Глава 3

– Ты никому не говори! Меня прислали сюда с планеты Интарис! Но никто не верит! Они засунули меня в психушку, а я хотел передать людям секрет вечной жизни!

Мужчина наклонился к моему уху, и я отчетливо ощутил, как от него пахнет гнилыми зубами, потом и аммиаком. Похоже, что он еще и мочится под себя.

Аппетит сразу пропал, и я буквально заставил себя доесть манную кашу. Чай был теплым, условно съедобным. Я выпил его залпом и стал подниматься, когда мужчина поймал меня за руку и сжал ее, как тисками. Я даже удивился: откуда в худом теле очкарика такая сила?!

– Сообщи Леониду Ильичу! – горячим шепотом повторил мой собеседник, и глаза его – сухие, блестящие – смотрели на меня умоляюще, как у приговоренного к смерти. – Они уморят меня! Это ящеры! Ты один здесь нормальный, я знаю! Они все – ящеры! Те, что как женщины, – это серые ящеры! Они самые опасные – хитрые, в душу влезают, а потом сосут мозг! Мужчины – зеленые ящеры! Это их охрана! Я их всех разоблачил, но они поняли, что я знаю, и засунули меня сюда! И сводят с ума! Они включают музыку по ночам, звуки всякие – собаки лают, волки воют… я все слышу! А мне говорят, что ничего такого нет! И тебя с ума сведут! И тебя! А ты молчи! И обратись в КГБ – там должны знать, что Землю захватывают пришельцы!

У меня по коже прошла волна дрожи. Ведь я фантаст, то есть человек с богатым воображением! А вдруг правда? Вдруг вокруг меня рептилоиды?! И только вот этот задохлик может их разглядеть! Мир-то иной, не мой мир! Да и в моем давно уже ходит эта страшилка про рептилоидов, которые поработили Землю. Может, она с этих времен и зародилась? Может, этот парень как раз и создал теорию о рептилоидах? Вон он как уверенно говорит, эдак и сам поверишь!

– Что, Сычев, обострение? – Голос за спиной едва не заставил меня вздрогнуть, я обернулся и увидел одного из санитаров, здоровенного добродушного парня по имени Паша. Насколько я знал, фамилия его была – Пукин, и он стоически нес на покатых плечах проклятие своей фамилии. Вот действительно – почему не изменить в своей фамилии всего одну букву? Изменил бы, и, может, был бы уже не санитаром в отделении для параноиков, со временем стал бы каким-нибудь крупным чиновником! Нет, для президента у него ума не хватит, да и время не пришло, но не Пукиным же ходить по миру! Хорошо хоть не Какин, хотя уверен – и такие фамилии есть на белом свете. Вот хорошо, что мои предки Карповы, – карп очень даже хорошая рыба, приятная на вкус и любимая народом! И нечего мне ее стесняться!

– Миш, я похож на ящера? – спросил меня Паша, и я, демонстративно оглядев его со всех сторон, вдруг испуганно схватился левой рукой за голову, а правой показал куда-то за спину санитара:

– Хвост! Зеленый хвост! Он не успел его спрятать! Проклятый ящер! Похоже, он готов к кладке яиц! Сегодня он отложит свои яйца в какую-нибудь жертву! И через некоторое время из нее вылупятся личинки ящеров!

– Не, сегодня не отложу, – грустно прогудел Паша. – Хотел сходить к телке, да, сцука, на дежурство попросили остаться. Васька приболел. Загудел, в натуре. Так что засовывание яйцеклада и определение яиц в нужное место откладывается на неопределенное время. Да и личинка у меня уже есть – с мамашей на юга уехала. А больше личинок мне пока не надо. Ну что ты, Сычев, вылупился? Эх, ученые-мученые, совсем с ума сходят от своей учебы! Шагай в палату, Сычев, укольчик ставить будем! А ты, Миша, с юмором мужик! Молоток!

Бедный Сычев, конвоируемый гороподобным Пашей, покорно поплелся по коридору, а я подумал о том, насколько может быть обманчивой внешность. Паша-то оказался гораздо умнее, чем я о нем думал. И юмор понимает. А я вот – болван! Донес бы он на меня, сказал бы, что я вижу рептилоидов в сотрудниках администрации больницы, и началось бы выматывание нервов. Оно мне надо было? Хотел позабавиться, черт за язык дернул. Ну вот такой я уродился, да! Нет, Паша все-таки молодец! Вот же хохмач, кто бы мог подумать?

Я отправился к себе в комнату, там уселся за стол и раскрыл общую тетрадь. Уже третью добиваю. Когда заработаю денег, возмещу Оленьке ее затраты. Тетрадь все-таки шестьдесят копеек стоит! И авторучка тоже. А может, она из канцелярии больницы их тащит? Хотя вряд ли… у них тут все посчитано. Хрен что унесешь. Впрочем, а разве я знаю, унесешь или не унесешь? Вообще-то я в этом году только еще родиться должен! В ноябре! А пока только июнь. Середина июня. Почти две недели взаперти сижу. Если бы не писанина – точно бы с ума сошел. Обстановка располагает…

Увлекся… и не помню, сколько времени писал. Очнулся от писанины, только когда почувствовал запах духов и жар тела. Что-то мягкое, упругое коснулось моего плеча, и, скосив глаза, я обнаружил именно то, что ожидал увидеть, – Оленькину грудь. Та была небольшой, но, как и положено груди нерожавшей девицы, крепенькой, не отвисшей от кормления ребенка. Потому, видимо, она постоянно ходила без лифчика, что по большому счету было заметно, только когда Оля наклонялась, – халат при этом оттопыривался, и глаза мои сами собой ныряли в соблазнительное «декольте». Подозреваю, это «шоу» она устраивала нарочно – дразня и тут же с негодованием запахивая халатик.

– Дадите почитать? – Оленька кокетливо улыбнулась и, потянувшись, уцепилась за тетрадку. Я тоже за нее ухватился, и несколько секунд мы боролись – она тянула тетрадку к себе, я – к себе. Потом Оля захихикала и, перегнувшись через меня, опираясь на меня грудью, схватила тетрадь и второй рукой. И меня аж потом прошибло! Давно не испытывал такого острого, сминающего волю желания!

Рука сама по себе держала тетрадь, не поддаваясь усилиям девчонки (все-таки наши силы несопоставимы. Зря я, что ли, железо тягал? Да и масса у меня…), но мозг уже наполовину отключился, оставив только функции поддержания жизнеобеспечения да участок мозга, отвечающий за размножение.

Я развернулся, бросив тетрадь, и, схватив Оленьку в охапку, впился ей в губы крепким поцелуем. Она пискнула, взмахнула руками, ударяя меня по спине, и… обмякла, прикрыв глаза, сопя аккуратным носиком. Я легко подхватил ее на руки, шагнул к кровати, опустил девушку на постель – аккуратно, как хрустальную вазу. Она не протестовала и, только когда я начал расстегивать халат, тихо пробормотала:

– Выключи свет! Ключи у меня в кармане – дверь запри!

Само собой, она не была девственницей. Хоть это и семидесятый год, но я бы не сказал, чтобы семидесятые отличались особым пуританством нравов. В сексе она разбиралась ничуть не хуже девушек 2018 года. Ну… без особых изысков, конечно, хотя я думал, что в этом времени девушки все-таки постеснительнее. А еще почему-то я думал, что в этом времени не имеют никакого понятия об оральном сексе. Я ошибался.

Все было хорошо и просто замечательно – кроме больничной кровати, никак не приспособленной к занятиям любовью. Кровать скрипела, трещала и грозилась развалиться, что оказалось бы совершенно не ко времени. Потому мы были вынуждены принять вертикальную позицию возле окна.

Впрочем, это было даже прикольно – темное окно, в котором отражались наши светлые силуэты, за окном – огни города, видимые отсюда россыпью сияющих гвоздей, узкая, бледная спина девушки передо мной. Стоны, всхлипы, чмоканье… все, как полагается в страстном сексе.

У меня давно не было женщины, а Оленька мне нравилась. У нее, похоже, была та же проблема, только в отношении мужчин. А то, что я в два раза ее старше… так что теперь? У всех свои недостатки. Тем более что физически я гораздо моложе своих лет. Что сейчас и доказал, два раза. Мог бы и третий, но… Оля сказала, что я ее истрепал, как тряпку, и что, если мы продолжим, она упадет в обморок и не сможет работать, а ей еще целую ночь, дежурить. Потому лучше оставить силы на следующий раз.

Окончание монолога меня очень даже порадовало: приятно сознавать, что ты понравился молодой, красивой девушке и что он будет… этот самый следующий раз. И что теперь в этом мире есть кто-то, кому я не безразличен.

Жить-то как-то надо? Одному-то совсем никак! Так почему не с Олей? Что там у нее было до меня, мне не интересно. Я сам не первой свежести парниша, и потому предъявлять претензии партнерше, что досталась мне не девственницей, по меньшей мере глупо. Главное, чтобы не оказалась лживой шлюхой. Ну не люблю я шлюх… собственник я. Если уж мы состоим в отношениях – так трахайся только со мной. Нашла себе другого – так шагай к нему! Флаг тебе в руки и барабан на шею! Но только врать мне не надо, я все равно это пойму, и все будет очень плохо. И для тебя, и для хахаля. Впрочем, и для меня тоже – ведь покалечу, а закон не позволяет калечить любовников твоей женщины. Плохой закон. Но закон.

Потом она ушла, оставив после себя запах духов и женщины. А я просто уснул – удовлетворенный и впервые за эти дни почти спокойный. Да, я очень сильно тосковал по дому, все-таки я консерватор и не люблю перемен, подозревая, что все они в худшую сторону. Но при этом умею без страха и сожалений принимать действительность такой, какая она есть. Если суждено мне жить – значит, надо жить. Умереть? Значит, умереть.

Судьба предоставила мне еще один шанс пожить, так что не следует ее гневить. Я мог бы уже кормить собой гробовых червей, а теперь – только что из моей комнаты вышла красивая женщина, девушка, которая в меня влюблена. Разве это вот плохо?

Утром я Олю не видел. Днем пришла Зинаида Михайловна (не на людях я звал ее Зинаидой или Зиной, и мы были на «ты»), и я снова рассказывал ей о моем времени. О моем мире. И снова она убеждала меня заняться прогрессорством, на что я ей в очередной раз сказал, что прогрессор из меня дерьмовый. Я не собираюсь гробить и свою и ее жизнь в процессе доказывания того, что я не верблюд. Вернее, не сумасшедший верблюд.

Зина была расстроена, но я видел, что она явно надеялась меня все-таки убедить. А еще она постоянно подбивала меня провести повторный сеанс гипноза – с той же самой целью. Для закрепления способности вспоминать все увиденное и прочитанное, будто оно было минуту назад. Я категорически отказался – и не в первый уже раз, подозревая, и не без оснований, что коварная баба постарается засунуть мне в голову безумную идею изменить мир. Спасти СССР и… все такое прочее.

Вообще-то я этого даже не понимаю. То ли настолько изменился мир с 1970 года, то ли это сама Зина такая вот упертая комсомолка-коммунистка, но какое ей дело до того, что будет после ее смерти? Развалится Союз или нет? Ведь ее-то там уже не будет! Не проживет она до ста лет! Хм… о чем это я? В принципе, она вполне может дожить до девяностых годов, а значит, сможет увидеть самый что ни на есть расцвет безумной «демократии». Время уничтожения Союза, время растаскивания страны на кусочки жадными мерзкими пираньями. В девяностом году ей будет всего лишь семьдесят с небольшим! Так что хлебнет по полной, поживет во всходах демократических ценностей!

М-да… кстати, я-то тоже хлебну. Мне надо будет до тех пор как следует заработать и правильно вложить заработанное. Чтобы, когда начнется вахканалия демократии, банально не сдохнуть с голоду!

Ладно, надо будет все хорошенько обдумать. Так тупо, как она предлагает, я делать не буду. Идти грудью на амбразуру – это только для агитационных киношек. В жизни же крупнокалиберный пулемет просто расплескивает человека на кусочки, если какой-то идиот попытается закрыть амбразуру грудью. А я не идиот. Я снайпер. И бью только в цель! И я невидимка. В противном случае меня легко можно будет уничтожить.

Зине я пока ничего не сказал. Нужно все хорошенько продумать, прежде чем начать действовать в этом направлении. И прежде всего надо сделать первый шаг – выйти из больницы с паспортом на руках.

Вышел я из больницы еще через две недели, в самом конце июня. Вышел без паспорта, со справкой о том, что находился на обследовании в психиатрической больнице. Все остальные документы были уже в милиции, и мне останется только лишь пойти и получить паспорт в паспортном столе. Паспорт с пропиской.

Где я прописался? Да ясное дело где, у Зинаиды Михайловны. Она жила в трехкомнатной квартире в районе Набережной, на улице Чернышевского. Квартира – «старый фонд», с огромными комнатами, с высоченными потолками, с паркетом, уже давно не циклеванным (слово-то какое знаю!) и переживавшим далеко не первую юность.

На удивление, квартира была обставлена вполне себе неплохо: на полу дорогие персидские ковры (она сказала – персидские!), на стенах – настоящие картины, не репродукции какие-нибудь. Мебель из массива, то есть настоящая деревянная. Не какие-то поделки из прессованных опилок! Покойный муж Зины был когда-то важным чином в военно-медицинской академии, профессор. Умер от инфаркта больше пяти лет назад. С тех пор она и живет одна. Родни нет, друзей особо тоже нет. С кем дружить? С этим надутым индюком заведующим отделением? Выскочка, поставленный на должность родственником, засевшим в Минздраве. Ничтожество, которое ничего не понимает в психиатрии, однако пыжится, пытаясь представить себя светилом медицины! По крайней мере, так обстояли дела со слов Зинаиды.

Что касается наших с ней отношений, Зина явно решила использовать меня по полной. Не в сексуальном плане, нет! Мне кажется, она уже давно забила на всяческие секс-игрульки. Они ей были просто не интересны, хотя уверен – если бы это ей нужно было для дела, она стала бы моей сексуальной рабыней. Даже в том случае, если бы я сдался только после того, как она меня оближет сверху донизу. Женщины вообще народ упертый: если что-то задумали, будут долбить клювом, как дятел, пока не продолбят пенек и не вытащат вожделенного короеда. А если женщина еще и упертая коммунистка, убежденная в торжестве идей коммунизма, – это даже не вдвойне дятел, это целая стая дятлов минимум из пары сотен особей! И они, эти особи, задолбят всех, кто попадется на их пути!

Зинаида решила изменить историю. Сделать так, чтобы та пошла по правильному пути. И путь у нее был только один – вытащить у меня из головы сведения о будущем и… как-то ими распорядиться. Вернее, это она думала, что у нее один путь. Я же видел их как минимум три.

Первый – мне пойти в КГБ и рассказать, как оно все будет. И отправиться в психушку.

Второй – сделать то же самое, но подкрепленное свидетельством светила мирового имени. И имя это – Зинаида Михайловна. Хороший путь. Шансов больше. Но и шанс оказаться в психушке (вместе с моей благодетельницей) – слишком велик для того, чтобы я этим путем пошел. Кстати, я сразу оговорил, что, в принципе, согласен стать прогрессором, но только если Зинаида не будет лезть наперед батьки в пекло, станет исполнять все мои приказы и ни слова не скажет никому без моего ведома.

Ну а третий путь был, по моему разумению, самым эффективным, хотя и самым длительным. И начну я с того, что завоюю доверие власть имущих. Каким образом? Да стандартным, другой способ придумать трудно, если вообще возможно. У меня в голове имеется, можно сказать, база данных о значимых событиях, происходивших с 1970 года по 2018-й. С оговоркой – только о тех значимых событиях, о которых я читал или слышал и которыми интересовался. Или о тех, что видел по телевизору. Я все это помнил (спасибо Зинаиде) и при желании, хотя и со скрипом, мог информацию выдать на-гора. Например, я знаю имена всех маньяков-убийц, которых ищет милиция. Помню изувера Сливко, он к этому дню уже совершил первое убийство подростка. И в настоящее время устраивает театральные представления, на которых пытает и душит мальчиков из своего туристического клуба. Я мог бы его остановить, просто уничтожив, но могу и передать данные о нем в милицию. Или лучше – в КГБ.

Или вот еще – с детства помню о подвиге Надежды Курченко, бортпроводнице на самолете Ан-24 рейса из Батуми в Сухуми. Тогда два ублюдка Бразинскасы хотели угнать самолет за границу, а Курченко пыталась им помешать. Ну и погибла в девятнадцать лет. Хорошая девчонка была, симпатичная. И вообще – хорошая. И я могу ее спасти, предотвратить убийство.

Время от времени я буду писать письма, отсылая их откуда-нибудь из других городов. Чтобы раньше времени не вычислили. В них я буду рассказывать о будущем и о том, как это самое будущее изменить.

Вот только до сих пор я не решил, что мне делать с Меченым и Алкашом. Их мне хочется просто убить. Но это ведь будет уголовное преступление! Убийство! И когда наступит время «Ч» (а оно все равно когда-нибудь наступит!) и я предстану пред светлые очи руководства страны, как я объясню убийство этих людей? И не вызовет ли данный факт – пусть и недоказуемый, но явный – недоверия и неприязни ко мне? Уж не говоря о том, что я просто сяду! Или получу пулю в затылок.

Когда мы с Зинаидой вышли из больницы, я испытал странное ощущение. Смесь облегчения и тревоги. Облегчение – потому что я прошел через что-то вроде Чистилища, чтобы с чистой совестью отправиться дальше… куда? В рай? В ад? Пока не знаю. Вот потому и тревога. Что ожидает впереди?

Добирались мы до дома Зинаиды с комфортом. Никаких тебе автобусов и троллейбусов – «Волга», не хухры-мухры! Зина вела ее спокойно, размеренно, совсем не по-женски. «Волга» тоже осталась от мужа, хотя, судя по тому, что она мне рассказала, Зинаида Михайловна и сама бы могла купить автомобиль – легко и даже просто. В том числе и новомодные «Жигули», которые только что пошли в продажу. Не всем в продажу, только особам, приближенным… в общем, «блатным». Нет, не уголовникам каким-то, а тем, кто пользуется «блатом», то есть возможностью припасть к некоему источнику благ.

В 1970 году все хорошие бытовые вещи и продукты в основном покупались через знакомых – хорошая импортная обувь, одежда, да все что угодно. Тем удивительнее был тот факт, что Зинаида одевалась и обувалась совершенно не соответственно ее возможностям и статусу. Махнула на себя рукой. Не пользовалась косметикой, ходила в каких-то дурацких ботиках и немодной кофте.

Как ни странно, после того как я не удержался и высказал ей все, что думаю по этому поводу, она преобразилась, да так, что я сам удивился полученному эффекту. Во-первых, сделала прическу. Раньше у нее была неровная, неухоженная прическа «а-ля старая коммунистка», то есть нечто… хм… я плохо разбираюсь в женских прическах, но по-моему, это называется «каре». В общем, выше плеч и с короткой челкой.

Нет, я ничего не говорю – многим эта прическа идет! Но если за ней ухаживать и следить за чистотой волос. А если к растрепанным, неровно стриженным волосам добавить черепаховые очки с толстыми линзами да тусклую, темную старушечью одежду – что получится? Старая революционерка на пенсии! То-то при первом знакомстве я принял ее за настоящую старуху лет шестидесяти, а может, и семидесяти! Как все-таки сильно меняет человека одежда и прическа!

Теперь Зинаида подстриглась совершенно коротко – как мальчик! Сменила оправу очков на тонкую, золотую и, похоже, что-то сделала с линзами. Теперь очки не уродовали, а даже улучшали ее лицо! Ярко-голубые глаза, увеличенные линзами, выглядели как у инопланетянки, а вкупе с короткой новомодной прической женщина смотрелась просто фантастически.

Она мне призналась, что подсмотрела такую прическу у какой-то зарубежной кинодивы и решила – это будет для нее! Это – она! И кстати, короткие волосы гораздо удобнее, чем длинные, с которыми целая морока – мыть, расчесывать.

Но самое большое изменение произошло в косметике и одежде. Вдруг оказалось, что у синего чулка, у «этой злобной мегеры» отличная, стройная фигура! И если надеть на нее платье в обтяжку, открывающее лодыжки в модных чулках, или модную блузку, то оказывается перед вами отнюдь не синий чулок, а суперзвезда, актриса на отдыхе! Что-то среднее между Джиной Лоллобриджидой и Софи Лорен! Только лучше, потому что НАША.

Немного косметики: подкрасить ресницы, чуть теней и румян, французская помада – вот тебе и фотомодель! И хрен определишь ее возраст! Как там у французов? «Девочка, девушка, молодая женщина, молодая женщина, молодая женщина… бабушка умерла».

Вот честно, когда я ее впервые увидел в новом облике, то в первые секунды не узнал. А когда узнал – охренел, аж челюсть отвисла! Больше сорока на вид я ей бы не дал – клянусь, зуб даю! А скорее всего – меньше! Тридцать шесть – тридцать семь! Жена олигарха, черт подери!

Зинаида была не то что довольна произведенным эффектом – она им наслаждалась. Потом мне созналась, что мое высказывание о ее внешности так ее встряхнуло, как если бы кто-то взял сонного щенка за шкирку, поднял в воздух и хорошенько потряс. Она вдруг увидела себя моими глазами – жалкая, доживающая последние дни никому не нужная старуха. Да, старуха при делах, при должности, при работе. Но старуха! А для любой женщины это просто невыносимо. Это крах всего! Если только она настоящая Женщина.

Вот теперь она соответствовала и статусу, и положению. Холеная, аристократичная, с тонкими чертами лица – светская львица, да и только! У нее изменились даже манера двигаться, даже манера говорить. Теперь она ходила на высоких каблуках – плавно, важно, как королева. Говорила не отрывисто, хрипловатым от курева и команд голосом (как раньше), а звучно, грудным, сильным, как у Зыкиной. Кстати, она даже бросила курить! Я больше ни разу не почуял идущего от нее запаха табачного дыма! Только тонкий запах французских духов. Не удержался, спросил, что за духи. Ожидаемо: «Шанель № 5». Ну да, ну да… не «Красная Москва», это точно.

И как на духу – я, старый волк, стал поглядывать на нее не как на лечащего врача психиатрической больницы, а как на… Женщину! Как на сексуальный объект! И это при том, что сознаюсь – отношения с женщинами старше меня возрастом мне всегда казались… неприличными? Не знаю даже, как назвать. Неправильными, наверное, вот как. Попахивают альфонсом.

Хе-хе… глупо, право слово, болтать об альфонсах, когда живешь дома у женщины, фактически на ее средства! Но это временно. Я не собираюсь вечно быть в примаках. Вот заработаю свое, и вперед! Куплю квартиру.

А! Забыл. Здесь… хм… в этом времени не покупают квартиры. Здесь их дают бесплатно. Но могу купить, к примеру, дом! И это еще лучше. Или построить дом – совсем замечательно! По своему проекту, как хочу, со всеми удобствами!

Если меня, конечно, не посадят – в тюрьму либо в психушку.

Когда Зинаида Михайловна предложила мне пока пожить у нее дома, я, честно сказать, вначале даже нехорошее подумал. Мол, не хочет выпускать меня из-под наблюдения. Вцепилась, как волчица в добычу! Но потом устыдился – зачем так плохо думать о людях? Конечно, тут присутствовал и этот фактор. Комсомолка, коммунистка не упускает возможности помочь родной стране. Но главное тут было все-таки любопытство. Любопытство ученого, которому в руки попал интересный объект для наблюдений. О чем она мне честно и сообщила. Как и о том, что с живого с меня не слезет, но я сделаю все возможное, чтобы помочь стране сохраниться! Иначе сволочь я, а не человек, и она во мне ошиблась!

Не ошиблась… это я осознал давным-давно. Моя мятущаяся душа, жаждущая справедливости, толкающая меня туда, куда нормальный человек в жизни бы не полез, – она обязательно заведет меня в такие дебри, выбраться из которых будет совершеннейшим чудом. Ведь я, болван, когда-то сам написал заявление о том, что хочу служить в Афганистане, в «ограниченном контингенте»… Конечно, все эти желания призывников – чушь собачья, никто на них и не смотрит, но… в этот раз почему-то сработало. И меня отправили туда, куда Макар телят не гонял. И где я едва не остался насовсем.

Две недели до конца июня я жил в больнице, можно сказать, в довольстве и покое. Как в Доме творчества писателей! Меня кормили, поили, я целыми днями или отдыхал, или писал книгу. А если не отдыхал и не писал – то или общался с Зинаидой Михайловной, рассказывая ей о будущем – возможном будущем, – или развлекался с Оленькой.

Да, наши отношения с Олей развивались бурно, настолько бурно, что это уже начало вызывать у меня некоторые опасения. Проще говоря, она втрескалась по самые уши. В отличие от меня. За всю свою жизнь я любил только одну женщину (и люблю!) – мою жену. Остальные женщины могут мне нравиться, не нравиться, я могу их хотеть или не хотеть, но любить – нет. Ну да, вероятно, вот такой я ненормальный.

Оле я об этом, само собой, не говорил, но, похоже, она инстинктивно все это знала. И, как водится у многих умных женщин, довольствовалась тем, что ей доступно. Я имею в виду наши тайные встречи у меня в палате и… там, где придется. В ординаторской, в комнате отдыха и даже под лестницей, ведущей на второй этаж. Кстати, заметил: когда занимаешься сексом в тех местах, где тебя могут застать, – ощущения гораздо острее. И это не только у меня. Обычно инициатором таких быстрых и опасных соитий была как раз моя партнерша, с настойчивостью паучихи влекущая меня «под кусток». Видимо, она тоже чувствовала преступную прелесть этих наших соитий и от того возбуждалась выше всякого предела. Однажды даже сомлела в моих объятьях, когда мы с ней пристроились на пруду, за аккуратно постриженной оградой из кустарника.

Кстати сказать, ощущение ниже среднего – комары жрут мой голый зад, а я пытаюсь удержать в руках падающую вперед такую же голозадую подружку, уберегая от расцарапывания ветками ее милую мордашку.

Больше возле пруда я сексом не занимался, несмотря на все настойчивые поползновения Оли. Хватит! Уж лучше в палате, на узкой кроватке! Или у подоконника – тут тебе и вид голенькой подружки, и панорама вечернего города – все удобства и удовольствия. И главное – никаких комаров! У-у… ненавижу проклятых тварей!

Оля ничего не знала о моем происхождении. Со слов Зинаиды я знал, что девушка категорически отказалась доносить на меня ей, сказав, что больше шпионкой быть не хочет, «хучь убивайте, Зинаид Михалн!».

Зинаида тут же все просекла о нас с ней, о наших отношениях, но ничего по этому поводу не сказала, кроме того, что я не должен Оле ничего говорить. По понятным причинам, главную из которых она тоже не назвала. Если со мной в процессе «прогрессорства» что-то случится, Оля пострадать не должна. Она хорошая девочка, и пусть у нее будет немного счастья…

Кстати сказать, я ни разу не поинтересовался у Оли, как там у нее насчет предохранения! Ведь мы ничем таким не пользовались – я терпеть не могу резиновые изделия, тем более сделанные в 1970 году на заводе резинотехнической продукции. И больше всего по качеству материала напоминавшие противогаз.

Кроме всего прочего, каюсь, у меня было и есть эдакое шовинистическое понимание данной проблемы: женщина должна думать о предохранении сама. Это ее личное дело – предохраняться или нет. Если она желает зачатия по каким-либо причинам – желая иметь ребенка или намереваясь привязать к себе мужчину посредством ребенка, – значит, она берет ответственность на себя. Ребенок вообще такая штука, которая должна «изготавливаться» по обоюдному согласию обоих партнеров. Если ты решила за меня, будет у меня с тобой ребенок или нет, – значит, отвечаешь ты! И не надо кивать на то, что ты слабая женщина, и я сам должен был думать, когда вовремя не вытащил и все такое прочее. Не будь дурой, не делай опрометчивых шагов! Если ты оказалась настолько глупой, чтобы думать, что привяжешь меня рождением ребенка, то мне такая дура не нужна. Сегодня ты одну глупость сделала, завтра сделаешь еще одну – например, решишь, что я тебе теперь не нужен, а нужен тебе молоденький сосед. И что мне тогда? Убивать вас?

Но вообще-то я ни о чем таком тогда особо и не думал. Жил, как живется, – как в последний раз. Впитывая каждый подаренный мне судьбой день как последний. Наслаждался пусть и невкусной, зато сытной едой. Ощущением жизни, когда я отжимался от пола (иногда с хихикающей Оленькой на спине) и подтягивался на турнике, вкопанном на спортивной площадке больницы (да, да – там есть такое!). Наслаждался молодой, красивой и невероятно горячей женщиной, которая наслаждается мной. А впереди – странная, новая жизнь, полная неизвестности и неясных перспектив роста по социальной лестнице.

А почему бы не сделать карьеру писателя? Кем я был в той жизни? Воякой, битым-перебитым жизнью, да писателем средней руки, который занялся писаниной от скуки и вдруг понял, что это может стать неплохим приработком к не такой уж и большой пенсии. Одним среди многих, без всякой перспективы выбиться наверх, получить хотя бы одну экранизацию своих романов.

Как сказал один маститый коллега: «Этот поезд для одного». Время такое. Бумажная книга практически умерла, и выскочить писателю наверх совершенно нереально. А вот здесь, в мире Мухиной-Петринской, в мире «Оптимистической трагедии» и «Танкера “Дербент”» мои сказки для взрослых, уверен, будут востребованы! Только бы не ошибиться, только бы не напортачить… это тебе не «мир чистогана», не «звериный оскал капитализма» с его онанированием на «оттенки серого» и всякую такую лабуду. Тут сиськи-письки не пройдут. Тут надо осторожно!

В общем, одним прекрасным днем (ближе к вечеру, чтобы уж быть точным) я открыл дверцу «ГАЗ-24», она же «Волга», и уселся на пассажирское сиденье рядом с холеной, пахнущей «Шанелью» женщиной лет сорока от роду, чувствуя себя завзятым альфонсом. Из вещей у меня было несколько общих тетрадей, авторучка с запасными стержнями да купленные специально для меня штаны и рубашка. Обычные, простые, пахнущие свежей новой тканью и чистотой.

Ах да! Еще ботинки. Между прочим, импортные, чешские! До итальянских тут еще не доросли. Но удобные эти самые чешские, мягкие. Оценил!

Поворот ключа зажигания рукой с маникюром, взрев безумного газовского мотора, заставившего вздрогнуть весь кузов, и вот мы уже выезжаем из ворот больницы, по асфальтированной дорожке спускаясь к трассе.

Это конец города, самая его окраина. Дальше начинается подъем, и пошла дорога до Волгограда – 380 километров. Такая знакомая и незнакомая одновременно. Нет газовой заправки, нет всего того, что настроили здесь за сорок восемь лет будущей жизни.

Хорошо в старом Саратове! Точно, это город моего детства! Тенистый, еще не потерявший шарма старых волжских городов – этот Саратов я люблю. В отличие от Саратова моего времени, вобравшего в себя все худшее из так называемого прогресса – автомобильные пробки, грязь, хамство водителей и полное отсутствие перспективы в карьере. Этот город – живой, одновременно старый и молодой! В нем хочется не существовать, в нем хочется ЖИТЬ!

– Вот твоя комната! – Зинаида Михайловна открыла высоченную комнатную дверь, и я невольно покосился на потолок – ну надо же, как высоко! Захочешь повеситься – хрен допрыгнешь! То ли дело в хрущевке, в которой я прожил двадцать с лишним лет, – проходишь под люстрой – нагибаешься! А достать до потолка, вытянув руку над головой, – да плевое дело!

Стояла кровать, новая, деревянная, широкая – настоящий сексодром. Я даже удивленно двинул бровями – на хрена мне такая широкая, явно супружеская лежанка? Но спрашивать не стал. Дареному коню…

Кровать застелена новым красивым бельем – тоже не советского производства, то ли польское, то ли чешское.

Книжные шкафы, заполненные книгами. Письменный стол – хороший, не какой-нибудь школьный фанерный развалюх, а что-то монументальное, при взгляде на это сооружение сразу вспоминается усатое лицо, обрамленное клубами дыма из пенковой трубки. «Таварищ Жюков… далажите!»

Такой же монументальный стул с высокой спинкой. На сиденье – забавная подушечка, чтобы я, часом, попку свою драгоценную не намял! Едва не фыркнул, увидев такую заботу о моей попе. Заднице, точнее сказать! Которую я едва уберег в многочисленных смертельных безобразиях. Не совсем уберег – все-таки она слишком уж торчит над землей, когда ты вжимаешься в оную под пулеметным огнем. Зацепило, ага. По касательной.

– Кабинет моего покойного мужа, – бесстрастно заметила Зинаида. – Я только кровать здесь поставила, и все. Раньше был диван.

Я не стал спрашивать, куда делся диван, – выбросила, наверное. Скорее всего, муж на нем и помер, вот она и решила, что нет места смертоносному дивану в этой квартире. Может, и правильно сделала. Не скажу, чтобы мне было бы так уж неприятно спать на диване, на котором умер человек, но… пусть лучше будет новая кровать. Интересно, она позволит приглашать сюда Олю? Мне бы не хотелось терять ее из вида! И вообще терять.

И опять она будто услышала мои слова! Неужели у меня все мысли транслируются на лоб, типа бегущей строки?!

– Вот что, Миша… сразу договоримся. Сюда нельзя водить никаких девок. Даже Олю. Я знаю про ваши отношения – мне уже все мозги проклевали из-за вас, рассказывая, какие звуки несутся из твоей палаты и из всех темных и не очень мест, в которых вас видели завистливые глазки. Мне стоило немалого труда погасить этот разгорающийся скандал. Сам представь, практикантка, ординатор спит с каким-то больным! Для тебя-то это ничего не значит, но вот для нее – просто катастрофа. Могут и вообще уволить – за аморалку. Если бы на моем месте был кто-то другой, если бы заведующий отделением не был таким терпимым человеком, а еще – бывшим моим учеником… В общем, для дальнейших ваших отношений выбирайте места поукромней. И лучше – вне больницы. Но не здесь! Здесь вообще-то не публичный дом.

Она помолчала, собираясь с мыслями, а я шагнул к столу и жадными руками вцепился в пишущую машинку. Настоящая пишущая машинка! Да еще и электрическая!

– «Оптима электрик»! – прочитал я вслух, и Зинаида слегка улыбнулась:

– Гэдээровская, новая. Между прочим, приличных денег стоит! И ленты есть в запасе. Работай. Я помню, ты говорил, что разучился писать вручную. Ну так вот, можешь печатать. Умеешь на машинке? Ты мне говорил, что печатаешь на ноу… ноутбуке?

– Некогда я дипломную работу печатал на печатной машинке. В прокате взял. Только она была не такая… обычная, механическая, «Эрика». Кстати, она мне нужна.

– «Эрика»? – удивилась женщина. – Есть же электрическая! Чем она тебе не нравится? Новая совсем! Отлаженная! Я проверила, просила ее настроить, смазать. Работает как часы!

– Я буду печатать письма во власть. И мне нужна машинка, которая не связана с написанием книг. Ты представляешь, что будет, если кто-то сумеет сопоставить тексты моих рукописей и письма, которые я пошлю в КГБ, в правительство, в ЦК?

– М-да… я как-то и не подумала… – Зинаида слегка смутилась. – Верно. Хорошо, я найду машинку. Может, не новую, но вполне работоспособную. Кстати, твои рукописи надо перепечатать на машинке. Могу устроить! Секретарша Ирочка печатает очень хорошо, быстро. И берет недорого – я знаю, она подрабатывает, перепечатывает дипломные работы студентам. Так вот сейчас ей делать нечего – каникулы же. Так что может и тебе сделать. Не беспокойся, я все оплачу! В кредит, так сказать… потом рассчитаемся. Если понадобится. В какой стадии у тебя написание книги?

– Процентов сорок. Вручную – очень медленно. Я ведь на ноуте печатал хоть и двумя пальцами, но очень быстро, полуслепым методом. Как у вас говорят, наблатыкался.

– У нас, – усмехнулась Зинаида, – у нас говорят!

– Ну я и говорю – «у вас»!

– Нет, мой дорогой. Теперь этот мир – твой! Время – твое! С тем теперь и живи. Кстати, какие первые шаги собираешься сделать? Что придумал?

– Надо будет сдать мерзавцев Бразинскасов. Я тебе о них говорил – папаша с сынком. Они попытаются угнать самолет и убьют хорошую девчонку. Потом станут жить в Штатах, и сынок в конце концов папашу порешит. Больно уж тот мерзкий был – даже для него. Так вот, они уже задумали свалить в Турцию, осталось совсем немного времени. Это произойдет пятнадцатого октября этого года, на рейсе двести сорок четыре. Эти две твари пронесут туда пистолет, обрез и гранату. Еще – я знаю, где сейчас живет маньяк по фамилии Сливко. Он уже совершил убийство мальчика и пока занимается тем, что устраивает так называемые «эксперименты» – заманивает подростков, детей в лес, наряжает в пионерскую форму и вешает. Они теряют сознание и потом, как следствие, память. А если кто-то память не теряет, то он требует, чтобы те молчали и никому об их «экспериментах» не говорили. Клуб у него туристический, «Чергид» называется. Между прочим – ему дадут звание заслуженного учителя РСФСР. Он потом убьет нескольких мальчиков и несколько десятков детей будет мучить. А еще есть маньяк Чикатило, он убьет больше пятидесяти человек. Но это уже в восьмидесятые годы, пока он только пытается растлить несовершеннолетних девочек. Его уволят. И он…

Зинаида Михайловна стояла бледная, глаза широко раскрыты. Я это заметил, только когда начал рассказывать про Чикатило, и сразу прекратил свой рассказ.

– Тебе плохо? – Я шагнул к женщине, но она повелительно махнула рукой:

– Все в порядке! Ты всех маньяков помнишь? Тех, что живы в наше время, я имею в виду!

– Всех. Про них есть вся информация – в Сети. Ну, я тебе рассказывал, что такое Сеть. Так вот, я помню, да… но большинство еще не совершили убийств. Так что сдать их власти – совершенно нереально. Не за что!

– Но ведь они убьют! Этих мальчиков, девочек – убьют! Что-то надо делать! Спасать людей!

– Как? Убить будущих маньяков?

– Почему нет? Ты сильный, ловкий, бывший военный – что, не сможешь это сделать?

– Смогу. Но если меня загребут… все планы прахом!

– А ты сделай так, чтобы не загребли! Чтобы осторожно, без свидетелей! Только не говори, что не сможешь, я ведь знаю, ты умеешь!

– Умею, – вздохнул я. – И что, мне всех маньяков убивать? И политических тоже? Ельцина, Горбачева?

– Почему нет? А чем они отличаются от тех маньяков? От Сливко и этих… с обрезом? Знаешь чем? Тем, что они убили людей многократно больше! И своими действиями, и своим бездействием! Сотни тысяч людей, а то и миллионы! Так что тут никаких других мыслей – только уничтожать. Фашистов ведь мы уничтожили? Вот ты скажи, ты бы задумался, надо убивать Гитлера или нет?

– Гитлера – не задумался бы. Но…

– Никаких но! Люди, развалившие мою страну, люди, уничтожившие все, за что мы боролись, за что умерли миллионы людей, – не должны жить! И не важно, что они этого еще не совершили. Совершат!

– И ты мне так поверила? – криво усмехнулся я. – А вдруг я вру? А вдруг все придумал? Или же я на самом деле сумасшедший! Как ты можешь мне так безоговорочно верить?

– А кто сказал, что безоговорочно? У меня был месяц, чтобы тебя проверить по всем параметрам. У тебя даже пломбы в зубах стоят не такие, какие сейчас ставят, понимаешь? И ты говоришь не так, как говорят в нашем времени. Вернее, говорил, пока не обтесался. Сейчас раскусить тебя было бы труднее. Другие списали бы на амнезию, но я-то специалист по амнезии! И кстати, про потерю памяти после удушения – это абсолютно точно. Так и есть. Практически в девяноста случаях из ста после асфиксии люди не помнят, что с ними произошло. Этого придумать нельзя. Я же специалист, Миша. Одна из лучших специалистов в стране, а возможно, и в мире. Так что меня обмануть очень трудно. И я тебя гипнотизировала – трижды. Три раза я задавала тебе вопросы, и ты отвечал так, как я и ожидала. И повторюсь – если бы ты меня обманывал, притворялся спящим, я бы это поняла с первой секунды. Ты был под гипнозом, и ты не врешь. Так что закончим разговор на эту тему. Ты лучше скажи мне, чем думаешь заниматься, кроме писательства, – пока тебя не напечатали, пока ты не стал писателем официально? Не забывай, у нас тунеядство уголовно наказуемая статья. Тебе нужно где-то работать. Или хотя бы числиться.

– Не знаю, – искренне признался я. – Кроме работы сторожа или дворника в голову ничего не приходит. У тебя есть предложение, насколько я понял? Главврачом больницы?

– Санитаром, – не приняла шутки женщина. – Простым санитаром. Зарплата небольшая, всего сто двадцать рублей. Санитарам платят мало. Но зато работа через два дня. Сутки дежуришь, двое дома. И пиши, если хочешь. Или занимайся своими делами. Нашими делами. Я сделаю тебе водительские права – есть у меня знакомые в ГорГАИ, можно будет ездить на машине. Пока на моей, если мне не нужна будет. Деньги мне твои, зарплата, – не нужны. Денег у меня хватает, их даже больше, чем нужно. Можно и в командировку тебя посылать – я потом подумаю, с какой формулировкой…

– Не нужно командировок! – тут же жестко приказал я. – Это след. Лучше выписать мне день-другой «за свой счет». Тогда я смогу тихонько доехать туда, куда надо. Кстати, насчет машины ты хорошо придумала – письма нужно будет отправлять из других городов, не из Саратова. Первое, с чего начнут спецы, когда пойдут такие письма, станут шерстить район опускания этих писем в почтовый ящик. Саратов большой город, но не такой уж большой, чтобы не попробовать кое-кого найти. Меня. Нас. Про «Эрику» не забудь, ладно? И вот еще что… ты женщина со связями, нет ли у тебя знакомых в каком-нибудь крупном издательстве, занимающемся печатанием фантастики? Чтобы солидное, чтобы тиражи, чтобы резонанс! И вот еще что – мне надо придумать какую-нибудь биографию. Чтобы не бросалась в глаза глупость моего появления в этом мире. Хм… кстати, ты не для того ли осматривала, ощупывала мою шею, тогда, на приеме, когда я первый раз тебя увидел?.. Думала, что я пытался повеситься и после этого все забыл?

– Или тебя пытались повесить, – рассеянно пробормотала женщина, подпирая плечом косяк двери. – Но странгуляционной борозды у тебя не было. То есть тебя не вешали. И ты не лез в петлю. Ладно, давай чай пить? Вон там, – она указала на шкаф в углу, – нижнее белье. Трусы, майки. Там же – рубахи, брюки. Я все купила, размеры помню. Надо будет тебя еще и подстричь… зарос ты, однако! Аки зверь! Завтра. Завтра пойдем в город, и мы тебя пострижем!

Мне вдруг стало неловко – женщина за меня платит! И я не выдержал:

– Зин… ты составь… хм… калькуляцию, сколько чего потратила. А то ведь правда – неудобно! Тратишься на меня… я все-таки мужик! Потом всеотдам!

– Мужики в поле пашут! – усмехнулась она. – Сам так говорил. А что касается денег… я уже ведь тебе сказала – денег у меня больше, чем я могу потратить. Честно сказать, мне ничего особо и не надо. Не надо – было. Ты вот появился и подстегнул меня, как кнутом… а то бы я до сих пор ходила как колхозница. Веришь – вот настолько мне было плевать! Это даже трудно представить!

– А почему теперь не плевать? – ухмыльнулся я. – Чего ты вдруг так изменилась? Стала красавицей?

– Дурак! Я и была красавица! Всегда была! Видел бы ты меня в юности… о-о-о… кстати, чтоб ты знал… а я ведь когда-то себе свидетельство о рождении подделала. Прибавила себе четыре года!

– Оп-па! – восхитился я, новым взглядом осматривая хозяйку квартиры. – И это зачем?

– Хотела в медицинский поступить, а мне лет не хватало. Я взяла и… Всегда дружила с химией. Даже чуть учительницей химии не сделалась. Узнала, как сделать пятновыводитель чернил, и… вывела. Когда отец умер – решила, что пойду на медицинский. Ну и вот… пошла. Удивлялись – чего это я в двадцать лет такая дохлая! Мелкая! Говорила – каши мало ела. Голод был, проклятые буржуи чуть не заморили. Ну и отставали. Пришлось даже спортом заняться. Легкой атлетикой. Чтобы вырасти. Бегала на длинные дистанции, прыгала.

– Женщине столько лет, на сколько она выглядит! – выдал я откровенную банальщину и предложил: – Давай веди пить свой чай! Надеюсь, не опилки грузинские? Расстаралась индийским ради дорогого гостя? И предупреждаю, я люблю пить с лимоном! И не из дурацких граненых стаканов, а из здоровенной полулитровой кружки!

– Наглец… – улыбнулась Зинаида. – Ты знаешь, а мне вот нравится пить из стаканов. С подстаканниками. Как в поезде. Я всегда любила и теперь люблю ездить в поезде. Принесут чай, попутчики сядут разговоры разговаривать… ложечки звенят… а за окном – степь, степь… Полустанки, затерянные в пространстве… телеграфные столбы… А поезд тук-тук… тук-тук… уносит тебя в даль!

– Если бы ты была мужиком, я бы тебе сказал: «Женить тебя надо!» – хохотнул я, но Зинаида не улыбнулась. Она как-то особо, мне показалось – грустно посмотрела на меня и зашагала из комнаты. Мне вдруг стало неловко, будто я по незнанию веселился и развлекался в доме покойницы, не догадываясь, что человек уже умер.

– Я в душ! – послышалось со стороны ванной комнаты. – Потом ты! Выйдешь, будем чай пить. Я торт купила по такому поводу. И колбасы «сервелат». И красной икры! Будем пировать. Полотенце найдешь там же, в шкафу. Твоя зубная щетка зеленая, паста «Поморин», станок для бритья, безопасные лезвия – на полочке. Мой станок не трогай, я им ноги брею, подмышки и…

«И» меня вдруг заинтересовало, а она продолжала:

– …Шампунь, мыло, новая мочалка – все в ванной. Спину тереть не буду – пусть тебе Олечка твоя трет. Но не здесь!

Зашумела вода, а я вздохнул и пошел собирать вещи. Мылась Зинаида на удивление недолго, как солдат. Выйдя, тут же мне покричала, сообщая о свершившемся событии, и я тут же проследовал в мокрую от брызг ванную комнату.

Здесь было хорошо! Правда хорошо! Я уже как-то и отвык от такой роскоши! Ванная комната была огромной – по советским и даже по российским меркам. В ней свободно умещались огромная ванна, душевая – отдельная от ванны. Не надо было стоять в ванне, чтобы помыться. Все никелированное и даже на вид – дорогое! Пол – красивая бежевая плитка. Стены – голубоватая с зеленью плитка и тоже, скорее всего, импортная. Даже светильники – и те стильные, и совсем не от фабрики «20 лет Коммуне»! Вот жили же люди, даже и в советское время! Интересно, где они столько денег заработали? Вернее, как?!

Довольно-таки долго думал, брить бороду или нет. Отросла она длинная, лопатой, и почти вся седая. Странный контраст, да, – седая борода и молодое тело! Решил пока не брить. Пусть будет! Только подровнял, и все. Волосы, и правда, слишком отросли. Еще перед перемещением стоило подстричься, но я все тянул – терпеть не могу ходить к парикмахеру! Обычно сам стригусь, благо что машинка для стрижки имеется.

Зеркало на стене было огромным, в человеческий рост. Что тоже было совсем не типично. Дорого!

Осмотрел себя со всех сторон, остался доволен – вроде не располнел (спасибо Оленьке, она энергии много забрала!), мышцы крепкие, выпуклые, как с картинки о ярмарочных борцах. И зачем я до сих пор поддерживаю форму? Сам не знаю. Апокалипсиса жду? За бабами я не бегаю, некому мне свои стати показывать. Мне и жены хватает. Хватало…

М-да. Тоска напала! Столько лет вместе, и вдруг вот так, разом! Но, ей-ей, это лучше, если бы пропала она. Я-то знаю, что с ней все в порядке. Эх… небось поплачет какое-то время, а потом найдет себе мужика. И я не виню ее… я-то тоже вон хорош – тут же себе бабу нашел! И месяца не прошло, как переместился! А она женщина еще молодая и до секса охочая… как ей без мужика? Да пусть… лишь бы не плакала. Лишь бы ей было хорошо!

Домывшись, грустный, занятый своими невеселыми мыслями, я побрел в кухню, где меня уже ждал стол. Хороший стол, ей-ей! Тортик! Бисквит, пропитанный ромом… как я люблю! Хорошо, что на нем нет масла и уж тем более нет маргарина – помню, как выглядели дешевые торты из кулинарии. Я обычно у такого торта выковыривал бисквит, а всю эту поганую масляную нашлепку бросал на тарелке. Не мог есть эту гадость!

Кто там говорил про ГОСТ в советское время с придыханием и стонами? Всякое было в советское время. Воровали – почем зря! Тырили все, что могли, просто сумками выносили! Знакомая, повариха из студенческой столовой, что возле площади Революции, – так у нее в доме все тарелки были со штампом «Общепит», залежи алюминиевых ложек и вилок, а дома они почти и не готовили – винегрет, котлеты, борщи и супы – все столовское! Там немножко усушка, тут немного утруска – вот тебе и поварам кормежка. Повальное воровство! В 2018 году за такое мало бы выгнали с треском, так еще и по башке бы набуздали!

– Ну что… садись! Чай будем пить! За все хорошее! Заметь, из здоровенной кружки! И даже с лимоном!

Зинаида и правда нашла фаянсовую кружку не меньше литра вместимостью, и в этой кружке теперь плавала половинка лимона. Отрезала мне здоровенный кусок торта, пододвинула бутерброды и стала смотреть, как я ем. А я вдруг так проголодался, что, забыв обо всем, метал в пасть все, что было на столе, с некрасивой жадностью, не обращая внимания на то, как смотрит на меня хозяйка квартиры. А она ела немного, совсем чуть-чуть. К торту и не притронулась. Съела бутерброд с красной икрой и теперь, слегка улыбаясь, смотрела на мое бесчинство. Когда я наконец-то это заметил и, перестав жевать, спросил, почему она улыбается, Зинаида ответила:

– Честно сказать, я уже и забыла, как это – когда в твоем доме сидит мужчина и лопает так, как голодный волк с потравы.

Я пожал плечами. А что еще скажешь? Ну да, люблю покушать. А тут после пресной больничной еды, не отличающейся особым изыском, – и такая вкуснота! Колбаса-то – настоящий финский «сервелат»! Это тебе не та дрянь, что делают в РФ в 2018 году! Несъедобная дрянь, только похожая на колбасу. Настоящая колбаса начиналась с цены рублей семьсот или больше. И в основном была белорусского производства. Белорусский Батька шибко дрючит своих охламонов, требуя выдавать качество. Наши же власти удовлетворяются ТУ вместо ГОСТа.

Наевшись, я уже медленно стал прихлебывать чай, «на потуху» заедая его маленькими кусочками пропитанного соком бисквита. Хорошо! Даже вспотел немного – вот как хорошо!

– Откуда все это богатство? – не удержавшись, спросил я у Зинаиды и кивнул на ковры, на обстановку.

Она слегка нахмурилась, и я понял – спросил о чем-то таком, о чем говорить ей не хотелось. Но она все-таки пересилила себя:

– Муж трофеев много привез. С войны. Как он там химичил и с кем – я даже этого и не знала. Потом обнаружилось. Золото… украшения. Драгоценности. Те же ковры. После войны многие офицеры привозили. Кому как досталось, кто как сумел. Ну вот он… сумел. Он так-то хорошим человеком был, добрым… но… вот так.

– Ты не любила его?

– А что такое любовь? Дашь определение? То-то же… мне хорошо с ним было. Как за каменной стеной! Все решит, все достанет. В доме всегда достаток. Детей вот только не хотел… Подумывала я взять сироту на воспитание, но как ему сказала… лучше бы не говорила. А вообще он мужчина был хоть куда! И в постели с ним было хорошо… поначалу. Потом пить стал…

Зинаида задумалась, улыбнулась:

– И что это я тебе все рассказываю? Может, потому, что ты… хм… это как купе. Незнакомым людям рассказывают то, чего и друзьям иногда не расскажут. Вышли на станции, и… все.

– Но я не в купе. Я тут, похоже, до конца жизни застрял! – попробовал протестовать я. – И никуда не выйду!

– Человек предполагает, а бог располагает, – вздохнула Зинаида.

– Веришь в бога?

– Нет. Я комсомолка, коммунистка – какой бог? – криво усмехнулась она. – Но когда под обстрел попадала – молилась. Как умела. На фронте все верить начинают. Потому что больше ни на что надежды нет, кроме как на бога. Но да ладно. Не будем об этом.

Я наслаждался тишиной, покоем, толстые стены старого, вероятно, еще дореволюционного здания гасили все звуки с улицы. Да и звуков тех было всего ничего. Это тебе не наш, двадцать первого века, суматошный гул одной из самых оживленных улиц города. Здесь она еще полупуста.

– Миш, а ты ее любил? – внезапно спросила Зинаида.

– Кого? – не понял я.

– Жену свою.

– Хм… я и сейчас ее люблю, – пожал я плечами, – и если бы мог, тут же вернулся бы домой! Кстати, я хочу съездить на то место, где была авария. Поможешь?

– Завтра поедем. Завтра суббота, вот и прогуляемся по городу. И туда прокатимся.

– Я все хочу посмотреть! Ты не представляешь, как мне интересно посмотреть все, что было в этом году! Знаешь, а из Затона мой дед возил людей на Зеленый остров. На лодке-гулянке. Десять копеек за проезд! И он, скорее всего, завтра там будет возить. Хочу на него посмотреть. Он очень хороший был. Неграмотный мужик, репрессированный – а всю семью поднял. Дом построил. У них в деревне была большая семья, все работали. Никаких батраков. Восемь лошадей было. Большевики объявили их семью кулаками, все отняли. А его сослали на шахты, в Донецк. Потом он вернулся. Женился, сын у него появился, мой дядя… а потом жена умерла. И он женился на моей бабушке. Родилась моя мама. Сейчас они с отцом в Оренбургской области живут… а каждое лето меня отправляли в Саратов, к деду с бабушкой. Только я еще не родился. Знаешь, аж сердце щемит… деда увижу. Молодого, здорового, сильного! Он ведь потом портовым грузчиком был! Сильный, просто-таки могучий мужик. Я в него пошел, очень, говорили, похож. Он красивым был мужиком.

– Ты тоже красивый, – улыбнулась Зинаида. – А если бороду сбреешь, будешь еще красивее. Зачем ты ее носишь? Она же тебя старит!

– Хм… так интереснее! – улыбнулся я. – В спортзале бывает очень забавно. Контраст. Смотрят на тебя, бородатого, тощие бледные ребятишки и охреневают – тело-то у меня молодое, сильное, и это по контрасту с седой бородой. Прикольно!

– Как ты сказал? «Прикольно»? Это как?

– Ну… забавно, значит. Привыкаешь в Сети общаться с молодняком, вот и нахватаешься всяких словечек!

Зинаида вдруг посерьезнела и пристально посмотрела мне в глаза:

– Миша… ты уверен, что Союз надо сохранить? Что он нужен?

Я аж обалдел. Ну надо же!

– Ты же сама меня толкала! Ты же настаивала на том, чтобы я взялся за это дело! А я ведь не хотел! Максимум, чего хотел, – это перебить маньяков, попробовать уберечь страну от проклятого Афгана! Вот и все! Хочу жить так, как я хочу! В своем детстве! И теперь ты меня спрашиваешь, нужно ли сохранять Союз?! Объясни мне – почему?!

Я уже почти кричал. Я и правда был сильно разозлен. Ну как же понять этих баб?! Сегодня она настаивает на том, чтобы Союз был, а завтра говорит, что сомневается! И как мне тогда быть?!

– Ты сам говорил, что некоторые республики просто висят на России мертвым грузом. Ты их называл лимитрофами. Что они вытягивают из страны ресурсы, сами ничего не производя. Почти не производя. Они все дотационные. Тогда зачем они нам?

– Хм… вопрос, конечно, интересный. Зачем? Территории. Понимаешь… свято место пусто не бывает. На место вакуума всегда кто-нибудь придет. В Грузию и Украину пришли американцы. В Прибалтику – Евросоюз. Хрущев, сука, такую свинью подложил! Взял зачем-то и отдал Украине наш Крым! Если бы не нынешний президент – не видали бы мы Черного моря, как своих ушей. Стоял бы там американский флот. И было бы нам очень даже кисло! Так вот, чтобы этого не произошло, Украина должна остаться в составе Союза. Кстати, у нее вторая по мощности армейская группировка. Сейчас. Потом они ее разбазарят, растащат, распродадут. Но сейчас Западная группа войск – вторая по силе после российской. Беда в том, что большевики, и в частности Ленин, допустили гигантскую ошибку! Нельзя было делить Союз на республики по методу национального деления. Нельзя! Нельзя было поощрять национальную идентичность народов. Ни в коем случае нельзя! Даже русского народа, как ни крамольно это звучит. Нужно было создавать свою нацию, нацию советских людей! А если кому-то хочется поддерживать свой язык, свою культуру – пожалуйста! Никто не запрещает! Но только за свои деньги и по своему желанию. Никакой помощи и даже одобрения от государства! А территории поделить, как США свои штаты, – взяли линеечку, и готово! Квадратиками покрыта вся страна! Я утрирую, конечно, но ты поняла. Если этого не сделают, через тридцать с небольшим лет страны не будет. И наступят смутные времена, когда Россию захлестнут волны бандитизма, когда народ погрязнет в нищете и безнадеге. Честно скажу: сам не понимаю, как мы выбрались! Как страна выстояла! Вот не понимаю, и все тут! Казалось, это будет продолжаться вечно. И вот поди ж ты – выбрались! Долги раздали – и за себя, и за отколовшиеся республики! Которые ломаного гроша не дали, чтобы заплатить долги СССР. А мы – платили. Миллиарды, десятки миллиардов долларов! Если бы сумели сохранить страну, пустить ее по тому же руслу, по которому пошел Китай, – мы бы сейчас были могущественнейшей державой! Нет, не сейчас – сорок восемь лет спустя. А может, и раньше.

Мы помолчали. Затем я продолжил, не глядя на Зинаиду:

– Знаешь, мне кажется, что сохранить Союз практически невозможно. Даже с моей помощью. Без помощи – само собой, понятно, все пойдет так, как пошло в моем мире. Здесь… здесь мы можем лишь помочь смягчить удар. Сделать так, чтобы меньше было потерь. Я не верю, что нынешнее руководство поверит в мои бредни. Поверит в то, что я расскажу. Даже если я начну рассылать им рассказы о маньяках, убийцах, о катастрофах и важных событиях. Вот как-то так. Ну а теперь поясни… что там у тебя в голове. Что надумала?

– А ничего не надумала. Вначале, когда ты начал рассказывать о будущем, я загорелась: спасти! Спасти Союз! А когда услышала дальше… Ведь мы на самом деле ничего не знаем – как все обстоит на самом-то деле. Это вам вывалили всю подноготную, а мы… что мы видим? Газеты с победными реляциями? Парады? Демонстрации трудящихся, на которые сгоняют по спискам? И нам кажется, что все так и должно быть! И дефицит должен быть! Зачем нам телевизоры и магнитолы? Лучше – танки! Лучше – ракеты! Я не спорю, и они должны быть, но… пушки вместо масла? Доколе?! А может, пускай все идет, как идет? Помогать по мере возможностей, подсказывать, но… аккуратно?

– Я хочу уничтожить этих предателей! – Пальцы мои сжались в кулаки. – Всех подлецов, что тогда подписали этот мерзкий Беловежский договор! И в первую очередь – Горбачева и Ельцина! Уничтожить! Навсегда!

– А вдруг вместо них встанет кто-то другой, такой, что мы еще и пожалеем о том, что убрали этих двух? Вдруг он окажется настолько безумным, что эти две личности покажутся нам ангелами?! Об этом ты не думал?

– Думал. И не знаю, что тебе сказать. Я не знаю! Ничего не знаю! Я всего лишь бывший омоновец, который больше всего в жизни хочет, чтобы его не трогали. Вот и все! Зина, ты все-таки…

– Скотина, да? – Зинаида грустно улыбнулась. – Взбулгачила, и на попятную? Нет, Миш, не на попятную. Будем делать все, что сможем. А я тебе помогу. Ну да ладно… ты наелся? Тогда иди, осваивай новую технику, а я посуду помою. Не надо мне помогать… все-таки я женщина, а ты мужчина. Делай свое дело, а я буду свое.

И я побрел в свою… теперь свою… комнату. И правда, надо было посмотреть, как работает чудо техники под названием «печатная машинка». Все-таки я печатал на такой очень давно, уже и позабыл, как это делается. Хм… вообще-то не на такой. Печатал я на «Эрике», обычной механической машинке, а эта – электрическая. Ничего, разберусь! Не компьютер же, в конце-то концов!

Конечно же, разобрался. И скоро уже строчил, как завзятая машинистка. Конечно, мне с ними не сравняться – я печатаю двумя пальцами, хоть и быстро. Но все-таки скорость моего письма увеличилась как минимум вдвое, а то и втрое. Да и перепечатывать потом не нужно – экономия и времени, и денег.

Зинаиду в этот вечер я больше не видел. Она лишь покричала мне откуда-то издалека, пожелала спокойной ночи и… все. Я немного еще поработал над книгой, часов до одиннадцати вечера, и лег в свою новую шикарную постель. Уснул не сразу – с полчаса ворочался, не мог заснуть. В голове вертелась куча мыслей, и я пытался обдумать их все сразу, бросал не додумав, переключался на новую проблему, и так происходило до тех пор, пока усталый мой мозг не взбунтовался и не нанес себе самому нокаутирующий удар. И я провалился в сон.

Разбудила меня музыка. Она была громкой, и, ко всему прочему, кто-то отсчитывал: «Раз-два! Раз-два!» Я в первые секунды даже не мог понять, что это такое и где нахожусь. Настолько непривычной была картинка, которую я увидел, открыв глаза. Ну а потом пришло понимание, я вылез из постели и побрел в ванную комнату, почему-то совсем не озаботившись тем, что шагаю в одних трусах. Ощущение было, что нахожусь дома, а дома кого стесняться? Чужие здесь не ходят! И только когда увидел Зинаиду, которая, стоя на ковре перед телевизором в узких трусиках и обтягивающей майке, наклонялась, делая упражнения, – вспомнил, что нахожусь не совсем уж и дома.

Впрочем, в своей забывчивости я был не одинок. Увидев меня – заспанного, помятого, в одних труселях, – Зинаида издала непонятный звук, что-то среднее между «ой!» и «ах!», глянула на свои голые ноги и кружевные трусы и, видимо что-то решив для себя, продолжила свои занятия. Я же, слегка смущенный открывшимися… хм… обстоятельствами, продолжил свой путь в туалет и ванную, где и начал водные процедуры.

Уже заканчивая умываться, я посмотрел на свою физиономию, больше напоминающую рожу деда-лесовика, и решительно взялся за бритву. Через десять минут я выглядел примерно так, как десять лет назад, на службе. Только морщин на лбу прибавилось да открылся шрам на правой скуле, оставленный осколком брошенной духом гранаты. Так-то этот шрам меня не портил, жена даже говорила, что он придает мне мужественности, но мне почему-то не хотелось его показывать, и я старался при первой же возможности отрастить бороду погуще. Ну вот бзик такой у меня был!

Когда шел обратно в свою комнату, Зинаиды на ковре уже не было. И это обстоятельство меня почему-то слегка раздосадовало. Перед глазами стояли ее ноги – сухие, стройные, длинные! И кстати, никакого целлюлита – крепкие мышцы, перекатывающиеся под кожей, соблазнительная попка… черт! Везет же мне на красивых женщин, ей-ей! Может, у меня свойство такое – притягивать красоток? Да вроде раньше за собой такого не замечал! Может, это из-за моей ауры «странного» человека?

Впрочем, чего это я рассуропился? Зинаида не моя женщина. Она, можно сказать, боевой товарищ, коллега. А то, что этот коллега еще и женщина, – таковое обстоятельство дел не меняет. И не надо заводить шашней в трудовом коллективе прогрессоров! Чревато, однако.

Опять же – она все равно чуть-чуть старше меня! А мой принцип… ну да, да…

Все, выбросить из головы ее длинные ноги, крепкую, практически девичью грудь, обтянутую тонкой майкой… круглую попку… синие глаза. Никаких поползновений в ее адрес, шабаш! Я монах! В синих штанах…