение состоит в том, что Мзитрюк мог в самый последний момент узнать о том, что сын его предал, и послать предупреждение хану, что его прикрытие тоже провалилось. Не забывай: мы так и не узнали, что случилось с Ракоци после того, как твой ныне покойный друг генерал Джанан отпустил его.
– Этот пес ни за что не осмелился бы сделать это по собственной инициативе, – сказал Хашеми с кривой ухмылкой, вспоминая то безбрежное ликование, которое ощутил, нажав на кнопку передатчика и увидев, как в следующий миг взорвавшийся автомобиль уничтожил этого врага вместе с его домом, его будущим и его прошлым. – Приказ должен был поступить от Абрима Пахмуди.
– Почему?
Хашеми прикрыл глаза и искоса взглянул на Армстронга, но не прочел на его лице никакой скрытой хитрости. Ты знаешь слишком много секретов, Роберт, знаешь о кассетах с показаниями Ракоци и, что хуже всего, знаешь о моей «группе четыре» и о том, что я помог Джанану попасть в ад, где к нему скоро присоединится хан, как и Талбот, чей срок наступит через пару дней, и ты, мой старый друг, когда мне будет угодно. Рассказать ли тебе, что Пахмуди приказал наказать Талбота за преступления против Ирана? Рассказать ли тебе, что я с удовольствием окажу ему эту услугу? Много лет я хотел, чтобы Талбота убрали, но не осмеливался пойти против него в одиночку. Теперь вина ляжет на Пахмуди, да поразит его Аллах огнем, и еще одной колючкой в моем боку станет меньше. Ах да, и сам Пахмуди на следующей неделе, но ты, Роберт, ты будешь тайным убийцей, избранным для этой операции, в которой ты, вероятно, погибнешь. Пахмуди не стоит жизни одного из моих настоящих тайных убийц.
Он весело фыркнул про себя, спускаясь по склону, не чувствуя холода, не тревожась из-за того, что Мзитрюк не появился. У меня есть дела поважнее, думал он. Любой ценой я должен сохранить своих людей из «группы четыре» – мою гарантию личного рая на земле с властью даже над самим Хомейни.
– Пахмуди – единственный человек, который мог отдать приказ об освобождении Ракоци, – сказал он. – Скоро я выясню, где Ракоци сейчас. Он либо в советском посольстве, либо на советской конспиративной квартире, либо в подземелье для допросов в САВАМА.
– Либо благополучно выбрался из страны.
– Тогда он благополучно мертв: КГБ не прощает предателей. – Хашеми сардонически улыбнулся. – На какой из вариантов ты ставишь?
Секунду Армстронг не отвечал, озадаченный этим вопросом, таким необычным для Хашеми: иранец не одобрял азартных игр, как и он сам. Так. Последний раз он ставил деньги в Гонконге в 1963 году, взятку, которую положили в ящик его рабочего стола, когда он был суперинтендантом в Департаменте уголовных расследований. Сорок тысяч гонконгских долларов – около семи тысяч американских долларов в те времена. Вопреки всем своим принципам он взял эту сян ю, «благовонное масло», как его там называли, из ящика и в тот же день на скачках поставил ее всю до цента на лошадь по кличке Рыба-Лоцман, всю сумму в одной безумной попытке отыграть проигранные им деньги – на скачках и на фондовой бирже.
Это была первая взятка, которую он принял за восемнадцать лет работы в полиции, хотя недостатка в предложениях никогда не было. В тот день он крупно выиграл и вернул деньги в ящик стола до того, как полицейский сержант, положивший их туда, смог заметить, что их трогали, а у него осталось больше чем достаточно, чтобы расплатиться с долгами. И все равно он чувствовал отвращение к себе и ужасался своей глупости. Он больше никогда не играл, никогда не прикасался к сян ю, хотя возможность неизменно предоставлялась. «Ты полный болван, Роберт, – говорили ему некоторые из его коллег, – что за беда, если ты отложишь немного шальных деньжат себе на пенсию?»
Пенсию? Какую пенсию? Господи, двадцать лет беспорочной полицейской службы в Гонконге, одиннадцать столь же беспорочных лет здесь, помогая этим кровожадным придуркам, – и все улетело в чертову трубу! Слава богу, мне не о ком тревожиться, кроме себя самого: жены теперь нет, детей тоже, только я сам. Все равно, если я заполучу этого проклятого Суслева, который приведет меня к одному из наших высокопоставленных предателей, у которых руки по локоть в британской крови, значит я не зря потратил эти годы.
– Как и ты, я человек неазартный, Хашеми, но если бы мне пришлось… – Он остановился, достал пачку сигарет, и они с наслаждением закурили; дым смешивался с холодным воздухом и был хорошо виден в сгущающихся сумерках. – Если бы мне пришлось, я бы сказал, что Ракоци, скорее всего, был пешкешем твоего Пахмуди какой-нибудь советской шишке, просто чтобы прикрыть себя и с этой стороны.
– Ты с каждым днем становишься все больше иранцем, – рассмеялся Хашеми. – Мне следует быть с тобой поосторожнее. – (Они почти дошли до машины, и его помощник вышел, чтобы открыть ему дверцу.) – Роберт, мы едем прямиком к хану.
– А как быть с «шевроле»?
– Его мы оставим под присмотром других. Я хочу добраться до хана первым. – Лицо полковника потемнело. – Хочу позаботиться о том, чтобы этот предатель был больше на нашей стороне, чем на их.
Глава 48
БАЗА ВВС В КОВИССЕ. 18:35. Старк смотрел на Гэваллана в полном потрясении.
– «Шамал» через шесть дней?
– Боюсь, что да, Дюк. – Гэваллан расстегнул молнию на куртке и положил шапку на тумбочку в прихожей. – Хотел сам тебе об этом сказать. Извини, но именно так все и есть. – (Оба мужчины находились в бунгало Старка, и Старк поставил Фредди Эйра снаружи, чтобы их никто не подслушал.) – Сегодня утром я узнал, что всех наших птичек посадят на цепь, запретят все полеты, потом национализируют. У нас шесть дней на то, чтобы спланировать и осуществить «Шамал», если мы решим этим заниматься. Это следующая пятница. Каждый новый день после этого мы будем искушать свою судьбу.
– Господи! – Старк рассеянно расстегнул летную куртку и протопал к буфету, оставляя на полу снег с ботинок и капли воды на ковре; в самой глубине нижнего ящика пряталась его последняя бутылка пива. Он откупорил ее, налил половину в стакан и протянул Гэваллану. – Твое здоровье, – сказал он, отхлебнул из бутылки и уселся на диван.
– Твое здоровье.
– Кто согласился, Энди?
– Скрэг. Про остальных ребят пока не знаю, но буду знать завтра. Мак прикинул все по времени и разработал общий план из трех этапов, в котором полно дыр, но который можно осуществить. Давай скажем так: план рабочий. Как насчет тебя и твоих ребят?
– Что у Мака за план? – (Гэваллан рассказал ему.) – Ты прав, Энди. В нем полно дыр.
– Если бы тебе пришлось удирать, как бы ты спланировал это отсюда? Тебе придется покрыть самое большое расстояние и столкнуться с самыми большими трудностями.
Старк подошел к летной карте на стене и показал на линию, которая тянулась от Ковисса до крестика в заливе, в нескольких милях от побережья, который обозначал нефтяную вышку.
– Это вышка «Флотсам», один из наших регулярных маршрутов, – сказал он, и Гэваллан отметил про себя, каким напряженным стал его голос. – У нас уходит примерно двадцать минут, чтобы долететь до берега, и еще десять, чтобы добраться до вышки. Я бы спрятал топливо на берегу рядом с линией нашего маршрута. Думаю, это удалось бы сделать, не вызывая особых подозрений: там одни только дюны, никакого жилья на много миль в округе, и многие из нас раньше часто летали туда на пикник. «Экстренное» приземление, чтобы проверить поплавки для посадки на воду перед полетом над морем, не должно сильно встревожить иранцев на радаре, хотя с каждым днем они закручивают гайки все туже. Нам нужно будет запасти две двухсотлитровые бочки на вертолет, чтобы перелететь через залив, и нам придется проводить дозаправку вручную прямо в воздухе.
Почти стемнело. Окна бунгало смотрели на взлетно-посадочную полосу и базу ВВС за ней. 125-й, получив приоритетное разрешение на вылет в Эль-Шаргаз, стоял на площадке в ожидании топливного заправщика. Самолет окружали назойливые и нервничающие «зеленые повязки». В дозаправке 125-й на самом деле не нуждался, но Гэваллан сказал Джону Хоггу, чтобы тот все равно ее затребовал, рассчитывая, что это даст ему больше времени для разговора со Старком. Двум другим пассажирам, Арберри и Дибблу, которых отправляли в отпуск после их побега из Тебриза и которые сидели зажатые между заполнявшими весь салон ящиками с запчастями, наскоро сколоченными и испещренными надписями на английском и фарси «ДЛЯ СРОЧНОГО РЕМОНТА И ВОЗВРАЩЕНИЯ В ТЕГЕРАН», из самолета выйти не разрешили, даже чтобы размять ноги. Как и пилотам, которых впустили только для проведения наземной проверки и наблюдения за заправкой, когда подъехал заправщик.
– Вы полетели бы в Кувейт? – спросил Гэваллан, нарушив молчание.
– Конечно. Кувейт для нас – лучший вариант. В Кувейте нам нужно будет заправиться, потом пробираться вдоль побережья к Эль-Шаргазу. Если бы это зависело от меня, я бы припас еще топлива на всякий случай. – Старк показал на крошечную точку на карте у берегов Саудовской Аравии. – Вот здесь было бы в самый раз. Нам лучше пробираться вдоль побережья морем, никогда не знаешь, что взбредет этим саудовцам в голову. – Чувствуя легкую дурноту, он уставился на карту, оценивая расстояние, которое предстояло покрыть. – Этот островок называется Джеллет, Жаба, потому что он похож на нее очертаниями. Никаких строений, остров совершенно пустой, но рыбалка там великолепная. Мы с Мануэлой летали туда раз или два, когда я работал в Бахрейне. Я бы сделал запас топлива там.
Старк снял летную фуражку и вытер капли пота со лба, потом снова надел ее. Морщины на его лице проступали резче, и само лицо выглядело более усталым, чем обычно: все полеты проходили с большей нервотрепкой, чем всегда, отменялись, опять ставились в план, потом отменялись снова. Эсвандиари вел себя еще отвратительнее, все были на взводе, стали раздражительными, уже несколько недель у них не было ни почты, ни каких-то контактов с домом, у большинства его людей, включая и самого Старка, имелись давно просроченные отпуска и замены. Потом еще возникали дополнительные проблемы с переселяющимся сюда Загросом. Три человека и вертолеты, и что делать с телом старого Эффера Джордона, когда оно прибудет сюда завтра? Это был первый вопрос, который Старк задал Гэваллану, когда тот начал спускаться по трапу 125-го.
– Об этом я позаботился, Дюк, – с тяжелым вздохом ответил Гэваллан, стоя на ветру, сильном и пронизывающем. – Я получил разрешение Управления воздушным движением для сто двадцать пятого. Самолет вернется сюда завтра днем, чтобы забрать гроб с телом. Я отправлю его в Англию с первым же рейсом. Ужасно. Я встречусь с его женой сразу же, как вернусь, и сделаю, что смогу.
– Чертовски обидно, что так вышло… Слава богу, с молодым Скотом все в порядке, а?
– Да, но это беда, что вообще кто-то пострадал, ужасно.
А что, если бы это был труп Скота и его гроб? – в который раз думал Гэваллан. Этот вопрос все не шел у него из головы. Что, если бы это был Скот? Удалось бы тебе и в этом случае так легко изолировать это убийство в своем сознании, чтобы оно не мешало заниматься другими делами? Нет, конечно же нет. Все, что тебе остается, – это благословлять свой йосс и делать все, что в твоих силах, – просто делать все, что в твоих силах.
– Любопытно, иранская диспетчерская служба и комитет аэропорта были потрясены не меньше нас и всячески готовы помочь. Давай пройдемся и поговорим. У меня совсем немного времени. Вот здесь почта для кое-кого из ребят и письмо от Мануэлы. С ней все в полном порядке, Дюк. Она передала, чтобы ты не волновался. Дети чувствуют себя прекрасно и хотят остаться в Техасе. Твои родители тоже в порядке. Она попросила передать это сразу же, как только я увижу тебя.
Потом Гэваллан оглушил его своей бомбой про шесть дней, и теперь разум Старка был как в тумане.
– Со всеми пичугами из Загроса у меня здесь три двести двенадцатых, один «алуэтт» и три двести шестых, не говоря уже о куче запчастей. Девять пилотов, включая Тома Лочарта и Жан-Люка, и двенадцать механиков. Это слишком много для такого рискованного трюка, как «Шамал», Энди.
– Знаю. – Гэваллан посмотрел в окно: заправщик выруливал, чтобы встать рядом со 125-м, а Джон Хогг спускался на бетон по трапу. – Сколько времени он будет заправляться?
– Если Джонни не будет слишком торопиться, три четверти часа, не меньше.
– Немного времени, чтобы составить план, – сказал Гэваллан и оглянулся на карту. – С другой стороны, его никогда не бывает достаточно. Есть в этом направлении какая-нибудь вышка, которая пустует, все еще остается закрытой?
– С десяток. Тут десятки таких, которые до сих пор находятся в том же состоянии, в каком их оставили забастовщики много месяцев назад, – заваренные двери и все такое, безумие, а? А почему ты спрашиваешь?
– Скрэг сказал, что одна из них была бы идеальным местом, где можно спрятать топливо и заправиться.
– Только не в наших краях, Энди, – нахмурился Старк. – У него там есть большие платформы, у нас же они в основном крохотные. Нет ни одной, которая могла бы принять больше одного вертолета зараз, а уж нам точно не захочется висеть рядом и ждать своей очереди. А что говорит старик Скрэг? – (Гэваллан пересказал ему.) – Думаешь, ему удастся поговорить с Руди?
– Он сказал, понадобится нескольких дней. Я теперь не могу так долго ждать. Ты не мог бы найти повод слетать в Бендер-Дейлем?
Глаза Старка прищурились.
– Конечно. Может быть, мы смогли бы отослать туда пару наших птичек и сказать, что мы их передислоцируем… даже лучше, скажем Мастаку, что передаем их туда взаймы на неделю. Нам еще удается время от времени получать разрешения на полеты, когда этот сукин сын не путается под ногами.
Гэваллан пригубил пиво, растягивая его на подольше:
– Мы больше не можем работать в Иране. То, что произошло с беднягой Джордоном, никогда не должно было случиться, и я чертовски сожалею, что не отдал приказ об эвакуации еще много недель назад. Чертовски сожалею!
– Это была не твоя вина, Энди.
– По-своему и моя тоже. В любом случае мы должны уйти отсюда. С вертолетами или без. Мы должны попытаться спасти что можно, не подвергая людей риску.
– Любое похищение будет чертовски рискованным, – мягко сказал Старк.
– Знаю. Я бы хотел, чтобы ты спросил ребят, примут ли они участие в «Шамале».
– Нам никак не удастся вывезти все свои вертолеты. Просто никак.
– Знаю, поэтому предлагаю сосредоточиться только на двести двенадцатых. – Гэваллан увидел, что Старк посмотрел на него с новым интересом. – Мак со мной согласен. Ты мог бы вывезти три своих?
Старк ненадолго задумался.
– Два – это максимум, с которым я мог бы справиться. Нам понадобятся два пилота и, скажем, один механик на машину для всяких непредвиденных ситуаций и еще несколько человек, чтобы ворочать бочки с горючим или дозаправляться в воздухе, – это как минимум. Будет непросто, но если нам повезет… – Он принялся насвистывать безо всякой мелодии. – Может быть, мы могли бы послать третий двести двенадцатый Руди в Бендер-Дейлем? Ну конечно, почему бы нет? Я скажу Мастаку, что мы отдаем им вертолет взаймы на десять дней. Ты мог бы прислать мне телекс для подтверждения с просьбой осуществить этот перевод. Но, черт, Энди, у нас все равно остаются здесь три пилота и…
Зазвонил телефон внутренней связи базы.
– Черт возьми! – раздраженно бросил Старк, вставая и подходя к аппарату. – Я настолько привык к тому, что телефоны не работают, что каждый раз, когда один из них начинает звонить, я вздрагиваю, словно ошпаренный кот в ожидании Армагеддона.
Гэваллан наблюдал за Старком: высоким, худым и таким сильным. Хотел бы я быть таким сильным, подумал он.
– А, спасибо, – говорил между тем Старк. – О’кей… Конечно, спасибо, сержант. Кто?.. Конечно соединяйте. – (Гэваллан заметил, как изменился тон его голоса, и стал слушать с большим вниманием.) – Добрый вечер… Нет, мы не можем, сейчас не можем… НЕТ! Мы не можем! Не сейчас, мы заняты. – Он положил трубку и пробормотал: «Гаденыш». – Мастак. Хочет нас видеть. «Я хочу, чтобы вы немедленно пришли ко мне в кабинет!» Задница неподтертая! – Он отхлебнул пива и немного успокоился. – Еще звонил Вазари с вышки, докладывал, что последняя из наших пташек только что села.
– Кто?
– Папаша Келли, он летал на «Флотсам», перебрасывал несколько нефтяников с одной вышки на другую. У них огромная нехватка рабочей силы, зато хоть пруд пруди толстозадых комитетчиков, которым больше нравится за молитвами следить да мартышкины судилища устраивать, чем нефть качать. – Он поежился. – Я тебе одно скажу, Энди, эти комитеты сам Сатана спонсирует. – Гэваллан отметил про себя это слово, но вслух ничего не сказал, и Старк продолжал: – Они и есть преисподняя.
– Да. Азаде чуть не убили, собирались побить камнями.
– Что?
Гэваллан рассказал ему про деревню и их побег оттуда.
– Мы до сих пор, черт подери, не знаем, как там старина Эрикки. Я видел ее перед отлетом, и она была… замороженная, пожалуй, единственное слово, которое приходит на ум. Она все еще не оправилась от шока.
Лицо Старка помрачнело еще больше. Сделав над собой усилие, он стряхнул с себя накатившую на него ярость.
– Скажем, двести двенадцатые мы вывезем, а как быть с ребятами? У нас здесь остаются три пилота и десяток механиков, которых нужно отправить до похищения, как быть с ними? И как быть с запчастями? Мы оставим здесь три двести шестых и «алуэтт»… И как быть с нашим домашним скарбом, банковскими счетами, квартирами в Тегеране, фотографиями, детскими вещами… черт, не только нашими, но и тех, кто уже выехал из страны? Если мы отсюда свалим, мы потеряем все это. Все.
– Компания возместит каждому все убытки. Я не смогу оплатить всю мелочь, но мы заплатим то, что лежит на банковских счетах, и покроем все остальное. В большинстве случаев суммы будут минимальными, потому что большинство из вас хранит деньги в Англии, снимая их оттуда по мере надобности. Последние несколько месяцев – и уж точно с тех пор, как банки забастовали, – мы кредитовали все зарплаты и пособия в Абердине. Мы заплатим за оставленную мебель и личные вещи. Мне кажется, бо́льшую часть всего этого нам все равно не удалось бы вывезти: порты до сих пор забиты, фуры практически не ходят, железная дорога не работает, грузовые перевозки по воздуху почти полностью прекратились. Потери всем компенсируют.
Старк медленно кивнул и допил пиво до последней капли.
– Даже если мы вытащим двести двенадцатые, ты все равно будешь разорен.
– Нет, – терпеливо произнес Гэваллан. – Посчитай сам. Каждый двести двенадцатый стоит миллион, каждый двести шестой – сто пятьдесят тысяч, «алуэтт» – полмиллиона. В Иране у нас двенадцать двести двенадцатых. Если мы сумеем их вытащить, мы будем в порядке, сможем и дальше заниматься бизнесом и мне удастся покрыть остальные убытки по Ирану. Впритык. Бизнес в целом на подъеме, и двенадцать двести двенадцатых удержат нас на плаву. Любые запчасти, которые мы сможем вывезти, станут дополнительным бонусом. Опять же мы могли бы сосредоточиться только на запчастях для двести двенадцатых. С нашими двести двенадцатыми мы останемся в деле.
Он старался поддерживать в себе уверенность, но она шла на убыль. Столько рогаток надо перепрыгнуть, на столько отвесных скал вскарабкаться, столько пропастей преодолеть. Да, но не забывай, что путешествие в десять тысяч лиг начинается с одного шага. Будь немножко китайцем, сказал он себе. Вспомни свое детство в Шанхае, свою старую няньку А Сунь и то, как она учила тебя йоссу – отчасти удаче, отчасти карме. «Йосс есть йосс, молодой хозяин, хороший или плохой. Иногда можно помолиться о хорошем йоссе и получить его, иногда – нет. Но, айя, не слишком доверяйтесь богам: боги – они как люди. Они спят, ходят обедать, напиваются пьяными, забывают, что им положено делать, лгут, дают обещания и снова лгут. Молитесь сколько хотите, но не полагайтесь на богов – только на себя и свою семью, да и с ней полагайтесь только на себя. Помните, боги людей не любят, молодой хозяин, потому что люди очень напоминают им их самих…»
– Разумеется, ребят мы вывезем, всех до единого. А ты тем временем поспрашивай, поищи добровольцев на наши две птички отсюда, если… если я дам отмашку по «Шамалу».
Старк оглянулся на карту:
– Конечно. Это буду я и либо Фредди, либо Папаша Келли. Оставшийся перегонит двести двенадцатый Руди и присоединится к нему в осуществлении его плана. Им лететь недалеко. – Он криво улыбнулся. – О’кей?
– Спасибо, – сказал Гэваллан, чувствуя себя очень хорошо. – Спасибо. Ты упоминал о «Шамале» Тому Лочарту, когда он был здесь?
– Конечно. Он сказал, чтобы мы на него не рассчитывали.
– О! – Доброе чувство исчезло. – Тогда и говорить не о чем. Если он остается, мы не можем двигаться дальше.
– Он уедет, Энди, нравится ему это или нет, – сочувственно произнес Старк. – Он обязан это сделать – с Шахразадой или без нее. Это самое трудное: с ней или без нее. Ему не отделаться от НВС, Валика и Исфахана.
– Наверное, ты прав, – помолчав секунду, произнес Гэваллан. – Несправедливо как-то, а?
– Да. Том – нормальный мужик, со временем он поймет. Насчет Шахразады я не так уверен.
– Мы с Маком попытались отыскать ее в Тегеране. Ездили в дом Бакравана и стучались в двери минут десять. Никакого ответа. Вчера Мак тоже туда ездил. Может быть, они просто никому не отпирают.
– Не похоже на иранцев. – Старк снял летную куртку и повесил ее в тесной прихожей. – Как только Том завтра прибудет, я отправлю его в Тегеран, если дневного света еще хватит на перелет. Самое позднее – в понедельник утром. Я как раз собирался урегулировать это с Маком сегодня во время сеанса связи.
– Хорошая мысль. – Гэваллан перешел к следующей теме. – Будь я проклят, если я знаю, что делать и с Эрикки тоже. Я виделся с Талботом, и он сказал, что сделает, что сможет, потом я ездил в финское посольство, встретился там с первым секретарем по имени Толлонен и ему тоже все объяснил. Он показался мне очень встревоженным – и таким же беспомощным. «Места там довольно дикие, и вся граница непредсказуема, как все восстания, бунты и столкновения, которые там происходят. Если тут замешан КГБ…» Он даже не стал договаривать, Дюк, просто умолк. «Если тут замешан КГБ…»
– А что с Азаде? Ее папаша, хан, неужели он не может помочь?
– Похоже, они все крупно перессорились. Она выглядела очень потрясенной. Я попросил Азаде забыть про ее иранские бумаги, сесть на сто двадцать пятый и подождать Эрикки в Эль-Шаргазе, но мое предложение окрылило ее, как чугунное ядро. Она не двинется с места, пока Эрикки не вернется. Я ей говорю, хан – сам себе закон, его рука дотянется и до Тегерана; он легко может похитить ее и отсюда, если захочет. Она говорит, иншаллах.
– С Эрикки все будет в порядке. Готов поспорить. – Старк был совершенно уверен в этом. – Его охраняют древние боги.
– Надеюсь, что так. – Гэваллан остался в парке, но ему все равно было холодно. В окно он видел, что заправка все еще продолжалась. – Как насчет чашечки чая на дорогу?
– Разумеется. – Старк прошел на кухню.
Над раковиной висело зеркало, а над газовой плиткой напротив – потертая вышивка на канве, вставленная в рамку, которую Мануэле подарила на свадьбу ее старая подруга из Фоллс-Чёрч: К ЧЕРТЯМ ДОМАШНЮЮ ГОТОВКУ. Он улыбнулся, вспоминая, как они хохотали, когда открыли подарок, потом заметил в зеркале Гэваллана, задумчиво разглядывавшего карту. Я, должно быть, сошел с ума, подумал Старк, возвращаясь мыслями к шести дням и двум вертолетам. Как, черт возьми, нам улизнуть с базы и при этом уцелеть, потому что в одном Энди прав: так или иначе, но нам тут больше делать нечего. Я, наверное, сошел с ума, что вызвался добровольцем. Но какого черта? Не можешь же ты попросить кого-нибудь из ребят пойти добровольцем, если сам не хочешь этого делать? Так-то оно так, да вот только…
Раздался негромкий стук в дверь, и она тут же открылась. Фредди Эйр тихо произнес с порога:
– Мастак направляется сюда в сопровождении «зеленой повязки».
– Заходи, Фредди, и закрой за собой дверь, – сказал Старк.
Они подождали в молчании. Повелительный стук. Старк открыл дверь и увидел высокомерную глумливую ухмылку на лице Эсвандиари. В молодом иранце рядом с ним Старк сразу узнал одного из людей муллы Хусейна и члена комитета, который его допрашивал.
– Салам, – вежливо произнес Старк.
– Салам, ага, – ответил парень с застенчивой улыбкой. Он был в толстых очках с треснувшими линзами, в старой, совсем вытершейся одежде и с М-16.
В один миг разум Старка вошел в режим перегрузки, и он услышал собственный голос, говоривший:
– Мистер Гэваллан, полагаю, вы знакомы с Мастаком?
– Меня зовут Эсвандиари, мистер Эсвандиари! – зло выпалил иранец. – Сколько раз вам это повторять? Гэваллан, вашей компании очень пойдет на пользу, если вы избавитесь от этого человека прежде, чем мы вышвырнем его из страны как лицо нежелательное!
Гэваллан вспыхнул от подобной грубости:
– Э-э, погодите-ка минутку, капитан Старк – наш лучший капи…
– Ты, Мастак, к тому же сукин сын! – взорвался Старк, сжимая кулаки; внезапно его фигура стала настолько грозной, что Эйр и Гэваллан ошеломленно застыли, Эсвандиари попятился, а молодой иранец с зеленой повязкой открыл рот от изумления. – Ты всегда был выскочкой, и я бы называл тебя Эсвандиари, или как тебе там еще хочется, если бы не то, что ты сделал с капитаном Эйром. Поганка ты бесхребетная, размазать бы тебя по стенке, и я тебя размажу, дай только срок!
– Я отдам вас под суд. Завтра же комите…
– Ты – желтопузый пожиратель верблюжьего кала, поэтому пойди выдуй его у себя из задницы. – Старк с презрительной миной повернулся к «зеленой повязке», который все так же смотрел на него разинув рот, и без всякой паузы перешел на фарси, и голос его теперь звучал вежливо и почтительно. – Ваше превосходительство, я сказал этому псу, – он показал в сторону Эсвандиари, – что он пожиратель верблюжьего кала, который не имеет мужества и которому нужны мужчины с оружием, чтобы они защищали его, пока он приказывает другим мужчинам избивать и запугивать безоружных мирных людей моего племени вопреки закону, который отказывается… – Задыхаясь от ярости, Эсвандиари попытался перебить его, но Старк продолжал, повысив голос: – Который отказывается выйти против меня как мужчина – с ножом, мечом, ружьем или кулаком, – дабы избежать кровной родовой вражды, согласно обычаям бедуинов, а также и моим обычаям.
– Кровная вражда?! Вы с ума сошли! Во имя Аллаха, какая еще кровная вражда? Кровная вражда запрещена законом!.. – закричал Эсвандиари.
Пока он продолжал свою тираду, Гэваллан и Эйр беспомощно наблюдали, не понимая ни слова на фарси и совершенно ошарашенные этим взрывом ярости у Старка.
Но молодой иранец закрыл уши от Эсвандиари, потом поднял руку, все еще находясь под большим впечатлением от Старка и его познаний и изрядно ему завидуя.
– Прошу вас, ваше превосходительство Эсвандиари, – сказал молодой иранец, глядя на Эсвандиари глазами, увеличенными толстыми линзами очков, и, когда тот замолчал, обратился к Старку: – Вы настаиваете на древнем праве кровной мести против этого человека?
Старк слышал удары собственного сердца и свой голос, твердо сказавший:
– Да. – Он понимал, что затеял опасную игру, но чувствовал, что должен довести ее до конца. – Да.
– Как может неверный настаивать на этом праве?! – в бешенстве завопил Эсвандиари. – У нас здесь не Аравийская пустыня, наши законы запрещают кров…
– Я настаиваю на этом праве!
– На все воля Аллаха, – произнес «зеленая повязка» и посмотрел на Эсвандиари. – Может быть, этот человек и не совсем неверный, не по-настоящему. Этот человек имеет право настаивать на том, что хочет, ваше превосходительство.
– Вы рехнулись? Конечно же, он неверный, и разве вам не известно, что кровная месть запрещена законом? Болван, это противозаконно, это про…
– Вы не мулла! – воскликнул молодой человек, тоже разозлившись. – Вы не мулла, чтобы говорить, что по закону, а что нет! Закройте рот! Я вам не безграмотный землепашец, я умею читать и писать, и я член комитета, который поддерживает здесь мир и порядок, а вы теперь ставите этот мир под угрозу. – Он впился горящим взглядом в Эсвандиари, который снова отступил на шаг. – Я спрошу у комитета и муллы Хусейна, – сказал он Старку. – Маловероятно, что они согласятся, но… на все воля Аллаха. Я согласен, что закон есть закон и что человеку не нужны другие люди с оружием, чтобы избивать невооруженных невинных людей вопреки закону или даже наказывать зло, каким бы большим оно ни было, – только сила Аллаха. Я оставляю вас с Богом. – Он повернулся, чтобы уйти.
– Одну минуту, ага, – сказал Старк, снял с крюка у открытой двери запасную парку и протянул ее иранцу. – Вот, прошу вас, примите этот скромный дар.
– Я ни в коем случае не могу его принять, – ответил юноша, глядя на парку широко открытыми глазами: ему очень хотелось ее получить.
– Пожалуйста, ваше превосходительство, этот дар настолько незначителен, что едва достоин упоминания.
Эсвандиари открыл было рот, но тут же закрыл его, когда юноша в упор посмотрел на него и снова перенес свое внимание на Старка.
– Я ни в коем случае не могу принять его, это такой богатый подарок, я никак не могу принять его от вашего превосходительства.
– Я прошу вас, – терпеливо настаивал Старк, соблюдая формальности, потом, по истечении некоторого времени, развернул куртку, чтобы юноша смог ее надеть.
– Что же, раз вы настаиваете… – произнес иранец, изображая нежелание; он передал свою М-16 Эйру, пока надевал длинную парку; остальные не вполне понимали, что происходит, за исключением Эсвандиари, который стоял и смотрел, поклявшись про себя, что отомстит. – Благодарю вас, ага. – Юноша увидел выражение лица Эсвандиари, и его отвращение к нему стало еще сильнее: разве он не принял самый обычный пешкеш, на который имел полное право? – Я постараюсь убедить комитет предоставить вашему превосходительству то право, которого вы добиваетесь, – сказал он Старку и с довольным видом ушел, растворившись в сумерках.
Старк тут же повернулся к Эсвандиари:
– Ну, какого черта тебе надо?
– У многих пилотов летные удостоверения и виды на жительство просрочены и…
– Ни одно британское или американское летное удостоверение не просрочено, только иранские, а они выдаются автоматически, если первые в порядке! Разумеется, они просрочены! Разве управление вашей компании не стоит на замке уже много месяцев? Пора бы тебе вытащить свою башку из своей задницы!
Эсвандиари побагровел, как свекла, и, едва он открыл рот, чтобы ответить, как Старк повернулся к нему спиной и впервые посмотрел прямо на Гэваллана:
– Совершенно очевидно, что работать здесь дальше невозможно, мистер Гэваллан. Вы теперь и сами все видели. Нас притесняют, Фредди вон избили, наши решения отменяют, и мы никак не можем работать по уши в подобном дерьме. Я думаю, вам следует закрыть базу месяца на два. Немедленно! – добавил он.
Гэваллан вдруг все понял.
– Согласен, – кивнул он и перехватил инициативу, а Старк облегченно выдохнул, протолкался мимо них в комнату и с напускным раздражением плюхнулся в кресло, чувствуя, как сердце колотится в груди. – Я закрываю базу немедленно. Вертолеты и людей разошлем по другим местам базирования. Фредди, собери пять человек, у которых просрочен отпуск, и посади их прямо сейчас с вещами на борт сто двадцать пятого, прямо сейчас и…
– Вы не можете закрыть базу, – огрызнулся Эсвандиари. – И у вас нет разреше…
– Она уже закрыта, клянусь Создателем! – отрезал Гэваллан, распаляя себя до олимпийского гнева. – Это мои вертолеты и мои люди, и мы не собираемся терпеть все эти издевательства и побои. Фредди, у кого просрочен отпуск?
Эйр бесцветным голосом начал перечислять имена, и Эсвандиари испытал шок. Закрытие базы его совсем не устраивало. Разве министр Киа не собирался приехать сюда с инспекцией в следующий четверг и разве он не собирался в этот день преподнести ему невиданный пешкеш? Если база будет закрыта, это разрушит все его планы.
– Вы не имеете права вывозить наши вертолеты с данной территории без моего разрешения! – прокричал он. – Они являются иранской собственностью!
– Они являются собственностью совместного предприятия, когда за них будет произведена оплата! – проорал в ответ Гэваллан; в гневе он мог нагнать страху на кого угодно. – Я намерен подать жалобу в высшие инстанции на то, что вы саботируете прямой приказ имама восстановить нормальную добычу нефти. Именно так! Вы…
– Я запрещаю вам закрывать базу! Я добьюсь, что комитет бросит Старка в тюрьму за бунт и неповиновение, если вы…
– Чушь собачья! Старк, я приказываю вам закрыть базу. Мастак, вы, похоже, забыли, что у нас широкие связи. Я буду жаловаться непосредственно министру Али Киа. Он является советником правления нашей компании, и он разберется и с вами, и с «Иран ойл»!
Эсвандиари побледнел:
– Министр Киа вхо… входит… в совет директоров?
– Да-да, именно так. – На долю секунды Гэваллан был сбит с толку. Он воспользовался именем Киа как единственного человека, известного ему в нынешнем правительстве, и был поражен тем впечатлением, которое оно произвело на Эсвандиари, но, не подавая виду, на ходу перестроился, развивая успех. – Мой близкий друг Али Киа разберется со всем этим безобразием! И с вами. Вы предатель интересов Ирана! Фредди, сажай пять человек на борт сто двадцать пятого немедленно! И, Старк, завтра с восходом вы отправите все до единого вертолеты, которые у нас здесь есть, в Бендер-Дейлем – с самым восходом!
– Слушаюсь, сэр-р-р!
– Погодите, – пробормотал Эсвандиари, видя, как рушатся все его планы. – Нет необходимости закрывать базу, мистер Гэваллан. Возможно, были какие-то недоразумения, главным образом из-за Петрофи и этого человека Затаки. Избиение не имело ко мне никакого отношения, я тут ни при чем! – Он заставлял свой голос звучать убедительно, но внутри ему хотелось визжать от ярости и видеть их всех в тюремной камере, избиваемых плетьми, вопящих и умоляющих о милосердии, которого они никогда от него не увидят. – Нет необходимости закрывать базу, мистер Гэваллан. Все полеты могут проходить как обычно.
– База закрыта! – повелительно повторил Гэваллан и бросил взгляд на Старка, ища подсказки. – Как бы я ни был против.
– Так точно, сэр. Вы правы. – Старк заговорил очень почтительно. – Разумеется, вы вправе закрыть базу. Мы можем передислоцировать вертолеты или законсервировать их. Бендер-Дейлему немедленно нужен двести двенадцатый для… для обслуживания их контракта с «Иран-Тода». Возможно, мы могли бы послать им один из наших и законсервировать остальные.
Эсвандиари торопливо заговорил:
– Мистер Гэваллан, работа с каждым днем все больше возвращается к нормальной. Революция победила и закончилась, имам стоит у власти. Комитеты… комитеты скоро исчезнут. Необходимо будет обслуживать все контракты «Герни», понадобится вдвое больше двести двенадцатых. Что же касается продления просроченных разрешений… Иншаллах! Мы подождем тридцать дней. Не нужно прекращать работу. Не стоит торопиться, мистер Гэваллан, вы были на этой базе долгое время, у вас здесь большие инвестиции, и…
– Я знаю, сколько у нас здесь инвестиций, – оборвал его Гэваллан с неподдельным озлоблением; эти медоточивые интонации вызывали у него омерзение. – Очень хорошо, капитан Старк, я последую вашему совету, и, клянусь Создателем, вам лучше с ним не промахнуться. Сажайте двух человек сегодня вечером на сто двадцать пятый, их замена прибудет на следующей неделе. Отправьте двести двенадцатый в Бендер-Дейлем завтра. На какой срок они собираются одолжить его у вас?
– На шесть дней, сэр, машина вернется в следующее воскресенье.
Гэваллан повернулся к Эсвандиари:
– Машина вернется при условии, что ситуация здесь изменится к лучшему.
– Двести двенадцатый принадлежит нам… Двести двенадцатый относится к вертолетному парку этой базы, мистер Гэваллан, – быстро поправился Эсвандиари. – Он находится у нас на балансе. Машина должна будет вернуться. Что касается людей, согласно правилам, сначала прибывают пилоты и механики на замену, а потом убывают отпускники…
– Значит, мы поменяем правила, мистер Эсвандиари, или я закрываю базу сейчас же! – резко возразил Гэваллан, продолжая надеяться на лучшее. – Старк, отправляйте двух человек с самолетом сегодня вечером, остальных, кроме самого необходимого персонала, – в четверг, и мы пришлем сюда сто двадцать пятый в пятницу с полным комплектом людей на замену, однако при условии, что ситуация на базе нормализуется.
Старк увидел, как Эсвандиари снова закипает, и быстро добавил:
– Нам не разрешается летать в священный день, сэр. Смена должна будет прибыть утром в субботу. – Он взглянул на Эсвандиари. – Вы не согласны?
Какое-то мгновение Эсвандиари казалось, что он сейчас взорвется: скопившаяся в нем злоба почти прорвалась наружу.
– Если вы… если вы извинитесь за все отвратительные ругательства и за свое отвратительное поведение.
Повисло долгое молчание. Дверь так и оставалась открытой, в комнате стало холодно, но Старк чувствовал, как между лопатками у него сбегают струйки пота, пока он взвешивал свой ответ. Они многого добились, если «Шамал» действительно будет приведен в действие, но Эсвандиари не был дураком, и быстрая сдача позиций вызовет у него подозрения, так же как отказ мог бы поставить под угрозу все, чего они достигли.
– Извиняться я ни за что не буду. Но в будущем готов называть вас мистер Эсвандиари, – сказал Старк.
Не говоря ни слова, Эсвандиари повернулся и вышел. Старк закрыл за ним дверь; его рубашка под свитером прилипла к спине.
– Черт возьми, Дюк, что это было? – сердито спросил Эйр. – Ты что, совсем спятил?
– Минуточку, Фредди, – вмешался Гэваллан. – Дюк, Мастак согласится на все это?
– Я… я не знаю. – Старк сел, колени у него дрожали. – Господи!
– Если да… если он согласится… Дюк, ты был великолепен! Это была гениальная идея, гениальная!
– Ты поймал мяч, Энди, ты забил его в ворота.
– Если этот гол будет засчитан. – Гэваллан вытер пот со лба и начал объяснять все Эйру, но в этот момент зазвонил телефон.
– Алло? Старк слушает… Конечно, минутку… Энди, это с диспетчерской вышки. Мак-Ивер хочет поговорить с тобой по ВЧ-связи. Вазари спрашивает, подойдешь ли ты прямо сейчас или свяжешься с ним позже. Мак-Ивер говорит, он получил известия от человека по имени Эвисъярд.
Когда Гэваллан в диспетчерской переключился на передачу, его едва не стошнило от беспокойства. Вазари наблюдал за ним, еще один говорящий по-английски иранец из «зеленых повязок» следил за ним так же внимательно.
– Да, капитан Мак-Ивер?
– Добрый вечер, мистер Гэваллан, рад, что удалось вас застать. – Голос Мак-Ивера пробивался сквозь помехи и звучал вполне буднично. – Как слышите меня?
– Три на пять, капитан Мак-Ивер, продолжайте.
– Я только что получил телекс от Лиз Чэнь. В нем говорится: «Пожалуйста, передайте мистеру Гэваллану нижеследующий телекс, который датирован двадцать пятым февраля и только что получен: „Ваша просьба удовлетворена. Массон Эвисъярд“. Копия направлена в Эль-Шаргаз. Конец текста».
Некоторое время Гэваллан боялся поверить своим ушам.
– Удовлетворена?
– Да, повторяю: «Ваша просьба удовлетворена». Телекс подписан Массоном Эвисъярдом. Что мне им ответить?
Гэваллан с трудом спрятал охватившее его ликование. Массоном звали его лондонского друга из регистрационного управления Министерства авиации, а «просьба» касалась временного внесения в британский реестр всех их вертолетов, задействованных в Иране.
– Просто подтвердите получение, капитан Мак-Ивер.
– Мы можем продолжать планирование.
– Да, согласен. Я улетаю через пару минут, у вас есть еще что-нибудь?
– Пока нет. Обычные рабочие вопросы. Я ознакомлю капитана Старка с обстановкой на данный момент во время нашего обычного сеанса связи. Очень рад насчет Массона, желаю мягкой посадки.
– Спасибо, Мак, и вам всего доброго. – Гэваллан щелкнул тумблером и передал микрофон юному сержанту Вазари. Он заметил тяжелые кровоподтеки, сломанный нос и несколько выбитых зубов. Но ничего не сказал. Что тут скажешь? – Спасибо, сержант.
Вазари показал в окно на площадку внизу, где заправочная команда сматывала длинные шланги на барабаны.
– Самолет полностью заправлен, с… – Он оборвал себя в последний момент, едва не произнеся привычное «сэр». – Мы… э-э, у нас не работают огни на взлетно-посадочной полосе, поэтому вам лучше поторопиться на борт.
– Благодарю вас. – Гэваллан испытывал почти самое настоящее головокружение, направляясь к лестнице.
Аппарат внутренней высокочастотной связи базы со скрежетом ожил.
– Говорит начальник базы. Свяжите меня с мистером Гэвалланом.
Вазари тут же щелкнул переключателем.
– Есть, сэр. – Он нервно протянул микрофон Гэваллану, который тут же насторожился. – Это май… извините, теперь он полковник Чангиз.
– Да, полковник? Эндрю Гэваллан.
– Иностранным гражданам запрещено пользоваться высокочастотной связью для передачи закодированных сообщений. Кто такой Массон Эвисъярд?
– Инженер-конструктор, – ответил Гэваллан. Это было первое, что пришло ему в голову. Будь внимательней, этот сукин сын умен. – Я, безусловно, не пытался пере…
– В чем заключалась ваша «просьба» и кто такая эта… – Секундная пауза и приглушенные голоса на другом конце. – Кто такая Лиз Чэнь?
– Лиз Чэнь – моя секретарша, полковник. Моя просьба состояла в том… – «В чем?» – хотелось крикнуть ему, потом сразу, в одно мгновение, ответ сложился в его голове, – чтобы спроектировать посадочные места в салоне в конфигурации шесть рядов по два кресла на каждую сторону от прохода в новом вертолете марки Х63. Производители предлагали иную конфигурацию, но наши инженеры полагают, что размещение мест шесть на четыре повысит безопасность и обеспечит быстроту покидания салона в экстренной ситуации. Кроме того, она также сэкономит нам деньги и, во…
– Да, очень хорошо, – раздраженно прервал его полковник. – Повторяю, высокочастотной связью пользоваться можно только с предварительного разрешения, пока не будет отменен режим чрезвычайной ситуации, и уж, безусловно, не для передачи закодированных сообщений. Дозаправка вашего самолета завершена, вам дано разрешение на немедленный взлет. Завтрашняя посадка вашего самолета с целью забрать тело погибшего в Загросе сотрудника не разрешается. Эхо-Танго-Лима-Лима может вернуться в понедельник с одиннадцати до двенадцати часов утра при условии получения подтверждения из штаба ВВС, которое будет передано на станцию радиолокационного слежения на Кише. Доброй ночи.
– Но мы уже получили официальное разрешение Тегерана, сэр. Мой пилот передал его вашему дежурному офицеру по посадкам сразу же, как только мы приземлились.
Тон полковника стал еще жестче.
– Разрешение на понедельник подлежит утверждению штабом ВВС Ирана. Штабом ВВС Ирана. Это база иранских военно-воздушных сил, ваша деятельность определяется правилами и порядком работы иранских ВВС, и вы будете соблюдать правила и порядок работы иранских ВВС. Вам понятно?
После паузы Гэваллан произнес:
– Да, сэр, я понимаю, но мы гражданская компа…
– Вы в Иране, на территории базы иранских ВВС и потому подпадаете под действие правил и порядка работы иранских ВВС.
Канал связи опустел. Вазари нервно поправил предметы на своем и без того безукоризненно аккуратном рабочем столе.
Назад: Пятница 23 февраля
Дальше: Воскресенье 25 февраля
