Глава вторая
1941
На площади Феликса Баре появился мужчина в шляпе-хомбурге. Он все еще не привык к качеству шума: нормирование бензина вынуждало все новых владельцев автомобилей воздерживаться от выездов, и потому в этом современном городе раздавался только шум тележных колес и цокот копыт.
Город-порт, средоточие кипучей преступной деятельности, обитель изгнанников, сгусток беженцев, выдоенный досуха и избитый. 1941 год, «Франция для французов».
Вариан Фрай, мужчина тридцати четырех лет, худой, с плотно сжатыми от внимания и сосредоточенности губами, выглядел тем, кем был на самом деле: человеком, который кое-что знал. Он прищурился на очередь у дверей конторы. Он уже привык к ужасной надежде, которая овладела этими толпами.
Переулки шумели, бары были достаточно полны. Люди орали на множестве языков. Горы по-прежнему наблюдали за происходящим, а поздняя весна радовала теплом. На расстоянии нескольких кварталов колыхалось море. «Мне бы посидеть на набережной, – подумал Фрай. – Разуться, закатать брючины». Можно еще побросать камешки в маленькие волны, чтобы распугать рыбу. «Я непременно должен спихнуть туфли в воду».
Он видел повсюду людей, которые торговали визами, информацией, ложью. Марсель наполнился до краев.
На дверях булочной висел широко распространенный знак «Entreprise Française», с портретом мрачного маршала. Фрай снял очки, словно не позволяя себе видеть такое варварство.
– Мисью! Мисью!
Через площадь к нему бежал молодой человек в дешевом костюме. Лицо у него было детское, но усатое, а брови выглядели такими изогнутыми, словно он их выщипывал, хотя волосы не демонстрировали следов особого ухода.
– Мисью! – снова крикнул он.
– Могу я вам чем-нибудь помочь? – спросил Фрай по-английски.
Незнакомец остановился неподалеку и внезапно напустил на себя загадочный вид. Он пробормотал что-то, но Фрай толком не расслышал. «Ото, адони», что-то в этом духе.
– Я такой же француз, как и вы, – сказал Фрай. – Это вообще по-французски? Пожалуйста, перестаньте мучить бедный язык.
Его собеседник моргнул.
– Простите… Я думал… Я ошибся. Вы американец?
– Вы же видели меня в консульстве, – заметил Фрай.
– Точно.
От возбуждения мужчина почти что перепрыгивал с одной ноги на другую. Он бросил взгляд на солнце, которое выглядело нарисованным на бумаге, и сказал:
– Происходит что-то неправильное.
Фрай вздрогнул: он думал о том же.
– Мистер?..
– Джек Парсонс.
– На минуточку угомоним свои сомнения, мистер Парсонс, я рискну предположить, что вы просто наивны. – Или перед ним какой-то жутко некомпетентный шпион? Ловкач из тех, кого британцы называют «деловарами»? – Приставать к кому-то на улицах Марселя в такое время…
– О Боже, мне очень жаль. – Парсонс выглядел искренним. На вид ему было не больше двадцати трех лет. – Вот в чем дело, – быстро продолжил он. – Я только что был там и вдруг увидел, как вы продефилировали мимо всей этой проклятой очереди. Понимаете, я ведь путешествую! Но здесь мне рассмеялись в лицо. Велели убираться обратно в Штаты.
– Да как вы вообще сюда попали?
Взгляд Парсонса перебежал к булочной.
– «Французское предприятие»? – спросил он. – Так это переводится? А каким еще оно может быть?
– Знак информирует, что предприятие не еврейское, – сообщил Фрай. Ну неужели Парсонс и впрямь так простодушен? В тенях у подножия ближайшей стены, с подветренной стороны, лежала кипа газет на немецком. – На Бингхэма работаете?
Из всех американских дипломатов в городе Бингхэм был единственным союзником Фрая. Остальные стремились сохранить теплые отношения с вишистским режимом. Они знали, что Фрай хотел бы вывезти из Франции всех беженцев до единого, всех антифашистов, всех евреев, всех профсоюзных деятелей, радикалов, писателей и мыслителей, вынужденных скрываться. Но ему приходилось выбирать. Его Чрезвычайный комитет спасения уделял особое внимание – к вящему стыду Фрая – деятелям искусства и интеллектуалам.
«Можно подумать, – не раз упрекал себя Фрай, – какой-нибудь пекарь, водопроводчик или воспитательница не заслуживали помощи».
– Я не знаю, кто такой Бингхэм, – сказал Парсонс. – Выслушайте меня. Ну так вот. Мне стало интересно, что за везунчик шествует мимо нас, а потом я увидел, что вы несете. Эти документы…
Фрай вытащил из портфеля краешек самиздатовского журнала, который прихватил с собой, чтобы почитать, если случится задержка. Это был маленький буклет, сшитый вручную.
– Вот эти? – Он вытащил журнал немного дальше. На обложке была изображена фигура странного вида, раскрашенная вручную. Имена: Эрнст, Массон, Ламба, Таннинг и другие.
– Верно! Я глазам своим не поверил! Мне надо с вами поговорить.
– А, так вы страстный любитель искусства? – сказал Фрай. – В этом все дело?
Марсель съедал простосердечных с потрохами. Отели «Бомпар», «Левант», «Атлантик» были лагерями интернирования, где из беженцев выжимали последние гроши. Легион ветеранов наводил ужас на евреев и коммунистов. Переулки принадлежали бандитам. «Этот Джек Парсонс, – подумал Фрай, – принесет неприятности, хочет он того или нет».
Фраю уже пришлось изгнать Мэри Джейн Голд из штаб-квартиры ЧКС на вилле Эйр-Бел, большом полуразрушенном доме недалеко от города. Он преодолел свой скептицизм по отношению к женщине, которую сначала считал скучающей богатой туристкой, но даже новообретенное уважение не помешало попросить ее уйти. Ее любовник сделался помехой. Раймон Куро по прозвищу Убийца – Мэри Джейн неубедительно настаивала, что все дело в затяжном убийстве английского языка, – был жестоким парнем, переполненным яростью дезертиром, который ненавидел почти всех друзей Мэри Джейн, был связан с преступным миром и уже один раз вломился в виллу, позже назвав это «розыгрышем», да и у самой Голд воровал. Она относилась к нему с терпением, приводящим в замешательство.
– Прояви сочувствие, Вариан, – сказал Фраю его друг Серж. – Знал бы ты меня в мои двадцать.
– Если Мэри Джейн обуяла nostalgie de la boue, это ее проблемы, – ответил Фрай. – Но мы не можем рисковать, позволяя ему ошиваться поблизости.
Фрай понимал, что надо поскорей уйти от Парсонса, но юноша что-то пробормотал, и каким-то образом Фрай не двинулся с места. Парсонс жадно глядел на буклет, который он держал в руке. Настоящий знаток может пересечь океан, чтобы купить предмет искусства. И даже война его не остановит.
– Вам Пегги про нас рассказала?
– Кто такая Пегги? – спросил Парсонс. – Я хочу поговорить с вами про… нее.
И он указал пальцем на одно из имен на обложке.
Фрай проследил за его жестом.
– Итель Кохун?
– Да уж, такое имя забыть трудно.
– Вообще-то я ее не знаю, – сказал Фрай. – Я про нее не слышал. И у меня уж точно нет ее работ на продажу…
– А вот я про нее слышал, – возразил Парсонс. – И в жизни не ожидал увидеть здесь ее имя – да и любые другие знакомые имена. Вот почему я хочу с вами поговорить.
«Не обсуждайте ничего с теми, кого вы не знаете. Гестаповцы наблюдают, в городе люди из комиссии Кундта». Но что-то было в голосе Парсонса…
Кафе «Пеликан» было набито битком. Беженцы, интеллигенция, толика марсельских отбросов.
– Что вы знаете о сюрреализме?
Джек Парсонс почесал подбородок.
– Искусство, верно? Немногое. Она этим занимается? Я знаю про Кохун, э-э, в другом контексте. Послушайте, мистер Фрай. – Он подался вперед. – Меня не должно здесь быть. Я направляюсь в Прагу.
– Вы не сможете добраться до Праги, – возразил Фрай. – Я до сих пор не понимаю, как вы вообще добрались сюда.
– Я просто… шел своим путем. И мне нужно его продолжить. Я должен кое-что сделать. Эта чертова война. Как вы и сказали: в правильном контексте можно заставить слова делать все, что угодно.
«Я такое говорил?»
– Я всего лишь клерк…
– Полноте. Я знаю, что вы руководите этим комитетом. Чрезвычайным комитетом спасения. – Фрай быстро огляделся по сторонам, но Парсонса это не встревожило. – Там, в очереди, все об этом говорили. Я знаю, у вас есть место в пригороде и вы присматриваете за людьми, художниками, пытаетесь их вытащить…
– Тише, пожалуйста.
– Говорю начистоту, – забормотал Парсонс. – Мне надо в Прагу, потому что если я туда доберусь, то, по-моему, смогу заставить кое-какие слова сделать то, чего они обычно не делают. Но теперь все твердят, что я не сумею туда попасть. Вот стою я такой растерянный – и тут вижу вас, вижу этот журнал в вашем портфеле. Вот почему я за вами побежал. Потому что я не верю в совпадения.
Фрай улыбнулся.
– Один мой друг согласился бы с вами. Он называет такое «объективной случайностью».
– Хм, да? Видите ли, эта женщина на обложке вашего журнала связана именно с тем, что я пытаюсь сделать. Итель Кохун. – В его устах имя казалось колокольным звоном. – Какая между вами связь?
– Один из моих друзей знает ее. Вообще-то тот самый, кто разделяет вашу точку зрения относительно совпадений. Кажется, она навещала его в прошлом году, в Париже. Это он сделал брошюру. Кохун вроде бы художница и писательница. Я еще даже не прочитал это.
– Как зовут вашего друга? – спросил Парсонс. – Кто сделал это?
Фраю стоило больших усилий не ответить.
– Как вы познакомились с работами Кохун? – спросил он вместо этого.
– Мой, скажем так, наставник ее знал. И очень высоко о ней отзывался. Вот почему я так взбудоражен. Вот что мне интересно. Как я уже сказал, есть кое-что, чем я хотел бы заняться в Праге. Теперь я застрял тут. Но что, если это нормально? Человек, которого я очень уважаю, испытывает весьма большое уважение к Кохун. Так что, если она одна из этих сюр-реа-лис-тов, возможно, у них те же идеи, что и у него. И у меня. Так что, возможно, мне следует поговорить с ними. С вашими приятелями.
– Моего знакомого, который знает ее, зовут Андре, – сказал Фрай после долгого молчания.
– А моего – Алистер.
– Андре Бретон.
– Алистер Кроули.
