Глава 6
Меня приглашали в РОВД еще недели две (носили повестки), пока наконец-то все не завершилось. По большому счету, следствие прошло без особых проблем – не возникло даже особых вопросов, откуда я взял эти палки и почему так ловко с ними управлялся.
Ну да, лежали палки. Да, увидел нож, схватился за эти палки, ну и… понятно.
Очных ставок никаких не было, тут все ясно: ворвалась банда уголовников, избили хозяйку, отняли деньги, и вдруг появился… рыцарь на белом коне! Мне впору премию давать! Но не дали.
Впрочем, можно назвать премией хотя бы то обстоятельство, что не особо копались в моем прошлом. Спросил следователь, пожилой усталый дядька, кем я прихожусь психиатру Макеевой, ответил, что двоюродный брат. А еще – что паспорт был утерян, восстанавливал. На том все и закончилось. Оле все равно придется менять квартиру, ведь когда-нибудь этот мерзавец выйдет из тюрьмы, если, конечно, там не сдохнет. Сейчас ему сулили лет пятнадцать строгача. Так она и не собиралась жить в чужой квартире всю свою жизнь. Слава богу (или советскому правительству?), молодым специалистам положена квартира. И в конце концов Оля ее получит – когда станет полноценным врачом, устроится на постоянную работу и отстоит положенное в очереди на жилье. И что характерно для этого времени, все равно эту квартиру получит – бесплатно, конечно. Никаких тебе ипотек. Никаких коллекторов, выбрасывающих людей из жилья. Это же «кровавый советский режим», а не просвещенное демократическое государство.
Ну а я работал. Быстро – насколько мог. Все-таки с машинкой работать, конечно, не так удобно, как с компьютером. В компьютере ты наляпал, наваял спросонок, утром эту фигню взял и отредактировал. И нет уже позорища. Никто не видел. А тут?! Напечатал страницу, перечитал, выругался, давай черкать. Почеркал – давай перепечатывать. Тяжко, ей-ей! Потому при всем моем упорстве и при высокой скорости работы, недостижимых для многих и многих, закончил я книгу только к первому сентября. И отослал ее в издательство, в Москву.
Не просто так отослал. Спасибо Зинаиде, она позвонила в Москву знакомому врачу – известному хирургу (вместе были на фронте), тот еще кому-то, и… вышли на главного редактора, курирующего раздел художественной литературы в одном крупном московском издательстве. Нет, никаких договоренностей о том, что обязательно напечатают. Всего лишь просьба рассмотреть внимательно и с ходу не выкинуть в урну.
Дело в том, что в издательства стекается огромное количество рукописей, среди которых найти жемчужное зерно невероятно трудно. Попробуй-ка прочитай все рукописи подряд! Очумеешь от этого бурного потока нетленки.
В 2018 году, если только автор не известный, проверенный и его не читает сам редактор, – все рукописи раздаются (рассылаются по электронной почте, само собой) рецензентам. И эти рецензенты читают и дают свое заключение – будет книга покупаться или не будет. После рецензента редактор может и сам прочитать присланный текст, но чаще он ни слова в этой рукописи не читает.
В 1970 году электронной почты, само собой, нет, поэтому пачки, горы, монбланы рукописей, авторы которых мечтают стать официальными писателями, пылятся на столах и полках, ожидая очереди на прочтение. И вот чтобы не оказаться внизу одной из гор и не быть случайно выброшенным в урну для бумаг, требуется блат. Как и везде – блат, блат, блат…
Я не испытывал никаких особых эмоций по этому поводу – ну да, блат! И что? Во-первых, моя рукопись точно обогнала свое время – и по оригинальности сюжета, и по качеству написанного. В 2018 году уровень писателей таков, что писатели семидесятых годов прошлого века (в большинстве своем) нам и в подметки не годятся. В семидесятых достаточно было писать идеологически правильно, соблюдать основы стилистики, и шанс пробиться в ряды советских писателей оказывался очень высок. В 2018-м, чтобы держаться на плаву, ты должен писать интересно, ярко и очень, очень быстро!
Скажи советскому писателю, что можно написать книгу за месяц, – так он будет смеяться подряд полчаса, не меньше. А за две недели – не хочешь? У меня и такое было. Три книги космооперы подряд, по две недели на книгу! И между прочим, 15–16 авторских листов каждая книга (авторский лист – 24 страницы машинописного текста, сорок тысяч печатных знаков, включая пробелы).
Так писать возможно только тогда, когда ты пишешь без плана, выдавая на-гора то, что у тебя сочинилось в голове. Не вымучивая текст, а выплескивая его на экран так, как если бы ты читал его с какого-то образца.
Кстати, некогда Булгаков сказал, что, когда он писал «Мастера и Маргариту», его рукой будто кто-то водил. Абсолютно в это верю, потому что многие из моих книг написаны именно так. Тебя будто несет потоком, слова ложатся на свое место в предложениях так, словно некто управляет твоим мозгом, твоими руками. Странное ощущение, даже страшноватое… но и к нему привыкаешь.
Итак, я выслал рукопись и стал дожидаться результата. Ну а пока сочинял свое послание руководству СССР. И на очереди у меня были три важнейшие фигуры, которые, без всякого сомнения, помогут мне завоевать доверие руководства страны. Во-первых, это те самые Бразинскасы, до акции которых оставалось всего полтора месяца, и, во-вторых, один из самых опасных предателей, окопавшихся в недрах КГБ, – сотрудник ГРУ Поляков, который сейчас, в это самое время, курировал китайское направление – подготовку и заброску агентов в Китай.
Насколько я помню из сведений, полученных мной в 2018 году (читал про предателей – интересное чтиво!), за двадцать лет сотрудничества Поляков выдал десятки, если не сотни кадровых разведчиков ГРУ и агентов, работающих в разных странах. Вероятно, никто, кроме него, не смог нанести такого ущерба разведке СССР. Даже подлец Бакатин, выдавший «друзьям» из США все закладки подслушивающих устройств в американском посольстве. Хотя… это как посмотреть.
Бакатин даже подписал приказ, разрешающий некой туристической фирме водить иностранные делегации туристов по зданию КГБ, но самое главное – он уничтожил кадры КГБ и МВД. Он разогнал всех специалистов, называя это «чисткой кадров» – официально и «забоем скота» – среди своих. И самое интересное – вышел сухим из воды.
Я всех, всех подлецов помню – спасибо Зинаиде!
Я подготовил два письма. Одно на имя Брежнева, второе на имя Андропова. Беда была в том, что именно Андропов прикрывал Полякова, не давал контрразведке его разработать. А ведь подозрения были еще в шестидесятые годы! И кстати, никто так и не узнал, ЗАЧЕМ он выдавал своих товарищей, зачем вредил своей стране. Он даже денег почти не брал. За двадцать пять лет работы на ЦРУ он получил всего девяносто тысяч долларов. По меркам разведчиков, даже не копейки, а ничто. Он всегда говорил своим кураторам из ЦРУ, что работает только за идею.
Нет, никогда не пойму, что за такая идея – предавать своих товарищей, которые кончали жизнь самоубийством, лишь бы не попасть в руки американских спецслужб. Он сдал, к примеру, нашего агента Мэйси, она же Мария Доброва, и та, когда агенты ФБР начали ломать дверь отеля, в котором она скрывалась, выбросилась с балкона. Ее коллеги долго не знали, что с ней случилось, – ФБР просто убрало труп, и Мэйси числилась пропавшей без вести. Мария поняла, что ее скоро арестуют, и заранее разработала пути отхода. Беда в том, что курировал ее тот самый Поляков, который ее и сдал. И он сообщил, как и где та будет уходить.
В общем, мразью Поляков был необычайной и, пока его не разоблачили, вреда нанес стране столько, что даже не верится. Арестовали его только в 1986-м.
Поляков должен стать главным пушечным ядром, которое я забью в ворота, закрывающие мне путь к власти. А потом пойдут другие предатели. Только пусть вначале этого разоблачат!
Письмо я писал три дня. Продумывал всю информацию, вспоминал, старался дать такие детали, прочитав о которых гэбэшники просто схватятся за голову. Сейчас их не может знать НИКТО, кроме тех, кто непосредственно допущен к определенному заданию, и соответственно их руководители. Например – тот же Андропов. И Андропов не сможет проигнорировать мое письмо, если им займется сам Брежнев. В этом году наш «всесоюзный дедушка» еще бодр, энергичен и хорошо соображает. Еще не успели отравить его мозг мощными транквилизаторами.
Кстати сказать, я встречал и такую информацию, в которой сообщалось, что огромное, если не главное участие в отравлении Брежнева принял сам Андропов. Во время его руководства КГБ за рубежом создавались офшорные компании, в которые закачивались сотни миллионов, если только не миллиарды долларов. Из этих денег поддерживалась работа агентуры за рубежом, деятельность разведки.
Я не особо верю в то, что Андропов целенаправленно травил Брежнева, чтобы занять его место. Но вот тот факт, что при умственно ослабленном, полусонном Брежневе сильный, энергичный глава КГБ мог иметь гораздо большую, практически неограниченную власть, – это без всякого сомнения. А спецслужбам я никогда не верил и не верю. Их задача – «цель любыми средствами». И плевать на людей, плевать на все, что касается гуманизма и порядочности. Важна только цель. И это касается не только советских спецслужб, вообще всех спецслужб всех стран мира. Так было и будет всегда. И потому мне следует их опасаться.
Забавно, вспомнилось: на ЦРУ в восьмидесятые годы работал один крупный инженер, нанесший СССР огромный ущерб. Как потом подсчитали в США – порядка десяти миллиардов долларов. Он продал им ценные секреты, касающиеся военных изобретений. И вот когда КГБ взял его «под колпак» и он запросил помощи у американцев, они в виде помощи прислали ему ампулу с ядом. Мрази, ей-ей!
Кстати сказать, я не склонен преувеличивать умение ЦРУ работать с разведкой. Мне запомнился случай, как ЦРУ потеряло своего ценного агента. Из посольства на его домашний адрес прислали письмо от тамошнего резидента и плату за очередную порцию предательства! И смешнее придумать нельзя – как на грех, этого человека перед тем заподозрили, и теперь только и искали подтверждения его предательской работы. И вот на тебе! Получите!
У меня даже были мысли, что это сделано нарочно. Надоел агент, толку от него нет – вот и списали. Чтобы не болтался рядом с посольством и не канючил. Но скорее всего, это лишь идиотизм одного из исполнителей, в который даже трудно поверить. Такое бывает. Люди, они такие… люди!
Написав письма, я их аккуратно запечатал, с таким расчетом, чтобы вызвать особый к ним интерес. Чтобы обязательно дошли до адресата. Чтобы не потерялись на уровне мелких «отсеивателей».
Кстати сказать, очень хотелось, чтобы в дело включился сам Брежнев. Мне представляется, что он – хороший человек. И действительно радеет за свою страну. А вот к Андропову у меня огромное недоверие. Вообще-то Горбачева в Москву вытянул именно он. А значит, он и виноват в том, что натворил этот Меченый. Мне представляется, Горбачев – агент влияния спецслужб. Не на жалованье, нет! Ему нужна была слава, ему нужно было мировое признание, и он упивался властью и тем, что она дает. Он искренне считал, что народ его обожает.
«Лучший немец года» – такое звание ему дали немецкие власти, когда Горбачев без всяких условий взял да и позволил разрушить Берлинскую стену. И затем вывел наши войска из Германии. Фактически сдал страну американцам. И потом немцы говорили, что он мог потребовать для СССР за объединение Германий огромные деньги, сотни миллиардов долларов! И они готовы были их дать! Но ему дороже оказалась медалька от конгресса США и звание – «лучший немец года». И, мне думается, это доказывает, что Горбачев являлся агентом влияния. Его крепко держали в руках – скорее всего, на каком-то компромате. А может, и банальные деньги… он ведь и в 2018 году никак не бедствует. Фонд свой имеет!
Все было готово, но отправить письма я собирался позже, когда поеду в Москву подписывать договор с издательством. В том, что я его подпишу, вернее, в том, что мне предложат его подписать, у меня сомнений не было. Все-таки пишу я хорошо, без ложной скромности, и в этой книге выложился по полной. Не хуже Стругацких пишу, а может, даже получше.
Первые книги Стругацких вообще читать невозможно – сплошные шпионы и противоборства с американцами. Стандартный набор советского писателя-фантаста. В то время фантасты писали или о мальчиках-пионерах, пробирающихся зайцем в космический корабль, или о шпионах, мешающих советскому человеку строить коммунизм, – все как полагается.
А вот на «Трудно быть богом» я вырос. И мне казалось, лучшей книги и быть не может. А потом начал сравнивать и понял – многие из моих коллег (и я сам в их числе) давно уже превзошли Стругацких по уровню написания книг. Устарели они, эти Стругацкие (да закидают меня дерьмом злобные хейтеры!). В их время они были лучшими, возможно, потому, что других-то по большому счету и не было. А уж когда из «Трудно быть богом» сделали гимн либеральной общественности, я совсем затосковал. Дошли до того, что из этой книги создали мерзейший во всех отношениях фильм, некий мозговой выкидыш режиссера-либерала, который показал, как он видит окружающую действительность. И жил он, как оказалось, среди людей-уродов, ползающих в грязи, и только главный герой, слегка ненормальный, – весь в белом. И только этот герой заботится о Правде, осаждаемый прислужниками режима и подлыми фашистами. Отвратительно! Это на самом деле отвратительно! После этого фильма уважения к Стругацким у меня сильно поубавилось – будто глаза раскрылись. Я увидел, что именно они имели в виду. А режиссер только это все утрировал в угоду своей психической неуравновешенности.
«Трудно быть богом» – это история о том, как некто вдруг посчитал, что другие люди живут НЕПРАВИЛЬНО, что у них нет демократии и надо внедрить в их среду специальных людей, продвигающих человеколюбие и демократию. И если ради этого надо финансировать боевиков, строить заговоры, так это все для благой цели. Ради людей.
«Потому что мы не можем иначе! Демократия должна восторжествовать во всем мире! Пусть даже прольется немножко крови недемократичных народов. Таково наше бремя! Мы исключительная нация!»
С годами переосмысливаешь многое, в том числе и книги. Некогда для меня было откровением, когда я читал книгу Сергея Лукьяненко, в которой он великолепно показал НАСТОЯЩИЙ «Мир полдня». Мастерски, великолепно показал, так, что мороз по коже пошел. Интернаты для детей, которых Наставники заставляют делать то, учиться тому, что они, Наставники, считают нужным. И не важно, что у ребенка нет выбора, что он страдает и психика его может сломаться. Это ОБЩЕСТВУ нужно, и потому маленький человечек должен быть растоптан. Он ничего не значит. Муравейник – все, человек – ничто. И этот мир страшен. Нечеловечен.
На самом же деле это сублимация коммунистических идей. Увы, нежизнеспособных. Эдакий «город Солнца» на современный манер.
И мне стало горько – ведь мы выросли на всем этом! Это Я – Румата, который освобождает народ, угнетенный злой недемократичной властью! Это все МЫ! Были. А теперь такими себя считают штатовцы. И ощущение, будто они взяли книгу Стругацких как инструкцию к действию. Увы.
Закончив «кляузу» на злых предателей, я снова занялся написанием книги – второй книги из серии про Найденыша. Что-то не припомню, чтобы в советское время фантасты делали серии из трех-шести книг. Буду первым! Народ любит серии, и он получит серию!
***
После того как с Зинаидой Михайловной случился тот казус с оргазмом в больнице, она дала себе зарок не думать о Михаиле. Не думать, да и все тут!
Вот только забыла старую притчу о желтой обезьяне. Это когда Ходжа Насреддин лечил одного жадного ростовщика и велел во время лечения его многочисленной и не менее жадной родне не думать о желтой, противной обезьяне, о ее красной заднице, об ее ужимках и прыжках, о тонком, противном хвосте, которым она цепляется за ветки и скачет по ним, как демон! Не думать о ней, иначе лечение не получится!
Ну и само собой – ничего не получилось, и Насреддин обвинил в этом родню ростовщика, которая так и не смогла не думать об обезьяне, а сам ушел, слушая, как они поносят друг друга, виня в том, что именно тот (или та), и никто иной виноваты в случившейся неприятности.
Вот и Зинаида – чем больше она пыталась не думать о Михаиле, чем больше старалась выбросить его из головы, тем крепче он в ней держался, усевшись в душу своим мускулистым задом, на котором, как она видела, не было и жиринки. А мышцы так и ходили, так и перекатывались… мм…
Она подглядывала за ним, когда Михаил занимался с гирями, отжимался и просто сидел за столом и печатал, раздевшись по пояс (жарко!). Потом она ложилась в постель и представляла, что это руки Михаила ее ласкают, и засыпала, обняв подушку, будто это был ее, такой желанный, мужчина!
Зинаида сходила с ума и понимала это. Лекарство было только одно – убраться подальше и не видеть этого мужчину – никогда больше. Только вот не была уверена, что не побежит за ним и на край света.
Впрочем, было и второе лекарство… нет, не алкоголь. Если бы она выпила хоть глоток спиртного, у нее точно бы «сорвало крышу», и тогда… Спиртное растормаживает сознание, и то, что ты не сделаешь в трезвом виде, пьяному кажется не только приемлемым, но и в ранге положенности. Особенно если ты уже давно совсем не пьешь.
После войны Зинаида заставила себя полностью отказаться от спиртного. Слишком уж пристрастилась. Спирт есть всегда, и опасность есть всегда – как расслабиться после тяжелого дня? Как снять напряжение? Спирт, сон и мужчина…
Отказаться от спиртного было очень трудно. Но она это сделала. Отказаться от мужчин – еще труднее. Но и тут она переломила себя, тем более что с годами сексуальное желание слегка приутихло. Но теперь… нечто странное. Гормональный всплеск? Вероятно, да. Как там сказано в народе? «Сорок пять – баба ягодка опять!» Ей не сорок пять, однако… все так и есть. Бабье лето, да. Это оно. Гормоны, черт их подери! Бунтуют! А Михаил – катализатор процесса.
Дней десять она ходила сама не своя – внешне все как обычно, они с Михаилом общались, разговаривали обо всем на свете, строили планы, и никто, в том числе и Михаил, не мог почувствовать неутолимого огня, который сжигал ее изнутри. Она даже похудела, что Михаил тут же заметил, сказав, что Зинаида стала еще интересней, стройней, стала похожа на тургеневскую барышню. Ну вот так он представляет себе тургеневских барышень!
Кстати сказать, она восстановила естественный цвет волос – светло-каштановый, почти русый, и, как сказал Миша, теперь выглядела в точности как голливудская звезда будущего. Но только без кудряшек. «Но это ничего, что нет кудряшек! Ты знаешь, что такое самурай без меча? Это все равно, что самурай с мечом – только без меча! Ха-ха-ха!» – Миша иногда выдавал такие странные фразы, которые Зинаида с трудом понимала. И ничего смешного в них как-то и не видела. Возможно ли, чтобы за эти сорок с лишним лет и юмор изменился? Или это у Миши такой специфический юмор?
Первое время она очень стеснялась того, что у нее живет мужчина – чужой мужчина. Теперь, чтобы вывесить сушить трусики и лифчики, ей надо было придумать, куда их пристроить, – например, теперь можно было развесить только у себя в комнате. И так она и мучилась бы, развешивая белье по стульям и табуретам, если б Михаил, случайно обнаруживший такое вот дело, напрямую ей не сказал: «Какого черта?! Ты чего?! Я что, женских трусов с лифчиками не видал?! Ты чего от меня их прячешь? И кстати – у тебя очень красивые трусики и лифчики, завлекательные! Особенно вот эти узенькие, бикини! Мне всегда нравились бикини!»
После этого Зинаида успокоилась и стала воспринимать ситуацию философски – и правда, какого черта? Что он, за почти пятьдесят лет своей жизни женских трусов не видал или голых женщин?
На одиннадцатую ночь после того, как Михаил увидел ее полностью обнаженной, Зинаиде приснился кошмар. Снилось ей, что она идет через поле – гладкое такое, как футбольное, покрытое зеленой травкой. Кожу обжигают лучи солнца, а сама она – голенькая, ну как будто приготовилась лечь в ванну!
И вдруг – позади слышится вой. Дикий такой, утробный – вой!
Волки. Бегут волки! Огромные, целая стая!
Зина пытается бежать, но ее ноги прилипают к земле, еле двигаются, увязают в ставшей липкой цеплючей траве. Зина все-таки вырывает из травы свои босые ноги и бежит – все быстрее, быстрее, быстрее!
А волки все ближе! А волки клацают зубами, того и гляди вырвут кусок задницы!
И мысль бьется в голове: «Они меня изуродуют! И я даже сидеть на заднице не смогу! И Миша меня не полюбит. Он должен меня спасти! Обязательно спасет!»
И Зинаида кричит – громко, во всю мощь, насколько может – чтобы перекричать вой зверюг, чтобы Миша услышал, пришел, спас: «Миша! Миша-а-а!»
Проснулась она от того, что кто-то ее тряс. Открыла глаза – задыхаясь, в испарине, оплетенная скомкавшейся в жгут простыней, – это был Миша. Он стоял над ней, гладил ее по голове и приговаривал:
– Ну, ты чего… все хорошо… все будет хорошо! Это просто сон!
– Мне приснилось, что меня настигают волки! – не выдержала Зинаида, тяжело дыша и мотая головой из стороны в сторону. – Ты не представляешь, как это было страшно! Глаза горят! Лапы с кривыми когтями! Ужас! Они хотели меня загрызть!
– Это у тебя не волки, а просто драконы какие-то! С кривыми когтями! – улыбнулся Миша и убрал руку с ее лба. Она даже не заметила, что он так и держит ладонь у нее на голове. Ладонь была тяжелой, шершавой, мозолистой, видимо от гирь, и такой успокаивающей, такой родной, что Зинаиде захотелось, чтобы его рука вернулась на прежнее место.
Михаил вдруг наклонился над Зинаидой, так что до ее лица осталось сантиметров двадцать, и подул ей в лоб. Зинаида невольно вздохнула, будто хотела дышать тем воздухом, каким дышал он, а Миша улыбнулся и тихо, тепло сказал:
– Вот и все. Прогнал я твоих волков. Это просто проблемы у тебя накопились, переживаешь, и эти проблемы оформились в виде кошмара. Ха! Вот же ты вопила! «Миша! Миша!» Я даже перепугался – неужели, думаю, на тебя напали американские шпионы! И требуют рассказать военную тайну! Ну я и побежал на помощь, я чутко сплю. Ладно, ты спи, давай я тебя накрою.
Он потянул из-под Зинаиды скрученную в жгут простыню и при этом старательно отводил глаза в сторону – ее ночная рубашка задралась на живот, и Зинаида лежала теперь наполовину обнаженной (она всегда спала без трусиков, чтобы тело отдыхало). И не делала попытки прикрыться, только смотрела ему в лицо и молчала.
Накрыв ее простыней, Михаил буркнул что-то насчет кондиционера, который давно пора завести, ибо летом жарко, как в заднице у папуаса с Новой Гвинеи, повернулся к двери, чтобы выйти, пожелал спокойной ночи, но Зинаида его остановила:
– Останься. Ляг со мной. Мне так будет спокойней. Иначе я не усну. Мне тревожно…
Михаил остановился… лицо его окаменело, губы слегка поджались. Он не двигался. Думал.
Зинаида ждала. Сердце ее бухало в грудную клетку как молот. А что, если сейчас скажет: «Нет, извини… у меня есть подруга… молодая подруга. А ты… ты просто друг. И в постель с другом не ложатся! Да и старовата ты для меня! Разве ты можешь сравниться с Олей?» И что тогда делать? Как она будет жить с ним после этого унижения? Вообще – жить?!
Но Михаил ничего такого не сказал. Он осторожно сел на край кровати, Зинаида подвинулась к стене – кровать была широкой, супружеской, – и тогда Михаил лег рядом, молча, глядя в потолок.
Минут пять они лежали так, не двигаясь, не издавая ни звука. Слышалось только дыхание – спокойное, размеренное Михаила, учащенное, неровное Зинаиды.
Из-за приоткрытой портьеры окна на потолок падал желтый свет уличного фонаря, отражался от безупречно белой побелки и разлетался по спальне ровным сиянием, в котором можно было рассмотреть и небрежно брошенную на стул у кровати блузку, которую нужно стирать только вручную и потому она не отправилась в стиральную машинку, и бумаги на большом письменном столе у окна, и лица людей, лежащих рядом в постели, будто опасающихся коснуться друг друга. Сам воздух в спальне вдруг стал каким-то странным, нереальным, как перед грозой, – в нем чувствовалось напряжение, и это было напряжение не электрическое…
По улице пронеслась машина, и блеск ее фар осветил лица, нескромно выхватив все подробности, мгновенно нарисовав картинку: вот женщина смотрит на профиль мужчины, покусывая губу и страдальчески морща нос, вот мужчина – холодный, как статуя, лежит, сцепив пальцы в замок, глядит в потолок.
А потом мужчина заговорил:
– Ты же знаешь, у меня есть подруга… я не хочу метаться между вами, пинаемый с обеих сторон. Я знаю, ты в меня влюблена. Но ты же понимаешь, что у нас…
– Молчи! – Зинаида вдруг протянула руку и накрыла ею рот мужчины. – Только дурак в постели с женщиной, которая в него влюблена, рассказывает о том, что у него с ней ничего не получится. Я знаю, что не получится. Хотя… смотря что под этим понимать!
Она убрала руку с губ Михаила и медленно переложила ее ему на грудь, оставив лежать на правом соске. А потом шевельнулась и, приникнув к мужчине, закинула на него левую ногу:
– Хватит слов! Я хочу тебя! Ну! Да будь ты мужчиной, черт тебя подери! Пожалей меня! Ничего мы не скажем твоей Оленьке! И не убудет от тебя, не сотрешься, чтоб тебя черти взяли, – откуда ты на мою голову свалился?! Возьми меня, дундук ты чертов, ну!
И «дундук» взял. И это было именно так, как представляла себе Зинаида. И даже лучше. Гораздо лучше!
А потом они лежали – тихие, усталые, потные. Зинаида лежала на плече своего мужчины, крепко-накрепко к нему прижавшись, и вдыхала его запах – терпкий запах мужчины, с которым только что занималась любовью. Именно любовью, а не просто сексом, потому что именно в этот момент она вдруг поняла, что любит его всеми уголками своей измученной одиночеством души. И пусть это всего лишь «бабье лето», всплеск гормональной деятельности, пусть оно долго не продлится, но… сколько дней, месяцев или лет будет продолжаться – все они ее. Она знала, что как женщина ну совсем уж не может конкурировать с молоденькой девицей. Но ей было наплевать. Хоть час, да мой! А что будет дальше – да какая разница?! Жить этим днем, этой минутой, этой секундой – и будь что будет!
А потом она нетерпеливо потребовала ЕЩЕ. Еще любви, еще секса… и они, как завзятые молодожены, уснули только под самое утро, уже после того как Зинаида высосала силы Михаила досуха. Он со смехом признался, что если в таком темпе будет заниматься сексом каждую ночь, то скорее всего сдохнет или станет инвалидом. И еще добавил, что это была одна из лучших ночей, которые были у него в жизни.
Больше они ни о чем особенно в эту ночь и не говорили. Объятия, стоны, всхлипы и поцелуи говорили больше, чем это можно было сказать словами.
Когда Зинаида проснулась, Михаила рядом не было. На подушке остался лишь отпечаток его головы, пахнущий одеколоном «Шипр» (он протирал им щеки после бритья). Зина перекатилась к этому отпечатку, привстала на локте, наклонилась и вдохнула запах «Шипра», запах мужчины. Потом села, потянулась – сладко, с зевком, и… снова упала на постель, вспомнив, что сегодня суббота и никуда идти не надо. Выходной! Можно валяться, и… не просто валяться. Ну почему бы и нет?
Ее не беспокоили угрызения совести. А какого черта они будут ее беспокоить? Она что, украла мужика у этой девчонки? Он и в самом деле не сотрется, а Миша Оле ничего не скажет – если не дурак, конечно. Но Зина уже убедилась, и не раз, – не дурак. Потому – пусть пару раз в неделю ходит к своей Оленьке, а пока живет у Зинаиды, будет… в общем, все нормально будет. Только бы удержать его подле себя как можно дольше. А то ведь сбежит к своей подружке. Ведь он вообще-то и у нее запросто может жить!
А как удержать? Во-первых, создать ему максимально комфортные условия. Вкусную еду готовить, пироги, например, – он как-то говорил про вкусные бабушкины пироги. Вот и наделать этих самых пирогов! И блинов с дырочками – толстых, какие его бабушка делала. Колбасы сырокопченой купить – пусть она для него и не диковина, в его светлом будущем, но здесь-то она совсем другая! Настоящая! А не такая, как он рассказывал: купишь – есть невозможно!
Одежду ему хорошую достать – модную, нарядную. Джинсы купить. Он говорит, джинсами у них там все завалено, это совсем не дефицит. Впрочем, у них там ничего не дефицит – лишь бы деньги были. Хм… вообще-то, как и здесь. Или на рынке можно купить, или по блату, по настоящей цене.
Что еще? Машину! Вот! Машину ему! «Волгу»! И пусть ездит! Пока с ней живет… А она «Жигули» купит. Деньги есть! Девяносто тысяч на сберкнижках! На пяти книжках. И пятнадцать – дома, на всякий случай. Вдруг срочно понадобятся – ну не в сберкассу же бежать, снимать.
А еще – драгоценности имеются, сколько они стоят – неизвестно, но точно много. Очень много! Костя говорил, что миллионы! Врал, наверное. Но даже если сотни тысяч – все равно хватит до конца жизни. Безбедной жизни!
Провела ладонями по груди, с удовольствием ощущая упругость плоти. Соски тут же напряглись, съежились, как под поцелуями. Ночными поцелуями… ох, как было хорошо!
А может, позвать? Нет, ну а что такого? Почему нельзя пригласить любовника в постель?
Нет, будет еще время. Слишком напрягать мужчину тоже не стоит. Решит, что Зина нимфоманка, повернутая на сексе. Как та девица, что на прошлой неделе поступила в женское отделение. Чуть завотделением не изнасиловала, вцепилась в ширинку! Несчастная девица… все время хотеть и не получать удовлетворения! Тут спятишь, пожалуй. Нимфоманки несчастные существа – они хотят, но получить оргазма не могут. Такое вот… психическое расстройство.
Не зря ее родня сдала – говорили, ложится под первого встречного. Дошло до того, что идет на остановку, хватает какого-нибудь парня и тащит домой. Или в кусты. Между прочим – замужняя. Мужа замучила – «хочу! хочу!». Только успокоительные и спасают. Надо будет попробовать с ней гипнопогружение, внушать ей этику и мораль. Иногда помогает. Хотя дело тут совсем не в этике – нимфомания нередко результат каких-то патологических изменений в мозговом веществе. Может, у нее опухоль? Ничего, исследование крови покажет. И рентген.
Все-таки поднялась с постели, натянула трусики, улыбаясь тому, как сладко ноет у нее в паху. Вот это она потрудилась сегодня ночью! Или это Миша потрудился? Впрочем, оба старались. И правду сказала Оля – Миша сто очков вперед даст любому из мужиков. Конечно, может, Зине такие хлюпики встречались – вставил, дернулся пару раз и отвалился – спать. Хотя… были и «долгоиграющие», но все равно не такие искусные и точно не заботящиеся об ее удовлетворении. Умеют там, в будущем, справляться с женщинами! Вот что сексуальное просвещение делает!
А может, это просто любовь? Когда любовь – все острее, слаще и желанней… и скорее всего именно так.
Натянула майку и так, в трусах и майке, пошла в зал. Миша возился на кухне, оттуда слышалось шипение разогретого масла и приглушенный расстоянием мат. Ухмыльнулась – небось маслом брызнуло! Тут любой заматерится! Сама-то Зинаида несколько лет отучалась вставлять в критические минуты целые фонтаны мата. На войне привыкла, там без мата даже и не поймут.
Когда вышла замуж, училась пользоваться столовыми приборами, училась различать, какое вино к мясу, какое к рыбе, хотя до сих пор не понимает, какая разница и в чем тут суть. Один черт – прокисший виноградный сок, белый он или красный. Все эти разговоры о букете вина суть обман и чепуха. Придумки псевдоэстетов! Но если хочешь соответствовать своему социальному уровню – будь добра, умей себя вести.
И муж этого требовал. Мол, у солидных людей бываем, веди себя прилично! А какие они солидные, черт бы их побрал? Секретари райкома, что ли?! «Из грязи да в князи»! Давно ли быкам хвосты крутили у себя в деревеньке Львовке! Преподаватели? Господи… да они как нажрутся, так свиньи свиньями!
Однако все равно манерам научилась. Даже эдак аккуратно-демонстративно промакивать губы салфеткой. Не вытирать, а промакивать!
Один раз заметила, как странно посмотрел на нее Михаил, – мол, чего выпендриваешься? Но это уже въелось в кровь. Манеры!
А сам он ест быстро, жадно, как оголодавший зверь, не ест, а заглатывает. Говорит – на войне приучился так есть, чтобы в самый неожиданный момент не прервали, чтобы не остаться голодным. Но, кстати сказать, готовит он и правда очень недурно. Для мужчины, по крайней мере.
Включила телевизор – там шли новости. Какая-то хрень об уборочной, о комбайнерах – черт возьми, совсем нечего посмотреть! Впрочем, Миша говорит, что такая же проблема и в будущем. Шестьсот каналов, а посмотреть-то и нечего. Сериалы тухлые, неинтересные, по глупым сценариям глупых книжек. Редко какой хороший фильм появится – так это целое событие. А в основном говорильня, новости и всякая чепуха, которую у них называют «мыльными операми». Говорит, что многие люди уже годами не смотрят телевизор – просто-таки ненавидят его. Зинаиде трудно это представить, все-таки какое-никакое, а окно в мир, но он рассказывал еще и про Интернет, Мировую сеть, – так вот все, кто не смотрит телевизор, там и сидят, в этой Сети. И кстати, гораздо дольше сидят, чем обычный человек перед телевизором.
А когда Зинаида спросила, чем сидение в Интернете отличается от сидения перед телевизором, – Миша даже не сразу нашел что ответить. И в конце концов сказал: «Скорее всего, когда человек говорит, что не смотрит телевизор, на самом деле это есть подача себя как интеллектуала, не опускающегося до низменных страстей плебса. Одним словом, пижоны чертовы! Впрочем, это уже два слова».
Она тогда посмеялась, но в общем-то не удивилась. Ей ли не знать, как люди склонны к пижонству, как хотят выглядеть не теми, кем являются. Ведь она психиатр и все это знает наверняка.
Взяла в углу гантели, стала заниматься – приседала, поднимала и опускала руки, дышала, стараясь делать это правильно. Увлеклась так, что не заметила, как в комнату вошел Миша.
– Вот ни в жисть бы не поверил, что тебе лет столько же, сколько мне! Врешь ты все! Судя по заднице, тебе не больше тридцати пяти, а то и меньше! – громыхнул его голос за спиной, и Зинаида непроизвольно взвизгнула и едва успела поймать срывающееся с губ матерное ругательство.
– Да… черт! Ты подкрадываешься, как… как…
– Червяк? – предложил вариант Михаил.
– Почему «червяк»? – слегка опешила Зинаида.
– Ну как же? «А еще они называли тебя земляным червяком! Да-да! И желтой рыбой!»
– А это что такое? – Зинаида озадаченно посмотрела на Михаила. – Фильм какой-то?
– Мультик же, елы-палы! – Михаил коротко хохотнул и неверяще покачал головой. – Ты не видела мультфильма «Маугли»?! Господи, да я в детстве аж трясся, ждал каждую его серию! Я обожал Багиру, а особенно – Каа! «Тебе… нужен… железный …зуб!» Класс! Даже сейчас смотрится! Когда этих мультиков уже наделано – смотреть не пересмотреть! Хм… черт! Забыл. Совсем забыл! Я же не в своем времени. И ты не выросла на «Маугли» и «прекрасном далеко»…
– У меня было совсем другое детство, – вздохнула Зинаида. – Разруха, голод, тиф… а потом – недолгие годы достатка. Я училась, занималась спортом. Кстати, если бы не спорт, не смогла бы, наверное, выжить на войне. Столько надо было сил… целый день у операционного стола. И кровь, кровь, кровь… Но да ладно. Дело прошедшее. Скажи, что это за мультик? Интересный?
Зинаида вновь принялась заниматься – нагибалась, складываясь вдвое, и чувствовала, как взгляд Михаила скользит по ее телу. И ей это было сладко-приятно. Ее желают!
Она на самом деле была в очень хорошей физической форме для своих лет и прекрасно это знала. Вот только никто не знал, каких усилий требовала эта самая форма и каких ограничений.
И в этом есть что-то смешное: имеешь деньги, много денег по меркам простого обывателя, а потратить их, по большому счету, и некуда! Все, что ей нужно, – у нее есть. Ест она мало, одевается теперь не так уж и скромно, так эта «нескромность» стоит совсем не таких уж и больших денег. Ведь по госцене! А это сущие копейки. В сравнении с ценой базарной.
Зарплата у нее такая большая, что не может ее всю и потратить-то – складывает на книжку. Довольствуется ста рублями на месяц. Довольствовалась… раньше.
В очередной раз наклонившись, вдруг со стыдом и трепетом вспомнила о том, что трусики в интересном месте промокли насквозь, и Михаил видит это самое дело. После ночных-то утех и немудрено! Накачал!
И тут же стало смешно – какого черта? Миша видел, щупал, гладил ее во всех возможных местах, и ей ли стыдиться того, что он с нею делал этой ночью? Ну что ей, в самом-то деле, переодеваться в чистое к утренней зарядке? Ну-у… так-то это можно, но зачем? Все равно сейчас пойдет мыться.
– Киплинг же… слыхала про такого? «Книга джунглей». Закончишь – я тебя жду на кухне! – неожиданно завершил разговор Михаил и вышел, оставив ее пыхтеть на ковре.
Впрочем, дожидаться долго она его не заставила. Свернула занятия, быстренько ополоснулась, надела свежее белье, затолкав грязное в стиральную машину, и, нацепив на себя тонкий хлопковый сарафан в продольную полоску, пошла на кухню.
Миша сидел за столом перед тарелкой с омлетом и задумчиво гонял по фарфоровой поверхности пористые желтоватые кусочки. Когда вошла Зинаида, он тут же встал, подцепил со стоящей на газовой плите сковороды приличный кусок и, положив его на тарелку, поставил перед Зиной. Та кивнула, сказала «спасибо», уселась и начала с неожиданным для нее же самой аппетитом поглощать солоноватую пористую массу. Полезное блюдо омлет – все, что нужно для организма, в нем имеется. Хорошо поддерживает силы, особенно если ты их потратила ночной порой.
Кстати, как ни странно, хотя ночью они спали урывками, можно сказать, почти и не спали, чувствовала себя Зинаида просто великолепно. Тело будто искрилось от прилива энергии – кровь неслась по сосудам, как у молоденькой студентки, мышцы звенели – сильные, здоровые! Хотелось петь и смеяться! Точно, бабье лето пришло… ее бабье лето. Или она стала ведьмой и выкачивает силу и молодость у своего мужчины. Хи-хи-хи…
– Я хочу с тобой поговорить… – начал Михаил и остановился, будто не решаясь продолжать. Но Зинаида тут же его перебила, чувствуя, как великолепное настроение уходит куда-то в дальние края. Не бывает роз без шипов, да… но разве он не мог оставить разговор на потом, когда она поест? Зачем портить аппетит?
– Миша, не надо! – Она поводила вилкой по тарелке и чуть не передернулась от противного скрипа. – Что случилось, то случилось. И я буду рада, если случится еще. И не один раз. Говорить твоей Олечке я не собираюсь – как, надеюсь, и ты. Ты волен спать с кем угодно – хоть с Олечкой, хоть еще с кем-то… но если ты уделишь немного внимания и мне… я буду счастлива. И никогда тебя ни в чем не упрекну. Но и пойму, если ты от меня откажешься. Это твой выбор. И он ничего не изменит. Хочешь – будем любовниками, хочешь – просто коллегами по нашему… хм… прогрессорству. Только не усложняй, ладно? Мне осталось совсем немного бабьего счастья, и я хочу удержать его как можно дольше. Насколько хватит рук. Договорились?
Пока говорила, не смотрела на собеседника. Слова вылетали сбивчиво, торопливо. А когда подняла взгляд, то ее брови невольно поднялись вверх – он улыбался. Смеется над ней?
– Договорились! – хмыкнул Михаил, не переставая улыбаться. – Вот… на старости лет все-таки завел себе гарем! Слушай, а если я еще одну… Оленьку приведу? Ты и это стерпишь?
– Я от тебя многое стерплю, – невозмутимо сказала Зинаида, пряча глаза. – Только хватит хорохориться, у тебя на одну-то бабу за ночь сил едва хватает, а ты трех собрался обслуживать! Болтун! Кто под утро взмолился: «Хватит! Хватит! Заездила!» Тьфу!
Зинаида ухмыльнулась и подмигнула застывшему на своем стуле Михаилу. Тот крякнул и показал кулак:
– Вот тебе! Ладно, уела… я и правда как-то уже отвык от такого секс-марафона. Даже не думал, что еще способен на такие безумства. Ты не обижайся, но Оленьку я бросить не могу… она любит меня. И это было бы предательством по отношению к ней. Она тоже одинока… И она очень хороший человечек. Только вот я совсем не о том хотел поговорить. Мы взрослые люди и разберемся в постельных страстях. Только вот в отличие от тебя я не буду терпеть, если ты приведешь другого мужчину. Уж слишком я собственник, понимаешь? Как только почувствуешь, что я тебе надоел и что тебе нужен другой, – лучше скажи, я съеду. К той же Оле. И кстати, я иногда буду у нее ночевать, пару раз в неделю. Она просила меня…
– Твое дело, – пожала плечами Зинаида. – Омлет еще есть? Что-то я проголодалась, ну… как волчица! – И тут же опомнилась: – А о чем ты хотел поговорить?
– О будущем, Зиночка… – Михаил покусал нижнюю губу. – Я бы хотел обеспечить твое будущее на всю жизнь. С помощью моих знаний об этом самом будущем.
– Ну и как же ты это сделаешь? Вообще-то я уже обеспечена. – Зинаида подложила себе омлета и принялась есть, аккуратно отделяя кусочки вилкой.
– К примеру: у тебя есть деньги на книжке, – начал Михаил задумчиво, – через двадцать лет они фактически ничего не будут стоить. Пустые бумажки. Пропадут. Пенсию не будут давать по полгода, да и на нее ничего уже не купишь. Кроме того, будет обмен денег, то есть денежная реформа. Как в сорок седьмом году, помнишь? Ограбят народ по полной, как уже бывало. Как уберечь накопления? И как заработать на этом деле?
– И как? – глухо спросила, не переставая жевать, Зина, хотя и была против разговоров с набитым ртом.
– Вначале я подумал, что надо скупать доллары. Пока не вспомнил, что в вашем времени… нашем времени доллары купить практически невозможно – если только не на черном рынке. А за валютные операции – статья! – Михаил сложил пальцы решеткой. – И ты… мы обязательно попадемся. Во-первых, нас попытаются кинуть. Это у них в порядке вещей, тем более что мы с тобой «лохи педальные».
– Кто?! – чуть не подавилась Зинаида. – Чего «педальные»?
– Не важно! – отмахнулся мужчина. – Левые пассажиры. Залетные терпилы. В общем, тот контингент, которого просто-таки обязан кинуть уважающий себя ломщик валюты. Не спрашивай, кто все эти кадры, – неохота рассказывать. Жаргон это, уголовный. Итак, валюта отпадает. Тогда что остается?
– Золото, ясное дело! – пожала плечами Зинаида. – И что, выгодно в него вкладывать? А продавать куда? Кому? За операции с драгоценными металлами тоже статья! Только через комиссионный. Или в ломбард относить, а там по цене лома! Гроши! Невыгодно.
– В девяностые годы, вернее, уже в конце восьмидесятых, появятся скупки золота. Не помню, когда точно, но появится их очень много. А самое главное, цена на золото и драгоценные камни вырастет в тысячи раз. То есть обручальное кольцо, которое сейчас стоит в магазине рублей семьдесят или восемьдесят, будет стоить несколько тысяч. Понимаешь? Это будет еще не скоро, через двадцать лет. Но даже за это время золото вырастет в цене, еще в семидесятые годы. Единственный вопрос – сумеешь ли ты купить столько золота на свои деньги. Насколько я помню, в этом времени не так просто купить изделия из драгоценных металлов. А если начнешь скупать массово, заинтересуется ОБХСС. Но если ты сумеешь запастись достаточным количеством золотишка – будешь жить безбедно! Подумай над этим.
– Я подумаю… – сказала Зинаида серьезно. Она встала, налила себе чаю в большой бокал. Улыбнулась. Общаясь с Михаилом, она волей-неволей начала перенимать его привычки, даже чай теперь пьет чуть ли не из пивной кружки. Но это ведь нормально, перенимать привычки… своего мужчины?
– Миш, я хочу дать тебе «Волгу», – твердо сказала Зинаида. – Насчет прав я договорилась, скоро привезут. А себе куплю «Жигули». Как считаешь, хорошая машина эти «Жигули»?
– Уж получше «Волги», это точно! – улыбнулся мужчина. – По крайней мере, у «Жигулей» нет тавотницы на мостах, и не надо после каждого дождя шприцевать и мосты, и рулевую. Дикость какая! Шприцевание мостов! А «Жигули» хоть и называют ведром с болтами – в будущем так назовут, – для семидесятых годов вполне себе современная машина. Запчасти только пока что достать трудно – дефицит! Покрышки и всякое такое. Но ломается она точно меньше, чем «Волга», и экономичнее, хотя и на девяносто третьем бензине. Ну вот как-то так. А зачем мне «Волга»? Я ведь и не езжу никуда…
– Ну… может, поедешь. Олечку свою в машине… того! Хи-хи… А вообще – надо иметь возможность передвигаться по стране, не завися от общественного транспорта. Ты про Невинномысск не забыл? Про Сливко?
Михаил внимательно посмотрел на Зинаиду, помолчал и вдруг спросил:
– Скажи, Зин… ты убивала когда-нибудь?
– А что ты понимаешь под убийством? – задумалась Зинаида.
Михаил слегка опешил, брови его поднялись:
– Что значит – «что понимаешь»? То и понимаю – один человек лишает жизни другого. А как еще-то?
– А еще – это когда ты берешь в руки винтовку, ложишься в снег возле медсанбата и начинаешь стрелять – вместе с ранеными бойцами, которые могут держать оружие в руках. Стреляешь, а фашисты бегут на тебя. И падают. А ты стреляешь. А она так лягается, проклятая винтовка, – синяк на плече! А тебе работать потом. Тебе оперировать с больным плечом. Но ты все равно стреляешь, потому что, если они добегут, оперировать будет некого. Да и некому. ЭТО убийство? Разве они люди?
– Я понял, о чем ты говоришь, – вздохнул Михаил. – Да, это не человек. Вот только окружающие думают обратное. Я тебе уже рассказывал, какой высокий авторитет у Сливко, как уважают руководителя клуба подростки и их родители. Они чуть не молятся на него! И вот представь – маленький городишко, и в него приезжает незнакомец. Он ищет клуб, его руководителя. А потом руководителя находят мертвым. Совпадение, правда? Или что касается Чикатило – он еще никого не убил! Пока что его просто уволили за приставание к малолетке. И появляется незнакомец, и…
– Подожди! – Зинаида была резка и холодна. – Эти… нелюди убьют много невинных людей. Ты об этом знаешь. Ты так и оставишь их в покое? Пока они кого-то не убьют?
– Нет, не оставлю. Но и не брошусь просто так, сломя голову их душить. Подожди еще, время есть. Мне надо все обдумать, наметить план, изучить ситуацию с точки зрения ликвидации, и только тогда… А пока надо заняться тем, что важнее. Я составил письма – одно в КГБ, другое Брежневу. Чтобы не замяли дело. Нет у меня доверия Андропову. Я тебе потом расскажу, почему именно. Так вот, что бы ни случилось… ну мало ли – упаду, шею сверну, – отправь эти письма адресатам. Только не из Саратова! Из Москвы! Или сама съезди в Москву и опусти письма в ящик, или дай кому-нибудь, кто туда поедет. Хм… нет, лучше сама. На конференцию поедешь – и опусти. Кстати, как твоя статья об окнах Макеевой?
– Я отправила ее в наш ведомственный научный журнал, – Зинаида улыбнулась и помотала головой, вроде как смущаясь. – Бедный Овертон! Я ведь украла у него идею!
– Это я украл у него идею, – хохотнул Михаил, – можешь свалить вину на меня. У меня плечи широкие, выдержат!
– Ага, выдержат! – серьезно кивнула Зинаида, обведя взглядом Мишины плечи. Глаза ее затуманились, и она покусала нижнюю губу. – Так что сегодня делаем? Выходной все-таки…
– Нет! – тут же откликнулся Михаил, сделав страшную физиономию. – По крайней мере, не сию минуту!
– А кто говорит, что сию минуту, а? – Зинаида встала, медленно вытянула перед собой пальцы-«когти», подошла к Михаилу и вдруг бросилась на него, вцепилась руками в волосы и, резко отодвинув его голову назад, крепко поцеловала. Отодвинулась на пару сантиметров и застыла так, глядя ему в глаза.
Их дыхание смешалось, и Михаил невольно потянул носом – от Зинаиды пахло зубной пастой, шампунем и… чистой, ухоженной, желанной женщиной. Он поневоле ощутил, как кровь приливает в нужные места, и слегка отодвинулся – ему и правда нужно было отдохнуть. Честно сказать, он ужасно хотел спать. С самого «медового месяца» с женой он не испытывал таких перегрузок – отвык!
– Давай сходим на пляж? – быстро предложил он, чувствуя, что, если Зина постоит еще минуту вот так, касаясь грудью его плеча, он не выдержит, и тогда вся суббота пройдет в беспрерывном секс-марафоне. А ему хотелось не только этого. В конце концов, он ведь уже не мальчишка, целыми днями думающий о сексе. Ну… почти не мальчишка. Хе-хе-хе…
– Да ты с ума сошел! – ужаснулась Зинаида, выглядывая в окно. – Тучи на небе!
– Да-а?! – искренне удивился Михаил и тоже посмотрел на улицу. – С утра же солнце было! Вот же черт! Так и не сходили на Волгу… Ну тогда… тогда пошли в кино! Посмотрим какую-нибудь древнюю дрянь, а потом мороженого поедим!
– А можно поесть мороженого без нагрузки в виде древней дряни? – осторожно осведомилась Зинаида и тут же подняла брови: – О! Древняя дрянь?! Это что, и я… древняя!
– Ну… да! – глубокомысленно заметил Михаил после недолгого видимого размышления. – Но не дрянь! Ты сладкая древность! Ты…
– Мумия, да?
– Хм… нет, мясцо у тебя кое-где есть. И мозг крючками через нос не выдрали. Ты знаешь ведь, как они вычищали череп будущих мумий? Совали в нос проволоку и давай ее крутить в мозгу. Ну и потихоньку выдирали мозг. А потом в голову заливали бальзамирующего раствора на основе меда.
– То есть я сладкая мумия, древность с медом в голове? – мрачно уточнила Зинаида, и Михаил с опаской покосился на кружку в ее руке.
– Кружками не кидаться! Чай-то горячий! Как я могу загладить свою вину? Как могу смягчить боль от моих неосторожных слов?
– Только действием, маленький мерзавец! Взял меня на руки и понес в спальню! А там я тебе расскажу, что и как ты должен загладить! Ишь распоясался, потомок хренов!
И он взял ее на руки, и она прильнула к его груди, замирая от предвкушения… и так прошла вся суббота. И черт с ним, с пляжем, и с кино… а мороженое пускай сами сожрут! Тут кое-что повкуснее мороженого…
***
– Миш… – Оля провела пальцем по груди мужчины, и он покосился на девушку, лежавшую рядом с ним слева. – Миш, а зачем ты живешь у Зинаиды Михайловны? Переезжай ко мне!
– Зинаида Михайловна помогает мне продержаться до тех пор, пока я не получу денег от издательства. Пока не начну зарабатывать. Пока крепко не встану на ноги. Потом я отдам ей все долги. У нее большая квартира, и… в конце концов – я же должен быть где-то прописан! Тут-то прописаться нельзя! И к твоим родителям нельзя!
– Можно… я бы попросила. И тебя бы прописали. В Красном Куте.
– Неудобно в Красном Куте. Далеко ездить.
– И машину она тебе отдала, да?
– Не отдала, а временно дала… покататься.
– Миш, ты с ней спишь?
Оля привстала на локте, внимательно посмотрела в хмурое лицо мужчины. Тот слегка поморщился.
– Нет. Не сплю!
– Врешь. Я знаю, что спишь!
– Хорошо. Ну вот сейчас я тебе скажу, что с ней сплю. Дальше что? Ты все равно не поверишь ничему, что идет против твоего вывода! Это как менты, бывало, машину останавливают и спрашивают: «У вас оружие и наркотики есть?» Я раз не выдержал и говорю: «Слушай, зачем ты спрашиваешь?! Если их у меня нет – я скажу, что нет! Если они у меня есть – я тоже скажу, что нет! Так зачем спрашивать тогда?!»
– Миш, ты спишь с ней. Я знаю. Ради тебя она одевается, как кинозвезда. А как она на тебя смотрит… просто запрыгнула бы и сдернула штаны. Я видела это, когда ты на прошлой неделе приезжал в бухгалтерию подписывать бумажки. Так что не ври мне, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты от нее ушел. Хочу, чтобы мы жили вместе. Ты уйдешь от нее, когда заработаешь денег?
– Уйду! – мужчина вздохнул и ласково провел по животу подруги. Та поежилась, схватила его руку и сильнее прижала к солнечному сплетению. Хотела что-то сказать, но передумала.
– Ты не думай, я не такая уж и ревнивая, но так же нельзя, жить в обмане! Ведь правда же! Я все понимаю – ты ей обязан, она тебя вытащила из больницы, дала тебе все, что нужно. Но разве ты обязан ее за это ублажать? У тебя есть любимая! Ведь у тебя есть любимая, Миш?
– Есть… – Мужчина отбросил простыню, сел на край кровати. – Слушай, я пойду, ладно? Мне завтра дела надо кое-какие поделать… сегодня хочу переночевать у Зинаиды.
Он встал, Оля не сказала ни слова. Следила за ним, за тем, как он одевается, как натягивает штаны и рубаху. Одевшись, Михаил наклонился над Олей, погладил ее по щеке и поцеловал в лоб.
– Все будет хорошо, девочка, все будет хорошо!
Хозяйка уже спала в своей комнате. Михаил тихо прошел в прихожую. Стараясь не нашуметь, обулся, благо ботинки на резинках – сунул ноги, как в тапки, и пошел к двери. Остановился, вернулся к спальне, позвал Олю:
– Закрой за мной. А то мало ли что…
Оля встала с постели, набросила на голое тело коротенькую простую рубаху, сунула ноги в махровые шлепки и, будто приговоренный на эшафот, пошла следом за Михаилом. Она была сильно расстроена – вот зачем начала этот дурацкий разговор о Зинаиде?! Ну да, уверена, что Миша с ней спит, и что? Его для нее меньше стало? Только настроение ему испортила, да и самой себе. Такой классный был секс, так было хорошо, а теперь… теперь Миша уходит, и… кто даст гарантию, что не навсегда?! Мужики не любят назойливых баб, предъявляющих им ультиматумы. Сразу шлют на три буквы! Или не сразу – немножко погодя. Но шлют. И вот, похоже, она, Оля, превратилась в такую дурную бабу! Вдруг и правда уйдет насовсем?!
Нет. Не уйдет. Он не такой. Он ответственный! И любит ее. А у нее есть чем его привязать! Теперь – есть! Никуда он от нее не денется! Гарантия!
Успокоила себя, побрела в спальню, легла. Не выдержала, погладила то место, где только что лежал ее мужчина. Принюхалась, опустив голову к постели, глубоко вдохнула, улыбнулась. Придет! Обязательно придет!
Стучат?! Вернулся?! Он вернулся, вернулся!
Олю как вихрем сдуло с кровати. Она бросилась к двери, распахнула ее, широко улыбаясь во все тридцать два белых зуба!
Но это был не Миша.
***
Я ушел от Оли в совершенно отвратительном настроении. В самом деле – свинство ведь! И самое интересное – свинство по отношению к обеим женщинам! Вначале к Оле – она меня искренне любит, просто боготворит, и девчонка хорошая, порядочная. Простая, незамысловатая, и при этом умненькая, что для красавиц не такое уж и частое явление. Красавицы, как мне кажется, в основном берут статью, а не умом.
Оля надеется на будущее со мной, даже заговаривала о том, как хорошо было бы иметь от меня детей. Двух. Или трех. Что, честно сказать, меня слегка напрягло – как напрягло бы всякого свободного и несвободного мужчину, тут же заподозрившего бы желание женщины намертво привязать мужика. Что, в принципе, очень даже понятно, это я про желание привязать, но не очень-то одобряется самим мужиком. Детей заводить надо вдвоем!
И как я теперь выгляжу в ее глазах? В глазах умненькой и уже видевшей жизнь девушки, молодой женщины!
А выгляжу я хитрозадым скотом, который пристроился к ее начальнице и, продавая себя за различные «блага», состоит при той альфонсом! Ужас какой-то! Срамота!
Надо отдать должное Оле – она не устроила скандала, не высказала мне все про альфонса и про мою паскудность, а лишь тихо и без особого нажима поинтересовалась: когда же я наконец перестану быть паскудой? И приду в объятия своей возлюбленной, дабы создать ячейку советского общества, именуемую семьей!
И тут же – Зинаида. Опытная, пожившая, баба на склоне лет – еще очень красивая, породистая, холеная, как арабская кобылица, но… все-таки на склоне. И эта «кобылица» втюрилась в меня не хуже молоденькой Оли! И вот что интересно: зная, что осталось ей не много бабского счастья, не рвет меня к себе, не утаскивает под бок, а дает право выбора. Дает свободу. И, как ни странно, этой своей терпимостью, мягкостью, этим своим пониманием и заботой обо мне привязывает к себе, как стальными тросами.
В определенном возрасте, пройдя через многое, в один прекрасный (или печальный?) день перестаешь себе врать. Ну вообще! То есть совсем! Вранье себе кажется таким глупым и непродуктивным занятием, что этой особенностью могут отличаться только молодые или просто глупые существа. Я не молод и не глуп, потому прекрасно осознаю: мне существующее положение УДОБНО! И пусть я иногда чувствую себя негодяем, пользующимся благами, поступающими от обеих женщин. Но я ведь их не обманываю! Я не обещаю им несбыточного! И каждая дает мне столько, сколько может и хочет дать. А я им даю то, что я могу. Дружбу, верность (как ни глупо эту звучит). И надежность.
Я за них всех порву! И мне плевать, что потом будет со страной и миром, – если меня убьют. Главное, чтобы они жили!
Хм… странно, но я, наверное, все-таки их люблю. Обеих. Одну – надежную партнершу-друга, которая так же, как и я, лежит в окопе, прикрывает мне спину. Другую – нежную любовницу, почти жену… которая своей искренней любовью, своей лаской утешает меня, позволяя если не забыть ТУ, единственную, то хотя бы приглушить боль от расставания с ней. Боль утраты велика, когда понимаешь, что больше НИКОГДА. Оля – копия моей жены, той, что осталась в будущем и оплакала мою смерть. А я не предаю близких. Я вообще не предаю! Никого!
И как буду выбираться из этой ситуации – ни черта не знаю. Хоть волком вой! Ну не могу же я устроить натуральный гарем и жить втроем?!
Хотя… почему бы и нет? А кто знает, что мы все любовники? Если поговорить с Зинаидой, объяснить… может, она и пойдет на это? И Оля – если она так меня любит, – возможно, не будет против такой семьи? Ну да, времена пока не те, не толерантное будущее, когда всем станет на все наплевать. Но кто знает, что происходит у нас в доме? А мы никому и не расскажем.
Следующий день прошел как обычно – я занимался атлетикой (так и не добрался до качалки), писал книгу (теперь уже щелкать клавишами машинки у меня получалось гораздо шустрее, привычка-с!), готовил еду (баранину с острыми пряностями и картошку фри – это вкусно!).
Вечером – в постель с Зиной. Мы по очереди то в ее постели спали, то в моей. Иногда я бросал ее одну и уходил к себе, чтобы слишком уж не одолевала. Только уснешь – а она ползе-ет… ползе-ет… хвать! И понеслось! Совсем осатанела баба! Я даже похудел, черт побери!
Правда, Зина сказала, что похудение мне идет – мышцы рельефнее, настоящий богатырь! Впрочем, возможно, что похудел я от того, что как минимум часа полтора в день занимался атлетикой, а не от того, что ненасытная баба как с цепи сорвалась и вытягивала из меня все соки. А скорее всего повлияло и то и другое.
Факт есть факт – физических нагрузок мне хватало с лихвой. Это радовало. Как и то, что есть две женщины, для которых я свет в окне и вообще – самый что ни на есть мачистый мачо. Нет, ну какой мужик не хотел бы оказаться на моем месте… хм… Только импотент или какой-нибудь упоротый сектант. Ну а я нормальный мужик, и мне все это очень даже приятно.
Чувствуешь себя живым как никогда! Как в шестнадцать лет, когда набрал книжек в библиотеке и бежишь домой – каникулы! Последний зачет сдан! И можно сидеть и читать, читать, читать… ура-а!
М-да. Гормональный всплеск, оказывается, заразителен – так сказала Зина, когда я ее прямо от обеденного стола утащил в спальню. И сказала она это задыхаясь и сотрясаясь всем телом. Ухх… какой у нее был взгляд! Как у кошки при виде мыша!
В этот день мы легли поздно, в постель Зины. Занимались любовью, а потом, усталые, уснули, без всяких там кошмарных снов.
У Зины образовалась дурная привычка – засыпая, брать мою руку и зажимать… хм… между ног. Говорит, так спится лучше и так она не боится кошмара. Вообще-то особо ничего такого, но вот только рука затекает. Мышцы на ее стройных ногах – как железные! Зажимает, как тисками!
Когда в дверь позвонили – резко, грубо, я сразу встрепенулся и долго не мог выдернуть руку. Боялся покорябать Зине нежные бедра резким рывком. Но в конце концов она сама уже проснулась и, тут же набросив халат, поспешила к двери. Я тоже встал, надел трусы и на всякий случай штаны.
И вовремя: в дверь спальни с шумом, как если бы это были не постовые, а группа захвата «Альфы», вошли-вбежали милиционеры с явным намерением кого-то тут найти. И скорее всего – меня. Так как никого больше не было и быть не могло, а подозрительная личность тут только одна. Ко мне шагнул мужчина в штатском и, показав удостоверение, объявил:
– Карпов Михаил Семенович? Вы задержаны по подозрению в убийстве Ольги Филатовой! Оденьтесь и пройдите с нами!
– ЧТО?! – Я невольно шагнул к оперу (а это был именно опер), сжав кулаки, и двое милиционеров тут же ухватили меня за руки, пытаясь закрутить их за спину. Зина закричала:
– Миша, не надо! Миша, это какая-то ошибка, не бойся, я все сделаю – ты выйдешь уже к вечеру! Не трогай их, Миша!
Я расслабился и позволил надеть себе наручники. И меня повели на выход – как есть, голым по пояс. Уже у дверей Зина набросила мне на плечи рубаху и непонятно откуда взявшийся бушлат – видимо, от мужа остался. И это хорошо – в камере может быть и холодно, да и лежать на голых нарах в КПЗ не очень-то приятно.
