Пятница
23 февраля
Глава 43
НЕПОДАЛЕКУ ОТ БАЗЫ «ТЕБРИЗ-1», В ДЕРЕВНЕ АБУ-МАРД. 06:17. На рассвете лицо другого Махмуда, исламско-марксистского муллы, было искажено от ярости.
– Ты возлежала с этим мужчиной? – орал он. – Как перед Богом, отвечай, ты возлежала с ним?
Азаде сидела перед ним на коленях, пораженная паникой:
– Вы не имеете права врываться в…
– Ты возлежала с этим мужчиной?
– Я… я верна своему… своему мужу, – охнула она.
Всего лишь несколько мгновений назад они с Россом сидели на ковре в его лачуге, быстро доедая то, что она принесла с собой, радуясь, что были вместе, готовые немедленно отправиться в путь. Староста с благодарностью и почтением принял пешкеш – четыре золотые монеты ему, и одну она тайно передала его жене, – а потом сказал, чтобы они сразу же, как поедят, потихоньку выскользнули из деревни с того края, где стоял лес, и благословил их. Вдруг дверь распахнулась, внутрь ворвались чужие люди, толпой навалились на Росса и выволокли обоих наружу, швырнув ее к ногам Махмуда и осыпая Росса ударами.
– Я верна, я клянусь в этом, я вер…
– Верна? Почему ты не в чадре? – кричал он.
Большинство жителей деревни уже собралось вокруг них, молчаливые и напуганные. С полдюжины вооруженных мужчин стояли, опершись на свои винтовки; двое стояли над Россом, который лежал без сознания лицом в снегу, красном от крови, струйкой сбегавшей по рассеченному лбу.
– Я была… Я пришла в чадре, но я… я сняла ее, пока ела…
– Ты сняла чадру в доме с закрытой дверью, чтобы поесть с чужим мужчиной? Что еще ты сняла с себя?
– Ничего, ничего, – ответила она, еще больше паникуя и плотнее запахиваясь в свою курточку с расстегнутой молнией. – Я только ела, и он не чужой, он старый мой друг… старый друг моего мужа, – торопливо поправилась она, но ее оговорка не прошла незамеченной. – Абдолла-хан мой отец, и вы не имеете никакого пра…
– Старый друг? Если ты невиновна, тебе нечего бояться! Перед лицом Аллаха, ты возлежала с ним? Поклянись!
– Староста, пошлите за моим отцом, пошлите за ним!
Мустафа не тронулся с места. Все вокруг впились в нее взглядом. Беспомощная, Азаде увидела кровь на снегу, ее Джонни застонал, приходя в себя.
– Клянусь Аллахом, я верна своему мужу! – вскричала она.
Крик прокатился над всеми ними, проник в сознание Росса и выдрал его из забвения.
– Отвечай на вопрос, женщина! Да или нет. Во имя Аллаха, ты возлежала с ним? – Мулла возвышался над ней, как больной ворон, жители деревни ждали, все ждали, ждали деревья, ждал ветер – даже Бог. Иншаллах.
Страх оставил ее. На его место пришла ненависть. Глядя в глаза человеку по имени Махмуд, она поднялась на ноги.
– Клянусь Аллахом, я всегда была и остаюсь верной своему мужу! – провозгласила она. – Клянусь Аллахом, да, я любила этого человека, много лет тому назад.
– Блудница! Распутница! Ты открыто признаешь свою вину. Ты будешь наказана в соот…
– Нет! – Крик Росса покрыл слова муллы. Англичанин поднялся на колени, и хотя два моджахеда уперлись винтовками ему в затылок, он не обращал на них внимания. – Ее высочество не виновата. Я… я один виноват, только я, один я!
– Ты понесешь положенное наказание, неверный, можешь не беспокоиться, – сказал Махмуд и повернулся к жителям деревни. – Вы все слышали, как эта блудница призналась в прелюбодеянии, вы все слышали, как этот неверный признался в прелюбодеянии. Для нее есть только одно наказание. Для неверного… Как следует поступить с неверным?
Жители деревни ждали. Мулла был не их муллой, и родом он был не из их деревни, и муллой он был не настоящим, а исламско-марксистским. Он пришел сюда незваным. Никто не знал, почему он здесь появился, люди знали лишь то, что он возник внезапно, как гнев Аллаха, со своими левыми приспешниками – тоже не из их деревни. Не настоящие шииты, а всего лишь безумцы. Разве не говорил имам пятьдесят раз, что все подобные люди были безумцами, которые почитали Аллаха лишь на словах, втайне поклоняясь сатанинскому Марксу-Ленину?
– Итак? Должен ли он разделить ее наказание?
Ему никто не ответил. Мулла и его люди были вооружены.
Азаде чувствовала на себе сверлящие взгляды, но больше не могла ни пошевелиться, ни сказать что-нибудь. Она просто стояла там, ее колени дрожали, голоса доносились словно издалека, даже крики Росса: «Вы не имеете права судить меня или ее. Вы оскверняете имя Аллаха…» – оборвавшиеся, когда один из иранцев, стоявших над ним, пихнул его ногой в спину, а когда Росс ткнулся лицом в снег, наступил ему сапогом на шею, придавив к земле.
– Оскопить его, и дело с концом, – произнес он.
А другой добавил:
– Нет, это женщина его искушала. Разве я не видел вчера вечером, как она поднимала перед ним свою чадру в хижине? Вы только посмотрите на нее, как она искушает нас всех. Разве правильное наказание для него не сто плетей?
Третий предложил:
– Он касался ее руками, отрубите ему руки.
– Хорошо, – кивнул Махмуд. – Сначала руки, потом кнут. Привяжите его!
Азаде попыталась крикнуть, протестуя против такого зла, но ни один звук не вырвался наружу, кровь гудела у нее в ушах, желудок сжимался, разум затуманился, когда ее Джонни, сопротивляющегося, брыкающегося, рывком подняли на ноги, чтобы привязать к двум стропилам, торчавшим из-под крыши одной из лачуг. Азаде вспомнила, как однажды, когда они с Хакимом были детьми, он, желая похвастаться перед ней, поднял камень и запустил им в кошку, вспомнила, как кошка пронзительно мяукнула, перекувыркнувшись от удара, потом встала на лапы, снова упала, чуть живая, и попыталась отползти в сторону, все время пронзительно мяукая, пока охранник не пристрелил ее, только теперь… теперь Азаде знала, что никто не пристрелит ее. Она с воплем метнулась к Махмуду, выставив вперед скрюченные пальцы с ногтями, но силы покинули ее, и она потеряла сознание.
Махмуд взглянул на нее сверху вниз.
– Отнесите ее к стене, – приказал он своим людям, – потом принесите ее чадру. – Он повернулся к жителям деревни. – Кто у вас тут мясник? Кто работает деревенским мясником? – Ему никто не ответил, и его голос стал жестче. – Староста, кто ваш мясник?
Староста тут же показал на человека в толпе, низкорослого, в грубой одежде.
– Абрим, Абрим наш мясник.
– Ступай и принеси свой самый острый нож, – сказал ему Махмуд. – Остальные пусть собирают камни.
Абрим отправился исполнять приказание.
– На все воля Аллаха, – бормотали друг другу жители деревни.
– Кто-нибудь когда-нибудь видел побивание камнями? – спросил кто-то.
Очень старая женщина ответила:
– Я видела это один раз. Это было в Тебризе, когда я была маленькой девочкой. – Ее голос дрогнул. – Прелюбодейка была женой хозяина лавки на базаре. Ее любовник тоже был базаари, и ему отрубили голову перед мечетью, потом мужчины побили ее камнями. Женщины тоже могли бросать камни, если хотели, но они не бросали, я не видела ни одной, которая сделала бы это. Это заняло много времени, побивание камнями, и меня потом много лет преследовали ее вопли.
– Прелюбодеяние – великое зло и должно быть наказано, кто бы его ни совершил, даже она. Коран говорит, сто плетей мужчине… Мулла устанавливает наказание по закону, не мы, – сказал староста.
– Но он не настоящий мулла, и имам предупреждал против их зла!
– Мулла есть мулла, и закон есть закон, – мрачно произнес Мустафа, в глубине сердца желая, чтобы хан был унижен, а эта женщина, внушавшая предосудительные мысли их детям, была уничтожена. – Собирайте камни.
Махмуд стоял в снегу, не обращая внимания ни на холод, ни на жителей деревни, ни на диверсанта, который стонал, ругался и отчаянно пытался освободиться от пут, ни на женщину, неподвижно лежавшую у стены.
Сегодня утром, до рассвета, когда он пришел на базу, чтобы взять ее под свой контроль, он услышал новость о том, что диверсант, которого все искали, был в деревне, был там вместе с ней. Женщиной из сауны, подумал он, чувствуя, как в нем поднимается злоба, той, которая так бесстыдно показывала себя, высокородным отродьем проклятого хана, который притворяется нашим покровителем, а на самом деле предал нас, предал меня, уже попытавшись убить меня вчера вечером – пулеметная очередь снаружи мечети после последней молитвы, которая убила многих, но не меня. Хан попытался сделать так, чтобы убили меня, меня, который находится под защитой священного слова о том, что ислам вместе с Марксом-Лениным – это единственный способ помочь миру подняться с колен.
Махмуд перевел на нее глаза, увидел длинные ноги в голубых лыжных штанах, непокрытые волосы, рассыпавшиеся по плечам, груди, натянувшие спереди ее бело-голубую лыжную куртку, ненавидя ее за поднимавшееся в нем искушение. Один из его людей набросил на нее чадру. Она негромко простонала, но в сознание не пришла.
– Я готов, – сказал мясник, пробуя лезвие пальцем.
– Сначала правую руку. – Махмуд повернулся к своим людям. – Перевяжите ему руки в предплечье.
Они туго перетянули ему руки полосами мешковины, выдранной из окна хижины. Жители деревни начали напирать, чтобы получше все видеть, а Росс собрал всю свою волю, чтобы не дать ужасу прорвать дамбу внутри него, видя только щербатое от оспин лицо поверх мясницкого ножа, грязные усы и спутанную бороду, пустые глаза, большой палец, рассеянно проверяющий остроту лезвия. Потом краем глаза он уловил какое-то движение. Росс увидел, что Азаде пришла в себя, и вспомнил.
– Граната! – закричал он. – Азаде, граната!
Она ясно услышала его и полезла рукой в карман, пытаясь вытащить ее оттуда, пока он кричал, снова и снова, еще больше ошарашивая мясника, привлекая внимание всех к себе. Мясник с проклятием сделал шаг вперед, крепко схватил его за правую руку, поражаясь ей, покрутил ее туда-сюда с ножом наготове, прикидывая, где ему будет удобнее резать сухожилия сустава, дав Азаде как раз достаточно времени, чтобы встать на ноги и метнуться вперед, преодолев несколько шагов, которые разделяли их. Она с размаху врезалась в него, опрокинув на спину, нож полетел в снег. Мгновенно развернувшись к Махмуду, она вырвала чеку и замерла, дрожа, сжимая рычаг в своей маленькой ладони.
– Отойдите прочь от него! – вскричала она. – Прочь!
Махмуд не шевельнулся. Все остальные бросились врассыпную, кого-то сбили с ног, все торопились убраться с площади, подальше от опасности, крича и ругаясь.
– Быстро, сюда, Азаде! – крикнул Росс. – Азаде!
Она услышала его сквозь туман, застилавший ее сознание, и подчинилась, отступив назад, ближе к нему, не спуская глаз с Махмуда; в уголках ее рта заблестели пузыри пены. Потом Росс увидел, как Махмуд повернулся и отошел к одному из своих людей, стоявших на безопасном расстоянии, и простонал, понимая, что сейчас произойдет.
– Быстро возьми нож и перережь веревки, – сказал он, чтобы отвлечь ее. – Не отпускай рычаг… Я пока пригляжу за ними.
За ее спиной он видел, как мулла взял винтовку у одного из своих людей, передернул затвор и повернулся к ним. Нож мясника уже был у нее в руке, и она потянулась к веревкам, привязывавшим его правую руку к стропилу. Росс знал, что пуля убьет или ранит ее, рычаг взрывателя освободится, четыре секунды ожидания – и потом забвение для них обоих, но быстрое, и чистое, и без надругательств.
– Я всегда любил тебя, Азаде, – прошептал он и улыбнулся, и она посмотрела на него, пораженная, и улыбнулась в ответ.
Прогремел винтовочный выстрел, и его сердце остановилось, потом еще один и еще, но они были сделаны не Махмудом, а пришли из леса, и Махмуд теперь корчился и вопил от боли на снегу. Потом вслед за выстрелами прилетел голос:
– Аллах-у акбар! Смерть всем врагам Аллаха! Смерть всем левым, смерть врагам имама!
С ревом ярости один из моджахедов бросился в сторону леса и умер. Остальные тут же в панике разбежались, спеша укрыться. Через несколько секунд площадь опустела, были слышны только захлебывающиеся подвывания Махмуда; чалма слетела с его головы и валялась рядом. В лесу командир группы ликвидаторов Туде из четырех человек, которая выслеживала муллу со вчерашнего дня, заткнул ему рот пулеметной очередью, после чего все четверо отступили вглубь леса так же бесшумно, как и появились.
Росс и Азаде тупо смотрели на опустевшую деревню.
– Не может быть… не может быть… – бормотала она по-прежнему безумно.
– Не отпускай рычаг! – хрипло скомандовал он. – Не отпускай рычаг. Быстро перережь веревки… Скорей!
Нож был острым как бритва. Ее руки дрожали и двигались медленно, и один раз она порезала его, но не сильно. Освободившись от пут, Росс в ту же секунду схватил гранату. Его руки покалывало тысячью иголок и сильно ломило, но он удержал рычаг и снова задышал. Пошатываясь, Росс шагнул в лачугу, отыскал свой кукри, запутавшийся в одеяле, когда на него набросились, сунул его в ножны и взял свой карабин. На пороге он остановился.
– Азаде, возьми свою чадру и рюкзак и иди за мной. – (Она смотрела на него широко раскрытыми глазами.) – Скорей!
Она подчинилась ему, как робот, и он вывел ее из деревни в лес, держа в правой руке гранату, в левой – карабин. Они бежали, спотыкаясь, с четверть часа, потом Росс остановился и прислушался. Их никто не преследовал. Азаде, тяжело дыша, стояла за его спиной. Он увидел, что она захватила с собой свой рюкзачок, но забыла чадру. Ее голубой лыжный костюм был хорошо заметен на снегу и среди деревьев. Он снова заторопился вперед. Она, пошатываясь, последовала за ним; говорить она не могла. Еще сотня шагов, и по-прежнему никакой опасности.
Останавливаться рано. Он двинулся дальше, теперь уже медленнее, отбитый бок невыносимо ломило, рвота подступила к самому горлу, граната все еще была на взводе, Азаде шатало еще больше. Росс нашел тропинку, которая вела к базе с обратной стороны. Их по-прежнему никто не преследовал. Недалеко от небольшого холма позади жилища Эрикки он остановился, поджидая Азаде, и тут желудок его взбунтовался, он покачнулся, упал на колени, и его вырвало. Росс кое-как поднялся и полез на холм, где их будет труднее заметить. Когда Азаде присоединилась к нему, она еле держалась на ногах, судорожно ловя ртом воздух. Она без сил осела на снег рядом с ним, борясь с тошнотой.
Внизу у ангара Росс видел 206-й, один из механиков мыл вертолет. Хорошо, подумал Джонни, может быть, его готовят к полету. Трое вооруженных революционеров сгрудились на ближайшей веранде под козырьком над порогом одного из трейлеров и курили, прячась от несильного ветра. Никаких признаков жизни на остальной территории базы, хотя Росс заметил дымок, поднимавшийся над трубами жилища Эрикки, еще одного трейлера, где жили механики, и кухни. Со своего места он мог видеть дорогу. Дорога по-прежнему была перекрыта, люди охраняли заставу, останавливая некоторые грузовики и легковые машины.
Его взгляд вернулся к иранцам на веранде, и он вспомнил Гуэнга и то, как его тело болталось, словно мешок с костями, в кузове грузовичка в грязи у них под ногами. Может быть, под ногами этих самых людей, может быть, нет. На мгновение от силы обуявшей его ярости у него заболела голова. Он коротко оглянулся на Азаде. Спазм у нее прошел, однако она все еще была в шоке, не видя его по-настоящему; струйка рвоты стекала по ее подбородку. Рукавом Росс вытер ей лицо.
– Мы теперь в полном порядке, отдохни немного, потом двинемся дальше.
Она кивнула и откинулась назад на руки, опять погрузившись в собственный мир. Росс снова сосредоточился на базе.
Прошло десять минут. Почти никаких перемен. Покрывало облаков над головой было грязно-серым, отяжелевшим от снега. Двое вооруженных иранцев вошли в контору, и Росс время от времени видел их силуэты в окнах. Третий почти не обращал внимания на 206-й. Другого движения не было. Потом из кухни появился повар, помочился в снег и вернулся назад. Росс подождал еще. Теперь один из охранников оставил контору и побрел по снегу к трейлеру механиков, винтовка М-16 болталась у него на плече. Он открыл дверь и скрылся внутри, но через секунду снова возник на пороге. С ним был высокий европеец, одетый как летчик, и еще один человек. Росс узнал пилота Ноггера Лейна и второго механика. Механик что-то сказал Лейну, потом помахал рукой и вернулся в трейлер. Охранник и пилот направились к 206-му.
Похоже, все, подумал Росс, чувствуя, как учащенно забилось сердце. Он неуклюже проверил карабин – граната, зажатая в правой руке, мешала ему, – потом достал из рюкзака два последних запасных магазина и последнюю гранату и сунул их в боковой карман. Внезапно на него накатил страх, и ему захотелось бежать. О Боже, помоги мне бежать куда-нибудь, заплакать, оказаться в безопасности у себя дома, где угодно, лишь бы подальше отсюда!..
– Азаде, я сейчас спущусь вниз, – заставил сказать он себя. – Приготовься бежать к вертолету, когда я крикну или махну рукой. Готова? – Он видел, как она взглянула на него, кивнула, рот выговорил беззвучное «да», но он не был уверен, удалось ли ему до нее достучаться. Он повторил все еще раз и ободряюще улыбнулся. – Не волнуйся.
Она молча кивнула.
Потом Росс расстегнул ножны кукри и ринулся вниз с холма, как дикий зверь, вышедший на охоту.
Он проскользнул за трейлер Эрикки, сауна прикрывала его. Внутри он услышал голоса детей и женщины. Пересохший рот, теплая граната в руке. Короткими перебежками – от укрытия к укрытию: огромные бочки, штабели труб, поленницы с пилами, с каждым шагом все ближе и ближе к конторе. Выглянул из-за угла: охранник с пилотом приближаются к ангару, иранец на веранде лениво посматривает на них. Дверь конторы открылась, еще один охранник вышел наружу, и рядом с ним оказался еще один человек, постарше, покрупнее, чисто выбритый, возможно европеец, он был одет получше и вооружен пулеметом «Стен». На толстом ремне, которым он был подпоясан, висел кукри в ножнах.
Росс отпустил рычаг взрывателя. Тот, тенькнув, отлетел. «Раз, два, три», – он вышел из-за укрытия, швырнул гранату в людей на веранде в сорока шагах от него и снова нырнул за металлический бак, уже готовя вторую.
Они увидели его. На мгновение застыли неподвижно, потом, когда бросились на землю, граната взорвалась, разворотив большую часть веранды и навеса, убив одного из них, оглушив другого и покалечив третьего. В ту же секунду Росс выскочил из укрытия с карабином на изготовку, новая граната крепко зажата в правой руке, палец левой – на спусковом крючке. На веранде никакого движения не было, а вот у двери ангара механик и пилот рухнули в снег, в панике накрыв головы руками, охранник метнулся к ангару и на мгновение оказался один. Росс выстрелил, промахнулся, бросился к ангару, заметил запасной выход сзади и устремился к нему. Аккуратно приоткрыв дверь, он прыгнул внутрь. Противник был напротив, присев за запасным двигателем и целясь в сторону входной двери, их разделяло пустое пространство. Росс разнес ему голову из карабина, звук выстрела гулко запрыгал по ангару, отскакивая от стен из гофрированного металла, а Росс побежал ко второй двери. В дверном проеме он увидел механика и Ноггера Лейна, вжавшихся в снег рядом с 206-м. Не выходя наружу, он крикнул им:
– Быстро! Сколько здесь еще солдат? – (Ответа не последовало.) – Черт подери, ответьте мне!
Ноггер Лейн приподнял голову, его лицо было белым.
– Не стреляйте, мы гражданские, англичане… Не стреляйте!
– Сколько еще здесь солдат?
– Их… их было пятеро… пять человек… один, который здесь, а остальные в… в конторе… думаю, в конторе…
Росс бегом вернулся к запасному выходу, упал на пол и выглянул наружу на уровне пола. Никакого движения. Контора находилась в пятидесяти ярдах от него, единственным прикрытием мог служить грузовик, стоявший в стороне. Росс вскочил на ноги и бегом бросился к грузовику. Пули с визгом чиркнули по металлу, потом все стихло. Он успел заметить, что автоматический огонь вели из разбитого окна конторы.
Позади грузовика был небольшой пятачок мертвого пространства, и там оказалась канава, которая протянулась достаточно близко к конторе. Если они предпочтут остаться в укрытии, они мои. Если выбегут наружу, как им следовало бы, зная, что я один, шансы будут на их стороне.
Росс пополз на животе, чтобы нанести последний удар. Кругом все стихло: ветер, птицы, противник. Все замерло в ожидании. Вот и канава. Быстро ползти не получилось. Подобрался поближе. Голоса, потом скрип двери. Снова тишина. Еще ярд. Еще один. Пора. Он напрягся, уперся ногами в снег, аккуратно снял с гранаты чеку, сосчитал до трех, вскочил на ноги, поскользнулся, но сумел удержаться, бросил гранату в разбитое окно мимо человека, который стоял там с пулеметом, глядевшим в его сторону, и снова бросился на снег. Взрыв оборвал начавшуюся пулеметную очередь, едва не разорвав ему барабанные перепонки, и в следующий миг Росс снова был на ногах и бежал к трейлеру, стреляя на ходу. Он перепрыгнул через труп и ворвался в трейлер, непрерывно стреляя. Вдруг его карабин захлебнулся, и в животе образовалась пустота, пока он одним движением выбрасывал старый и с треском вставлял новый магазин. Он еще раз выстрелил в пулеметчика и остановился.
Тишина. Потом пронзительный крик где-то рядом. Росс осторожно отпихнул ногой разбитую дверь и вышел на веранду. Кричавший был без ног, он обезумел от боли, но был еще жив. На ремне поперек живота висел кукри, раньше принадлежавший Гуэнгу. Ярость ослепила Росса, и он, нагнувшись, вырвал клинок из ножен.
– Ты раздобыл это на дорожной заставе? – прокричал он на фарси.
– Помогите мне, помогите мне, помогите мне… – Взрыв слов на каком-то незнакомом языке, потом: – Ктовыктовы… кто… помогите мнеееее… – Человек продолжал вопить, и к воплям примешивалось: – Помогитемнепомогитемнепомогитемне да я убил диверсанта… помогитемне…
С воплем, от которого стыла в жилах кровь, Росс рубанул клинком и, когда багрово-черная пелена спала с глаз, обнаружил, что смотрит в лицо отрубленной головы, которую держал высоко в левой руке. С отвращением он бросил ее на землю и отвернулся. Несколько секунд Росс не соображал, где он, потом его сознание очистилось, в ноздри ударил запах крови и кордита, он обнаружил, что находится в развороченном трейлере, и огляделся.
Вся база словно застыла, но снизу к ним бежали люди от заставы на дороге. Возле вертолета Ноггер Лейн и механик все так же неподвижно лежали в снегу. Он бросился к ним, пригибаясь на бегу.
Ноггер Лейн и механик Арберри увидели, как он бежит к ним, и их охватила паника – небритый, со спутанными волосами и дикими глазами маньяк из горцев, моджахедов или федаинов, черт их разберет, говорящий на чистом английском, чьи руки были в крови, вытекшей из головы, которую он всего несколько секунд назад на их глазах с безумным воплем отрубил одним ударом, с окровавленным ножом-мечом в руке, с еще одним – в ножнах на поясе, с карабином – в другой. Они поднялись на колени, держа руки высоко над головой.
– Не убивайте нас… мы свои, гражданские, не убивайте на…
– Заткнитесь! Приготовьтесь к взлету. Быстро!
Ноггер Лейн был ошарашен.
– Что?
– Да торопитесь же, черт бы вас побрал! – зло рявкнул Росс, взбешенный выражением их лиц; у него совершенно вылетело из головы, как выглядит он сам. – Вы, – он ткнул в сторону механика окровавленным кукри Гуэнга, – вы видите вон тот холм?
– Да… да, сэр, – проскрипел Арберри.
– Бегите туда как можно быстрее, там женщина, приведите ее с собой… – Росс замолчал, увидев Азаде, которая появилась из-за кромки леса и побежала вниз по склону в их сторону. – Отставить, бегите приведите сюда второго механика, живее, ради бога, эти ублюдки с дорожной заставы будут здесь с минуты на минуту, торопитесь!
Арберри бросился бежать, холодея от ужаса, но еще больший ужас ему внушали маленькие фигурки, двигавшиеся к ним снизу по дороге.
Росс мгновенно повернулся к Ноггеру Лейну:
– Я же сказал вам запускать двигатель.
– Да… слушаюсь, сэр… эта… эта женщина… это, случайно, не Азаде, не жена Эрикки, а?
– Да… Я сказал, запускайте двигатель!
Никогда Ноггер Лейн не готовил вертолет к взлету быстрее, чем сейчас; механики были еще быстрее. Азаде находилась еще в сотне шагов, а противник уже был слишком близко. Поэтому Росс нырнул под вращавшиеся лопасти и встал между ней и ими и расстрелял в них второй магазин. Их головы попрятались, и они рассыпались в разные стороны. С громким проклятием Росс швырнул пустой магазин. Несколько голов появились снова. Короткая очередь, потом еще одна – он берег патроны – опять заставили их попрятаться. Азаде почти рядом, но задыхается и бежит уже не так быстро. Собрав последние силы, она, едва не теряя сознание, упала в дверной проем вертолета, выбросив вперед руки; механики втащили ее внутрь. Росс, отступая, дал еще очередь, спиной втиснулся на переднее сиденье, вертолет поднялся в воздух, и они полетели прочь.
Глава 44
БАЗА ВВС В КОВИССЕ. 17:20. Старк пододвинул к себе карту, которую ему сдали. Туз пик. Он охнул, суеверный, как большинство пилотов, но потом с важным видом просто добавил к остальным в своей руке. Они впятером сидели в его бунгало и играли в покер: Фредди Эйр, док Натт, Папаша Келли и Том Лочарт, который прилетел из Загроса с грузом запчастей, продолжая эвакуацию их базы, вчера вечером, когда уже было поздно возвращаться. Из-за приказа, запрещающего всякие полеты сегодня, в священный день, он застрял здесь до рассвета завтрашнего дня. В камине потрескивали дрова: день выдался холодным. Перед каждым из них лежали кучки риалов, самая большая – перед Келли, самая маленькая – перед доктором Наттом.
– Сколько карт, Папаша? – спросил Эйр.
– Одну, – без колебаний ответил Келли, сбросил свою карту и положил оставшиеся четыре на стол перед собой рубашкой вверх.
Келли, бывший военный летчик сорока с небольшим лет, был высоким, худощавым британцем с морщинистым лицом и жидкими светлыми волосами. Прозвище Папаша он получил, потому что у него было семеро детей и еще один на подходе.
Эйр картинным жестом послал ему карту. Келли просто глядел на нее какое-то время, потом, не открывая, медленно смешал с остальными, затем аккуратно собрал их все в стопку, взял в руки, посмотрел, сдвигая карты совсем чуть-чуть, чтобы был виден самый краешек справа, одну за другой, и радостно выдохнул.
– Брехня! – сказал Эйр, и все они рассмеялись.
Кроме Лочарта, который задумчиво смотрел в свои карты. Старк нахмурился: он тревожился за него, но был очень рад, что Том сегодня остался здесь. Нужно было поговорить о тайном письме Гэваллана, который ему привез на своем 125-м Джон Хогг.
– Тыщу риалов для начала, – сказал док Натт.
Все посмотрели на него, поскольку обычно он никогда не ставил больше сотни.
Лочарт рассеянно бросил взгляд на свои карты, по-настоящему не интересуясь игрой, его мысли были в Загросе – и с Шахразадой. Вчера вечером Би-би-си рассказала о серьезных столкновениях, произошедших во время марша женщин в Тегеране, Исфахане и Мешхеде, и о новых демонстрациях, запланированных на сегодня и на завтра.
– Для меня многовато будет. – Лочарт бросил карты на стол.
– Ваша тысяча, док, и еще две сверху, – сказал Старк, и уверенность дока Натта растаяла без следа.
Натт сменил две карты, Старк – одну, Эйр – три.
Келли посмотрел на свой «стрит», 4–5–6–7–8.
– Твои две тысячи, Дюк, и еще три сверху!
– Бросил! – тут же откликнулся Эйр, выбрасывая свои две пары: короли и десятки.
– Без меня, – сказал Натт со вздохом облегчения, потрясенный собственной опрометчивостью минуту назад, и выбросил три дамы, которые ему сдали с самого начала, уверенный, что Старк натянул свой «стрит», «флеш» или «фул хаус».
– Твои три, Папаша, и еще тридцать… тысяч, – ласково пропел Старк, чувствуя себя очень хорошо.
Он разбил пару шестерок, чтобы оставить у себя четыре червы в надежде на «флеш». С тузом пик «флеш» получился совсем провальным, но при этом выигрышной комбинацией, если его блеф удастся и Келли испугается.
Все глаза обратились к Келли. В комнате стало тихо. Даже Лочарт неожиданно заинтересовался исходом партии.
Старк терпеливо ждал, следя за своим лицом и руками, его беспокоила аура спокойной уверенности, окружавшая Келли, и гадал, что будет делать, если Келли поднимет ставку еще выше, заранее зная реакцию Мануэлы на то, что он готов поставить недельную зарплату на несостоявшийся «флеш».
Ну, для начала она живот надорвет от хохота, подумал он и улыбнулся.
Келли потел. Он заметил неожиданную улыбку Старка. Один раз он уже подловил его на блефе, но это было много недель назад, и тогда речь шла не о тридцати тысячах, а всего о четырех. Я не могу позволить себе потерять недельную зарплату, и все же этот сукин сын, возможно, блефует. Что-то подсказывает мне, что Дюк блефует, а лишняя недельная зарплата мне бы никак не помешала. Келли еще раз взглянул на свои карты, чтобы убедиться, что его «стрит» действительно был «стритом». Конечно, это чертов «стрит» – и Дюк блефует! Он почувствовал, как его рот открывается, чтобы сказать: «Я добью твои тридцать тысяч», но вместо этого произнес:
– Да пошел ты в задницу, Дюк! – швырнул карты на стол, и все рассмеялись.
Кроме Старка. Тот собрал выигрыш, сунул свои карты в колоду и перемешал, чтобы уже никто не мог их увидеть.
– Готов поспорить, Дюк, что ты блефовал, – ухмыльнулся Лочарт.
– Я? Это со «стрит флешем»-то? – невинно поинтересовался Дюк посреди веселых возгласов и восклицаний и взглянул на часы. – Мне пора отправляться на обход. Давайте сделаем перерыв, продолжим после ужина, а? Том, не хочешь составить мне компанию?
– Конечно. – Том надел свою куртку и вышел вслед за Старком наружу.
В нормальные времена это было лучшее время дня для них обоих – перед самым закатом, когда полеты закончились, все вертолеты вымыты, заправлены и готовы к завтрашнему дню, впереди – возможность выпить, время немного почитать, написать несколько писем, послушать музыку, поесть, позвонить домой, потом – спать.
Обход показал, что база в полном порядке.
– Давай пройдемся, Том, – предложил Старк. – Когда ты возвращаешься в Тегеран?
– Как насчет прямо сейчас?
– Торопишься, а?
– Да. Я знаю, что Шахразада была на этом марше женщин, хотя и сказал ей, чтобы она туда не ходила. Ну и потом все остальное.
Вчера вечером Лочарт рассказал Старку о ее отце и все по поводу сбитого НВС. Старк был в шоке, до сих пор еще не пришел в себя и вновь благословил свою удачу за то, что ничего не знал об этом, когда Хусейн и его «зеленые повязки» забрали его на допрос.
– Мак сейчас уже, наверное, разыскал Шахразаду. Он позаботится о том, чтобы с ней ничего не случилось.
Когда Лочарт прибыл, они связались с Мак-Ивером по высокочастотной связи, которая в кои-то веки работала хорошо, и попросили его позаботиться о ее безопасности. Через несколько минут опять будет их ежедневный сеанс связи с управлением компании в Тегеране, единственный, который им был разрешен. «В отношении вас введены ограничения, но только пока все не вернется в норму, после чего вы сможете пользоваться рацией сколько захотите. Сейчас это может произойти в любой день», – сказал майор Чангиз, начальник базы. И хотя их разговоры прослушивались с главной вышки на базе ВВС, эти сеансы помогали им не сойти с ума и придавали их жизни некое подобие нормальности.
– После того как в воскресенье «Загрос-3» переберется сюда окончательно со всем оборудованием и всеми людьми, почему тебе не взять двести шестой в понедельник, прямо с утра? Я договорюсь с Маком, – сказал Старк.
– Спасибо, это было бы классно. – Теперь, когда его собственная база закрылась, Лочарт формально находился в подчинении у Старка.
– А ты не подумывал, чтобы вообще убраться отсюда, к чертям, полететь на двести двенадцатом вместо Скота? Когда он выберется сюда с «Загроса», я думаю, с ним все должно быть в порядке. Или, еще лучше, улететь на нем вместе вам обоим? Я поговорю с Маком.
– Спасибо, но не надо. Шахразада не может оставить свою семью прямо сейчас.
Некоторое время они шли молча. Ночь быстро опускалась на базу, холодная, но ясная, воздух был пропитан тяжелым запахом бензина с огромного нефтеперерабатывающего завода неподалеку, который до сих пор был почти полностью закрыт и погружен в темноту, за исключением высоких труб с факелами сжигавшегося попутного газа. На базе уже появился свет в окнах большинства бунгало, в ангарах и на кухне – у них были собственные резервные генераторы на случай отключения электроэнергии на военной базе. Майор Чангиз заверил Старка, что теперь не существует никакой опасности саботажа на силовой установке базы.
– Революция полностью завершилась, капитан, имам взял власть в свои руки.
– А левые?
– Имам приказал уничтожить их, если только они не станут верны нашему Исламскому государству, – тяжело и зловеще сказал майор Чангиз. – Левых, курдов, бехаистов, чужеземцев – любых врагов. Имам знает, что делать.
Имам. Во время допроса в комитете Хусейна Старк наблюдал все то же самое. Почти как если бы Хомейни был полубогом, подумал он. Хусейн был главным судьей и обвинителем в комнате суда – части мечети, – заполненной враждебно настроенными людьми всех возрастов, все с зелеными повязками, пять судей – никого из посторонних.
– Что вам известно о побеге врагов ислама из Исфахана на вертолете?
– Ничего.
Тотчас же один из оставшихся судей – все они были молодыми людьми, грубыми и едва умевшими читать, – воскликнул:
– Он виновен в преступлениях против Бога и преступлениях против Ирана как эксплуататор на службе американских сатанистов! Виновен!
– Нет! – возразил Хусейн. – Это суд права, действующий по законам Корана. Он здесь, чтобы отвечать на вопросы, а не за преступления, пока еще нет. Он не обвиняется ни в каких преступлениях. Капитан, расскажите нам все, что вам известно об исфаханском преступлении.
Воздух в комнате был зловонным. Старк не видел вокруг ни одного дружелюбного лица, а ведь всем им было известно, кто он такой, все они знали о сражении с федаинами в Бендер-Дейлеме. Его страх стал тупой болью, которая пришла с пониманием, что здесь ему никто не поможет, что он в их власти.
Он набрал в грудь побольше воздуха и заговорил, тщательно подбирая слова.
– Именем Бога Всемилостивого, Милосерднейшего! – произнес он, начав так, как начиналась первая сура Корана, и по комнате пробежал удивленный шепоток. – Я ничего не знаю сам, ничего из этого не видел своими глазами и ни в чем из этого не участвовал. А был в Бендер-Дейлеме в это время. Насколько мне известно, ни один из моих людей не имеет к этому никакого отношения. Я знаю лишь то, что Затаки из Абадана сообщил мне, когда вернулся из Исфахана. Вот его слова в точности: «Мы слышали, что во вторник какие-то приспешники шаха, все офицеры, бежали на юг в вертолете, который пилотировал какой-то американец. Да проклянет Аллах всех сатанистов!» Вот все, что он сказал. Вот все, что я знаю.
– Ты сатанист! – торжествующе оборвал его один из судей. – Ты американец. Ты виновен.
– Я человек Книги, и я уже доказал, что я не сатанист. Если бы не я, многие из вас были бы мертвы.
– Если бы мы погибли на базе, то сейчас были бы в раю, – сердито отозвался один из «зеленых повязок» в дальнем углу комнаты. – Мы исполняли труд Божий. К тебе это не имело никакого отношения, неверный.
Крики согласия. Внезапно Старк издал рев ярости.
– Клянусь Богом и Пророком Бога! – вскричал он. – Я – человек Книги, и Пророк дал нам особые привилегии и защиту! – Теперь его трясло от гнева, страх исчез, он досыта наелся этим балаганным судом, их слепотой, тупостью, невежеством, фанатизмом. – В Коране говорится, чтобы люди Книги не преступали границ правды в своей вере, как и не следовали желаниям тех, кто уже свернул и заставил многих других свернуть с прямого пути. Я не преступил, – хрипло закончил он, сжимая пальцы в кулаки, – и пусть Аллах проклянет того, кто скажет иначе.
Они все как один уставились на него, пораженные, даже Хусейн.
Один из судей нарушил молчание:
– Ты… ты повторяешь наизусть слова Корана? Ты и по-арабски читаешь так же хорошо, как говоришь на фарси?
– Нет. Не читаю, но Ко…
– Значит, у тебя был учитель, мулла?
– Нет. Нет, я чи…
– Тогда ты колдун! – воскликнул еще кто-то. – Как еще ты можешь знать Коран, если у тебя не было учителя и ты не читаешь по-арабски, на священном языке Корана?
– Я прочел его на английском, моем родном языке.
Еще большее изумление и недоумение, пока не заговорил Хусейн:
– То, что он говорит, правда. Коран переведен на многие чужеземные языки.
Молодой иранец с лицом, изрытым оспой, близоруко щурясь, уставился на него сквозь очки с толстыми треснувшими линзами:
– Если он переведен на другие языки, ваше превосходительство, то почему его нет на фарси, чтобы мы могли его читать, если бы умели читать?
– Язык Священного Корана – арабский, – ответил Хусейн. – Чтобы по-настоящему знать Священный Коран, правоверный должен уметь читать по-арабски. Муллы всех стран учат арабский по этой причине. Пророк, чье имя да будет благословенно, был арабом. Аллах говорил с ним на этом языке, чтобы другие потом записали за Ним. Чтобы истинно познать Священную Книгу, ее нужно прочесть так, как она была написана. – Хусейн обратил свои черные глаза на Старка. – Перевод всегда хуже оригинала. Не правда ли?
Старк заметил любопытное выражение его глаз.
– Да, – сказал он, следуя своей интуиции, которая подсказывала, что ему лучше согласиться. – Да, да, это так. Я бы хотел прочесть Священный Коран в оригинале.
Снова молчание. Молодой человек в очках спросил:
– Если вы знаете Коран настолько хорошо, что можете повторять его наизусть, как мулла, то почему вы не мусульманин, почему вы не правоверный?
Старк замялся, почти в панике, не зная, что ему ответить, но понимая, что ошибочный ответ наверняка будет означать смерть. Молчание сгущалось, потом он услышал собственный голос:
– Потому что Бог еще не снял кожу, закрывающую мои уши, равно как и не открыл пока еще мой дух. – Потом добавил невольно: – Я не сопротивляюсь, я жду. Я жду терпеливо.
Настроение в комнате поменялось почти ощутимо. Теперь молчание было добрым. Сочувствующим. Хусейн мягко произнес:
– Идите к имаму, и ваше ожидание закончится. Имам откроет ваш дух для славы Аллаха. Имам откроет ваш дух. Я знаю, я сидел у ног имама. Я слышал, как имам проповедовал Слово, давая Закон, распространяя вокруг Покой Аллаха. – (По комнате пронесся вздох, и все сейчас сосредоточились на мулле, смотрели в его глаза и горевший в них свет – даже Старк, который ощутил леденящий холод и одновременно с ним душевный подъем.) – Разве имам не пришел, чтобы освободить дух этого мира? Разве имам не появился среди нас, чтобы очистить ислам от зла и распространить ислам по всему миру, передать послание Аллаха… как это было обещано? Имам есть.
Это слово повисло в комнате. Они все поняли. Понял и Старк. «Махди!» – подумал он, пряча свое потрясение. Хусейн намекает, что Хомейни на самом деле махди, легендарный «скрытый имам», который исчез много веков назад и, как верят шииты, просто спрятался от глаз людей, – бессмертный, который, как обещал Аллах, однажды вернется, дабы очистить веру, открыть подлинный смысл Корана.
Старк видел, как они смотрели на муллу во все глаза. Многие кивали, по лицам других струились слезы, восторг поднял их всех над собой, дал удовлетворение, и не было среди них ни одного, кто бы не верил или усомнился. Боже милосердный, обескураженно подумал Старк, если иранцы облекут Хомейни в эту мантию, его власти не будет предела, двадцать, тридцать миллионов мужчин, женщин, детей будут отчаянно желать угодить ему, с радостью пойдут на смерть по малейшей его прихоти. Да и почему бы нет? Махди гарантирует им место в раю, именно гарантирует!
Кто-то произнес:
– Бог велик.
Остальные эхом повторили, и все разом заговорили друг с другом, Хусейн направлял их беседу, о Старке все забыли.
По прошествии времени его заметили и отпустили с напутствием:
– Повидайте имама, повидайте и уверуйте…
Возвращаясь в лагерь, Старк испытывал странную легкость в ногах. Он вспомнил, что никогда раньше воздух не казался ему столь сладостным, никогда еще радость жизни так не наполняла его. Может быть, это оттого, что я был близок к смерти, подумал он. Я был уже мертвецом, а потом каким-то непостижимым образом мне вернули жизнь. Почему? И Том, почему он избежал участи, уготованной ему в Исфахане, на плотине Диз и даже в самом НВС? Есть ли причина? Или все это просто удача?
И сейчас, глядя в сумерках на Лочарта, Старк глубоко переживал за него. Ужасно, что так получилось с НВС, ужасно, что так получилось с отцом Шахразады, ужасно, что Том и Шахразада угодили в тупик, из которого нет выхода. Скоро им обоим придется выбирать: вместе в изгнание, откуда они, вероятно, никогда уже сюда не вернутся, или расставание, тоже, вероятно, навсегда.
– Том, есть особый разговор. Совершенно секретный, строго между нами. Джонни Хогг привез письмо от Энди Гэваллана. – Они были на безопасном удалении от базы, шагая по дороге, тянувшейся вдоль забора из восьми рядов колючей проволоки, и можно было не бояться, что их подслушают, но Старк все равно понизил голос. – Если коротко, Энди в большом сомнении по поводу нашего будущего здесь и говорит, что подумывает об эвакуации, чтобы снизить убытки.
– Это ни к чему, – тут же ответил Лочарт, и в его голосе появилась неожиданная колючесть. – Все нормализуется, по-другому просто быть не может. Энди надо перетерпеть все это. Мы же терпим, значит и он тоже сможет.
– Он уже и так натерпелся выше крыши, Том. Это элементарная экономика, ты знаешь это не хуже любого другого. Нам не платят за работу, которую мы сделали месяцы назад, у нас сейчас нет достаточно работы для всех пташек и пилотов, которые находятся здесь и которых он оплачивает из Абердина. В Иране полная неразбериха, и у нас, куда ни кинь взгляд, одни проблемы и неприятности.
– Ты хочешь сказать, поскольку «Загрос-3» прикрыли, бухгалтерам придется списывать огромные убытки? Это не моя вина, черт подери, что…
– Не заводись, Том. Энди тут частным образом шепнули, что все иностранные авиакомпании, совместные предприятия или еще там какие, особенно вертолетные, собираются национализировать в самом что ни на есть ближайшем, черт их дери, будущем.
Лочарт почувствовал, как его сердце наполняется неожиданной надеждой. Разве это не идеальный предлог, чтобы остаться? Если они украдут – национализируют – наших пташек, им все равно понадобятся опытные пилоты. Я говорю на фарси, я мог бы обучать иранцев, это же и должен быть их конечный план, и… и как быть с НВС? Все упирается в НВС, беспомощно подумал он, все всегда возвращается к НВС.
– Дюк, откуда он это узнал?
– Энди говорит, что источник заслуживает абсолютного доверия. Что он спрашивает у нас – у тебя, Скрэга, Руди и у меня, – так это, если они с Маком подготовят реально осуществимый план, поведем ли мы и все пилоты, сколько их потребуется, наших пташек в неизведанные голубые дали за Персидским заливом?
Лочарт уставился на него, разинув рот:
– Господи, ты хочешь сказать, без разрешений и… вообще без всего?
– Ага… Только не ори так громко.
– Он с ума сошел! Как бы мы смогли скоординировать Бендер-Ленге, Бендер-Дейлем, Ковисс и Тегеран, ведь всем нужно будет взлететь одновременно, а расстояние у всех разное.
– Как-нибудь придется исхитриться. Энди говорит, либо так, либо закрываться совсем.
– Ушам своим не верю! Компания действует по всему миру.
– Он считает, если мы потеряем Иран, компании конец.
– Ему легко говорить, – с обидой произнес Лочарт. – Для него это просто деньги. Легко выкручивать нам руки, когда у тебя все миленько и безопасненько и все, чем ты рискуешь, – это только деньгами. Он думает, что, если эвакуирует только сотрудников и оставит здесь все остальное, «С-Г» всплывет пузом кверху?
– Да. Именно это он и утверждает.
– Я этому не верю.
Старк пожал плечами. Их уши уловили чуть слышный вой, похожий на крик баншей. Лочарт со Старком обернулись и начали всматриваться в дальний конец летного поля. В сгущающихся сумерках им едва-едва удалось разглядеть Фредди Эйра с его шотландской волынкой там, где, по общему согласию, ему было разрешено упражняться в игре на этом инструменте.
– Черт! – выругался Старк с кислой миной. – Эти звуки сводят меня с ума.
Лочарт пропустил его слова мимо ушей:
– Ты, конечно же, не согласишься участвовать в этом чертовом угоне, потому что именно угоном это все и будет! Я ни за что не подпишусь на это. – Он увидел, как Старк пожал плечами. – А что остальные говорят?
– Они еще не знают, и их до поры не спросят. Как я сказал, пока это все между нами. – Старк бросил взгляд на часы. – Скоро время выходить на связь с Маком. – Он заметил, как по телу Лочарта пробежала дрожь. Ветер доносил похоронный плач волынки. – Будь я проклят, если знаю, как кто-то может утверждать, что это музыка, – заметил он. – О плане Энди стоит подумать, Том. В качестве последнего средства.
Лочарт не ответил; ему было плохо, сумерки – плохо, все вокруг – плохо. Даже воздух был плохой, отравленный соседством с нефтеперерабатывающим заводом. И ему захотелось быть сейчас в Загросе, высоко в горах, поближе к звездам, где воздух и земля не были отравлены, и всем существом отчаянно хотелось быть в Тегеране, где все было загрязнено и отравлено еще больше, но там была она.
– На меня не рассчитывайте, – сказал он.
– Подумай об этом, Том.
– Я подумал. Я пас. Это безумие, вся эта затея. Как только ты все сам продумаешь, то сразу поймешь, что это план, придуманный бешеной собакой.
– Как скажешь, старина. – Старк спрашивал себя, когда его друг поймет, что он, Лочарт, больше, чем любой из них, был принят в расчет – так или иначе.
Глава 45
ОТЕЛЬ «ИНТЕРНЕШНЛ», ЭЛЬ-ШАРГАЗ. 18:42.
– Ты смог бы это сделать, Скрэг? – спросил Гэваллан; солнце клонилось к закату.
– Энди, мне было бы легко умыкнуть мои пять птичек и всех ребят из Бендер-Ленге, – ответил Скрэггер. – Понадобился бы подходящий денек, и нам пришлось бы пройти ниже радаров Киша, но мы могли бы это сделать, если ребята захотят стать соучастниками в этом деле. Но чтобы и со всеми нашими запчастями тоже? Никак не получится, невозможно.
– Ты бы сделал это, если бы было возможно? – спросил Гэваллан.
Он прибыл сегодняшним рейсом из Лондона. Деловые новости из Абердина были одна хуже другой: «Импириэл эр» наращивала давление, подрезая его в Северном море своими низкими расценками, нефтяные компании старались выжать из него все до последнего, и Линбар созвал специальное заседание совета для расследования «возможных» просчетов в управлении «С-Г».
– Ты бы сделал это, Скрэг? – снова спросил Гэваллан.
– Только сам по себе, а все остальные должны быть в безопасности за пределами Ирана.
– А твои ребята согласились бы?
Потягивая пиво, Скрэггер на мгновение задумался. Они сидели за столиком на одной из безупречных террас, окружавших плавательный бассейн самого нового из отелей, построенного в этом крошечном эмирате. На террасе тут и там виднелись другие посетители, но рядом никого не было. Благоухающий воздух, температура двадцать с небольшим градусов, ветерок, которого как раз хватало, чтобы подрагивали ветви пальм, и обещание чудесного вечера впереди.
– Эд Восси согласился бы. – Скрэггер ухмыльнулся. – В нем достаточно австралийского презрения к законам и американской легкости на подъем. Не думаю, чтобы Вилли Нойхтрайтер согласился. Ему будет тяжело нарушить столько правил, когда не ему на хвост наступили и не его благополучию грозит беда. А что говорит Дюк Старк? И Том Лочарт, и Руди?
– Еще не знаю. В среду я послал Дюку письмо через Джонни Хогга.
– Это вроде бы опасно, нет?
– И да и нет. Джонни Хогг – надежный курьер, но это большая проблема – наладить безопасную связь. Том Лочарт скоро будет в Ковиссе. Ты слышал о Загросе?
– Как не слышать! Они там в горах все на голову больные. А что старина Руди?
– Не знаю пока, как с ним безопасно связаться. Может, Мак что-нибудь придумает. Я утром лечу на сто двадцать пятом в Тегеран, и мы должны встретиться и переговорить в аэропорту. Потом я сразу вернусь, у меня билет на ночной рейс до Лондона.
– Ты, я смотрю, слегка подталкиваешь ситуацию, а, сынище?
– Есть у меня пара-тройка проблем, Скрэг. – Гэваллан внимательно разглядывал свой бокал, рассеянно покручивая виски вокруг кубиков льда внутри.
Мимо них проходили постояльцы отеля и среди них три девушки в бикини, с золотистым оттенком кожи, длинными черными волосами, с небрежно наброшенными на плечи полотенцами. Скрэггер заметил их, вздохнул, потом опять сосредоточился на Гэваллане.
– Энди, мне, возможно, придется доставить Касиги на завод «Иран-Тода» через день-другой. Старина Жорж не разгибает перед ним спины, упершись лбом в коленки, с тех самых пор, как Касиги согласился платить ему на два доллара больше. Касиги думает, что к Рождеству нефть будет стоить все двадцать долларов за баррель.
Эта новость встревожила Гэваллана еще больше.
– Если это произойдет, взрывная волна прокатится по всем промышленно развитым странам; инфляция опять взлетит до небес. Полагаю, уж если это кому и известно, так им. – Ранее, едва Скрэггер упомянул Касиги и компанию «Тода», Гэваллан отреагировал мгновенно: «Струанз» поставлял команды и арендовал многие из судов, которые строила «Тода шиппинг», и они были старыми партнерами. – Много лет назад я знавал босса этого Касиги, человека по имени Хиро Тода. Он об этом не упоминал?
– Нет, ни разу. Ты встречался с ним? Где? В Японии?
– В Гонконге. Тода вел дела с Благородным Домом – это компания, на которую я раньше работал. В те дни «Тода шиппинг» занималась главным образом строительством кораблей и не была еще тем огромным конгломератом, каким является сегодня. – Лицо Гэваллана стало жестким. – Моя семья с давних времен была из шанхайских китайских торговцев. Наша компания была практически разорена во время Первой мировой, потом мы объединились со «Струанз». Мой старик был в Нанкине в тридцать первом году, когда японцы устроили там резню, а потом попался им в руки в Шанхае сразу после Пёрл-Харбора и уже не пережил лагеря для военнопленных. – Гэваллан разглядывал отражения на бокале, мрачнея все больше и больше. – Мы потеряли много добрых друзей в Шанхае и Гонконге. Я не могу простить им того, что они творили в Китае, никогда не прощу, хотя, с другой стороны, надо ведь жить дальше, так? Приходит день, когда нужно зарывать топор, хотя стоит иногда поглядывать на старые следы от их зубов.
– И я чувствую то же самое. – Скрэггер пожал плечами. – Касиги вроде ничего. Где он сейчас?
– В Кувейте. Возвращается завтра, и я должен отвезти его в Бендер-Ленге на консультации, назначенные на утро.
– Если ты полетишь на завод «Иран-Тода», как думаешь, у тебя получится подскочить повидаться с Руди? Может быть, прозондировать его?
– Отличная мысль, Энди.
– Когда увидишь Касиги, упомяни при случае, что я знаю его председателя правления.
– Конечно, конечно упомяну. Я мог бы поинтересоваться у него, не… – Он замолчал, глядя поверх плеча Гэваллана. – Посмотри-ка, Энди, воистину сладостная картина для измученного взора!
Гэваллан повернулся на запад. Закат был совершенно неземной красоты: далекие облака расписаны красными, пурпурными, охряными, золотыми красками, солнце, почти на три четверти опустившееся за горизонт, окрасило воды Персидского залива в кровавый цвет, легкий ветерок играл пламенем свечей на крахмальных скатертях, уже постеленных для ужина на террасе ресторана.
– Ты прав, Скрэг, – тотчас согласился он. – Неподходящий сейчас момент, чтобы быть серьезным. Дела подождут. В мире нет картин великолепнее тех, что рисует заходящее солнце.
– А? – Скрэггер недоуменно уставился на него. – Господи ты боже мой, да я не закат имел в виду, а девчонку.
Гэваллан вздохнул. Девчонкой была Паула Джанкани в крошечном бикини, только что вышедшая из бассейна внизу под ними: капельки воды на коже поблескивали и вспыхивали бриллиантами в лучах заходящего солнца, она вытирала полотенцем то ноги, то руки, то спину, то опять ноги, потом накинула прозрачный купальный халатик, полностью и с веселым удовольствием отдавая себе отчет в том, что вокруг не было ни одного мужчины, который не оценил бы это представление, или женщины, которая ей не завидовала бы.
– Ты похотливый сукин сын, Скрэг.
Скрэггер рассмеялся и сказал, еще больше подчеркивая свой австралийский выговор:
– Тока одна радость в жизни у меня и осталась, хрен старый! Нет, ты глянь, эту Паулу прям хоть в книжку вставляй.
Гэваллан изучающе посмотрел на нее:
– Ну-у, в итальянских девушках вообще обычно есть что-то сверхособенное, но эта юная леди… она не такая потрясающая красавица, как Шахразада, и в ней нет этакой экзотической тайны, как в Азаде, но я с тобой согласен, Паула – уникальное создание.
Вместе со всеми остальными они провожали ее взглядом, когда она шла между столиками, возбуждая страсть и зависть, тянувшиеся за ней подобно шлейфу, пока не исчезла в огромном холле отеля. Они сегодня ужинали все вместе: Паула, Дженни, Мануэла, Скрэггер, Гэваллан, Шандор Петрофи и Джон Хогг. «Боинг-747» Паулы снова был в Дубае, в нескольких милях по шоссе от отеля, ожидая разрешения вернуться в Тегеран за новой партией итальянских граждан, и Дженни Мак-Ивер случайно встретила ее, когда ходила по магазинам.
– Энди, старина, – вздохнул Скрэггер, – мне непременно хотелось бы ей вставить, можешь не сомневаться.
– Толку тебе от этого все равно никакого не будет, Скрэг. – Гэваллан коротко хохотнул и заказал себе еще виски с содовой у безупречно одетого официанта-палестинца, мгновенно возникшего рядом с их столиком.
Некоторые из гостей отеля уже были элегантно и дорого одеты для чудесного вечера: последняя парижская мода, глубокие вырезы на платьях, накрахмаленные белые смокинги – или дорогая повседневная одежда. Гэваллан был в превосходно сшитом костюме для тропиков, Скрэггер надел традиционную форму: белая рубашка с коротким рукавом с погонами и наградными планками, черные брюки и ботинки.
– Еще пивка, Скрэг?
– Нет, спасибо, приятель. Я доработаю этот бокальчик и подготовлюсь для Пульсирующей Паулы.
– Мечтать не вредно! – Энди снова посмотрел на закат.
Гэваллан чувствовал себя лучше, его старый друг помог ему собраться, когда он расклеился. Солнце почти совсем скрылось за горизонтом, прекрасное как никогда, и он вспомнил закаты в Китае в былые дни, переносясь мыслями в Гонконг, к Кэти и Иэну, к веселью в Большом Доме на Пике – вся семья в добром здравии и прекрасном настроении, – к их собственному дому на мысе Шек-О, когда они жили вместе, а Мелинда и Скот были еще детьми и носились туда-сюда по всему дому, а далеко внизу сампаны, джонки и корабли всех размеров купались в лучах закатного солнца над спокойным морем.
Краешек солнца скрылся за полосой воды. С большой торжественностью Гэваллан несколько раз негромко хлопнул в ладоши.
– Это ты чего вдруг, Энди?
– А? О, извини, Скрэг. В былые дни мы имели привычку аплодировать солнцу, Кэти и я, в ту самую секунду, когда оно исчезало. Чтобы поблагодарить его за то, что оно есть, и за показанное нам уникальное представление, за то, что мы живы и можем им наслаждаться. Вот именно этот закат ты видишь в последний раз в жизни. Такой, как сегодня. Ты больше никогда не увидишь его снова. – Гэваллан пригубил виски, глядя на отсвет закатившегося солнца. – Первый человек, который поделился со мной этой мыслью, был удивительным парнем, мы стали большими друзьями – до сих пор дружим. Великий человек, и жена у него тоже потрясающая женщина. Как-нибудь я тебе о них расскажу. – Он повернулся спиной к западу, наклонился вперед и тихо спросил: – Бендер-Ленге. Ты думаешь, это возможно?
– Да. Если бы речь шла только о нас в Бендер-Ленге. Конечно, нам все равно пришлось бы все тщательно спланировать, радар на Кише сейчас дерганый, как никогда, но мы смогли бы проскользнуть под ним в подходящий день. Большая проблема заключается в том, что наш наземный иранский персонал вместе с нашим ныне дружелюбным, но фанатично настроенным комитетом и нашим новым недружелюбным клоуном из «Иран ойл» буквально в несколько минут сообразят, что мы дали деру, не могут не сообразить, когда все птички разом поднимутся в воздух и исчезнут. Они тут же завопят: «Тревога!», и Иранское управление воздушным движением тут же даст по радио ориентировки по нам в Дубай, Абу-Даби, сюда – по сути, вообще всем от Омана до Багдада, включая саудовцев и Кувейт, – с приказом задержать нас немедленно по прибытии. Даже если мы все благополучно сюда доберемся… Ну, старый шейх – отличный парень, либерал и друг, но, черт, он не сможет пойти против Тегерана, когда они будут в своем праве, даже если бы они были и не правы. Он не может себе позволить затеять драку с Ираном: у него довольно большой процент шиитов среди его суннитов, не такой высокий, как в одних странах Персидского залива, более высокий, чем в других.
Гэваллан встал, подошел к краю террасы и посмотрел вниз на Старый город – некогда великий порт ловцов жемчуга, пиратская крепость, рынок рабов, торговый центр, называвшийся, подобно Сухару в Омане, Воротами в Китай. С древних времен залив был золотым морским звеном, связывавшим Средиземноморье – в ту пору центр всего мира – и Азию. Морские финикийские торговцы, которые изначально были родом из Омана, господствовали над этим невообразимо богатым торговым маршрутом, выгружая товары из Азии и Индии в Шатт-эль-Арабе, откуда короткими караванными путями они доставлялись на рынки, образовав со временем в Средиземноморье свою морскую империю, основав города-государства, подобные Карфагену, которые могли угрожать самому Риму.
Обнесенный стенами Старый город с плоскими крышами был прекрасен в свете умирающего дня, неиспорченный и защищенный от современных построек, с господствующей над ним крепостью шейха. За эти годы Гэваллан познакомился с шейхом и научился восхищаться им. Его маленькое государство было окружено эмиратами, но оставалось независимым, суверенным анклавом, протянувшимся вглубь от побережья едва на двадцать миль при длине береговой полосы в семь. Но и на земле, и в море, на сотню миль до самых территориальных вод Ирана, под ним лежало несколько миллиардов баррелей нефти, до которых было легко добуриться. Поэтому Эль-Шаргаз имел Старый город и отдельный от него новый город с дюжиной современных отелей и небоскребов и с аэропортом, который пусть и впритык, но мог принимать «Боинги-747». Его богатство было ничтожным в сравнении с Эмиратами, или Саудовской Аравией, или Кувейтом, но его хватало, чтобы обеспечить избыток всего, если выбирать это «все» с головой. Шейх был таким же мудрым, как и его умудренные знанием жизни и света финикийские предки, таким же яростно независимым, и, хотя сам он не умел ни читать, ни писать, его сыновья окончили лучшие университеты в мире. Он, его семья и его племя владели всем, его слово было законом, он был суннитом, не фундаменталистом, и терпимо относился к своим иностранным подданным и гостям при условии, что они вели себя как положено.
– Он также ненавидит Хомейни и всех фундаменталистов, Скрэг.
– Да. Но задирать Хомейни он все равно не посмеет. Это нам не поможет.
– Это нам не повредит. – Гэваллан чувствовал себя очищенным закатом. – Я планирую зафрахтовать пару грузовых семьсот сорок седьмых, перегнать их сюда, и когда наши вертолеты прибудут, мы снимем с них лопасти, до упора набьем их утробы и двинем отсюда на всех парах. Быстрота – ключ к успеху. И планирование.
Скрэггер присвистнул:
– Ты и в самом деле намерен провернуть это?
– Я и в самом деле намерен посмотреть, сможем ли мы провернуть это, Скрэг, и каковы наши шансы. Дело самое серьезное, если мы потеряем все наши иранские вертолеты, оборудование и запчасти, мы закроемся. Страховки у нас никакой нет, и мы по-прежнему должны платить по своим счетам. Ты партнер, ты можешь сам посмотреть все цифры сегодня вечером. Я привез их тебе. И Маку.
Скрэггер подумал о своей доли в компании – все, что он имел, – и о Нелл, своих детях и их общих детях в Сиднее, и о ферме в Балдуне, которая в течение ста лет была их семейным хозяйством по разведению овец и коров, которую они потеряли во время великой засухи и к которой он присматривался уже много-много лет, мечтая снова ее выкупить.
– Энди, мне не нужно на цифры смотреть. Если ты говоришь, что дело плохо, значит плохо. – Он рассматривал рисунки облаков на небе. – Я тебе вот что скажу: я позабочусь о Бендер-Ленге, если ты сможешь придумать план и если остальные согласятся. После ужина мы, может быть, с часок сможем поговорить о технической стороне вопроса, а потом за завтраком закончим. Касиги не вернется из Кувейта раньше девяти утра. Мы расставим все по местам.
– Спасибо, Скрэг. – Гэваллан хлопнул его по плечу, возвышаясь над ним. – Я чертовски рад, что ты оказался здесь, чертовски рад, что ты был с нами все эти годы. Впервые я начинаю думать, что у нас есть шанс и что я не занимаюсь пустыми мечтами.
– Одно условие, старина, – добавил Скрэг.
Гэваллан тут же насторожился:
– Я не могу помочь с твоим медицинским освидетельствованием, если там что-то окажется не в порядке. Никак не смо…
– Может, помолчишь? – Скрэггер был задет за живое. – Это не имеет отношения к Грязному Дункану и моему медосмотру. Там все будет нормально, пока мне не стукнет семьдесят три. Нет, мое условие касается сегодняшнего ужина: ты посадишь меня рядом с Паулой Светозарной, затем Дженни, Мануэлу – рядом со мной с другой стороны, а этого приплясывающего от возбуждения венгра Шандора – в дальнем конце стола рядом с Джоном Хоггом.
– Идет!
– Ладушки! Так что ты, приятель, не волнуйся, меня на пяти войнах дрючило достаточное число генералов, чтобы я чему-то научился. Пора переодеться к ужину. – Эти разговоры про Бендер-Ленге уже становились скучными, тут и думать нечего. Он пружинящей походкой зашагал прочь, худой и стройный.
Гэваллан протянул кредитку улыбающемуся официанту-палестинцу.
– Это не нужно, сахиб, пожалуйста, просто подпишите счет, – сказал официант, потом тихо добавил: – Если мне будет позволено дать совет, эфенди, когда будете расплачиваться, не пользуйтесь «Америкэн экспресс», для администрации это самая дорогая карта.
Озадаченный, Гэваллан оставил чаевые и ушел.
На другом конце террасы два человека наблюдали, как он уходит. Оба были хорошо одеты, обоим было за сорок, один – американец, другой – житель Ближнего Востока. У обоих в ушах были вставлены крошечные телефоны. Ближневосточный житель поигрывал старомодной перьевой ручкой, и, когда Гэваллан проходил мимо хорошо одетого араба и очень привлекательной европейской девушки, увлеченно беседовавших друг с другом, человеку с перьевой ручкой стало любопытно, он направил ее в их сторону и перестал ею поигрывать. Тут же оба они услышали в своих наушниках:
– Дорогая, пятьсот долларов – это гораздо выше рыночной цены, – говорил мужчина.
– Это зависит от того, какие рыночные силы действуют в вашем отношении, мой дорогой, – ответила она с приятным центральноевропейским выговором, и они увидели, как она ласково улыбнулась. – Гонорар включает самое качественное шелковое белье, которое вы желаете порвать на куски, и щуп, который вы просите вставить, когда наступит ваш момент истины. Опыт есть опыт, и особые услуги требуют особого обращения. Если ваше расписание оставляет только время с шести до восьми завтра вечером…
Голоса исчезли, когда человек повернул колпачок и положил ручку на стол с кривой усмешкой. Это был красивый мужчина, занимавшийся импортом-экспортом ковров ручной работы, как и многие поколения его предков, получивший образование в Америке. Его звали Аарон бен Аарон, его основная работа – майор израильской специальной разведки.
– Никогда бы не подумал, что Абу бин Талак такой шалун, – сухо произнес он.
Его собеседник хмыкнул:
– Они все с выкрутасами. А вот девушку я бы за проститутку не принял.
Длинные пальцы Аарона поигрывали ручкой, он все никак не мог с ней расстаться.
– Славная штучка, Гленн, экономит уйму времени. Жаль, что у меня не было такой несколько лет назад.
– В этом году КГБ выпустил новую модель, работает на сто шагов. – Гленн Вессон сделал глоток бурбона со льдом. Он был американцем, много лет торговал нефтью. Его настоящая профессия – штатный сотрудник ЦРУ. – Она не такая миниатюрная, как эта, но очень эффективна.
– А ты мог бы раздобыть нам несколько штук?
– Вам самим это легче сделать. Просто вашим ребятам надо поговорить с Вашингтоном. – (Они увидели, как Гэваллан исчез в холле отеля.) – Интересно.
– Что ты об этом думаешь? – спросил Аарон.
– Что мы могли бы бросить Британскую вертолетную компанию на растерзание волкам Хомейни в любой момент – вместе со всеми их пилотами. Этого было бы достаточно, чтобы Талбот треснул от расстройства, и Роберт Армстронг, и вся Эм-ай-6, так что идея, в общем-то, неплохая. – Вессон негромко рассмеялся. – Талботу время от времени нужно вставлять покрепче. А что за проблема с «С-Г»? Ты полагаешь, они прикрытие для Эм-ай-6?
– Мы точно не знаем, что они собой представляют, Гленн, но подозреваем как раз обратное, вот почему я и считал, что тебе это тоже следует послушать. Слишком много совпадений. На поверхности все чисто, при этом у них работает французский пилот Сессон, который спит – и содержит – с Сайадой Бертолен, тайным курьером ООП с широкими связями; у них есть финн Эрикки Йокконен, тесно связанный с Абдолла-ханом, который точно является двойным агентом и больше склоняется на сторону КГБ, чем на нашу, к тому же он яростный антисемит. Йокконен в большой дружбе с сотрудником финской разведки Кристианом Толлоненом, который подозрителен по определению, семейные связи Йокконена в Финляндии сделали бы его идеальным супертайным агентом Советов. До нас только что долетел шепоток, что он со своим двести двенадцатым сейчас на Сабалане, помогает Советам демонтировать оборудование на ваших секретных точках радиолокационного наблюдения, разбросанных по всем горам.
– Господи! Ты уверен?
– Нет, я же сказал, шепоток долетел. Но мы проверяем эту информацию. Потом этот канадец Лочарт. Лочарт через свою жену входит в семью известного базаари и антисиониста, прямо сейчас в его квартире проживают агенты ООП, он…
– Да, но мы слышали, что квартиру реквизировали, и не забывай: он попытался помочь этим прошахским и произраильским офицерам бежать.
– Да, но их все равно сбили, они все мертвы, а вот он любопытным образом уцелел. Валик и генерал Селади наверняка были бы в числе приближенных к любому кабинету в изгнании или даже входили бы в него. Мы потеряли еще двух очень ценных людей. Лочарт под подозрением, его жена и ее семья – за Хомейни, а это означает – против нас. – Аарон сардонически ухмыльнулся. – Разве мы не самый великий Сатана после вас? Далее: американец Старк помогает отбить нападение федаинов на Бендер-Дейлем, становится очень большим другом еще одного фанатика, Затаки, бешеного врага шаха и Израиля, кото…
– Кого?
– Вооруженного борца с шахским режимом, интеллектуала, мусульманина-суннита, который организовал забастовки на нефтяных промыслах Абадана, взорвал три полицейских участка и сейчас возглавляет Революционный комитет Абадана и скоро покинет этот мир. Выпьешь еще что-нибудь?
– Конечно, спасибо. То же самое. Ты упомянул Сайаду Бертолен. Мы тоже за ней приглядываем. Полагаешь, ее можно перевербовать?
– Я бы не доверял ей. Лучшее, что можно сделать, – это просто следить за ней и посмотреть, на кого она нас выведет. Мы разыскиваем ее контролирующего – пока безуспешно. – Аарон сделал заказ для Вессона и попросил водки для себя. – Возвращаясь к «С-Г». Итак, Затаки – враг. Старк говорит на фарси, как и Лочарт. Оба вращаются в дурной компании. Дальше, Шандор Петрофи: венгерский диссидент, у которого семья по-прежнему живет в Венгрии, еще один потенциальный агент КГБ или как минимум орудие в их руках. Руди Луц, немец, чьи близкие родственники живут за «железным занавесом», всегда на подозрении, Нойхтрайтер в Бендер-Ленге – то же самое. – Он кивнул в сторону столика, за которым сидел Скрэггер. – Старик – просто обученный убийца, наемник, которого можно с одинаковым результатом натравить на нас, на вас, на кого угодно. Гэваллан? Тебе следует сказать вашим людям в Лондоне, чтобы они начали за ним присматривать. Не забывай, это он нанял всех остальных, и не забывай, он британец. Вполне возможно, вся его организация – это прикрытие для КГБ и…
– Ну уж нет! – отрезал Вессон, почувствовав внезапное раздражение. Черт подери, думал он, почему эти ребята такие параноики, даже старина Аарон, лучший из всех, что есть. – Все это слишком притянуто за уши. Невозможно.
– Почему же нет? Он вполне мог бы водить вас за нос. Британцы в этом деле большие мастера. Как Филби, Маклин, Блейк и все остальные.
– Как Кросс. – Губы Вессона растянулись в узкую улыбку. – В этом ты прав, старина.
– Кто?
– Роджер Кросс. Лет десять назад он был мистером Супершпионом, но так глубоко законспирированным, прикрытым и замаскированным, как это умеют только англичане. Он один из Клуба старых друзей, гнуснейших предателей, какие когда-либо бывали.
– А кем был Кросс?
– Бывшим боссом и другом Армстронга со времени его работы в гонконгской специальной службе в старые времена. Официально – мелкий заместитель директора в Эм-ай-6, а на самом деле – главный в их суперподразделении, специальной разведке, предатель, которого прикончил КГБ по его собственной просьбе как раз перед тем, как мы собирались взять этого сукина сына.
– У вас есть доказательства, что они его устранили?
– Конечно. Отравленная стрела с близкого расстояния, стандартная процедура, это его и отправило к праотцам. Мы загнали его в угол, ему ни за что бы не удалось выкрутиться, как остальным. Мы держали его в руках, тройного агента. В то время у нас был свой человек в советском посольстве в Лондоне, парень по имени Броднин. Он сдал нам Кросса и исчез, бедолага, должно быть, кто-то его вычислил.
– Эти проклятые британцы, они плодят шпионов, как вшей.
– Неправда, у них есть и ребята, которые их замечательно ловят. Предатели есть у всех нас.
– У нас нет.
– Не зарекайся, Аарон, – угрюмо произнес Вессон. – Предателей полно повсюду: со всеми этими утечками информации в Тегеране до и после отъезда шаха, в нашем лагере должен быть еще один предатель где-то наверху.
– Талбот или Армстронг?
Вессон поморщился:
– Если это один из них, нам тогда лучше сразу уйти на пенсию.
– Именно этого враг от вас и добивается: сложить руки и убраться к чертям с Ближнего Востока. Мы не можем, поэтому думаем иначе, – сказал Аарон, его глаза были темными и холодными, лицо – замкнутым, он внимательно смотрел на американца. – Кстати, почему нашему старому другу полковнику Хашеми Фазиру должно сойти с рук убийство новой карающей длани САВАМА, генерала Джанана?
Вессон побледнел:
– Джанан мертв? Ты уверен?
– Заминированный автомобиль, вечером в понедельник. – Глаза Аарона прищурились. – С чего такая печаль? Он что, был одним из ваших?
– Мог бы быть. Мы… э-э… вели переговоры. – Вессон поколебался, потом вздохнул. – Но Хашеми еще жив? Мне казалось, он в списке Революционного комитета на вынесение срочного приговора.
– Он был в нем, теперь нет. Сегодня утром я слышал, что его имя вычеркнули, звание подтвердили, внутренняя разведка восстановлена – предположительно, с одобрения, поступившего сверху. – Аарон пригубил водку. – Если он опять в милости после всего, что сделал для шаха и для нас, то должен иметь очень высокого покровителя.
– Кого? – Вессон увидел, как его собеседник пожал плечами, скользя взглядом по террасам, и его улыбка исчезла. – Это могло бы означать, что он работал на аятоллу все это время.
– Может быть. – Аарон опять принялся поигрывать ручкой. – Еще один любопытный факт. Во вторник Хашеми видели садящимся в сто двадцать пятый компании «С-Г» в аэропорту Тегерана вместе с Армстронгом. Они летали в Тебриз и вернулись оттуда часа через три с небольшим.
– Будь я проклят!
– И что все это в итоге дает?
– Господи, не знаю, но думаю, нам лучше это выяснить. – Вессон еще больше понизил голос. – Одно можно сказать наверняка: если Хашеми удалось снова оказаться в фаворе, ему точно известно, где зарыты очень большие и важные собаки. Такая информация была бы крайне ценной… крайне ценной, скажем, для шаха.
– Шаха? – Губы Аарона начали было растягиваться в улыбку, но замерли, когда он увидел выражение лица Вессона. – Вы не можете серьезно думать, что у шаха есть шансы вернуться?
– И не такое бывало, старина, – с уверенным видом произнес Вессон и прикончил выпивку. Почему эти ребята никак не могут понять, что творится в мире? – думал он. Пора им поумнеть, перестать быть такими зашоренными насчет Израиля, ООП и всего Ближнего Востока и дать нам место для маневра. – Конечно же, у шаха есть шанс, хотя я поставил бы на его сына. Как только Хомейни убьют и похоронят, начнется гражданская война, армия возьмет власть в свои руки и им понадобится фигура вождя. Из Резы получится великий конституционный монарх.
Аарон бен Аарон с трудом убрал с лица недоумение, пораженный тем, что Вессон до сих пор мог быть таким наивным. После всех тех лет, что ты провел в Иране и в странах Персидского залива, рассуждал он, как ты до сих пор не можешь правильно понять те взрывные силы, которые раздирают Иран на части? Если бы перед ним сидел другой человек, он бы проклял Вессона за ту тупость, которую тот олицетворял, за сотни сигналов тревоги, оставленных без внимания, за горы тайных разведдонесений, собранных ценой большой крови и даже ни разу не просмотренных, за все те годы, что они умоляли политиков, генералов, разведчиков – американских и иранских, – предупреждая их о готовом вспыхнуть пожаре.
Все напрасно. Столько лет. Воля Бога, подумал он. Бог не хочет, чтобы нам было легко. Легко? За всю нашу историю нам никогда не было легко. Никогда, никогда, никогда.
Он заметил, что Вессон внимательно наблюдает за ним.
– Что?
– Подожди, сам увидишь. Хомейни – старик, он не протянет и года. Он стар, и время на нашей стороне. Погоди, сам увидишь.
– Подожду. – Аарон отложил в сторону свое желание начать яростно спорить. – А пока насущная проблема: «С-Г» может оказаться фасадом для вражеских групп. Если подумать, пилоты вертолетов, специализирующиеся на обслуживании нефтяных месторождений, являются ценным материалом для любых диверсий и саботажа, если обстановка ухудшится.
– Конечно. Но Гэваллан хочет уйти из Ирана. Ты сам слышал.
– Может, он знал, что его подслушивают, или он устраивает это для отвода глаз.
– Да полно тебе, Аарон. Думаю, с ним все в порядке, а все остальное – просто совпадение. – Вессон вздохнул. – Хорошо, я приставлю к нему людей, и он даже на унитаз не сядет, чтобы ты об этом не узнал, но, черт возьми, старина, вы, ребята, видите врагов везде: под кроватью, на потолке и под ковром.
– А почему бы нет? Их полно вокруг – известных, неизвестных, активных, выжидающих.
Аарон методично следил за всем, что происходило вокруг, проверяя вновь входящих, ожидая встретить врагов, зная об огромном количестве вражеских агентов в Эль-Шаргазе и в регионе залива. И нам известно о врагах здесь, в Старом городе и в новом городе, по дороге вниз, в Оман, и по дороге наверх, в Дубай, Багдад, Дамаск, Москву, Париж, Лондон, через океан в Нью-Йорк, к югу от обоих мысов и к северу от полярного круга, везде, где есть люди, и они не евреи. Только еврей автоматически не попадает под подозрение, да даже и в этом случае в наше время приходится быть осторожным.
Есть многие среди избранного народа, которым не нужен Сион, которые не хотят идти на войну или платить за войну, не хотят понять, что Израиль висит на волоске, когда шах, наш единственный союзник на Ближнем Востоке и единственный из всей ОПЕК поставщик нефти для наших танков и самолетов, оказался изгнанным, не хотят знать, что нас прижали спиной к Стене Плача и мы должны сражаться и умирать, чтобы защитить данную нам Богом землю Израиля, которую мы с Божьей помощью вернули себе такой ценой!
Он посмотрел на Вессона, американец ему нравился, он прощал ему его недостатки, восхищаясь им как профессионалом, но жалея его: он не был евреем и потому оставался под подозрением.
– Я рад, что родился евреем, Гленн. Это настолько облегчает жизнь.
– Каким образом?
– Ты знаешь, чего тебе ждать.
НА ДИСКОТЕКЕ, ОТЕЛЬ «ШАРГАЗ». 23:52. В зале преобладали американцы, британцы и французы, было несколько японцев и азиатов. Европейцы, в основном мужчины от двадцати пяти до сорока пяти лет, приезжали работать в странах залива, а потому должны были быть молодыми, крепкими, предпочтительно неженатыми, чтобы выжить в этой тяжелой, лишенной женского общества обстановке. Некоторые успели напиться и вели себя шумно. Мужчины, уродливые и не слишком, страдающие от избыточного веса и не полные, но в основном поджарые, пребывали в расстроенных чувствах и были готовы взорваться, как вулкан. Встречались и жители Эль-Шаргаза и других стран залива, но только богатые, принявшие западный образ жизни, утонченные, – все мужчины. Большинство из них сидели наверху, потягивали коктейли и плотоядно оглядывали присутствовавших женщин, а те немногие, кто танцевал на небольшой площадке внизу, выделывали па с европейками: секретаршами, сотрудницами посольств, авиакомпаний, медсестрами или сотрудницами других отелей – партнерши были нарасхват. Ни одной шаргазской или арабской женщины здесь не было.
Паула танцевала с Шандором Петрофи, Дженни – со Скрэггером, а Джонни Хогг – щека к щеке с девушкой, которая была так увлечена тем разговором на террасе.
– Как долго вы здесь пробудете, Александра? – промурлыкал он.
– До следующей недели, всего до следующей недели. Потом я должна буду вернуться к мужу в Рио.
– О, но вы так молоды, чтобы быть замужем! И вы здесь одна все это время?
– Да, одна, Джонни. Это так грустно.
Он не ответил, просто чуть крепче прижал ее к себе и благословил свою судьбу за то, что поднял книгу, которую она случайно уронила в холле отеля. Пульсирующий свет на мгновение ослепил его, потом он заметил Гэваллана наверху; тот стоял у перил, мрачный, погруженный в свои мысли, и ему снова стало жаль его. Сегодня днем он с неохотой договорился для него о ночном авиарейсе в Лондон, попытавшись убедить его отдохнуть денек.
– Я знаю, что разница во времени из-за перелетов для вас – сущий ад, сэр.
– Нет, Джонни, спасибо, все нормально. Мы по-прежнему вылетаем в Тегеран в десять?
– Да, сэр. Наше разрешение, как и раньше, имеет первоочередность, и потом чартер до Тебриза.
– Будем надеяться, что там все пройдет гладко, просто туда и обратно.
Джон Хогг почувствовал, как девушка прижалась к нему низом живота.
– Поужинаем завтра? Я должен вернуться часам к шести.
– Может быть. Но только не раньше девяти.
– Превосходно.
Гэваллан некоторое время смотрел на танцующих, едва видя их, потом повернулся, спустился по лестнице и вышел на террасу первого этажа. Ночь была чудесной: огромная луна, безоблачное небо. До самой окружавшей их стены простирались акры красиво подсвеченных, прекрасно ухоженных садов, кое-где виднелись серебристые зонтики поливальных аппаратов.
«Шаргаз» был самым большим отелем в крошечном государстве, с одной стороны – море, с другой – пустыня, восемнадцатиэтажное основное здание, пять ресторанов, три бара, зал для коктейлей, кофейня, дискотека, два плавательных бассейна, сауны, хамамы, теннисные корты, оздоровительный центр, торговая галерея с дюжиной бутиков, дорогих сувенирных лавок и магазином ковров Аарона, салоны-парикмахерские, видеотека, пекарня, электроника, комната связи с телексом, печатные машинки, все номера, включая многокомнатные, как во всех современных европейских отелях, с кондиционерами, ванными комнатами с биде со входом прямо из спален и круглосуточным обслуживанием – большей частью улыбающиеся пакистанцы, – срочная химчистка, сиюминутная глажка, цветной телевизор в каждой комнате, свой канал с кинофильмами, канал новостей фондовых рынков и спутниковая телефонная связь со всеми столицами мира.
Все верно, подумал Гэваллан, но все равно это гетто. И хотя правители Эль-Шаргаза, Дубая и Шарджи – люди либеральные и терпимые, поэтому иностранцы могут заказывать в отелях спиртное, могут даже покупать его, но да поможет вам Бог, если вы попытаетесь перепродать его мусульманину, а наши женщины могут водить машины, ходить по магазинам, гулять, нет никаких гарантий, что все это продлится и дальше. В нескольких сотнях ярдов отсюда жители Эль-Шаргаза живут так же, как жили веками, а в нескольких милях, по ту сторону границы, спиртное запрещено, женщины не могут ездить на машинах или появляться на улице в одиночку, должны покрывать волосы, руки и плечи и носить просторные шаровары, а еще дальше, в настоящей пустыне, люди существуют в слое жизни, где нет места жалости.
Несколько лет назад он взял «рейнджровер» и проводника и вместе с Мак-Ивером, Дженни и своей новой женой Морин отправился в пустыню, чтобы провести ночь в одном из оазисов на краю Руб-эль-Хали. Был прекрасный весенний день. Через несколько минут после того, как они проехали аэропорт, дорога превратилась в тропинку, которая быстро сошла на нет, и они медленно покатили по каменистой земле, накрытой голубой чашей неба. Остановились, чтобы пообедать, потом двинулись дальше, иногда по песку, иногда по камням, кружа по пустыне, где никогда не выпадал дождь и ничего не росло. Ничего. Снова вперед. Когда они остановились и выключили мотор, тишина навалилась на них, как физическое тело, солнце набросилось на них, а пространство поглотило их.
Ночь была иссиня-черной, звезды – огромными, палатки – прочными, и ковры – мягкими, и тишина вокруг стала еще глубже, пространство – еще обширнее, в голове не укладывалось, что может существовать столько пространства.
– Я ненавижу это, Энди, – прошептала Морин. – Это пугает меня до смерти.
– Меня тоже. Не знаю почему, но пугает.
Во все стороны от пальм оазиса пустыня простиралась до самого горизонта, дразнящая и неземная.
– Эта огромность словно высасывает из тебя жизнь. А представь, как это все выглядит летом!
Морин вздрогнула:
– Она заставляет меня чувствовать себя ничтожней самой маленькой песчинки. Сокрушает меня, каким-то образом забирает мое равновесие. Ладно, парень, одного раза достаточно. Мне подавай Шотландию – ну, щепотку Лондона, – а здесь ноги моей больше не будет.
И она так никогда и не вернулась. Как Нелл у Скрэгга, подумал он. Не кори их. И мужикам-то в заливе – не сахар, а уж женщинам… Он огляделся. Дженни выходила на террасу через высокую стеклянную дверь, обмахиваясь веером, выглядя гораздо моложе, чем в Тегеране.
– Привет, Энди. Ты, как всегда, оказался всех мудрее: внутри такая духота, и весь этот дым, брр!
– Я никогда особым танцором не был.
– Единственное время, когда я могу потанцевать, – это когда Дункана нет рядом. Он такой закоснелый, все время брюзжит. – Она нерешительно помолчала. – По поводу завтрашнего рейса, как думаешь, я мо…
– Нет, – мягко ответил он. – Пока еще нет. Через недельку или около того. Подожди, когда пыль уляжется.
Она кивнула, не скрывая своего разочарования:
– Что сказал Скрэг?
– Да… если остальные согласятся и план будет реальным. Мы хорошо поговорили и утром еще завтракаем вместе. – Гэваллан приобнял ее и дружески прижал к себе. – Не переживай за Мака, я прослежу, чтобы с ним все было в порядке.
– У меня для него еще одна бутылка виски, ты ведь не будешь возражать?
– Положу ее в свой дипломат. Иранское управление воздушным движением предупредило нас, что в запасах продовольствия на самолете не должно быть спиртного, но это не беда, я довезу ее на руках.
– Тогда, наверное, не стоит, не в этот раз. – Его мрачное настроение тревожило Дженни, оно было ему совсем не свойственно. Бедный Энди, всякому видно, что он места себе не находит от беспокойства. – Энди, можно мне предложить кое-что?
– Конечно, Дженни.
– Используй этого полковника и Робертса, нет, Армстронга, этих больших шишек, которых тебе приходится возить в Тебриз. Почему бы не попросить их завернуть на обратном пути в Ковисс, сказать, что тебе нужно забрать оттуда кое-какие двигатели для ремонта, а? Тогда ты сможешь поговорить с Дюком напрямую.
– Отличная мысль. Садись, пять с плюсом.
Она приподнялась на носочках и по-сестрински поцеловала его:
– Ты и сам ничего соображаешь. Ну а я возвращаюсь на поле боя. Я не пользовалась такой популярностью со времен войны. – Она рассмеялась, и он тоже. – Спокойной ночи, Энди.
Гэваллан вернулся в свой отель, стоявший рядом на той же дороге. Он не заметил людей, следивших за ним, как не заметил того, что его комнату обыскивали, все его бумаги прочли и установили прослушивающие устройства в номере и в телефоне.
Назад: Четверг 22 февраля
Дальше: Суббота 24 февраля
