Суббота, 5 июня. Это была тяжелая неделя. В понедельник рано утром немцы подвергли бомбардировке беззащитное население испанского города Альмерия. Они проявили полное безразличие к просьбе пересмотреть дело Хирша, хотя мое правительство неоднократно просило представить доказательства его вины и принять во внимание наши законы, поскольку Хирш не совершил попытки убить Штрейхера. Отношение к людям здесь более безжалостное, чем когда-либо со времен средневековья. Трудно предсказать, к чему все это приведет – к господству Германии над всей Европой или к новой войне?

Понедельник, 14 июня. Вчера у нас был завтрак в честь полковника Нокса, прошлогоднего кандидата в вице-президенты Соединенных Штатов. У нас были бывший немецкий статс-секретарь Кюльман и капитан Видеман, личный советник и приближенный Гитлера. Справа от меня сидел аргентинский посланник, делавший огромные усилия говорить по-английски. Присутствовали корреспонденты некоторых крупнейших газет: Лохнер, Эббат от лондонской «Таймс», Ширер от херстовских газет и Дьюэл от «Чикаго дейли ньюс» – газеты Нокса в течение шести лет.

Меня удивило то, что Нокс, непоколебимый республиканец в течение всей своей жизни, с симпатией отзывался о Джоне Л. Льюисе, одном из наиболее влиятельных вождей Конгресса производственных профсоюзов, организаторе множества сидячих забастовок повсюду в Соединенных Штатах. Нокс сказал, что давно знает Льюиса, профсоюзного лидера, до 1932 года поддерживавшего республиканцев, и встречался с ним перед самым отъездом из Соединенных Штатов. Он считает, что Льюис будет внесен в список кандидатов в президенты на съезде демократической партии в 1940 году. Если съезд не изберет его, то он, имея поддержку практически всех профсоюзных организаций, порвет с демократами и выступит на выборах как независимый кандидат от профсоюзов. Это, по мнению Нокса, даст республиканцам возможность восстановить свою власть в стране, но, добавил он, чтобы победить, его партия должна выдвинуть либеральную программу. Из его слов явствует: республиканцы уже подстрекают Льюиса. Нокс хотел создать впечатление, будто он одобряет большую часть того, что сделал или намерен сделать Рузвельт. Из этого я заключаю далее: по-видимому, он приступает к осуществлению собственного плана выдвижения своей кандидатуры от республиканской партии. Он провел месяц в Европе, встречался с Муссолини и другими деятелями Италии, но не собирается использовать свое пребывание здесь для встреч с Гитлером и Герингом.

В субботу Сталин казнил восемь генералов Красной армии¹. Их заподозрили в тайных сношениях с Германией и даже с французскими фашистами в целях свержения советского правительства. В обвинении указывалось, что эти генералы обещали отдать Германии Украину и расторгнуть договор с Францией и Чехословакией. Мне трудно судить, что скрывается за всем этим, но Видеман, сидевший вчера за столом рядом со мной, сказал, что в течение субботы и воскресенья он должен собрать всю имеющуюся информацию и передать ее по телефону Гитлеру, находившемуся в то время в Берхтесгадене, вблизи австрийской границы. Это наводит на размышления – не вел ли кто-либо из гитлеровских соратников какую-либо закулисную игру в России.

Однако немецкие газеты изображают это событие как одно из самых жестоких преступлений в современной истории, совершенно игнорируя то, что Гитлер и Геринг в июне и в начале июля 1934 года перебили несколько сот своих противников в Германии. Высшие чины немецкой армии на одном заседании вынудили Гитлера признаться в некоторых его преступлениях. Но какие-либо свидетельства виновности противников Гитлера так и не были опубликованы. Странно видеть теперь Геббельса, несущего большую долю ответственности за убийства 1934 года, в роли руководителя немецких газет, осуждающих казни в России.

Четверг, 17 июня. В то время, когда газеты восторженно пишут о поездке Нейрата в Лондон для переговоров с англичанами о мире, Гитлер обратился с речью к молодым итальянцам. Он заявил, что готов к войне. Народ в Соединенных Штатах, по-видимому, полон решимости придерживаться нейтралитета даже в том случае, если возникнет опасность подчинения всей Европы единой диктатуре.

То обстоятельство, что внимание европейских стран в течение последних двух недель приковано к испанским делам и к событиям в России, по-видимому, впервые после прихода нацистов к власти открывает перед Гитлером, Герингом и их сообщниками возможность захвата если не всей территории Чехословакии, то хотя бы ее части. Они хотели бы захватить и Австрию, но у них нет уверенности в том, как поведет себя Муссолини. Немецкие диктаторы мечтают совершить аннексию без войны, поскольку они банкроты и испытывают большую нехватку продовольствия. В связи с засухой, длящейся уже три недели, урожай хлеба на половине территории Германии сократится, очевидно, процентов на тридцать.

В прошлый понедельник, когда начались переговоры о мирном соглашении с Англией, были арестованы пять протестантских проповедников; наиболее крупная фигура из них – священник церкви памяти кайзера Вильгельма I Якоби, с которым я имел беседу о проблемах свободы религии. Одновременно были произведены аресты в Мюнхене и обыск у католического епископа в Кёльне. Корреспондент лондонской «Таймс» говорит, что теперь газета отвергает более половины его корреспонденций, в то время как «Манчестер гардиен» печатает обзоры, которые она, как видно, получает по тайным каналам через английское министерство иностранных дел.

Суббота, 20 июня. Моя жена и я были вчера на обеде у латвийского посланника. За столом почти все гости высказывали независимые суждения, что несколько необычно для Берлина. Посланник небогатый человек; его дом и столовая имеют скромные, но вполне достаточные удобства. Он с самого начала дал мне понять, что осуждает нацистскую диктатуру и беспокоится за результаты лондонского совещания представителей Германии, Англии, Франции и Италии. Франсуа-Понсэ, французский посол, сидел напротив меня и в присутствии гостей позволял себе свободно говорить об опасностях, ожидающих нас; но он хранил молчание по поводу ошибки, допущенной Францией в январе 1935 года, когда она дала согласие на захват Абиссинии Италией и способствовала последнему крупному поражению Лиги наций.

Латвийский военный атташе, сидевший по правую сторону от меня, откровенно говорил о возможных опасных последствиях ослабления позиции России. Чешского посланника больше беспокоили угрозы в адрес его маленькой страны. Он признал, что оценка ситуации, которую дает «Манчестер гардиен», правильна. В этой газете говорится, что в условиях постоянной враждебной кампании со стороны немецкой печати против чехословацкого правительства Бенешу будет трудно искать дружественного взаимопонимания с Гитлером. Посланник сообщил, что заявил официальный протест министерству иностранных дел Германии против измышлений, будто его правительство провоцирует преследования немцев в Чехословакии. Его жена сказала Мэтти: «Если Германия нападет на нас, Россия сразу же придет нам на помощь». Я сомневаюсь в этом, если только Франция не нападет на Германию в Рейнской зоне.

После обеда, сидя с латвийским посланником и послом Франции, я завел разговор об испанской проблеме. Француз подавлен, он считает, что Блюм будет свергнут в ближайшие дни. Я в этом сомневаюсь, но положение в Париже действительно тревожное. Далее Франсуа-Понсэ сказал, что Англия намерена уступить немецким требованиям на Ближнем Востоке.

– Будет ли это означать войну? – спросил я.

Он ответил:

– Нет, быть может, позже, поскольку во Франции так сильны пацифистские настроения.

В то же время он сказал, что снял на лето дачу около Потсдама, оговорив право расторгнуть соглашение в течение одного месяца. Он действительно боится, что воина может разразиться примерно в конце июля.

Я не верю в это, так как Германия не обеспечена продовольствием и Гитлер намеревается захватить Австрию и Чехословакию без войны. Единственная страна, в реакции которой он сомневается, – это Россия. Французский посол сказал мне также, что у него есть сведения о том, что немцы вели переговоры с русскими генералами о свержении Сталина, возможно, с целью отдать Гитлеру Украину, которой он так домогается.

Среда, 23 июня. Эта неделя насыщена тревожными событиями. В понедельник газеты были полны сообщений о падении правительства Блюма. Полагая, что позиция России ослаблена, а Народный фронт во Франции (30 процентов коммунистов) развалился, Гитлер, по-видимому, решил: приближается момент, когда он сможет диктовать свои условия Европе. Поэтому он отменил поездку Нейрата в Лондон. Англичане, очевидно, обещали значительные уступки Германии, но Гитлер потребовал большего либо в Испании, либо в районе Австрии и Чехословакии, а, быть может, и тут и там. Англия дала понять, что дальше идти она не может, а Гитлер не отступился от своих непомерных притязаний и запретил Нейрату поехать в Лондон для участия в конференции.

Во вторник Геббельс произнес речь, полную яростных нападок на Россию, Чехословакию, Францию и Англию, и газеты громко поносили министра иностранных дел Англии Идена, отказавшегося идти на дальнейшие уступки. У нас имеются сообщения из Форин офис, а также из английского посольства о том, что английский посол Гендерсон прочитал Нейрату лекцию, предназначенную для Гитлера. В течение двух месяцев он прилагал все свои усилия, чтобы облегчить Германии и Англии возможность урегулировать споры по испанскому вопросу, быть может, даже по притязаниям Германии на Востоке. Когда, казалось, успех уже был достигнут, Гитлер сорвал переговоры. Гендерсон назвал это чистейшим безрассудством и дал волю своему возмущению.

Когда я встретился с Нейратом на его ежегодном благотворительном вечере, он изъявил желание побеседовать. Я сказал:

– Мне жаль, что вы не едете в Лондон, чтобы положить конец затянувшейся войне в Испании.

Он подхватил мои слова и также выразил сожаление по этому поводу. Разными способами он дал понять, что считает это решение нелепым капризом Гитлера. Тысяча гостей заполнили лужайку перед особняком Нейрата. Многие дипломаты, и среди них даже француз, латиноамериканцы и особенно посланники балканских и дунайских стран, выразили свое сочувствие Нейрату.

Сегодня стало известно, что Муссолини недоволен решением Гитлера; не удовлетворены также немецкие офицеры, поскольку они надеялись, что немецкие войска будут выведены из Испании. Говорят также, будто сам Гитлер в замешательстве. В последнем я сомневаюсь. Так или иначе, мы сообщили по телеграфу о враждебной кампании в печати против Англии и о наблюдающейся здесь нервозности вопреки поведению прессы. Мое мнение таково: Гитлер надеется добиться своего в условиях осложнений, возникших во Франции и России, и рассчитывает отколоть Англию от Франции.

Озабоченный позицией Англии, я посетил английского посла Гендерсона. В первую очередь мы обменялись мнениями об англо-американском торговом сотрудничестве и об обоюдном снижении тарифов. Эту необходимость я проповедую уже два года. Посол сказал, что полностью поддерживает меня. Но когда я спросил его о позиции его правительства по отношению к Германии, он ответил:

– Мое правительство вело себя неразумно в отношениях с Германией, и я сказал это Нейрату. Я заявил ему также, что отрицательное решение Гитлера в отношении его поездки в Лондон было в равной мере неразумно.

Затем Гендерсон перешел к общим рассуждениям о положении вещей.

– При Гитлере, – сказал он, – Германия вернулась к бисмарковской политике аннексии всех европейских стран с населением германского происхождения: Австрии, Чехословакии и других.

Хотя я и подозревал, что Гендерсон склонен поддержать германские захваты, я не ожидал, что он зайдет так далеко в своих высказываниях. Затем он сказал:

– Германия должна подчинить себе дунайско-балканскую зону, а это означает ее господство в Европе. Британская империя вместе с Соединенными Штатами должна господствовать на морях. Англия и Германия должны установить тесные отношения, экономические и политические, и господствовать над всем миром.

Развивая дальше свою мысль, он заявил:

– Франция утратила свое значение и не заслуживает поддержки. В Испании хозяином будет Франко.

Он, как видно, не придает значения тому возмущению, которое в Англии и Соединенных Штатах вызывают безжалостные преследования нацистами католиков, протестантов и евреев. Интересно, в какой мере посол Гендерсон выражает точку зрения своего правительства? Что произойдет с Англией, если Германия захватит все страны вплоть до Черного моря?

Среда, 30 июня. Сегодня я узнал от одного моего друга прискорбную весть о новом заместителе государственного секретаря Самнере Уэллесе. Согласно этому сообщению Уэллес обязан своим назначением усилиям шести сенаторов, которые пригрозили голосовать против рузвельтовской реорганизации Верховного суда, если Рузвельт не назначит Уэллеса на этот пост. В начале президентства Рузвельта он был послом на Кубе и, как мне известно, вел себя там крайне предосудительно.

Ему принадлежит один из самых больших домов в Вашингтоне с пятнадцатью слугами; кроме того, он владеет летней усадьбой в Мэриленде. Он гордится тем, что может тратить в два раза больше, чем Хэлл, и его приемы затмевают приемы любого посла в Вашингтоне. Я был удивлен, прочитав в газетах день или два назад, что Рузвельт провел воскресенье у Уэллеса в его мэрилендской усадьбе. Поистине политика – сложная игра, даже когда речь идет о настоящих людях, вроде Рузвельта.

Вторник, 6 июля. Президент Филиппин Кезон нанес мне сегодня визит вежливости и рассказал о своих планах: он хочет увидеть своими глазами происходящее в Германии, побеседовать с Гитлером, а также выяснить возможность заключения торговых соглашений. Я встречался с Кезоном приблизительно в 1912 году, когда он выступал в Чикаго с лекциями о независимости Филиппин. Он кажется мне весьма способным и рассудительным человеком. Независимость Филиппин – цель его жизни, – по-видимому, близка к осуществлению, но его тревожит Япония, и он выразил надежду, что Германия вернет свои владения на Дальнем Востоке. Мне кажется, он надеется, что это может помешать Японии захватить его страну. Он панически боится также распространения американских тарифов на Филиппины.

Понедельник, 12 июля. Сегодня у меня был Джордж С. Мессерсмит, наш посланник в Австрии. Он вскоре займет место заместителя государственного секретаря Карра, находящегося на этом посту вот уже сорок лет.

Я рассказал Мессерсмиту, что австрийский посланник в Берлине во время прогулки со мной в укромной аллее Тиргартена проявил большую озабоченность судьбой своей страны. По мнению Мессерсмита, эта озабоченность вызвана беседой между Гендерсоном, английским послом в Берлине, и одним видным должностным лицом из Вены. Английский посол заявил, что Австрия, будучи нацистской, должна быть присоединена к Германии. Это тотчас было сообщено австрийскому канцлеру Шушнигу и вызвало немедленный телеграфный запрос в Лондон.

Шушниг был удовлетворен опровержениями Идена, но когда Мессерсмит покидал Вену, обстановка там была напряженной, особенно в связи с совещаниями у Гитлера в Берхтесгадене, где Папен выдвинул неприемлемые требования. По словам Мессерсмита, австрийцы будут воевать, если Гитлер двинет свои войска в страну. Все время происходит нечто подобное.

Днем у меня был Карл фон Виганд, возвращающийся из Австрии, где он лечился, после того как заболел в Испании. Он сказал, что Австрия все еще находится в состоянии большой тревоги; в Мюнхене он в течение часа беседовал с генералом Рейхенау, одним из наиболее видных офицеров армии; генерал был крайне раздражен действиями фюрера, вступившего на путь открытого вмешательства в испанские дела.

По словам Рейхенау, армия ни в коей мере не сочувствует гитлеровскому режиму, но Гитлер сильно увеличил численность эсэсовских войск, взяв из армии лучших молодых офицеров и создав эсэсовские части для использования в личных целях. Пять тысяч эсэсовцев постоянно находятся в Мюнхене, остальные рассредоточены по всей Германии. Цель, по-видимому, состоит в предупреждении народного или военного мятежа. Вся полиция также состоит из эсэсовцев и превосходно вымуштрована.

Вторник, 13 июля. Утром мне нанес визит китайский посол, чтобы выразить признательность за поддержку со стороны Соединенных Штатов, в то время как японцы возобновляют наступление в Северном Китае. Он сказал:

– Япония избрала этот момент для нападения на Китай потому, что Россия переживает внутренние трудности, которые не дают ей возможности оказать нам помощь. Японская военщина стремится разжечь теперь войну, рассчитывая победой в Китае восстановить престиж правительства в народе, который уже дважды подавляющим большинством голосов на выборах высказывался против существующего режима.

Хотя мои познания о положении на Дальнем Востоке недостаточны, чтобы быть уверенным в достоверности этого суждения, оно кажется мне довольно логичным и, по-видимому, правильным. Посол проявил большую озабоченность, но заявил, что его страна будет сражаться с Японией не на жизнь, а на смерть.

Среда, 14 июля. В связи с осложнениями и опасностями, которыми чревата международная обстановка, я сегодня в полдень посетил министра иностранных дел Нейрата. Когда я входил в министерство, японский посол покидал его. Нейрат сказал мне, что Россия провоцирует Китай воевать против японцев. Когда я передал ему то, что мне вчера сообщил китайский посол, Нейрат стал утверждать, что науськивание исходит от России; по его словам, Германия согласна поддержать Соединенные Штаты и Англию, если они будут вести переговоры об установлении мира на Дальнем Востоке. На мой вопрос о положении в Испании он ответил, что Муссолини не настаивает более на присылке новых немецких войск и вооружения в Испанию. Пока еще трудно сделать конкретные выводы, но все заявления об испанской войне наводят на мысль о подготовке какого-то решения, выгодного Германии и Италии.

Я больше склонен верить в достоверность высказываний китайца, чем какого-либо высокопоставленного немецкого представителя. Нейрат лично не согласен со многими действиями Гитлера, но он всегда покоряется.

Вторник, 20 июля. По поручению государственного секретаря Хэлла я сегодня посетил статс-секретаря Макензена. В течение получаса я пытался узнать, каково действительное отношение Германии к протестам Соединенных Штатов по поводу войны на Дальнем Востоке. Все, что я смог из него вытянуть, – это следующее: «Россия тайком помогает как Японии, так и Китаю, надеясь ослабить обе стороны»². По его словам, Германия одинаково дружественна к Японии и к Китаю, но не намерена помогать ни одной из сторон. Когда я осведомился об отношении к меморандуму Хэлла, который мне велено было вручить, он ответил, что не может дать письменного ответа, поскольку завтра уезжает, а Нейрат будет отсутствовать до 1 сентября. В то же время, по его словам, Германия одобряет протесты Англии и Соединенных Штатов против войны на Дальнем Востоке, но формально не сможет к ним присоединиться. У меня имеются некоторые сомнения.

Затем Макензен затеял разговор о том, будто американо-бразильские торговые отношения направлены на подрыв германской торговли в Бразилии. Когда я сказал ему, что позиция Америки вызвана всего лишь недовольством германской политикой субсидирования экспорта в Бразилию, он признал наличие таких субсидий. Между тем месяц назад, выражая мне протест против наших торговых соглашений, он отрицал факт субсидирования Германией своего экспорта. Когда я напомнил ему об этом, он заявил: «Нет, этого я не говорил». Однако я убежден, что это было сказано. Тогда же я сообщил об этом в Вашингтон.

Неудовлетворенный заявлениями министерства иностранных дел о Дальнем Востоке, я отправился к французскому послу. Он опроверг причастность России к развязыванию военных действий на Дальнем Востоке, но отметил, что вступление России в войну на стороне Китая вызовет европейскую войну. По поводу германских дел в Испании он сказал, что в прошлую субботу Гитлер говорил с ним так, будто был уверен в скором окончании войны. Франсуа-Понсэ сказал:

– Внутренние трудности и недовольство в Италии слишком сильны, и Муссолини не пошлет больше войск в Испанию.

У меня имеются сомнения в этом, хотя я готов поверить, что итальянский народ против дальнейшего участия в испанской войне.

Французский посол рассказал мне о массовом пропагандистском митинге в Мюнхене, посвященном изящным искусствам. По его словам, речь Гитлера была детским лепетом. На мой вопрос о том, будет ли он присутствовать на нюрнбергском партийном съезде в сентябре, он ответил:

– Все остальные дипломаты дали понять, что они будут присутствовать. Я запросил свое правительство, должен ли я ехать, и, не получив ответа, сообщил Бюлову-Шванте, начальнику протокольного отдела, что могу присутствовать только один день и не буду слушать пропагандистские речи.

Это будет первый случай присутствия на съезде послов демократических стран. Я сказал ему, что не могу присутствовать на этих партийных пропагандистских сборищах. Я никогда этого не делал и не сделаю, если не будет приказа от моего правительства, а это приведет к моей отставке. Я не намерен сидеть тихо и слушать, как Гитлер и Геббельс поносят демократию. Франсуа-Понсэ согласился, но сказал:

– Возможно, всем нам придется присутствовать, чтобы избежать осложнений.

Суббота, 24 июля. Моя жена и я выехали из дома без четверти одиннадцать утра и прибыли в Гамбург около половины шестого вечера, сделав одну лишь получасовую остановку, чтобы позавтракать. Я тотчас же занял свою каюту на борту «Сити оф Балтимор», и в семь часов вечера корабль медленно поплыл вниз по Эльбе.

Понедельник, 26 июля. Вчера море было неспокойно, и почти всех укачало. Я сел на пароход изнуренный, с головной болью, мучившей меня в течение двух месяцев, и с невралгическим несварением желудка, от которого я страдал так, что ничего не мог есть в течение тридцати часов.

В сообщениях из Берлина говорится о новых арестах среди протестантских проповедников, из которых пятьдесят семь брошены в тюрьмы, в том числе брат Нимеллера. Два немца, жившие у польской границы, были казнены в пятницу по обвинению в выдаче полякам военных планов немцев. Продолжается тот же произвол по отношению к католикам, протестантам, евреям и, конечно, по отношению ко всем, кто критикует нацистский режим. Идея тоталитарного государства претворяется в жизнь по-прежнему. Уже два года, как я лелею надежду навсегда уехать из Германии. Не знаю, что скажет мне президент на сей раз, но мне трудно дышать этим воздухом.

Среда, 4 августа. Рано утром мы прибыли в Норфолк. К пяти часам дня мы приехали в Раунд-Хилл. На протяжении всего пути фермы выглядели процветающими. Старинная часть Виргинии показалась мне более цветущей, чем я ожидал. От Лисбурга до Раунд-Хилла хлеба еще лучше.

Среда, 11 августа. После недели, проведенной на своей ферме, где я выполнял разные легкие работы по ремонту дорожек, переносу коптильни на новое место, я был приглашен к президенту Рузвельту на завтрак. Человек двадцать ждали приема, когда я вышел от него. Президента очень тревожит усиление угрозы войны и продолжающаяся депрессия в Соединенных Штатах. Он весьма откровенно беседовал со мной в течение часа.

– Я просил бы вас вернуться в Берлин на два-три месяца, – сказал Рузвельт. – После вашей отставки я, согласно обещанию, намерен назначить на это место посла Дэвиса, находящегося сейчас в России.

Президент слышал о том, что я приглашен выступить в начале сентября в Вильямстаунском институте общественных отношений. Он настаивал, чтобы я принял приглашение и «рассказал всю правду о положении вещей». Я сказал ему, что меня просят выступить в университетах Виргинии и Северной Каролины, но это будет трудно сделать, так как я не совсем здоров и нуждаюсь в хорошем отдыхе. Он убеждал меня принять все приглашения, какие возможно. Было ясно: он хочет, чтобы я, по возможности, обстоятельно изложил и проанализировал проблемы, стоящие перед Америкой и перед всем миром.

После совещания в Белом доме я нанес визит Хэллу. Я был удивлен, когда он сообщил о протесте, заявленном послом Дикгофом 6 августа по поводу моего интервью, опубликованного 5 августа, в день прибытия. В нем не упоминались ни Германия, ни какие-либо события в Германии, хотя я ссылался на Мартина Лютера. Поэтому мне совершенно непонятно, что он мог увидеть предосудительного в моих словах. По словам Хэлла, он немедленно возразил Дикгофу: «Я полностью согласен с тем, что было сказано нашим послом, и не вижу оснований для протеста». Мы беседовали почти в течение часа, и наши взгляды на европейские дела, как и прежде, полностью совпали. Он довольно ясно показал свое отрицательное отношение к назначению Дэвиса послом в Берлин; и он, казалось, был рад тому, что мне предложено вернуться туда, хотя бы на три месяца.

Мой хороший друг, судья Р. Уолтон Мур, теперь советник государственного департамента, посоветовал мне нанести визит новому заместителю государственного секретаря Самнеру Уэллесу. Мне давно уже казалось, что Уэллес отрицательно относится ко мне и ко всем моим предложениям. Тем не менее я послал ему свою визитную карточку через его секретаря с предложением навестить его, но он был занят, а мне не хотелось ждать, и я на своей машине вернулся на ферму.

Вашингтон наводнен автомашинами в еще большей мере, чем прежде. По городу трудно не только ездить, но и ходить пешком.

Я потратил почти час, чтобы добраться до магазина, где купил коробку для подшивки писем, хотя этот магазин удален на три квартала от государственного департамента. Сотни и тысячи машин неслись по дороге. Человек, заправивший мою машину, сказал: «В Вашингтоне 700 тысяч автомобилей, а жителей менее 600 тысяч». Я был рад, когда выбрался из города.

Суббота, 4 сентября. Сегодня утром я прочел в «Нью-Йорк геральд трибюн» абзац из моего конфиденциального письма Хэллу, в котором я рекомендовал Прентису Джильберту, нашему поверенному в делах в Берлине, не присутствовать на нацистском сборище в Нюрнберге. В статье приводилась также ссылка на телеграмму, которую я послал ему из Вильямстауна и в которой также резко протестовал против нарушения нашей 150-летней дипломатической традиции – не присутствовать на официальных партийных торжествах в других странах.

Письмо было отправлено за десять дней до моей поездки в Вильямстаун и было адресовано судье Муру для передачи Хэллу с просьбой, кроме Хэлла, никому его не показывать. Теперь оно опубликовано в печати и подано как мое публичное заявление в Вильямстауне вскоре после того, как Джильберт своим присутствием на гитлеровском пропагандистском представлении нацистов нарушил обычай, которого я придерживался в течение четырех лет.

Четверг, 30 сентября. Я ездил в Вашингтон на похороны моего замечательного давнишнего друга доктора Дж. И. Джеймсона, бывшего в течение длительного времени редактором «Америкен хисторикл ревью», а в момент смерти занимавшего должность помощника главного библиографа. Это грустное событие собрало многих моих бывших друзей и коллег по исторической науке. Джеймсон был самым эрудированным историком из всех, с кем мне когда-либо приходилось встречаться. Теперь он ушел от нас в возрасте семидесяти восьми лет.

Понедельник, 18 октября. Отдав распоряжения о некоторых работах Тому Ридеру, рачительному фермеру, арендатору одного из моих домов, я вновь отправился в Нью-Йорк, чтобы еще раз совершить путешествие в Берлин. Государственный департамент подготовил мой отъезд на 20 октября; в пятницу, насколько я помню, Хэлл известил меня о желании президента вновь побеседовать со мной на своей даче в Гайд-парке, штат Нью-Йорк. Моя вторая беседа с ним состоялась примерно в середине сентября. Итак, я попросил сына встретить меня в Нью-Брунсвике, штат Нью-Джерси. Путь был далекий. Я приехал к условленному месту к пяти часам дня. Уильям ждал меня у входа в отель «Вильсон». Он сел за руль и повез меня к себе. Рано вечером мы были в его квартире, тихом уголке, куда не доходит даже нью-йоркский шум. Я собирался лечь спать, когда позвонил секретарь президента и сообщил, что меня будут ждать завтра в одиннадцать часов утра; значит опять предстоит встать рано.

Вторник, 19 октября. Наш путь пролегал по великолепным нью-йоркским аллеям; к роскошной усадьбе президента мы подъехали в половине двенадцатого.

Президент был озабочен международным положением, говорил о японо-китайских делах и о перспективах мирной конференции в Брюсселе, куда в качестве его представителя должен поехать Норман Дэвис. Один вопрос особенно волновал его: смогут ли Соединенные Штаты, Англия, Франция и Россия по-настоящему сотрудничать? Если да, то можно будет остановить японцев и в конце концов принудить европейских диктаторов занять более мирные позиции. Можно ли говорить о шансах на сотрудничество, если Англия до сих пор не может прийти к соглашению с Соединенными Штатами даже по вопросам торговли?

В конце беседы я вновь настоятельно высказался за назначение моим преемником в Берлине профессора Колумбийского университета Шотуэлла. Рузвельт выразил намерение назначить либо Шотуэлла, либо профессионального дипломата Хью Уилсона, работающего в государственном департаменте. Я настаивал на назначении Шотуэлла, ссылаясь на его университетские связи и авторитет ученого в Соединенных Штатах. Президент согласился со мной, но не связал себя каким-либо обещанием.

По окончании беседы Уильям и я были приглашены позавтракать с президентом, его матерью и семейством Делано из Вашингтона. Мы чудесно провели время. При расставании президент вновь сказал мне:

– Пишите мне лично о положении в Европе. Я хорошо разбираю Ваш почерк.

Я обещал писать ему такие конфиденциальные послания, но как обеспечить их передачу ему так, чтобы они не попали в руки шпионов?

Вчера вечером я был на собрании друзей Уильяма, связанных с организацией, пропагандирующей идею мира. Уильям работает в этой организации и по ее поручению выступает с лекциями. Присутствовало около двадцати сторонников мира, и все они одобрили речь Рузвельта в Чикаго, в которой он, по существу, высказался за применение военных мер, чтобы остановить японцев в Китае и итальянцев в Испании. Это меня немного удивило. Представитель одной массовой американской организации, выступающей за мир, сказал, что американский нейтралитет не гарантирует мира. По его мнению, следует объявить бойкот Японии. Он просил моего сына выступить с лекциями о значении бойкота для нашей страны. На собрании присутствовали профессора Колумбийского университета, промышленники, журналисты и одна очень деятельная женщина. Это было вчера; такие же вопросы горячо обсуждались и сегодня вечером.

Среда, 20 октября. Джордж П. Бретт-младший, президент издательства «Макмиллан», явился, чтобы передать мне контрольный экземпляр моей книги «Старый Юг. Борьба за демократию», которая должна выйти из печати 26 октября. Он настаивал, чтобы я подготовил второй том: «Старый Юг. Наш первый общественный строй». Я предполагал уйти в отставку 1 сентября, но он об этом ничего не говорил. Я не мог указать срока окончания работы, так как ни одна строка еще не написана. Бретт отметил, что, по мнению критиков и корректоров, выходящая в свет книга очень интересна. Я поблагодарил его за иллюстрации, которые нелегко было раздобыть.

После его ухода пришли другие люди, так что я был занят почти до самого отплытия. Я провел в Соединенных Штатах два с половиной месяца, но по-прежнему страдаю от невралгических головных болей, которые мучили меня в день отплытия из Гамбурга 24 июля.

Пятница, 29 октября. Снова в Берлине. Что я могу сделать?

Среда, 3 ноября. В течение трех дней я был погружен в чтение документов и последних газет, стараясь ознакомиться с обстановкой. Мой отъезд из Берлина был намечен примерно на 1 марта 1938 года. Эту дату назвал президент, хотя я просил освободить меня с 1 сентября 1937 года. Мне кажется, он хочет задержать меня на несколько месяцев из-за назойливого нажима со стороны таких людей, как Дэвис, который находится в Москве, и Томас Уотсон, который также жаждет занять мое место. Я чувствую, что должен уйти из-за невыносимой напряженной обстановки, сложившейся в нацистской Германии, да и мои преклонные годы дают себя знать. Возникнут также трудности с написанием последующих томов моего «Старого Юга», если я отложу это на длительный срок.

Посетителей, приходящих ко мне в посольство, так же много, как и раньше. В понедельник в течение часа у меня пробыл сенатор Джеймс Льюис из Чикаго, который беседовал со мной конфиденциально о президенте, об экономическом положении Соединенных Штатов и о внешних опасностях. Он проявил неосведомленность в вопросах американской политики, хотя и много поездил по Европе.

Во вторник китайский посол доктор Чен в течение получаса разъяснял мне позицию своего правительства и говорил о своих надеждах на то, что Соединенные Штаты и Англия объединятся и окажут Китаю помощь в борьбе против жестокого и ненасытного японского империализма. Он сказал, что едет в Брюссель, чтобы узнать отношение участников конференции девяти стран к этим событиям. Чен был студентом Чикагского университета, когда я там преподавал, и недавно сказал, что помнит меня по университету.

Сегодня швейцарский посланник целый час говорил о положении в Европе и о нюрнбергском партийном съезде, на котором он присутствовал в течение трех дней. Несмотря на некоторые стороны его поведения, которые привлекали раньше мое внимание на больших приемах, мне кажется, он все еще антинацист и боится, что его маленькая страна может быть присоединена к гитлеровской Германии. Он ничего не сказал о том, что нацистская партия в Швейцарии пользуется особыми привилегиями. Это сделано из страха перед Германией. Швейцарское правительство полагает, что этим оно спасло Швейцарию от агрессии со стороны Германии.

Сегодня я был на торжественном обеде в Институте кайзера Вильгельма по случаю вступления в должность нового президента института, занявшего место моего друга Планка, ушедшего в отставку. Это не нацистская организация. Несколько видных предпринимателей, присутствовавших на обеде, ясно показали свои настроения, На их костюмах не было гитлеровских значков, и они не восклицали «Хайль Гитлер!» при встрече со знакомыми.

Суббота, 13 ноября. Сегодня мы поехали на бал, который ежегодно устраивает доктор Франк – глава ассоциации юристов и член гитлеровского кабинета. Было много народу, почти все дипломаты. От каждого требовалось внести свою лепту в Винтерхильфе (ежегодная нацистская благотворительная кампания) путем приобретения лотерейных билетов, дающих право на выигрыш. Я еще не слышал, чтобы кто-нибудь что-либо выиграл, хотя каждый покупал билеты на 10–20 марок. За столом Франка сидели французский посол с женой, итальянский и польский послы и другие. Справа от меня сидел некий народный судья – довольно интересная личность. Мы говорили о немецкой истории, поскольку на современные темы говорить не так-то легко.

Вторник, 16 ноября. Дуглас Миллер сообщает в Вашингтон, что Германия шлет теперь самолеты в Китай. Об этом ему сказал директор «Дойче банк» Вейгельт. Как мне передал китайский посол, мой второй утренний посетитель, Германия поставляет всевозможные военные материалы в Китай и в Японию транзитом через Россию. По сообщениям газет, Япония еженедельно отправляет в Нью-Йорк золото на миллионы долларов в счет уплаты за военные материалы.

Германо-итальянская пропаганда в Бразилии, сведения о которой я получаю уже целый год, приносит плоды в виде фашистской диктатуры. Новый диктатор Варгас объявил об отказе платить проценты по американским займам и возместить долги. Сегодня любой договор может быть признан недействительным, если диктатор этого пожелает. Государственный департамент, заключивший договор несколько больше года назад, теперь беспомощен, и Хэлл выразил свое неодобрение.

Четверг, 18 ноября. После дня, полного трудов, мы отправились во французское посольство на обед в честь новоиспеченного парижанина – посла Буллита. Присутствовало сорок человек. После обеда Буллит, Франк, Розенберг, я и еще один или два гостя уселись вместе, и Розенберг стал излагать Буллиту основы нацистской социальной философии. Мне трудно с полной уверенностью сказать, одобрял ли Буллит эту философию, но Розенберг и Франк пытались обосновать свои нацистские идеи. Француз казался удивленным. Я молчал.

Три дня назад Буллит был в Варшаве. Сегодня утром он мне сообщил, что министр иностранных дел Польши Бек неоднократно заверял его: поляки сделают все от них зависящее для сохранения мира; они не будут заключать каких-либо союзов, кроме торговых, с другими странами и не станут вмешиваться в случае аннексии Чехословакии Германией или захвата Финляндии Россией.

Создается впечатление, что ни один немец не осуждает захвата чужих территорий. Эта мысль прививалась им в течение нескольких столетий. Недавно Папен упорно старался выяснить в Париже, как поступит Франция, если Германия захватит Австрию. Говорят, поляки, находящиеся в самом жарком месте Европы, вступают в германо-итало-японскую кампанию против России. Я думаю, их вынудят войти в так называемый Антикоминтерновский пакт. Сегодня я беседовал с одним журналистом, долго пробывшим в России. По его словам, там в течение двух лет орудуют немецкие и итальянские тайные агенты, цель которых – свергнуть Сталина и установить фашистскую диктатуру. В Латинской Америке, несомненно, действуют итало-германские пропагандисты, прилагающие все усилия к срыву наших договоров и установлению диктаторских режимов, которые будут в союзе с диктаторскими режимами в Европе.

Как нам стало известно, около года они действуют в Бразилии. По сообщению одного человека, прибывшего из Чили, нацистская партия в этой стране насчитывает 35 тысяч членов, и чилийское правительство предполагает, что через один – два года Чили станет колонией Германии. Два дня назад у меня был посланник Колумбии. Он сказал о том, какой огромный размах приобрела подрывная деятельность по всей Латинской Америке, и просил меня сообщить об этом в Вашингтон.

В условиях, когда так лихорадочно сколачивается единый фронт фашизма от Рима до Токио, когда настойчиво предпринимаются шаги с целью вовлечь латиноамериканские страны в союзы с берлинским и римским диктаторами, и особенно с целью разрушить систему выгодных торговых связей, – в этих условиях, мне кажется, подлинное сотрудничество между Соединенными Штатами, Англией, Францией и Россией представляет собой единственный путь сохранения всеобщего мира. Несомненно одно: если демократические страны будут и дальше придерживаться своей обычной политики изоляции, тоталитарный строй распространится на всю Европу и Азию. Гитлер и Муссолини спекулируют на страхе народов перед возможностью новой войны и рассчитывают, держа всех в страхе, прибирать к рукам все, что угодно. Боюсь, что они не ошибаются в этой оценке. Если события будут развиваться в том же направлении, экономическое положение Соединенных Штатов и Англии вскоре станет более трудным, чем когда-либо раньше. Хотя вряд ли можно согласиться с тем, что коммунизм лучше, чем фашизм, тем не менее для США, Англии и Франции очень важно объединиться с Россией и попросту заявить: «Довольно!».

Пятница, 19 ноября. Сегодня Буллит был нашим почетным гостем. Мы дали завтрак, на котором присутствовало двадцать четыре человека. Когда пришел Шахт, он сказал мне: «С 5 сентября меня не приглашают на заседание кабинета». По-видимому, он определенно не пришелся ко двору. Я спросил его конфиденциально, не примет ли он пост президента одного из американских банков. Он ответил: «Да, и я был бы в восторге часто видеться с президентом Рузвельтом». Интересно, что он намерен делать со статуей Гитлера в своей гостиной или с портретом Геринга, которые я видел, когда был у него дома в последний раз.

Бедняга Шахт – самый способный финансист в Европе, но он выглядит таким беспомощным и окажется под большой угрозой, если станет известно о его намерении бежать в Соединенные Штаты. Он, конечно, потеряет все свое имущество, если ему удастся бежать тем или иным путем.

Вторник, 23 ноября. Сегодня я получил письмо Хэлла, которое меня очень удивило. В беседе с президентом в августе я согласился вернуться на три месяца в Берлин после своего отпуска в Соединенных Штатах. Во время нашей последней встречи 19 октября президент откровенно заявил, что отказался от прежнего решения и назначит послом Шотуэлла или Хью Уилсона. Он выразил удовлетворение по поводу моего возвращения на несколько месяцев в Берлин. Я сказал тогда президенту, что наилучшее время для моей отставки – 1 марта; во-первых, я при этом учитывал погоду, во-вторых, мне не хотелось, чтобы германские экстремисты думали, что их жалобы от 6 августа – протест Дикгофа по поводу моего заявления по прибытии в Соединенные Штаты и от 5 сентября – по поводу моего совета государственному департаменту не посылать представителя в Нюрнберг возымели такое действие. У них нет никакого основания выражать недовольство против каких-либо моих слов или действий.

Теперь же я получаю телеграмму с требованием моей отставки между 15 и 31 декабря. На мое место назначается теперешний посол в Бельгии Хью Гибсон, и о его назначении мне предложено немедленно известить министерство иностранных дел. Согласно письму, все эти требования исходят от президента.

Причина такого нарушения моей договоренности с президентом – враждебное отношение ко мне заместителя государственного секретаря Уэллеса. В последнее время я заметил, что он возражает против всех моих предложений, кроме моего отказа ехать в Нюрнберг. С весны Уэллес добился господствующего влияния в государственном департаменте. Мне хорошо известно, что он ярый противник моей политики в вопросе коммунальных услуг.

Понедельник, 29 ноября. Сегодня я встал с постели, проболев неделю. Во вторник Нейрат пригласил всех дипломатов на торжественное представление в оперном театре в честь венгерского премьер-министра и других лиц, гостивших здесь в течение недели. Я счел нужным принять приглашение, но после окончания спектакля почувствовал себя плохо и, принеся извинения Нейрату, уехал до начала обеда. Я с трудом добрался до посольства. Цель приема и других проявлений гостеприимства – склонить Венгрию к союзу с гитлеровской Германией. Венгры не кричали «Хайль Гитлер!» и не простирали руки в знак приветствия, как это делали присутствовавшие там немцы.

Из нашего консульства в Гамбурге мне сообщили об аресте группы коммерсантов-импортеров кофе, оставлявших часть своих прибылей в странах-экспортерах и скрывавших это от экономического ведомства Геринга. Один из наиболее известных предпринимателей среди арестованных покончил жизнь самоубийством. По сообщению из Мюнхена, Юлиус Штрейхер произнес речь, в которой заявил, что Соединенными Штатами правят евреи во главе с Лагардия. Согласно другой информации из Мюнхена и Штутгарта, гитлеровское правительство из кожи вон лезет, чтобы склонить страны Южной Америки к союзу с Германией и Италией. Это длится по меньшей мере три года и обходится в копеечку.

Вторник, 30 ноября. Получено извещение из Вашингтона: Гибсон отказался от назначения в Берлин. Мне было предложено довести до сведения министерства иностранных дел о назначении Хью Уилсона из государственного департамента. У меня нет доказательств, но я полагаю, что германское министерство иностранных дел отказалось дать согласие на назначение Гибсона. Он был официальным представителем в Бельгии во время мировой войны и, кроме того, написал ценную книгу о Германии и некоторых немецких лидерах. По-видимому, сказанное в моей книге о Вудро Вильсоне – это предел того, что может переварить теперешний режим. Я немедленно известил министерство иностранных дел, и мне обещали дать ответ через три-четыре дня.

Ллойд Джордж, премьер-министр Англии периода мировой войны, предостерег сегодня свое правительство от участия в «воровской сделке между диктаторами». Он заявил, что для Англии лучше начать войну теперь, чем позорно капитулировать перед фашизмом. Это заявление Ллойд Джорджа сильно отличается от его заявлений 1934 года. Но, как мне кажется, теперь он прав. Что может сделать Англия после того, как она позволила Муссолини господствовать в Средиземноморье, в Эфиопии и на половине территории Испании?

Пятница, 3 декабря. Ни слова от министерства иностранных дел относительно новой кандидатуры моего преемника. Не могу объяснить причину задержки. Уилсон десять лет провел в Швейцарии, но это не может послужить причиной для немецких возражений. Тем не менее я не удивлюсь, если Гитлер на некоторое время откажется иметь у себя представителя Соединенных Штатов. Гитлер и Геринг самые самонадеянные люди из всех, кого мне когда-либо пришлось видеть; они обозлены и даже обеспокоены тем, как медленно изменяется позиция Соединенных Штатов. Сегодня официальный нацистский орган «Фелькишер беобахтер» под крупным заголовком поместил сообщение, будто Соединенные Штаты одобрили посылку Россией 300 военных самолетов бедному Китаю. Вчера нападкам подвергся наш государственный секретарь за его согласие с редакционной статьей «Нью-Йорк таймс», призывающей к англо-американскому сотрудничеству в международных делах и особенно к бойкоту Японии. Гитлер продает военные материалы и Китаю и Японии и даже посылает в Китай немецких офицеров. Его цель, однако, состоит в установлении господства Японии над Китаем, чтобы обе эти страны были готовы выступить против России, если возникнет война в Европе.

По сообщениям, поступившим сегодня из Варшавы, представитель Лиги наций в Данциге Буркхардт виделся с Гитлером в Берлине на пути из Женевы в Данциг. Гитлер сказал ему: «По первому желанию я могу захватить любую европейскую территорию, на которой проживают большие группы немцев». Европа так дрожит перед ним, думает он, что теперь ему удастся захватить Данциг, Австрию и Чехословакию, не встретив серьезного сопротивления. Я сомневаюсь в этом. Это может удаться только в том случае, если Гитлер будет прибирать их поодиночке с более или менее продолжительными интервалами. Как видно, мировая война ничему не научила европейские страны.

Четверг, 9 декабря. В понедельник, 6 декабря, у меня был продолжительный разговор с Шахтом. Он говорил свободно, утверждая, что тайная полиция не ведет записи нашей беседы. Я в этом не был так уверен. Я известил его о своей отставке примерно с 1 января. Он выразил надежду до моего отъезда видеть нас у себя.

Я показал ему копию моего интервью корреспонденту Ассошиэйтед Пресс в Норфолке 4 августа этого года и сказал о протесте посла Дикгофа Хэллу по этому поводу. Шахт прочитал весь текст моего заявления и заметил: «Для протеста не было никаких оснований, абсолютно никаких». Я высказал ему свое предположение, что это дело рук статс-секретаря министерства иностранных дел Макензена, а не Нейрата. Он промолчал. До сих пор мне всегда казалось, что он в согласии с Нейратом, а не с его зятем Макензеном.

Затем я сказал Шахту о своем конфиденциальном письме Хэллу, опубликованном в нью-йоркских газетах 4 сентября, которое было подано так, будто я выступил в Вильямстауне с речью против нюрнбергского съезда. Шахт не удивился, хотя, по-видимому, ничего не знал о позиции министерства иностранных дел по поводу как августовского, так и сентябрьского протестов. По его словам, я пользуюсь большой популярностью у немецкого народа, главным образом среди ученых и людей свободных профессий. Я видел много свидетельств этому, особенно в приглашениях немецких университетов прочитать лекции, но раньше Шахт не приводил мне подобных фактов, хотя наши мнения почти по всем вопросам международного характера всегда совпадали.

По словам Шахта, его положение сейчас довольно неопределенное; если ему придется уйти с поста президента Банка, он переедет в Соединенные Штаты. Пока вопрос так остро еще не стоит, и он не решил, как поступит. «Как вам известно, я больше не министр экономики, – сказал он, – теперь это дело Геринга, а он мало смыслит в проблемах, которые перед ним стоят». Из сказанного Шахтом о наличии антинацистской оппозиции среди населения, особенно среди предпринимателей, я заключаю, что, по его мнению, нацистский режим будет свергнут.

Суббота, 11 декабря. Сегодня я разговаривал с Нейратом. Ничего нового не произошло, но мы обсудили существующее положение. Я спросил его мнение по вопросу о колониях, вокруг которого вот уже месяц идет столько споров. По его словам, Германия в состоянии производить не более 80 процентов необходимого ей продовольствия, а население страны ежегодно увеличивается на полмиллиона человек. Нейрат поднял вопрос о нехватке земли и при этом сказал:

– Мы не сможем вернуть своих колоний в течение нескольких лет, но мы должны вернуть их.

Я возразил:

– Вы знаете, что теперь народ не согласится эмигрировать. Почти все хотят жить в больших городах, хотя там-то и существует безработица. Люди попросту не уедут из больших городов. Городское население в Англии, Германии и Соединенных Штатах составляет примерно три четверти всего населения страны. Как же могут колонии разрешить ваши экономические проблемы?

Он продолжал настаивать на своем:

– Из колоний мы будем привозить сырье.

Я ответил:

– Да, но сырье, добытое в колониях, всегда дороже, чем на международном рынке.

В подтверждение я привел примеры.

Нейрат настаивал на требовании о получении колоний. Я признаю за Германией право получить некоторые колонии путем переговоров. По поводу торговых связей Нейрат снова заявил о своей поддержке позиции Хэлла в вопросе о международной торговле, отметив при этом, что «Германия не изменит своей политики», которая сводится к установлению исключительно высоких импортных пошлин.

На вопрос о возможности заключения четырехстороннего пакта (Англия, Германия, Франция и Италия) он, не задумываясь, ответил отрицательно. Он не назвал причины, но, как я полагаю, дело заключается в невозможности договориться о сокращении вооружений.

Я спросил, известно ли ему, что я не касался Германии ни в одном из своих выступлений в Соединенных Штатах.

– Да, – ответил он, – как известил меня наш посол в Вашингтоне Дикгоф, сообщения газет от 4 сентября основывались на вашем секретном письме Хэллу.

Я еще раз привел причины моего отказа присутствовать на нюрнбергских партийных торжествах. Он сказал, что понимает мою позицию. Довольно странно слышать это, учитывая протесты, заявленные в Вашингтоне.

Когда я собрался уходить, он просил меня и мою жену пообедать с ним. Я ответил, что вряд ли мне это удастся, учитывая близость Рождества и неопределенность в отношении даты нашего отъезда.

Вторник, 14 декабря. Как наша современная цивилизация сползает к средневековью! Сегодня у меня был чехословацкий посланник; он страшно озабочен судьбой своей страны; демократические страны ничего не предпринимают и тем самым дают возможность Муссолини, Гитлеру и Японии распространять свое влияние на весь мир. По его словам, Россия, являющаяся союзником его страны и Франции, беспомощна.

Вчера меня посетил русский поверенный в делах; он утверждал, что Англия, Франция и Соединенные Штаты хотят, чтобы его страна спасла Китай без их участия. Россия этого не сделает, сказал он, но она будет сотрудничать с этими странами, если они придут на помощь Китаю.

Сегодня же утром, после ухода чехословацкого посланника, пришел посол Китая, чтобы снова поговорить об угрожающем положении его страны. Он подтвердил сообщения, полученные мною по радио из Вашингтона: японцы потопили американские и английские суда на китайских реках, убив при этом нескольких американцев, и президент потребовал от японского императора полностью возместить убытки и принести извинения. Посол хотел знать, намерены ли Соединенные Штаты действительно что-либо предпринять. Я не мог дать ему никаких заверений, хотя согласился с тем, что демократические страны должны спасти Китай, если они не хотят поставить себя перед серьезной опасностью. Наше прощание было грустным: он сказал, что его страна, возможно, будет покорена, а я признал, что современная цивилизация находится, по-видимому, на грани катастрофы.

В полдень я послал Рузвельту телеграмму, в которой подвел итоги сказанному и изложил свое мнение по данному вопросу: если Соединенные Штаты и Англия не остановят Японию, то через год или два наш народ обнаружит, что наши позиции серьезно ослаблены. Я предлагал бойкот. Если это не поможет, писал я, американский флот вместе с частью английского флота должен войти в китайские воды. Итальянский и германский народы сейчас еще морально не подготовлены вступить в войну против Китая и даже против Англии. Надеюсь, мои советы не станут известны Гитлеру, как это имело место с некоторыми другими моими посланиями. Так или иначе, я считаю своим долгом послать такое предупреждение.

Воскресенье, 19 декабря. Последние несколько дней непрерывных официальных обедов и завтраков были почти невыносимыми для меня. К тому же я был очень занят делами в посольстве. Большую часть приглашений мы отклоняли.

Несколько высокопоставленных лиц, вроде Нейрата, на словах пожелали видеть нас своими гостями, но приглашений так и не прислали. Однако мы получили кучу приглашений от университетских работников и от предпринимателей. Сегодня мы были у Гибельсов, два дня назад – у Альбертсов, днем раньше – у одного видного директора банка. Каждый раз присутствовало человек двадцать гостей; все весьма откровенно выражали свое недовольство гитлеровским режимом, никто не отдавал гитлеровского приветствия и не носил партийных значков, даже те, кто были в форме.

В четверг, 16 декабря, я ездил в Лейпциг, в мой старый университет, чтобы прочитать лекцию о Джордже Вашингтоне. За время пребывания в Берлине меня об этом просили столько раз, что я наконец согласился, но попросил одного моего тамошнего друга проследить, чтобы не было нацистских демонстраций. Если в американской печати появятся сообщения о том, что чей-либо портрет в гитлеровской форме или нацистский флаг висели за моей спиной во время лекции или что в зале раздавались возгласы «Хайль Гитлер», это поставило бы в неловкое положение и меня, и университет, где я в 1900 году получил ученую степень доктора философии. Поэтому я еще за неделю в тактичной форме выдвинул свои требования.

Вначале профессор Вартбург устроил большой прием, на котором присутствовало около двадцати профессоров. Как и в Берлине, разговоры свелись к критике гитлеровского режима. Когда я вошел в знаменитый старый университетский лекционный зал, где известный философ Вундт некогда читал лекции, я увидел много народу: студентов, профессоров и людей, с которыми встречался много лет назад. Напротив меня сидела фрау Арнольд Либиш, жена умершего книготорговца, с которым я был так хорошо знаком, когда учился в Лейпциге. Рядом с ней сидела несколько постаревшая мисс Грей, англичанка, которая выступала перед студентами. Она приехала взглянуть на древний Лейпциг и решила задержаться на несколько дней, чтобы послушать меня.

В приемной я заметил нескольких людей в форме; некоторые из них приветствовали друг друга по-нацистски, но меня никто подобным образом не приветствовал. Это была университетская публика, и разговор носил очень сердечный и либеральный характер. Университет просил меня прочитать лекцию по-английски, и, желая сделать каждую фразу понятной, я читал лекцию в течение часа. К моему удивлению, слушатели понимали лекцию достаточно хорошо: они аплодировали интересным высказываниям и смеялись над моими шутками. Из всех стран неанглийского языка, в которых я побывал, в Германии больше всего людей, говорящих и понимающих по-английски.

После лекции состоялся обед, на котором люди также говорили свободно как со мной, так и друг с другом. Лейпцигские профессора, мне кажется, в еще меньшей мере удовлетворены своим положением, чем их берлинские коллеги. Я был рад вновь увидеть старый университет, где впервые критически изучал историю. Старая часть города осталась примерно такой, какой она была в мое время.

Понедельник, 20 декабря. Сегодня в пять часов вечера мы приехали с визитом к французскому послу и его жене. Г-жа Франсуа-Понсэ сказала, что, по ее мнению, сторонники Гогенцоллернов и консерваторы вообще более неспокойны и ожесточены, чем когда-либо раньше; она слышала много разговоров на эту тему. Однако, заметила она, лидеры оппозиции настолько неосторожны, что нацисты полностью раскроют их планы, и может произойти новое кровопролитие, подобное тому, какое было 30 июня 1934 года.

Я слышал много разговоров об оппозиции и сообщал о них, но вряд ли восстание или попытка свергнуть Гитлера может произойти в ближайшем будущем. Все знают, с какой жестокостью будет действовать триумвират Гитлер – Геринг – Геббельс, если возникнет еще одна оппозиция, поэтому ничего не будет предпринято, если только армия не сплотится для совершения переворота. Но пока что армия находится под таким контролем, что главари военной оппозиции не в состоянии что-либо сделать.

Несколько позже французский посол сказал:

– Вы уезжаете в хорошее время. По-моему, следующей весной будет война. Одна из главных причин заключается в тяжелом внутреннем положении Италии, в результате чего Муссолини ради своего спасения прибегнет к войне. Он добивается господства над Средиземноморьем и над всеми французскими и испанскими владениями в Северной Африке. Чтобы добиться этого, он призовет на помощь Германию и уступит ей Австрию и Чехословакию. Но все дунайские страны крайне встревожены и, как никогда раньше, тяготеют к Франции. Если Италия и Германия развяжут войну за эти области, мы будем вынуждены напасть на них, и Англия поддержит нас. Вот почему ни Англия, ни мы не можем послать флот для помощи Китаю.

На это я возразил:

– Если Франция и Англия поддержат Соединенные Штаты в блокаде Японии, война против Китая будет приостановлена в течение двух месяцев. Предпримите же что-нибудь в плане этого сотрудничества, пока еще не поздно.

Франсуа-Понсэ согласился, что хорошо организованный бойкот дал бы действенный результат, о котором я говорил, но, по его мнению, предприниматели в демократических странах путем проволочек и препятствий сведут его на нет и, следовательно, будущей весной Муссолини и Гитлер начнут войну.

На мой вопрос, считает ли он, что немецкий народ поддержит войну, Франсуа-Понсэ ответил:

– Да, им ничего не останется делать, если будет приказано идти на войну, но после нескольких сражений они могут отказаться продолжать воевать.

Я придерживаюсь примерно того же мнения, хотя, мне кажется, Гитлер еще не вполне готов и поэтому удержит Муссолини еще на год.

Вторник, 21 декабря. Разговоры за завтраком, который дал по случаю нашего отъезда Шахт, носили необычный для Германии свободный и критический характер. Одна из причин, возможно, отстранение Шахта от руководства министерством экономики. Наименее сдержанными были глава компании «Интернэшнл дженерал электрик» в Германии и другие представители банков и промышленных предприятий. Их крайне страшит гитлеровский режим. Руководителя электрической компании тревожило, в частности, требование Гитлера передать ему большое административное здание, в которое компания вложила 10 миллионов марок. Компании же возместят всего лишь 6 миллионов марок. По его словам, он сказал официальному представителю Гитлера: «В этом случае я покину Германию и поселюсь в Восточной Франции». Неизвестно, как реагировал на это Гитлер, когда ему это передали, но совершенно ясно одно: если этот господин попытается покинуть Германию, его бросят в тюрьму.

Поражение Германии в 1918 году Шахт целиком относит за счет того, что Вудро Вильсон вверг Америку в мировую войну. Я заметил, что «Четырнадцать пунктов» Вильсона были единственной надеждой на установление всеобщего мира и сотрудничества, однако его идея потерпела крах по вине обеих враждовавших сторон.

– Согласитесь, – сказал я ему, – что лет через пятьдесят Вильсон будет признан одним из величайших президентов Соединенных Штатов за всю их историю.

Шахт уклонился от ответа и перешел к вопросу о японо-китайской войне; он осудил союз между Германией и Японией, проявив при этом истинно германский дух.

– Если Соединенные Штаты вынудят Японию прекратить войну в Китае и предоставят Германии свободу рук в Европе, – сказал он, – всеобщий мир будет обеспечен.

Я промолчал, другие также воздержались от замечаний. Шахт имел в виду аннексию и покорение соседних малых стран, особенно на севере и востоке. К этому же стремилась немецкая военщина в 1914 году, когда она вторглась в Бельгию и надеялась покорить Францию за шесть недель. Хотя Шахту и не нравится гитлеровская диктатура, он, как и большинство высокопоставленных немцев, жаждет аннексий мирным путем или же посредством войны, но при условии, что Соединенные Штаты будут стоять в стороне. Хотя я и восхищаюсь Шахтом за некоторые его смелые действия, я теперь опасаюсь, что, если он эмигрирует в Соединенные Штаты, вряд ли из него получится хороший американец.

Четверг, 23 декабря. Вчера меня посетил один человек, занимавший очень ответственный пост при прежнем режиме и сохранивший его и теперь. Его положение дает ему возможность быть в курсе событий в гитлеровском стане. Ему стало известно от близких друзей, что Шахт может быть убит в любой момент, особенно будущей весной. Вчера до меня уже дошел такой слух. После этого он был подтвержден другим посетителем. Не следует ли мне перед отъездом послать Шахту конфиденциальную записку с предупреждением?

Сегодня пришел попрощаться швейцарский посланник. Он говорил об опасности, угрожающей его стране.

– Нацистская пропаганда в пользу присоединения Швейцарии к Германии, – сказал он, – ведется у нас все время, и мое правительство не смеет ничего предпринять, чтобы остановить ее. Немцы намерены аннексировать Австрию мирным путем, а если понадобится, даже силой, и я не вижу пути избежать новой мировой войны, если только Соединенные Штаты, Англия и Франция не приступят без промедления к согласованным действиям.

Я получил сегодня письмо от президента: ему понятно мое положение здесь и необходимость остаться в Берлине до 1 марта в свете того, что я ему рассказал во время нашей беседы в Гайд-парке, однако германское министерство иностранных дел вынудило его отозвать меня к 1 января. Это меня не очень удивляет, хотя и не вяжется с тем, что сказал мне недели две назад Нейрат, серьезный и умный человек, по существу отрицавший факт такого вмешательства. Возможно, я ошибаюсь, но, по-видимому, президент поддался влиянию заместителя государственного секретаря Уэллеса. Я написал об этом сегодня президенту. Триумвират Гитлер – Геринг – Геббельс хочет избавиться от меня, но руководители министерства иностранных дел должны понимать, что, если они потребуют моего отъезда, это даст мне полную возможность рассказать американцам всю истину о здешнем режиме. Так или иначе, по приезде в Вашингтон я намерен выяснить правду об этих событиях. Мне передали, что с мая этого года Уэллес держит госдепартамент в состоянии непрестанного раздражения.

Сегодня днем приходили китайский посол и его жена. Он все еще надеется, что Соединенные Штаты и Англия заставят Японию прекратить истребление его народа, и умоляет об этом. Вечером он уезжает в Париж; причину он не назвал, но я полагаю, он заявит протест Франции за ее уступки Японии во французских зонах влияния в Китае. Я посоветовал ему повторить в Париже то, что он сказал мне.

Воскресенье, 26 декабря. Мне особенно хотелось повидать Шахта, чья жизнь, как мне сказали, в опасности, и я отправился в Далем, где он живет. Но он и его жена были на своей загородной даче в пятидесяти милях от Берлина. Я оставил свою визитную карточку, написав несколько слов, в которых очень осторожно выразил желание встретиться и побеседовать. На большее я не осмелился, боясь усугубить его положение. Когда мы выходили, мимо нас проехал Герберт Геринг, племянник генерала, заменившего Шахта на посту экономического диктатора. Он заметил нашу машину. Боюсь, что правительству станет известно о моем визите.

Днем мы устроили прием для всего дипломатического персонала посольства, работников консульской службы, персонала военного и военно-морского атташе и журналистов – всего около семидесяти человек. Мы замечательно провели время.

Возвращаясь от Шахта, мы с женой заехали в старое здание рейхстага посмотреть так называемые антикоммунистические картины, о которых так много слышали. Это – самое позорное зрелище, какое мне когда-либо приходилось видеть. Ни один здравомыслящий человек никогда не выставил бы картин, подобных тем, какие в количестве нескольких тысяч предстали перед нашим взором, тем более в знаменитом старом Законодательном зале. Картины изображали всевозможные козни коммунистов во всех странах мира: коммунисты, все без исключения евреи, совершали убийства, насилия, кражи, революции и путчи. Невозможно придумать такого преступления, которое не приписывалось бы евреям и коммунистам. Присутствовали две или три тысячи человек. Мне непонятно, как мог разумный государственный деятель разрешить такую выставку? Она заканчивалась показом того, как Муссолини и Гитлер спасают все человечество.

Вторник, 20 сентября 1938 г. Я не вел записей после отъезда из Берлина и чувствую потребность вкратце изложить события, которые произошли с тех пор.

Мы покинули Берлин 29 декабря и направились в Гамбург, чтобы сесть на американский корабль «Манхаттан». Больше половины пассажиров второго класса, как мы обнаружили, прогуливаясь по палубе, – германские подданные, преимущественно евреи, рассчитывающие обосноваться в Соединенных Штатах. Но за нашим столом в столовой сидело несколько нацистов и нацистских приверженцев, одна женщина из Западной Виргинии. Жена югославского посланника в Лондоне, ехавшая вместе с нами, обрисовала обстановку в Лондоне, где среди аристократии теперь, очевидно, много фашистов и нацистов.

На борту было несколько интересных людей – корреспондентов, возвращавшихся из Испании. Они ехали в Соединенные Штаты, надеясь рассказать правду о деяниях Муссолини и Гитлера в этой древней стране. Это – непримиримые противники итало-германской интервенции в Испании. Я выразил сомнение в том, что им разрешат опубликовать в американской печати правду о событиях в этой стране.

В ночь под Новый 1938 год наш корабль отплыл из Саутгемптона в Нью-Йорк, куда мы прибыли 8 января, не встретив на своем пути сколько-нибудь значительного шторма. Еще до прибытия в порт более двадцати корреспондентов сумели пробраться на борт и стали засыпать меня вопросами. Пока я не приеду в Вашингтон и не побеседую с президентом и с Хэллом, я не могу сообщить им об обстоятельствах моей отставки или моего отзыва и даже сказать свое мнение о планах Гитлера.

При встрече с Рузвельтом я высказал ему свое отношение к Уэллесу и его методам, но президент хранил молчание. Хэлл в беседе со мной частично подтвердил мои догадки об истинных причинах моего отзыва вопреки договоренности, что я уйду в отставку в марте 1938 года. После того как я вернулся в Берлин 1 ноября, для меня, как и для моей жены, потратившей больше тысячи долларов на обстановку, было немилостью получить 23 ноября требование уйти с поста в январе. В государственном департаменте были и есть еще люди, чувствующие ко мне неприязнь или отвергающие принципы, которые я пытался отстаивать.

Со всех концов страны меня приглашают выступить. Я дважды выступил в Балтиморе, несколько раз в Нью-Йорке и во многих других городах, получая щедрые гонорары за свои труды. Когда весной все мои обязательства по этой части были выполнены, мы с женой вернулись на нашу ферму вблизи Раунд-Хилла в штате Виргиния.

28 мая моя жена против обычая не вышла к утреннему завтраку, и я обнаружил, что она умерла от сердечного приступа ночью в своей комнате. Это самый страшный удар, какой когда-либо выпадал на мою долю. Никто и не подозревал, что она серьезно больна, хотя наш врач в Берлине советовал ей медленно взбираться по лестнице. Ее сердечная болезнь была нетяжелой, но, выполняя общественные функции, она перенапрягла свои силы больше, чем я. Ей было всего шестьдесят два года, а мне шестьдесят восемь. И вот она лежала холодная и неподвижная, и ничего уже нельзя было сделать; я был страшно поражен и удручен и не знал, что предпринять.

Четыре с половиной года провел я в Европе, надеясь послужить своей стране. Трудно сказать, можно ли было что-нибудь сделать. Мировая война ничему не научила современный мир. Вместо того чтобы соблюдать мирные договоры 1919–1923 годов, почти все страны нарушили их. На подготовку новой войны ежегодно тратится вдвое больше денег, чем в 1913 году, хотя почти все страны и так несут невиданное в истории бремя долгов. Неужели нам предстоит новая мировая война? И сможет ли какая-либо крупная промышленная страна пребывать в изоляции?

Одновременно с приготовлениями к войне и доведением торговых барьеров до невиданного в современной истории уровня в Риме, Берлине и Токио установлен новый метод правления. На огромной территории не существует больше свободы религии, университеты потеряли свою самостоятельность. В одной лишь Германии уволено 1600 профессоров и преподавателей средних школ. В некоторых странах правители организуют травлю евреев, которых увольняют, изгоняют, бросают в тюрьмы и убивают. Несомненно, они временами наживались, но какая страна, какой класс свободен от подобных людей? Каждый, кому известны события 1914–1920 годов, должен помнить, что евреи храбро сражались по обе стороны фронта в этой ужасной войне, а некоторые выдающиеся представители этого народа пожертвовали миллионы долларов, чтобы спасти беспомощных и даже голодающих немцев в 1918–1920 годах.

Что может сделать какой-нибудь представитель Соединенных Штатов в огромной стране, где люди лишены свободы религии, где преследуется свобода мысли и творчества и непрестанно культивируется расовая ненависть? Демократические народы должны следовать своим идеалам, их представители должны стараться крепить международное сотрудничество и использовать каждую возможность, чтобы напомнить людям о важности сохранения всеобщего мира, лучших торговых связей и о значении демократической цивилизации, за которую народы боролись начиная с шестнадцатого века. Исходя из этих идей, я чувствовал, что, приложив все свое умение, должен представлять свою страну среди немцев, которые по своей природе являются самым демократичным народом в Европе.

Можно ли было достигнуть успеха? Я выступал с речами при каждом удобном случае и говорил о наших трудностях в международных отношениях, никогда не критикуя правительство, при котором я аккредитован. Когда мне присылали приглашения на мероприятия партийного характера, я поступал в соответствии с традицией, которой моя страна придерживается со времен Джорджа Вашингтона. Разве входит в обязанности представителя демократической страны присутствовать на собраниях, где демократия подвергается осмеянию и нападкам? Не думаю, чтобы это было так.

Логический исход усиленной гонки вооружений – новая война, но что оставит она от современной цивилизации? Повсюду мы видим поразительное непонимание того, что происходит! Крупные торгово-финансовые и промышленные группы не согласились с необходимостью международного сотрудничества после 1920 года. Некоторые их руководители неоднократно срывали мирные усилия в Женеве, считая торговлю оружием и военными материалами важнее всеобщего мира. Другие группы настаивали в 1923 и 1930 годах на повышении торговых барьеров, лишая, таким образом, страны возможности выплачивать долги. Как много влиятельных людей так и не поняли, что в результате изобретений, промышленной революции и экономических связей человечество достигло такого положения, когда международное сотрудничество и мир стали наиболее важным условием процветания народов во всех частях света.