Баня, в которую Ольгу привели рожать, была жаркой и темной, влажной, как летняя ночь. Здесь пахло свежим деревом, дымом, хвоей, горячей водой и гнилью. Если женщины Ольги и заметили Васю, они не задавали вопросов. У них не хватало дыхания и времени на вопросы. У Васи были сильные и умелые руки, она уже видела роды: в пару и полутьме женщинам большего и не требовалось.

Вася вместе с остальными разделась до рубахи. Она забыла о гневе и неуверенности в хаотичной срочности родов. Ее сестру уже раздели догола: она сидела на родильном стуле, и от ее черных волос шел пар. Вася опустилась на колени, взяла сестру за руки и не дрогнула, когда Ольга сдавила ее пальцы.

– Ты так похожа на нашу матушку, Васочка, – прошептала Ольга. – Я тебе говорила? – Ее лицо исказилось от очередной вспышки боли.

Вася не отпускала ее руки.

– Нет, – сказала она. – Ты никогда не говорила мне.

Губы Ольги побледнели. Тени делали ее глаза большими и стирали различия между сестрами. Ольга была целиком голой, Вася наполовину. Казалось, они вернулись в детство, до того, как мир встал между ними.

Боль накатывала и отступала, Ольга дышала и потела, кусала губы и заходилась в крике. Вася говорила с сестрой, забыв об их бедах. Был только пот и роды, боль, которая превозмогалась снова и снова. В бане становилось все жарче. Пар окутывал их потеющие тела. Женщины принимали роды почти в темноте, но ребенок до сих пор не появился на свет.

– Вася… – прошептала Ольга, облокотившись на сестру и задыхаясь. – Вася, если я умру…

– Ты не умрешь, – отрезала Вася.

Ольга улыбнулась. Ее взгляд бегал по комнате.

– Я постараюсь, – прошептала она. – Но… ты должна передать мою любовь Маше. Скажи ей, что мне жаль. Она будет злиться, не поймет.

Ольга замолчала, боль накатила вновь. Она больше не кричала, но звук подступал к горлу. Вася думала, что сестра сломает ей руки своей хваткой.

Теперь в комнате пахло потом и плодными водами. Черная кровь потекла между бедер Ольги. Женщины были лишь расплывчатыми потеющими очертаниями в паре. Запах крови мешал Васе дышать.

– Мне больно, – прошептала Ольга. Она сидела, задыхаясь, обмякшая и тяжелая.

– Будь смелой, – велела повитуха. – Все будет хорошо.

Ее голос был добрым, но Вася видела, как недобро она переглянулась с другой женщиной.

Внезапно Васин сапфир вспыхнул холодом в духоте бани. Ольга посмотрела за плечо сестры, и ее глаза расширились. Вася обернулась и проследила за ее взглядом. Из угла на них смотрела тень.

Вася отпустила руки Ольги.

– Нет, – сказала она.

– Я избавлю тебя от этого, – сказала тень. Вася знала этот голос, знала этот бледный, безразличный взгляд. Она видела ее, когда умирал ее отец, когда…

– Нет, – повторила она. – Нет… нет, уходи.

Тень молчала.

– Прошу тебя, – прошептала Вася. – Пожалуйста. Уходи.

«Раньше они умоляли меня, когда я ходил среди людей – рассказал ей когда-то Морозко. – Они молили меня, когда видели. Это кончилось плохо: лучше мне ходить тихо, лучше только мертвым и умирающим видеть меня».

Вася была проклята ясновидением. Морозко не мог скрыться от нее. Теперь настал ее черед молить. Женщины за спиной зашептались, но Вася видела лишь его глаза.

Она резко пересекла комнату и прижала ладонь к его груди.

– Прошу тебя, уходи.

Мгновенье она касалась тени, но потом его плоть стала настоящей, хоть и холодной. Морозко отшатнулся, словно ее рука ранила его.

– Вася, – сказал он. На его безразличном лице были чувства? Вася снова потянулась к нему с мольбой. Когда ее руки нашли его, он в тревоге замер, меньше напоминая кошмар.

– Я уже здесь, – молвил Морозко. – Я не выбирал.

– Ты можешь выбрать, – возразила Вася, шагнув к нему, когда он снова отодвинулся. – Оставь мою сестру. Пусть она живет.

Тень смерти почти подошла к измученной Ольге, сидевшей на стуле в окружении потных женщин. Вася не знала, что видели остальные. Возможно, они думали, что она говорит с темнотой.

«Он любил мать Васи, – говорили люди о ее отце. – Он любил Марину Ивановну. Она умерла, рожая Василису, и Петр Владимирович похоронил вместе с ней половину души».

Ольга завыла: вопль был тонким и пронзительным.

– Кровь, – услышала Вася. – Кровь…слишком много крови. Зовите священника.

– Прошу тебя! – крикнула Вася. – Прошу!

Шум в бане затих, и стены исчезли. Вася поняла, что стоит в лесу. Черные деревья отбрасывали серые тени на белый снег. Перед ней стояла Смерть.

Он был одет в черное. Глаза ледяного демона были бледно-голубыми, но глаза тени – его древнего странного Я – были похожи на воду, почти бесцветные. Он был выше и спокойнее, чем когда-либо.

Слабый задыхающийся крик. Вася отпустила руки Смерти и обернулась. Ольга выгибалась в снегу, полупрозрачная и окровавленная, обнаженная, мучительно сглатывающая дыхание.

Вася наклонилась и подняла сестру. Где они были? Там, где заканчивается жизнь? Лес и одинокая фигура, застывшая в ожидании… Вася уловила жаркую вонь бани, которая шла из деревьев. Ольга была горячей, но запах и тепло угасали. Лес был таким холодным. Вася крепко держала сестру: она пыталась передать ей все свое тепло – свою горячую яростную жизнь. Ее руки обжигали жаром, но украшение на груди отдавало холодом.

– Ты не можешь быть здесь, Вася, – сказал бог смерти, и нотка удивления закралась в его спокойный голос.

– Не могу? – воскликнула Вася. – Ты не можешь забрать мою сестру.

Она прижала к себе Ольгу, пытаясь найти путь назад. Баня все еще была здесь – вокруг них. Она чувствовала это. Но не знала, как вернуться.

Ольга обмякла у нее на руках. Ее глаза заволокло пеленой. Она повернула голову и выдохнула вопрос богу смерти:

– Что с моим ребенком? Что с моим сыном? Где он?

– Это девочка, Ольга Владимировна, – ответил Морозко. Он говорил без чувств и осуждения. Голос был тихим, ясным и холодным. – Вы не можете жить обе.

Его слова ударили Васю, как кулаки, и она сжала сестру.

– Нет.

С жутким усилием Ольга выпрямилась. Ее лицо лишилось цвета и красоты. Она отодвинула руки Васи.

– Не можем? – прошептала она.

Морозко поклонился.

– Ребенок не может родиться живым, – спокойно сказал он. – Женщины могут вырезать его из вас, или вы будете жить и родите его мертвым.

– Она, – еле слышно ответила Ольга голосом. Вася хотела что-то сказать и поняла, что не могла. – Она. Дочь.

– Как скажете, Ольга Владимировна.

– Пусть она живет, – сказала Ольга и протянула руку.

Вася не могла это вынести.

– Нет! – закричала она. Девушка схватила ее протянутую руку и обняла сестру. – Живи, Оля, – прошептала она. – Подумай о Марье и Данииле. Живи, живи.

Глаза бога смерти сузились.

– Я умру ради ребенка, Вася, – прошептала Ольга. – Я не боюсь.

– Нет, – выдохнула Вася. Морозко что-то сказал, но ей было все равно. Между сестрами пробежал поток любви, гнева и утраты: все исчезло и было забыто. Вася собралась с силами – и вытянула Ольгу обратно в баню.

Вася пришла в себя и потрясенно обнаружила, что стоит, прислонившись к стене бани. Ее руки покрывали занозы, волосы липли к лицу и шее. Толпа потных тел нависла над Ольгой, словно душила ее множеством рук. Среди них стоял человек в черной рясе. Он монотонно говорил последние слова, и его голос заглушал остальные. Копна золотых волос сияла во тьме.

«Он?» Вася почувствовала ярость, пересекла душную комнату, растолкала толпу и взяла сестру за руки. Священник резко затих.

Вася не думала о нем. Она видела другую черноволосую женщину, другую баню и другого ребенка, убившего мать.

– Оля, живи, – прошептала она. – Пожалуйста, живи.

Ольга пошевелилась: ее пульс забился под Васиными пальцами. Она потрясенно моргнула.

– Головка! – закричала повитуха. – Еще толчок…

Ольга посмотрела на Васю, и ее глаза расширились от боли: ее живот дрожал, как вода в бурю, а потом выскользнул ребенок. Его губы были синими. Он не шевелился.

Тревожная бездыханная тишина сменилась первыми криками облегчения. Повитуха вытерла пену с губ младенца и вдохнула ей в рот.

Младенец безжизненно лежал в ее руках.

Вася перевела взгляд с серого тельца на лицо сестры.

Священник шагнул вперед, оттолкнув Васю. Он вылил масло на голову ребенка и начал таинство крещения.

– Где она? – с трудом проговорила Ольга, протягивая слабые руки. – Где моя дочь? Покажите ее мне.

Но ребенок не шевелился.

Вася стояла в толпе, пот бежал по ее ребрам. Жар ее ярости остыл и оставил вкус пепла во рту. Но она не смотрела на Ольгу. Не смотрела она и на священника. Она не отрывала глаз от фигуры в черном плаще, которая очень нежно подняла окровавленное тело младенца и исчезла с ним.

Ольга закричала в ужасе, и рука Константина упала, закончив ритуал: единственное доброе дело, которое можно только сделать для ребенка. Вася замерла. «Ты жива, Оля, – подумала она. – Я тебя спасла». Но она так ничего и не сказала.

Уставшие глаза Ольги, казалось, смотрели сквозь нее.

– Ты убила мою дочь.

– Оля, – начала Вася. – Я…

Рука в черной рясе схватила ее.

– Ведьма, – прошипел Константин.

Это слово упало камнем, и по комнате расползлась тишина. Вася и священник стояли в центре безликого кольца, полного красных глаз.

Когда Вася видела Константина Никоновича в последний раз, священник сжимался, когда она велела ему уйти – вернуться в Москву, Царьград или ад, – но оставить ее семью в покое.

Что ж, Константин действительно вернулся в Москву. Он выглядел так, словно подвергся адским мукам, пока добрался сюда. Острые скулы отбрасывали тени на прекрасное лицо, золотые волосы спутались и доставали до плеч.

Женщины молча смотрели на него. Ребенок умер у них на руках, и эти руки дрожали от беспомощности.

– Это Василиса Петровна, – процедил Константин, выплевывая слова. – Она убила своего отца. Теперь она убила ребенка своей сестры.

Ольга закрыла глаза. Одной рукой она бережно поддерживала головку мертвого младенца.

– Она говорит с демонами, – продолжил Константин, не отрывая глаз от ее лица. – Ольга Владимировна была слишком добра, чтобы прогнать лгунью. Вот что из этого вышло.

Ольга ничего не сказала.

Вася молчала. Что она могла сказать в свое оправдание? Младенец неподвижно лежал, сморщившись, как листок. В углу облако пара походило на маленькое толстое существо, и оно рыдало.

Священник метнул взгляд на размытую фигуру банника – Вася могла поклясться, – и его бледное лицо побледнело еще сильнее.

– Ведьма, – прошептал он. – Ты ответишь за свои грехи.

Вася собралась с духом.

– Отвечу, – сказала она Константину. – Но не здесь. Нехорошо делать это здесь, батюшка. Оля…

– Уходи, Вася, – прошептала Ольга. Она не смотрела на нее.

Вася, спотыкаясь от усталости, ничего не видя из-за слез, покорно позволила Константину вывести ее из бани. Он хлопнул дверью, прервав запахи крови и звуки горя.

Льняная сорочка Васи, промокшая и просвечивающая, свисала с плеч. Она почувствовала холод, идущий из открытой двери, и заупрямилась.

– Дайте мне хотя бы одеться, – сказала она. – Или вы хотите, чтобы я замерзла до смерти?

Неожиданно Константин отпустил ее. Вася знала, что он мог видеть каждый изгиб ее тела, твердые соски, просвечивающие сквозь сорочку.

– Что ты сделала со мной? – прошипел он.

– Что я сделала? – переспросила Вася. Печаль ошеломила ее, голова кружилась из-за перехода из тепла в холод. Пот застыл на ее лице. Босые ноги царапали деревянный пол. – Ничего.

– Лгунья! – закричал Константин. – Лгунья. Раньше я был хорошим человеком. Я не видел демонов. А теперь…

– Видите их, да? – Потрясенная и расстроенная Вася могла лишь горько шутить. Ее руки смердели кровью сестры, отвратительной реальностью мертворождения. – Может, вы сами это сделали своими разговорами о демонах. Не думали об этом? Уходите и скройтесь в монастыре. Никому вы не нужны.

Константин был бледен, как Вася.

– Я хороший человек, – повторил он. – Зачем ты меня прокляла? Зачем ты преследуешь меня?

– Я не проклинала вас, – ответила Вася. – Зачем мне это? Я приехала в Москву повидаться с сестрой. Посмотрите, что из этого вышло.

Она спокойно и бесстыдно скинула мокрую сорочку. Если она собиралась выйти в ночь, то не хотела обрекать себя на смерть.

– Что ты делаешь? – выдохнул он.

Вася схватила сарафан, блузу и плащ, брошенные в предбаннике.

– Переодеваюсь в сухую одежду, – ответила она. – А вы что подумали? Что я буду танцевать для вас, как крестьянка весной, пока в бане лежит мертвый младенец?

Константин смотрел, как она одевается. Его кулаки сжимались и разжимались.

Васе было все равно. Она завязала плащ и выпрямилась.

– Куда вы меня отведете? – поинтересовалась она с горькой усмешкой. – Наверное, вы сами не знаете.

– Ты ответишь за свои грехи, – прошептал Константин. В его голосе чувствовался гнев и желание.

– Куда? – повторила она.

– Ты издеваешься надо мной? – Он призвал свое былое самообладание и схватил Васю за руку. – В монастырь. Ты будешь наказана. Я обещал охотиться на ведьм.

Он шагнул к ней.

– Тогда я перестану видеть демонов. Все будет как раньше.

Вася, вместо того чтобы попятиться, приблизилась к нему. Константин явно этого не ожидал. Он застыл.

Еще ближе. Вася многого боялась, но не Константина Никоновича.

– Батюшка, – сказала она. – Я готова вам помочь.

Константин сжал губы.

Она коснулась его потного лица. Священник не шевелился. Ее влажные волосы упали на его ладонь, сжимавшую ее руку.

Вася не шевелилась, несмотря на его мучительную хватку.

– Как я могу помочь вам? – прошептала она.

– Касьян Лютович обещал возмездие, – прошептал Константин, не отрывая от нее взгляда, – если я…впрочем, неважно. Он мне не нужен. Ты здесь, и этого достаточно. Иди ко мне. Исцели меня.

Их взгляды встретились

– Этого я сделать не могу, – сказала Вася.

Ее колено ударило с идеальной точностью.

Константин не кричал, не рухнул с хрипом на пол: его одеяние было слишком плотным. Но он охнул и согнулся: этого Вася и добивалась.

Она выбежала в темноту, пересекла проход и оказалась во дворе.