Лицо его стало строгим и величественным, Михаил заподозрил издевательство, но не уловил, где и в чем Азазель его уел. Тот остановился на мгновение, взял левее, хотя Михаил не увидел ни опасности, ни чего-то еще, кроме одинаковых деревьев и гнилого болота.

– Что-то не так? – спросил он.

Азазель ответил мирно:

– Да морда у тебя больно устатая. Но зато, как вижу, в мире людей освоился.

Михаил огрызнулся:

– Освоился?.. Начинаю забывать, кто я и зачем!.. Ты хоть знаешь, чем я занимался в этот выходной?

– Не важно, – ответил Азазель очень хладнокровно. – В самом деле не важно. Напомню тебе еще разок, хотя такое никому из нас вспоминать не хочется, но факт есть факт: Всевышний землю и весь мир отдал человеку!.. Да-да, слабому человеку, а нам поручил помогать ему. Но мало кому из нас помогать ему хочется, потому что вообще не врубаемся, почему ему помогать и зачем. А вот у тебя возможность просто уникальная… даже уникальнейшая!

Михаил буркнул:

– Ну-ну, похвали меня. Не только ты обожаешь, когда нахваливают.

– Тебе просто повезло, – сказал Азазель безжалостно. – Ты в теле человека, потому можешь понять, что чувствует человек, как живет, чего добивается и чего страшится. И, возможно… только возможно!.. только ты сможешь понять, почему именно человеку Творец отдал мир.

– Да, – сказал Михаил с тяжелым сарказмом. – А еще во мне это самое худшее из животных, элементаль!..

– Он в каждом человеке, – сообщил Азазель буднично, – хоть и не такой могучий. Человек больше чем наполовину животное!.. Потому я предположил бы, что на тебя возложена особая миссия.

Михаил дернулся, даже споткнулся, разбрызгивая жидкую грязь.

– Какая? Ты что плетешь?

Азазель ответил без привычной ехидности:

– Откуда мне знать? Неисповедимы пути Создателя, как говорят все лодыри, не желающие думать. Но ты узнаешь.

Михаил сказал с подозрением:

– Но как же тогда ты и твои орлы, что спустились тогда на гору Хермон? Тоже облеклись плотью!

– В той плоти не было души, – напомнил Азазель. – Тогда мы еще не понимали, насколько это важно. А ты вошел в Макрона, когда его душа еще не выпорхнула, как воробей. Или мотылек. Потому ты и сейчас – Михаил Макрон… но уже покруче мотылька.

Бианакит и Обизат догнали, идут следом шаг в шаг, как и велел Азазель, Обизат услышала последние слова, спросила жадно:

– Мой господин и повелитель… покруче мотылька? Он умеет летать?

– Летает он как гусь, – ответил Азазель. – Но пока стесняется. У гусей жопы тяжелые. А так он орел, когда сидит! Если, конечно, деревья не клюет.

Обизат ответила с непониманием в голосе:

– А зачем моему господину и повелителю их клевать? В таких гнилых и мокрых червяков точно нет! Они бы там захлебнулись.

– Хорошо рассуждаешь, – похвалил Азазель. – Ты прекрасно подходишь своему господину и повелителю. Как два прекрасно сшитых и выделанных сапога на одну ногу… Стоять!

Он вскинул руку, все послушно остановились. Михаил напрягся, нечто тяжелое и древнее начало вторгаться в него с такой мощью, что страх заставил ощетиниться, мрак отступил на миг, затем усилил натиск.

Элементаль проснулся, заворочался, древняя тьма остановилась, но не отступила, пытаясь отыскать щели в защите незваных пришельцев.

Азазель сосредоточенно вслушивался, Михаил потребовал:

– Что здесь? Это деревья-людоеды?

Азазель поморщился.

– Ну что за детские страшилки… Просто в те дальние времена часть нефилимов обособилась, чувствуя некую неправедность своей жизни, ушли в леса, пытались что-то выработать свое… В конце концов сами превратились в деревья. Нефилимы очень пластичны в отличие от закостенелых людей. Потому и выжили даже при потопе. Сорок суток под водой некритично.

Михаил сказал недовольно:

– Это люди закостенелые?

– Муравьи еще закостенелее, – ответил Азазель. – Если тебя это утешит. Я имею в виду рост, внешность, конечности. Муравьи такими взрослыми и рождаются, как и живут потом, а люди где-то посредине между муравьями и нефилимами.

Бианакит и Обизат помалкивали, слушая непонятные, а потому как бы умные речи падшего и странного ангела.

– Обойдем, – велел Азазель. – Так, на всякий случай. Вон там просто деревья, а вон там нефилимы, ставшие деревьями.

Все осторожно пошли за ним по дуге, обходя опасный участок. Михаил косился на покрытые отвратительной слизью толстые стволы, давление чуть уменьшилось, словно эти существа всего лишь защищались от вторжения.

В одном месте Азазель пошел прямо между этими чудовищными стволами, но Михаил чувствовал, что древняя нерассуждающая тьма остается за спиной, а дальше просто обычные для этого мира деревья, какие только и могут быть на этом вечном болоте.

Он сказал с неудовольствием:

– Если бы люди жили тысячи лет, как нефилимы, тоже, наверное, могли бы вот так. В смысле, трансформироваться. Думаю, эти в деревья тоже не сразу… Они бессмертны?

– Могут, – подтвердил Азазель. – Силенка у них вообще запредельная, но метаболизм накладывает узду. Быстрее двигаться не могут, никакое дерево не сможет поймать ветвями ни человека, ни даже черепаху…

Обизат огляделась, спросила живо:

– Тут водятся черепахи?.. Хочу черепашку.

Азазель хохотнул, Бианакит сдержанно улыбнулся.

– Она ему подходит, – сказал Азазель Бианакиту, – Мишке повезло. Оба такие чистые души, так и тянет прибить.

– Зачем? – спросил Михаил.

Бианакит объяснил со свойственной ему солдатской серьезностью:

– Азазель считает, что она видит пока только хорошее. Чтоб не разочаровывать. На самом деле она все видит, и все ей нравится.

– Она в восторге, – уточнил Азазель.

Обизат обиженно надулась.

– Я здесь, вы забыли?

Михаил пробормотал:

– Думаю, Господь мог бы сотворить что-то и повеселее этого яруса…

– Всевышний, – возразил Азазель, – для меня лично скорее художник, чем судья! Возможно, еще гениальнее, чем я, хотя я вообще-то совершенство… Но Он создал мир, а я только замыслил, каким бы создал, если бы умел… Правда, я замыслил вообще нечто грандиознейшее.

Бианакит настороженно оглядывался по сторонам.

– Михаил прав, слишком мрачно. На месте Господа можно бы и повеселее…

– Таких мест много, – заверил Азазель. – Даже в Аду. Но художники рисуют не только сюсюкальные картины, но и мрачные… Нельзя жрать только сладости!

Обизат вздохнула мечтательно.

– А я бы смогла… какие изумительнейшие пирожные делают люди!.. Я бы ела и ела.

Михаил мерно шагал вслед за Азазелем, мысли забежали далеко вперед, сейчас начал продумывать, что Ад быстро развивается только благодаря попадающим туда грешникам. Демоны их ненавидят за то, что они люди, которых Создатель возвысил и назвал венцом творения, но некоторые все же прислушиваются, а люди умеют подсказать что-то полезное, особенно грешники, самые хитрые, изворотливые и бесчестные из людей.

Долгое время таким делали только малые поблажки, но в последнее время Ад настолько разросся, что никто уже не мог уследить за всеми. В разных землях Ада возвысились свои лорды, что очень неохотно выполняли указания Верховной Власти.

Они же пошли на прямое нарушение, когда начали освобождать некоторых особо ценных грешников и брать их на службу. Некоторые из таких дослужились до очень высокого положения, обрели своих сторонников из числа грешников и демонов, начали осторожно проводить свою политику.

Это благодаря им преисподняя стала быстро преображаться и становиться силой, готовой снова схлестнуться с Небесами. Но сперва удар должен смести с лица земли людей, а оставшихся превратить в рабов.

– А люди знают? – спросил он. – Азазель, не спи! Люди знают, что Ад развивается и уже угрожает миру людей?

Азазель оглянулся, Михаил увидел хитро прищуренные глаза с остро блестящими зрачками.

– Кто-то знает, – ответил он ленивым голосом, – а кто-то и знать не желает. Населению что нужно? Правильно, шуты и клоуны. Вот их знают все, кроме горстки в самом деле умных. Но и та горстка разделена пополам. Одна половина интересуется тем, что над ними, а вторая, что в преисподней.

– Брешешь, – сказал Михаил с недоверием.

– Клянусь мамой! – заверил Азазель.

Михаил отмахнулся.

– У тебя никогда не было мамы. Насчет Небес знаю, видел церкви, храмы и мечети, но… Адом?

Азазель посмотрел снисходительно.

– Давно и старательно ломают головы, рискуя свихнуться, пытаясь понять иерархию Ада. К тому же эта иерархия как быстрорастущее дерево – новые ветви, новые листья… да и старые утолщаются, крепнут. Так сказать, демократия на марше.

Из тумана впереди показался близкий берег, пока еще весь в донной слизи, словно некое огромное животное выплеснуло ее хвостом со дна на землю, но дальше уже трава, чахлые кустарники, а потом даже крупные округлые камни, похожие на спины исполинских слизней.

Обизат поспешно устремилась вперед, выбралась, потопала сапожками, стряхивая налипшую грязь.

Азазель сказал ей вдогонку:

– Теперь видите, кто венец творения? Как уже говорил, женщину, если уж честно, следует считать самым совершенным изделием Господа.

Бианакит пробормотал:

– Но мы же так делать не станем?

Азазель вскрикнул:

– Что за вопрос?.. Если истина противоречит нашим желаниям, какая она истина? Истина должна быть гармоничной, как сказали древние и потому как бы самые умные философы! А где не совсем, там догармонизируем, подрихтуем, поправим заблуждающихся товарищей словом и пулей!

Они выбрались на сушу, некоторое время очищали обувь. Дальше протянулась, утопая во все еще болотном тумане, каменистая гряда, что медленно повышается, уходя в желтый нездоровый туман.

– Кто проголодался, – объявил Азазель, – могут перекусить. Мы не торопимся, силенки нужно восстанавливать.

Обизат, не снимая с плеч рюкзака, всем своим видом показывала, что предпочла бы двигаться дальше, но поступит, как велит командир.

Азазель о чем-то задумался, Михаил сказал, глядя на Обизат:

– А можно так: человек – царь природы и венец творения, а женщина – самое совершенное творение Господа?

Азазель сказал с одобрением:

– Видишь, Мишка, и ты научился идти на компромиссы.

Бианакит прошел чуть вперед, оглянулся.

– А кто с женщинами не идет?..

– Неандертальцы не шли, – заметил Азазель. – Потому и…

Михаил подумал, обронил с осторожностью:

– Господь, закончив свои труды, передал эстафету человеку. Дальше менять мир должен и обязан он.

Азазель взглянул как-то странно, но сказать ничего не успел, Бианакит крикнул:

– К нам гости!..

Михаил быстро развернулся в ту сторону. Из стены плотного тумана, разбрызгивая грязь, в их сторону мчится с десяток крупных животных, похожих на бехемов, но с длинными ногами.

Всадников рассмотреть пока не удавалось из-за пышных гребней на головах оседланных зверей, кроме торчащих игл там еще и длинные перья, торчащие в разные стороны.

Обизат моментально выхватила оба пистолета и выставила их перед собой.

– Мы их всех убьем!

Михаил сказал с осторожностью:

– Может, проедут мимо? Или из этого болота к ним выходят только враги?.. А если как-то затаиться?..

Азазель крикнул весело:

– Мишка, ты так шутишь? Посмотри вверх!

Михаил поднял голову и тихонько ругнулся. На фоне темно-зеленого свода, покрытого зеленой и коричневой плесенью, не сразу и рассмотрел полдюжины крылатых тварей, медленно передвигающихся по воздуху на растопыренных кожистых крыльях, настолько тонких, что видны только скрепляющие их кости и толстые сухожилия.

– Тоже они? – ответил он.

– Да, – пояснил Азазель. – Часть в седлах, часть в воздухе. Наверное, меняются… Или нет, я эту породу знаю слабо.

Обизат спросила жадно:

– Ты их мало убил, да?.. Как они дерутся? Чем?

– Как и все здесь, – ответил Азазель. – Мечи, топоры, дубины… У них даже луков нет! Луки – почти хай-тек. Потому обойдемся простыми зарядами!.. Думаю, будет вполне.

Михаил с тревогой поглядывал на всадников, а те ускорили бег своих странных животных, в руках влажно заблистали не то мечи, не то топоры. Скорее всего, топоры или дубины, мечи вещь более сложная, ими вооружают отряды Князей Ада.

Азазель сказал властно:

– Не стрелять!.. Я постараюсь переговорить с ними. То, что мы их можем побить, не значит, что надо бить.

Бианакит отозвался через плечо:

– Милосердие?

– Милосердие рационально, – пояснил Азазель. – И коммерчески выгодно.

Он положил автомат на камни, поднялся во весь рост и медленно вышел навстречу всадникам, подняв руки и размахивая над головой.

– Мы мирные люди!.. Мы мирные люди!

Всадники не ускорили бег своих животных только потому, что и так те скачут во всю их неуклюжую мощь, Азазель подпрыгнул на месте и, размахивая руками чаще, прокричал изо всех сил:

– Мы мирные путники!.. Остановитесь!.. Переговоры!