Глава 40
Легионеры еще спешно строились на дороге, когда не более чем в двадцати шагах от них из-за скального выступа появилась колонна Макрона.
– Мечи копья! – быстро отреагировал их центурион.
Но не успели они изготовиться и бросить, как Макрон рявкнул своим:
– Ставь щиты!
Солдаты выставили над собой накрененные овалы щитов. Впереди легионеры в пружинистом толчке метнули в преторианцев копья. На сплоченный залп не оставалось времени, и те полетели слегка вразброс. Но все равно при такой короткой дистанции промахнуться было невозможно. Большинство копий со звонким стуком отлетели от щитов, но некоторые все же расщепили дерево и застряли там своими смертоносными жалами. Навесной удар пришелся в основном по нескольким рядам позади Макрона. Кто-то оказался ранен остриями копий, кому-то досталось от резко двинувших щитами товарищей. Раненые сползали на дорогу или разбредались в стороны, прикрывая себя чем можно от дальнейших ударов. Между тем их товарищи, не сбавляя хода, бежали вперед. На приказ атаковать не было времени, да и смысла в нем тоже не было. Макрон и его люди инстинктивно усилили разбег и сшиблись с линией врага еще до того, как тот успел пустить над головами свои последние копья.
Макрон в последний момент толкнулся и в полупрыжке двинул врага щитом так, что при ударе занемела рука, а сам центурион едва не опрокинулся. Однако недюжинный боевой опыт обострял чутье настолько, что он мгновенно выправился и вмял своего визави в сзади стоящий ряд, одновременно ударом меча вправо распоров правую руку ближнему легионеру. Импульс удара позволил колонне прорвать центр строя и вбить в него клин, после чего завязался ближний бой, где мечи противостояли копьям. Короткие клинки отражали быстрые, как молнии, наконечники и высверкивали в щели меж громоздких легионерских щитов. Вместе с тем обе стороны напирали друг на друга в попытке потеснить. Макрона охватил знакомый, огнистый пыл битвы; стиснув зубы, он обнажил их в яростном оскале.
Сражаясь впереди строя по сути в одиночку, ветеран не давал неприятелю опомниться: он отвел свой щит и наддал им снова, пробивая себе место для шага вперед. Выдернув меч из очередного раненого, утяжеленной шишкой рукояти саданул в шею еще одного, который упал без чувств. Но живым он там пролежал недолго: один из преторианцев копьем пронзил ему лицо и, переступив через тело, всадил острие еще в кого-то. Небо все более светлело, но пока еще держался сероватый сумрак, кишащий неистовым движением теней, сопеньем и воплями под яростные обмены ударами. Между тем чувствовалось, что напор броска несколько ослаб, и надо было подбодрить людей, чтобы они уверенней рвались вперед. Улучив момент для вдоха, Макрон прокричал:
– Вперед, преторианцы! Сотрем изменников в порошок!
– Мы же еще и изменники! – возмутился кто-то в легионерских рядах. – Лжец! Держим их, парни! Именем императора Британника и Рима!
На какой-то миг Макрона ошеломила трагическая абсурдность того, что римские солдаты сражаются друг с другом. Возможно, кто-то из этих людей раньше даже вместе служили, а теперь вдруг превратились в нещадных врагов, жаждущих единственно прикончить друг друга… Но он быстро прогнал от себя эти мысли и с размаха рубанул какого-то легионера по руке; та повисла на лоскуте кожи, выронив клинок из мертвых пальцев. Вовремя спохватившись насчет своей уязвимости вне строя, Макрон чуть замедлился, давая преторианцам сомкнуться возле себя по флангам.
Легионеры уже полностью оправились от броска и не намеревались более отступать ни на дюйм. Обе силы налегли в порыве, с надсадным хрипом тесня друг друга доспех к доспеху, щит к щиту. И тут поверх голов раздался голос вражеского центуриона:
– Вот они! Наши идут! Сейчас, ребята, мы этих погоним!
* * *
Карабкаться по петляющей вдоль южных круч тропе было нелегко. Тропка была узкой и в основном повторяла контуры гор, их спады и подъемы. Время от времени пробираться приходилось на ощупь, с неотступным осознанием, что время истекает. Если рассвет застанет их растянутыми по склону, то сверху их легко можно будет снять стрелами или камнями из пращей. И вообще рассвет в их непростом положении означал проигрыш. Поэтому Катон во главе своих людей спешил как мог. Через какое-то время тропа пошла круто вверх, затем они миновали околок тесно растущих кипарисов и вот совершенно неожиданно выскочили на дорогу. Так внезапно, что Катон едва успел остановить людей, прежде чем они высыпали на открытое обозрение.
Неподалеку справа находился арочный вход, ведущий к вилле – не укрепленный, просто для декора. За ним в желтоватом свете внешних факелов виднелись ступени каменной лестницы, восходящей к зданию. Вблизи истинная величавость виллы проступала еще явственней, чем несколько лет назад, когда Катон во время краткой побывки на Капреях видел ее издали. Строение как бы главенствовало над высотами восточной оконечности острова, раскинувшись на скалах, что отвесной стеной нисходили на многие стадии вниз. Небо за виллой уже светлело; четко выделялись на синевато-бледном фоне очертания стен и крыш.
Откуда-то из-за ворот послышалась отрывистая команда, и наружу выбежал небольшой, человек в тридцать, отряд легионеров. Взмахом руки Катон велел своим людям припасть к земле, а сам оперся о ствол кипариса, глядя бегущим вслед. В остальном все было тихо; вилла словно спала, и больше наружу никто не показывался. Приглядевшись, на отдалении впереди бегущих Катон различил какое-то скопление фигур возле скального выступа. Сердце тревожно екнуло: уж не Макрон ли там пытается прорваться к вилле?
Тихо скомандовав людям выйти из-под деревьев и построиться, он в растерянности задумался, как быть. Рядом находилась вилла, где заговорщики все это время удерживали Луция. Его намерением было атаковать с целью вызвать у врага замешательство, но единственные легионеры, которых он видел, сейчас сражались с Макроном. От сына Катон находился сейчас настолько близко, что пробирал соблазн броситься на виллу сию же минуту. Однако неизвестно, сколько легионеров осталось там оберегать Нарцисса и его окружение.
– Какие будут указания, господин префект? – вполголоса спросил один из преторианцев.
Катон бросил еще один взгляд на виллу, взвешивая свои шансы, а затем повернул по дороге вниз и отдал приказ:
– Все за мной, бегом.
Он устремился впереди строя по дороге, каменея сердцем от упущенной возможности спасти своего сына; но внимание необходимо было сосредоточить на предстоящей схватке. Хорошо, если враг вплоть до подхода будет принимать преторианцев за своих. Этот сюрприз сможет сломить легионерам волю и освободит сомкнувшемуся отряду гвардейцев путь на виллу. Бежать под уклон в полной экипировке было не так-то просто, но темп подстегивали нарастающие по громкости крики и звон клинков. У обочины Катон заприметил поперечный гребень центуриона и, отклонившись, взял курс на него, чтобы с ходу лишить врагов командира. На стук калиг из заднего ряда обернулось несколько человек, а центурион торжествующе возгласил:
– Вот они! Наши, идут! Сейчас, ребята, мы этих погоним!
В последнюю секунду на приближении Катон выкрикнул:
– За Нерона! За Рим!
Гвардейцы подхватили клич и изготовили копья, расходясь на бегу веером. В это время Катон, держа меч параллельно земле, бежал на центуриона. В слабом свете было видно, как при виде невесть откуда взявшихся преторианцев у него отвисла челюсть. В эту секунду Катон ударил его щитом, вышибив из груди воздух. В следующее мгновение он мечом ткнул центуриона в грудь; удару помешала кольчуга, и рана получилась поверхностной. Вместе с тем от удара центурион потерял равновесие, запрокинулся на спину одного из своих солдат и полетел навзничь. Катон без жалости рубанул его по шее, перешибив позвонки. Центурион вскинул руки и замер без движения.
По обе стороны от Катона орудовали копьями преторианцы, вонзая их в незащищенные спины, и натиском щитов прокладывали себе дорогу навстречу людям Макрона. Уже в первые минуты легионерам был нанесен существенный урон. Сейчас они пытались развернуться, но из-за громоздкости щитов неизбежно сталкивались и сбивали друг друга; многие падали под безошибочными ударами копий.
– Бей всех! Смерть изменникам! – кричал Катон.
Было слышно, как клич с той стороны подхватывают люди Макрона, с удвоенной силой возобновляя свой натиск. То здесь, то там стали выходить из боя первые легионеры, ломая построение и скрываясь в кустистой поросли на обочинах. Их страх моментально передавался товарищам, и боевой порядок распадался: каждый теперь искал способ укрыться от смертоносных наконечников, норовящих вонзиться спереди или сзади. Более храбрые или те, кто вошел в раж, еще продолжали биться, но их число быстро убывало под обоюдным натиском окрыленных преторианцев. Другие, предпочитая сдаться, бросали мечи и щиты, но тоже гибли под беспощадными ударами.
– Катон!
Навстречу префекту, сияя от восторга, спешил Макрон.
– Вот это удача, друг мой! Негодяи порскают, как кролики!
Несколько гвардейцев и в самом деле увлеченно гонялись за безоружными легионерами. Надо было срочно восстанавливать порядок.
– Преторианцы, ко мне! Стройся! Ко мне, язви вас!
О быстрых мерах сообразил и Макрон, и они вдвоем спешно принялись строить оставшихся на дороге, рядом с нагромождением из тел и разбросанной оснастки. Людей оставалось не более полусотни; хорошо, если хватит на последнюю попытку. Одну-единственную, чтобы спасти Рим от раздирания двумя родовитыми недорослями, грызущимися за императорский венец.
– Вперед! – скомандовал Катон.
Бок о бок с Макроном он припустил вверх по дороге, мимо кипарисов и к проходу на виллу. Снизу к ее величавым стенам вели ступени лестницы. От долгого карабканья по кручам конечности сводило до жжения. Одолевая последние ступени перед пандусом, заводящим на внутренний двор, со смотровой башни на углу префект расслышал тревожный возглас. Оттуда на бухту смотрели несколько человек, из которых один сейчас указывал прямиком на них. В небе успело развиднеться настолько, что Катон безошибочно разглядел того наблюдателя.
Трибун Крист.
Послышались крики, и наружу из арки, преграждая путь, высыпал отряд легионеров числом в полманипулы. Смыкая дистанцию, Катон приподнял щит и слегка пригнул за ним голову. О еще одном броске не было и речи – тем более вверх по склону, с измотанными людьми. А потому гвардейцы замедлили ход и на сближение пошли шагом, будто в тренировочный бой на плацу. Катон выбрал себе крайнего в строю легионера и сделал щитом обманный выпад, а сам ударил по дуге мечом. Противник был не из новичков и разгадал уловку. Удар он парировал и двинул щитом так, что прибил префекта к стене сбоку пандуса. От удара у Катона пресеклось дыхание, а сам он едва успел уклониться от легионерского меча, чиркнувшего по камню так, что высек снопик искр. Тут между префектом и неприятелем вклинился кто-то из преторианцев, сшибившись с ним щитами. К тому времени как префект поднялся на ноги, гвардейцы успели вдавить неприятеля обратно под арку. Из внутренних помещений наружу стремглав выбегали солдаты; замкнутое пространство двора огласилось стуком и ломчатым звоном боя, распавшегося на сумятицу единоборств. Кое-как отдышавшись, Катон поднял щит и стал в обход пробираться ко входу в вестибулум. По всей видимости, там и должны были находиться главные заговорщики – вблизи смотровой башни, на которой они еще недавно топтались.
Преторианцы хотя и устали, но превосходили врага числом, атакуя внутренний двор скопом, в то время как легионеры выбежали им навстречу кто в чем, не образовав даже построения, этого всегдашнего залога эффективности их действий. Сейчас бой перед виллой шел вразброс, в белесом предутреннем свете напоминая больше лихую поножовщину. Пощады не просил никто. Преторианцы отчаянно рвались через пространство двора. Тут и там валялись трупы; по белому мрамору у преддверия императорской обители были разбрызганы кровь и куски внутренностей.
Как раз в тот момент, когда Катон приближался к пролету широкой, ведущей ко входу лестницы, между клепанных медью дверных створок показался Крист. Он был без шлема, а в руке держал меч. В ту же секунду их взгляды встретились, и губы трибуна растянулись в змеистой улыбке. Спускаясь по ступеням, он поднял меч. Краем глаза Катон заметил, как к Кристу рванулся один из преторианцев.
– Оставь его! – скомандовал Катон. – Он мой.
Преторианец замер, а затем стал искать себе другого поединщика, оставив двоих офицеров на пятачке перед ступенями. Катон с поднятым щитом и мечом начал осторожно подступать к Кристу, который сейчас чертил в воздухе клинком дугу.
– Лучше б ты остался в Британии, Катон.
– Я не мог этого сделать. Оказалось, что Риму угрожают не только племена варваров.
– Я Риму не враг. А, наоборот, патриот.
– В том-то и дело, что наоборот. Ты изменник, Крист. А изменникам уготована лишь одна участь.
Говоря это, Катон не сводил глаз с искристой дуги в руке своего врага. Внезапно трибун скакнул вперед и один за одним нанес несколько яростных ударов, отскочивших, впрочем, от бдительно выставленного Катоном щита. Каждый из них пружинисто отзывался в руке, но атака оказалась отражена. Предугадав следующий удар, Катон отдернулся в сторону, и трибун рассек воздух впустую, чиркнув клинком по мрамору пола. Катон тотчас ринулся вперед, во всю силу припечатав врага щитом, отчего Крист шатнулся назад, утратив равновесие. Свой бросок префект сопроводил вихрем ударов. Финальное движение снизу враг не смог парировать, и конец меча пропорол Кристу пах, глубоко вонзившись в плоть. Взмах щитом толкнул трибуна назад, и, споткнувшись пяткой о ступень, он упал.
Катон навис сверху, замахиваясь для удара, а Крист снизу выставил свою руку с мечом, чтобы отразить его.
– Брось меч, – приказал Катон.
– Чего ради? Ты же сам сказал, у меня теперь одна участь.
В сущности, Крист был прав. Разница лишь в том, примет он смерть от руки префекта или чуть позже от рук палача.
Крист медленно опустил свой меч.
– Возможно, я уже и не жилец, – криво осклабился он, – но умру я с честью, а не как ты с твоим плебеем Макроном: псами злобного выродка Не-рона.
– Да сбудется по словам твоим, – Катон вознес руку для удара.
– Стой. Ты, наверное, думаешь, что верх за тобой. Но я, прежде чем погибнуть, все равно возьму небольшую, но победу. Твоя жена, Юлия… Ты думаешь, что она была тебе неверна.
– Теперь уже не думаю. Твои друзья сказали мне об этом правду. Что ваша связь была не более чем мнимостью. Прикрытием.
– Это они тебе сказали? – Крист скабрезно хихикнул. – И ты им поверил? После всей их лжи, пролитой тебе на уши?
– А что мне хочешь сказать ты? – скрипнув зубами как от боли, спросил Катон.
– В смысле пользовал ли я ее? – хохотнул Крист. – Может, и да. Я оставлю тебя терзаться этим сомнением. И ты ни о чем ни от кого и никогда не узнаешь. Вот такая тебе от меня отместка. За мою гибель.
Внезапным движением перехватив свой меч, он сжал обеими руками его рукоять и уткнул острие себе в подреберье.
– Стой! – выкрикнул Катон.
На это Крист лишь проворней и жестче всадил клинок, чтобы достать себе до сердца. Из раздернутого рта донесся пронзительный вопль, и трибун уронил голову, стукнувшись затылком о ступень. Катон припал рядом на одно колено и, опустив свой меч, схватил трибуна за волосы.
– А ну говори! Говори мне правду!
Крист смотрел на него перевернуто, непонимающе. На губах выступила кровь из вспоротого легкого.
– Да пошел ты, – погибельно оскалясь, прохрипел он.
Затем свет в его глазах угас, а грудь просела в такт хлынувшей горлом крови.
– Скажи, – с болью, не в силах уняться, повторил Катон, но было уже поздно. Выпустив Кристу волосы, он поднял свой меч как раз в тот момент, как к нему подоспел Макрон.
– Все, господин префект, управились. Двор освобожден. – Он поглядел вниз и с ноткой удивления спросил: – Никак Крист? Себя убил? Не думал, что ему хватит на это духу…
– Я вот тоже… – Катон отвел свой взгляд от трибуна и указал на вход в виллу. – Идем. Веди с собой людей.
Оставив Макрона собирать оставшихся преторианцев, Катон взошел по лестнице и щитом потеснил одну из дверных створок. Зала внутри была освещена стоящими вдоль стен жаровнями. Пол и стены были облицованы мрамором, а свод подпирали толстые колонны. Люди здесь находились лишь на дальнем конце. Там на возвышении стояло тронное кресло, на котором, приподняв подбородок, величественно сидел Британник. Возле него стояла горстка сенаторов, памятных Катону по тайной встрече у Домиции. Опустив щит, префект отвязал под подбородком ремешки и снял шлем, чтобы его узнали.
– Где мой сын? – осведомился он и только сейчас понял, что собрание перед ним не в полном составе. – И Нарцисс. Где они?
Никто не ответил, и тогда Катон зашагал им навстречу, звеня каблуками под сводами зала. На подходе к трону в его сторону перстом указал Британник и холодно произнес:
– Как ты смеешь приближаться к императору, не выказывая должного почтения?
Префект взошел на возвышение и остановился над этим почти еще отроком. Слышно было, как за спиной в зал входят гвардейцы.
– Ты не император, принцепс. И тебе им не быть.
Британник полыхнул на него глазами, но свое негодование выразить не успел. Катон пресек его поднятием руки и повторил свой вопрос:
– Где они?
– Снаружи, – торопливо пришел на помощь сенатор Сульпиций, указывая на дверь позади зала. – Он ушел сам и увел с собой ребенка. Вон туда.
Катон оглядел лица заговорщиков, а затем мимо них пошел к двери, на которую указал Сульпиций. За спиной послышался голос Макрона:
– Этих арестовать.
– Да как ты смеешь… – начал Британник.
– Закрой рот, малый. Если не хочешь, чтобы вспухла губа. За ночь я уже, право, умаялся.
Дверь была приоткрыта. Катон толчком открыл ее и увидел перед собой узкий коридор, ведущий к выходу из виллы; дальше путь шел через ухоженный сад. Впереди открывалась широкая дорожка, которая тянулась от одной стороны острова к другой. Она была пустой, если не считать двух фигур, стоящих в отдалении. Они смотрели в его сторону. Нарцисс стоял, приобняв за плечи Луция, и ждал, когда Катон повернет и направится в их сторону. Отсюда взгляду открывался круглый лужок с несколькими кушетками, расположенными так, чтобы взору открывались самые что ни на есть живописные места к востоку. Там на материке, окруженный каменистыми горбами холмов, надменно красовался Везувий. На его склоны уже упала хрустально-золотая сетка низкого, пока еще невидимого солнца. В считаных шагах за Нарциссом площадка обозрения обрывалась в бездну.
Катон остановился в десятке шагов и, прежде чем заговорить, убрал меч в ножны.
– Отпусти Луция, – сказал он.
Мальчик сделал было шаг навстречу отцу, но Нарцисс впился в его плечо ногтями, и ребенок поморщился от боли.
– Я сказал, отпусти его.
– Не думаю, что это будет благоразумно, – с вкрадчивой улыбкой сказал Нарцисс. – Он единственное, что теперь у меня осталось. После того как дело Британника пошло прахом.
– Ты ошибаешься. У тебя не осталось ничего. Ты пуст. И мальчик тебе не в помощь.
– Ой ли? – Нарцисс сделал два плавных шага назад, увлекая с собой и Луция. Оглянувшись через плечо, он остановился не больше чем в пяти шагах от края пропасти. – Подумай хорошенько, Катон. Если ты хочешь, чтобы твой сын вырос и стал мужчиной, тебе придется сделать то, о чем я попрошу.
– И чего же ты попросишь? – пододвигаясь на шаг, спросил Катон.
– Во-от, уже ближе, – пропел Нарцисс. – Выслушай меня. До заговора мне нет дела. Мне все равно, что станет с моими так называемыми соратниками, не говоря уже об избалованном дитяте, что болтает ножками в этом тронном зале. Меня заботит лишь моя собственная участь. Я должен остаться в живых. И если тебе дорог твой сын, то ты меня отпустишь. И не просто отпустишь, а проводишь с этого острова и дашь мне скрыться, так сказать, в тихой безвестности.
– Скрыться и забыть все это у тебя не получится, – ответил Катон. – С той кровью, что у тебя на руках.
– Хм… Учитывая, сколько я ее уже и без того пролил, разница небольшая. Кровинкой больше, кровинкой меньше, чего уж тут мелочиться? – Нарцисс отодвинулся еще на шаг и подтянул к себе Луция.
Сердце у Катона гулко стукнуло; он едва сдерживался, но срываться было недопустимо.
– Чего тебе от меня нужно?
– Твое слово, Катон. Я знаю тебя достаточно, как человека слова и дела, доблести и чести. Редкие качества в нынешнем мире, что, однако, не делает их менее ценными. И я на них полагаюсь. Дай слово, что поможешь мне бежать, и я дарую тебе жизнь твоего сына.
– Не слушай его, парень, – негромко рыкнул за спиной успевший подойти Макрон. – Все свои обещания нам он никогда не сдерживал. Кроме того, ты ведь поклялся его прикончить.
– Я знаю. Но что делать? Луций у него в руках.
Макрон встал рядом с другом и гневно воззрился на Нарцисса.
– Слышь ты, кусок дерьма! Выпусти мальчонку. Деваться тебе все одно некуда, ты это знаешь. Неужто ты всерьез вздумал забрать с собой в Гадес еще и Луция? Вам же с ним не по пути!
– Именно так я и думаю поступить. Если только твой друг не даст мне своего слова. Ну так что, Катон?
Префект, морщась как от боли, смотрел на своего сынишку, на ужас в его распахнутых глазах. Сердце мучительно сжималось; любовь и стремление спасти, оградить своего ребенка от опасности заполоняло все его существо. Сухо сглотнув, он выдавил:
– Даю слово. Только отпусти его.
– Тогда поклянись жизнью своего мальчика. Перед Юпитером великим и всемогущим. Ну?
– Клянусь Юпитером всемогущим и жизнью своего сына, что помогу тебе бежать.
Глаза Нарцисса пытливо прищурились. Секунду-другую помедлив, он убрал руку, и Луций бегом побежал к отцу. Катон подхватил его и порывисто прижал к себе, лаская рукой мягкие кудряшки, запахом которых не мог надышаться.
– Папа, – шептал Луций, доверчиво тычась личиком ему в плечо, – мой папочка.
– Какое трогательное воссоединение, – играя масленой улыбкой, отступил от края пропасти Нарцисс.
И тут во мгновение, не ухваченное ни им, ни Катоном, вперед метнулся Макрон и, схватив Нарцисса за руку, закрутил ее ему за спину. Сановник вякнул и задергался, тщетно скользя сандалиями по траве. Одним шагом Макрон подступил к пропасти и, сделав замах, метнул свою распяленную ношу. Болтая конечностями, Нарцисс с диким погибельным воплем исчез из виду. Центурион, подступив к краю, наблюдал, как вольноотпущенник, отпущенный сейчас на волю в буквальном смысле, с воплями летит с отвесной стены утеса вниз. Вот, уже далеко внизу, его тело грянулось о скальный выступ, отлетело и продолжило падение уже изломленным недвижным тючком, беззвучно шлепнувшись и бесследно канув в ряби морских волн.
– Всё, – одобрительно крякнул ветеран, – теперь точно издох. Хвала богам, мы от него избавились.
– Макрон, я же слово дал! – воскликнул Катон с укоризной. – Сыном поклялся…
Отступив от края на безопасное расстояние, центурион повернулся к другу:
– Ну дал, ну поклялся… Только ведь до этого ты поклялся его убить. А первое слово дороже второго. К тому же я не давал клятв никому. А значит, ни один из нас не внакладе. Я имею в виду нас троих.
Как раз в эту секунду крыши виллы волшебно озарил красноватый сполох утреннего света, на который все трое невольно загляделись.
– День будет знатный, – сказал Макрон и, протянув руку, взъерошил вихры Луцию. – Верно, солдатик?
Но ребенок лишь пригнулся и теснее припал к отцу, просительно сказав ему на ухо:
– Пап, пойдем скорей домой…
Глядя поверх детского плечика, Катон заметил на лице друга радость и вместе с тем легкую ревнивинку. Безусловно, Макрон со свойственной ему сметкой догадался, что бравый дядюшка в глазах ребенка отныне безнадежно уступает место фигуре отца. Оставалось лишь порадоваться за друга.
Макрон прокашлялся, но горло все равно распирал комок.
– Идем отсюда поскорей, Катон. Пока я, язви меня в душу, на слезы не изошел.
